Александр Князев: Центральная Азия — это Ближний Восток замедленного действия

Об «управляемом хаосе» как инструменте мировой политики, о Центральной Азии, как возможном плацдарме новых цветных революций и «дестабилизирующем» афганском факторе мы беседуем с руководителем экспертной группы Информационно-аналитического центра «CaspianBridge», доктором исторических наук, действительным членом Русского географического общества Александром Князевым.

— В последнее время все чаще и чаще приходится сталкиваться с примерами того, как в различных частях мира происходят события, больше напоминающий хорошо срежиссированный и управляемый хаос. Как Вы сами относитесь к теории «управляемого хаоса» и какие его особенности и вектора направленности могли бы обозначить в контексте Центральноазиатского региона.

— В принципе, история никогда не была спонтанным процессом, большинство ключевых исторических событий есть результаты неких проектов. Причем, в широком применении понятия «история», я говорю не только о новом или новейшем времени. Великая французская революция 1789 года уже несет в себе вполне очевидные следы британского, австрийского, испанского участия. О революции 1917 года, как и о развале СССР, и говорить нечего — это внешние проекты, реперно опирающиеся на внутристрановые сложности и противоречия. В естественном историческом процессе антагонизмов быть не должно, за исключением тех, что относятся к сфере конкуренции. Такие антагонизмы разрешаются либо военными способами, если это конкуренция междустрановая, либо на основе права — если речь идет о цивилизованной стране, либо в сфере криминальной... То, что вы подразумеваете под «срежиссированным и управляемым хаосом», таковым и является, это набор проектно подготовленных событий с просчитанными последствиями и взаимосвязями. Я абсолютно не вижу оснований сомневаться в том, что теория «управляемого хаоса» довольно успешно осуществляется на практике. При этом действия, осуществляемые США в целом ряде евразийских стран, в определенном смысле важны не сами по себе, но как компоненты стратегического дизайна, некие опорные площадки выстраиваемой системы управления процессами по созданию новой мировой структуры управления. Только в отличие от предыдущих веков эти проекты носят уже не точечный характер, скажем, только для какого-то отдельного региона, они жестко комплиментарны друг к другу, глобализация, знаете ли... Эти процессы давно уже имеют свою теоретическую базу, в англосаксонской политологии подобные трансформации, совершаемые посредством подобных парамилитарных действий, традиционно описываются простым технологическим понятием — смена режима («regime change»). Сценарное сходство «бархатных революций» в странах постсоциалистического мира и так называемой «арабской весны» отнюдь не случайно. В отличие от многосложных электоральных методик, технология «regime change» в своих принципах проста, а потому — удобна и эффективна. Вертикаль власти последовательно расшатывается изнутри, на всех уровнях административной иерархии, но обязательно — в массовом, всеохватывающем порядке. Параллельно последовательно формируется соответствующее общественное мнение, хотя бы для нескольких социальных групп и категорий, используемых затем в качестве орудия главного удара: его наносит как раз стихия толпы, которой не могут сопротивляться потерявшие контроль над ситуацией власти и вооруженные силы страны. Еще в начале 1960-х гг. русский ученый-эмигрант Евгений Месснер выявил принципиальные особенности нового типа войн, среди которых он называл отсутствие линий фронта и четких границ между противниками, превращение общественного сознания в основной объект воздействия, четырехмерность пространства войны. Центральноазиатский регион — это фактически центр Евразии. Россия, Китай, Кавказ, Средний Восток, все сходится здесь. Естественно, что в той глобальной конкурентной борьбе, которая сейчас происходит в мире, и в которой управление хаосом — один из важных инструментов, в это борьбе такой регион обойти вниманием нельзя. Среди коллег можно услышать утверждение, будто наш регион оказался на периферии мировых событий. Это намеренно лоббируемое и внедряемое в экспертную и политическую среду, в общественное мнение, утверждение, призванное на необходимое время отвлечь внимание от региона. Но рано или поздно, все, или практически все, сойдется здесь. Центральная Азия — это Ближний Восток замедленного действия...

— В одном из своих комментариев несколько лет назад вы называли Каспий «мостиком между двумя конфликтогенными регионами». Насколько вероятны, на ваш взгляд, дестабилизация Каспия и объединение Кавказа и Центральной Азии в единое хаотизированное пространство? Этот вопрос относится к предмету деятельности экспертной группы Информационно-аналитического центра «Caspian Bridge»?

— Да, это предмет нашей работы. Будучи сложным и сам по себе, объединяя различные политические системы каспийских стран, являясь узлом переплетения различных цивилизационных общностей, он привлекает к себе огромное количество интересов внерегиональных игроков мировой политики и, в силу этого объективно обладает высоким конфликтогенным потенциалом. В этих условиях переосмысление основных парадигм развития Прикаспия и граничащих с ним регионов — Центральной Азии, Кавказа, Среднего Востока, юга России — является чрезвычайно актуальной задачей экспертного сообщества. ИАЦ Caspian Bridge работает с конца прошлого года, функционирует интернет-сайт, к сотрудничеству с которым привлечено уже немало экспертов, авторитетных и в профессиональной среде, и обращающих на себя внимание в кругах принятия политических решений в ряде стран.

Каспийский регион, объединяющий пять стран —
Азербайджан, Иран, Казахстан, Россию и Туркмению, — является одним из важнейших узлов евразийской и мировой геополитики и геоэкономики. 18 сентября мы проводим в Актау уже четвертую, ежегодную международную конференцию «Парадигмы международного сотрудничества на Каспии». Раньше обсуждали и энергетику, и экологию, в нынешнем году единогласно вынесли в подзаголовок названия короткую формулировку — «военно-политический аспект». Это как раз на фоне всех тех процессов, о которых мы говорили выше... Конференция экспертов — к слову, не первая и не последняя, не решит, конечно, всех проблем, такой задачи и не ставится. Но провести мозговой штурм по наиболее актуальным, наиболее интересным, попробовать озвучить какие-то новые подходы — это мы стремимся делать. Информационно-аналитического центр «Caspian Bridge» из Актау и мой «Общественный фонд Александра Князева» — это исследовательские, экспертные организации.

Без создания механизмов коллективной безопасности для Каспия, которые были бы взаимоувязаны с региональной архитектурой безопасности Кавказа и аналогичной структурой в Центральной Азии, невозможна нормальная работа с пользой для каждой из стран этих регионов. А такой архитектуры безопасности нет ни на Кавказе, ни на Каспии, ни в Центральной Азии.

— Насколько предстоящий вывод международного воинского контингента из Афганистана, а также внутриполитический кризис в стране могут стать детонатором обострения ситуации к северу от афганских границ, и где слабое звено?

— Я осторожно отношусь в словам о «предстоящем выводе», пока он совсем не очевиден, в отличие от вполне реального внутриполитического кризиса. Вот, второе с точки зрения безопасности региона, значительно важнее. Идет дальнейшее ослабление возможностей афганского государства контролировать свою территорию. Дестабилизационный потенциал, направленный на наш регион, в виде международных террористических группировок типа Исламского движения Узбекистана, Глобального Исламского Джихада, различных салафитских, такфиристских группировок, в Афганистане существовал и существует независимо от того, кто занимает президентское кресло в кабульском Арке (резиденция президента ИРА). Наркотрафик с Кабулом также не согласовывается. Гораздо важнее наличие, либо отсутствие, заинтересованности в дестабилизации региона теми или иными центрами, координирующими деятельность вышеназванных группировок. А координируют их спецслужбы многих западных и исламских, да и не только этих, стран. Состояние стабильности и безопасности в странах региона определяется более глобальными процессами. Это уровень внутренней стабильности в социально-экономической и политической сферах, то, что порождает как массовые протестные настроения, так и уровень и формы конкуренции внутриполитических элит в каждой стране. Это уровень лояльности руководства той или иной страны к интересам США, возглавляющих список кураторов террористических группировок, базирующихся в Афганистане. Впрочем, ситуация меняется, и Афганистан теряет монополию как источник угроз. К примеру, отвоевавшие в Сирии боевики — выходцы из Средней Азии и Казахстана — сейчас концентрируются на территории Турции. Где им найдут применение — в странах их происхождения, в Ираке или на Украине — вопрос к заказчикам... Хотя, конечно, значимость Афганистана с точки зрения безопасности в регионе, доминирует. Но с передислокацией американских войск я бы эти процессы связывать не стал.

— В контексте возможности дестабилизации ситуации в ЦА можно ли говорить о том, что со стороны России появились признаки выстраивания долгосрочной стратегии в регионе, или она по-прежнему носит больше рефлекторный характер на внешние раздражители.

— На мой взгляд, о какой-то концептуальности региональной политики России говорить очень преждевременно. Собственно, говорить можно об адекватности или отсутствии таковой по отношению к каждой из стран региона, общей региональной политики я вообще не вижу. Что касается постранового взгляда, тут тоже слишком много противоречий и рефлекторики, что не соответствует ни интересам самой России, ни интересам стран региона.

Олег Столповский,
главный редактор
интернет-портала Antiterrortoday.com