3.3. Тюркизм в России в начале экономического подъема (1909-1911 гг.)

К началу второго десятилетия XX века для дальнейшего роста различных проявлений российского национализма, в том числе и тюркизма, сложился комплекс причин: как внешнего, так и внутреннего порядка. Складывались и структурно оформлялись начинающие противоборствовать военные объединения стран — Антанта и германо-австро-турецкий блок. Не считаться с этим вполне конкретным и объективным  явлением не могли ни государственные деятели, ни партийно-политические  лидеры всех сторон. В равной степени на это явление пытались адекватно реагировать и государственные руководители и, как  оказалось, партийно-политические предводители России и Османской империи.

 По ряду конкретных причин Турция веками являлась для России важным объектом ее внешней политики. Особый акцент в контексте российско-турецких отношений все более стал звучать после 1908 года с приходом к власти в Стамбуле младотурок. С течением времени их внутренний и, особенно, внешний курс все чаще демонстрировали черты авантюризма[1], одной из которых стало, по нашему мнению, распространение  идей панисламизма, а затем пантуранизма. Мысль об «объединении всех мусульман мира», рожденная в 70-е годы XIX века турецким мыслителем и просветителем  Намык Кемалем, членом «Общества новых османов», и далее развитая аль-Афгани, трансформировалась и обретала качественно новое значение в первое десятилетие XX века. К тому же постоянно скудная турецкая казна, доставшаяся после султана Абдул-Хамида II младотуркам, заставляла последних (как, впрочем, и ряд иных обстоятельств) искать и использовать дополнительные ресурсы в деле обеспечения внешней политики. Как показала практика, в качестве таковых стала почти безудержная эксплуатация идей панисламизма, пантюркизма и пантуранизма.

К тому же, с последнего десятилетия XIX века Германия значительно усиливала свои позиции в Османской империи. Кайзер Вильгельм II в ходе своих поездок на Ближний Восток широко тиражировал идеи о  своем покровительстве «мусульманам всего мира»[2]. За этими декларациями стояло вполне различимое стремление немцев усилить напряженность в отношениях между колониальными властями Англии и Франции и  мусульманским населением в странах Азии и Африки. Общеизвестные обещания Берлина «помогать мусульманам всех стран»[3]  грозили и Петербургу осложнениями в его взаимоотношениях с исламскими подданными на Кавказе, в Крыму, Средней Азии, Сибири и Поволжье, а некоторым лидерам последних давали известные надежды на материальную и политическую помощь извне.  

Были и внутренние причины дальнейшего роста национальных движений в России. Общеизвестно, что с 1909 года материально-хозяйственная жизнь страны вступила в качественно новую фазу: период 1909-1913 годов отличался заметным подъемом экономического развития России[4]. В известной степени в то время стимулировался рост доходов и укреплялось положение национальной буржуазии на местах, происходило дальнейшее усиление ее этнической самоидентификации. В этом процессе, наряду с другими, был некий специфический момент, касающийся материально-хозяйственной жизни Поволжья, точнее Волжско-Камского региона.

Дело в том, что еще с 1760-х годов в тех местах шли активные поиски нефти, начатые академиком И.И.Лепехиным[5]. В новый этап они вошли в 60-80-е годы XIX века, когда часть российских ученых-геологов[6]  почти доказала наличие громадных нефтезапасов между Волгой и Уралом[7].  Выдающийся русский химик и авторитетный специалист в области нефтехимии Д.И.Менделеев в конце XIX столетия также высказал твердое убеждение о присутствии нефтяных залежей к востоку от Самары[8]. Однако вопрос о нефти в Казанской губернии и Башкирии заглох в научных дискуссиях столичных профессоров, и к началу XX века официально считалось, что рентабельных к разработке нефтепластов там нет.

В этой связи блестящий русский геолог и разработчик проекта Волжско-Уральской нефтяной базы И.М.Губкин подчеркивал в 1939 году: «Нет сомнения, что капиталисты имели в геологических рядах  свою хорошо осведомленную агентуру, точка зрения которой значительно расходилась с официальной точкой зрения...»[9]. Доказательства тому можно обнаружить при тщательном изучении прессы того времени, живо откликавшейся на малейшие колебания в сфере экономической конъюнктуры. Так, например, отражавший интересы бакинских нефтепромышленников и, прежде всего, З.Тагиева, «Каспий» был вынужден публично заявить в 1907 году о высоких перспективах Приволжского нефтеносного района[10]: «...после использования  пока еще очень богатых «прикаспийских» нефтерождений, историческая очередь должна будет выдвинуть впереди других «приволжские»  нефтерождения... где в свое время  вел разведки и небезрезультатно известный в свое время американец Шандор»[11].

По существу, татарская национальная буржуазия в 1907 году получала ещё одно авторитетное подтверждение в том, что неисчислимые богатства в прямом смысле лежали у нее под ногами. При этом «Каспий» тогда вполне объективно и резонно добавлял, что «владеть земельным фондом — это решает многие, если не все вопросы из нефтяной области»[12]. Таким образом, вопрос о политическом приоритете  и независимости казанских и близ них расположенных территорий обретал отчетливо выраженный коммерческий интерес.

Между тем, Волжско-Уральский регион все более интересовал иностранцев. В конце XIX века предприимчивые американцы начали поисковое бурение близ деревни Шугурово, а в 1913 году англичане организовали фирму «Казан Ойл Филд», также заложившую скважину близ села Сюкеево, которая, однако, не дошла до нефтяных горизонтов. «... В период 1910-1914 годов некоторые районы области были объектом пристального внимания нефтяной фирмы Нобель, – отмечал И.М. Губкин. — Представители фирмы Нобель объезжали некоторые районы и заключали договоры с крестьянскими сельскими обществами. Договоры заключались в том, что сельское общество выносило решение о запрещении производства на его землях каких бы то ни было геологических и горных работ. За это решение представитель Нобеля платил крестьянам изрядные деньги. Платил, следовательно, за то, чтобы они не допускали открытия тайн земных недр. Для Нобеля, самого богатого нефтепромышленника в России, открытие новых нефтеносных районов было нежелательно, так как это повело бы к снижению цен на нефть и, следовательно, к сокращению его баснословных прибылей. Но очевидно, что Нобель был твердо уверен в наличии нефти в Урало-Волжской области, так как под фантазию ни один промышленник денег бы давать не стал. Хорошая осведомленность была у Нобеля...»[13].

Чтобы глубже понять в контексте развертывания темы сложившуюся в России ситуацию, следует обратить внимание на некую цивилизационную особенность в развитии сообществ. Запад, отличавшийся быстрым развитием индустриальных технологий, в начале XX века активно шел к тому технологическому укладу, который будет доминировать в его экономике  позднее, с середины XX столетия. Речь идет о том технологическом укладе, который основан на энергии сжигаемой нефти и двигателе внутреннего сгорания[14]. В России же начала XX века доминировали энергия сжигаемого угля и электродвигатель. При этом ценности экстенсивного развития, присущие российскому сообществу, не являлись той мотивацией поведения в экономической сфере, которая ускорила бы проведение нефтеразработок.

Таким образом, первые пятнадцать лет XX века во весь рост поставили проблему  особой ценности  недр региона Казанской и Уфимской губерний, названного позже «Вторым Баку». В таких условиях актуальность для некоторых осведомленных татарских и башкирских промышленников обретал политический вопрос об автономии или даже суверенитете территорий между Волгой и Уралом. И в этом смысле они вполне могли разделять настроения своих азербайджанских коллег — нефтепромышленников (З.Тагиева и др.)

Видные идеологи татарского национального движения в Поволжье не скрывали своих внутренних убеждений в том, что в основе роста национального самосознания лежали, прежде всего, социальные и экономические факторы, а ислам, по сути, многими использовался как ширма. Так, Дж. Валиди (Валидов) отмечал, что «дальнейшее совершенствование национальных интересов под воздействием национальной экономики и национальной политики приводит к ослаблению объединяющей роли  религии среди этих наций»[15]. «Г.Исхаки (Исхаков), также, признавая консолидирующую роль ислама в общественной жизни, все-таки критерием создания не только политической партии, но и массового общественно-политического движения татар считает не религиозный фактор, а политические и экономические интересы»[16]. Политические интересы национальной татарской буржуазии вполне сформировались к началу промышленного подъема в России.

К тому времени уже оформились и сложились промышленные и торгово-промышленные кланы очень состоятельных российских предпринимателей тюркского происхождения,  мусульманского вероисповедания. Среди наиболее значимых из них — дом бакинского нефтепромышленника Г.З.Тагиева с капиталом в 16 млн рублей[17] , а также богатейших закавказских нефтедобытчиков М.Мухтарова и М.Нагиева[18]; торговый клан братьев Ахмеда, Габдельгани и Махмута Хусаиновых из Оренбурга с капиталом около 5 млн рублей[19] ; «Торгово-промышленное товарищество Тимербулата Акчурина» (Казань) с капиталом в несколько миллионов рублей и соперничающее с фабриками Морозовых в производстве текстиля[20]; Аитовых, Апанаевых, Губайдуллиных, Сайдашевых, Субаевых, Утямышевых (Казань); Дебердеевых (Уфа и Пенза); Яушевых (Троицк); золотопромышленников-братьев Ш. и З. Рамиевых (Оренбург)[21]; Алмаевых и Хакимовых (Уфа); многих представителей коренного населения Туркестана, разбогатевших на заготовке, переработке и продаже хлопка[22].

Ю.Акчурин отмечал в 1912 году, что «в современном тюркском мире возникает новая социальная сила — буржуазия (средний класс). Богатый средний класс крупных торговцев, промышленников и владельцев шахт в Баку, Оренбурге и Казани — основных центрах тюрок Севера и Азербайджана — служит здесь примером. Средний класс является националистическим. Его экономические интересы требуют прогресса и развития национальной идеи и чувств. Очень быстро теоретики  (идеологи) национализма группируются вокруг буржуазии Казани, Баку и Оренбурга»[23].

Однако, согласившись с Ю.Акчуриным в том, что действительно шел активный процесс сближения тюрок на экономической основе, приведем высказывание представителя части тюркского мира — азербайджанца, который справедливо  утверждал, что в этом единстве явно прослеживается и многообразие, связанное с интересами отдельных регионов: «...дико искать крамолу и разные завиральные идеи, в том числе и панисламистские ... “в нефтяном болоте” — здесь свои интересы»[24].  Интеллектуальная элита Бакинского района явно ощущала свою обособленность[25].

Свои предпринимательские интересы стремились осветить в местной прессе казанские татары-интеллектуалы.  Например, журнал «Икътисад» («Экономика»), издаваемый в Казани с 1908 по 1913 годы, ставил своей задачей освещать экономические проблемы с учетом этноконфессиональных особенностей татар[26]. «Икътисад» искал рецепты повышения экономического благосостояния  татар и находил их, опираясь на национальную идею[27].

Вряд ли можно полностью согласиться с мнением Р.Мухаметшина, высказанным  им при анализе материалов журнала, что этим изданием «все теоретические вопросы рассматриваются в контексте общеисламских ценностей»[28]. Объясним свою позицию через цитирование фрагмента из материалов журнала. Журнал выделил пять условий, которые должны способствовать процессу совершенствования производства и повышению производительности труда: «1) свободный труд; 2) частная собственность на средства производства; 3) профессиональный уровень работников;
4) разделение труда; 5) объединение усилий»[29]. Перечисленные установки — это именно те, что к тому времени уже реализовали на практике западно-европейская и северо-американская цивилизации. Обе демонстрировали результаты свершившихся промышленных переворотов  и свою индустриальность. И именно они предлагались журналом как необходимые татарскому обществу  для движения по пути экономического прогресса. Другое дело, что некоторые экономические ценностные установки исламского мира, по сути, не отличались от западных и не противоречили тому западному настрою, который пропагандировал журнал.

Если же говорить о том, как на практике выглядела экономическая ситуация в Казанской губернии, то следует подчеркнуть, что татарские рабочие еще  не являлись тогда многочисленной и квалифицированной группой, разделение труда ещё не стало типичным явлением экономической жизни губернии и т.д. Журнал делал теоретический перенос экономических ценностных ориентаций Запада на реалии жизни Казанской губернии  того времени и далее привязывал эти установки к канонам ислама, утверждая, что «ислам — экономическая религия»[30]  и отнюдь не противостоит экономическому прогрессу. Таким образом, тюркисты пытались провести мысль о  том, что для экономического развития у них есть все необходимое, а главное, их религия. Если же какие-то вопросы экономического развития входили в противоречие с исламским мировоззрением, то они дискутировались[31].

Кроме рассмотренных теоретических вопросов, «Икътисад» популяризировал опыт татар-предпринимателей за рубежом, способствующий экономическому развитию татарской нации[32].

Журнал с тем же названием «Икътисад» стал издаваться в Оренбурге в 1909 году, что является еще одним подтверждением усиления интереса татар к экономической проблематике. Позднее журнал с названием «Иктисад» появится в Самаре[33].

Таким образом, к концу первого десятилетия XX века созрели многие дополнительные стимуляторы для активизации в России деятельности организаций исламского, а также  этнического (тюркского) характера.

В поле зрения тюркистов оставался вопрос об отношении к власти. Неслучайно именно в 1911 году появляется труд Р.Фахретдинова, посвященный средневековому арабскому философу Ибн-Теймийе — критику официальной интерпретации ислама властями[34] . Осмысливалось понятие «патриотизм». Причем для мусульманина это понятие тесно увязывалось с религией. Поэтому неудивительно, что, выдвигая требование выборности муфтия, последователи Пророка Мухаммада сравнивали жизнь православной
и мусульманской конфессий и делали вывод, что одним из усиливающих факторов общности  православных является единое церковное руководство[35].

Необходимость своей активности в самых разных сферах жизнедеятельности тюркисты пытались аргументировать через СМИ. В столичных городах нужды мусульманского населения обсуждались с октября 1909 года «Мусульманским отделом» в военно-общественном журнале «Братская помощь» (Москва) и с января 1910 года отделом «В мире мусульманства» в санкт-петербургской газете «Новая Русь». Авторы вновь открывшегося отдела «В мире мусульманства» сетовали, что в Государственном Совете Российской империи есть представители от поляков, остзейских и иных немцев, грузин, армян и многих других, но нет мусульман. Объясняли это тем, что мусульмане «не привыкли кричать и шуметь о себе»[36]. К тому же, журналисты писали: «1) о недоверии к мусульманам со стороны властей; 2) о лояльности мусульман, переходящей в “косный индиферентизм”».

Для того, чтобы шире освещать проблемы жизни мусульман, еще в начале 1910 года газета «Вакт» поставила задачу увеличивать количество изданий[37]. В связи с этим в одном из номеров утверждалось: «Нам, мусульманам, давно уже следует иметь в столице собственную газету на русском языке», так как «правительство не знает наши нужды»[38].

Расширение издательской деятельности на «мусульманских языках», которое произошло за 10 лет нового века, показала прошедшая в Петербурге в 1910 году выставка печатной продукции[39] . Что касается содержания неповременных изданий 1910 года, то аналитиками отмечалось, что они «по-прежнему обходят молчанием свою родину Россию». (Исключением назывались статьи И.Гаспринского[40]). На местах все больше активизировалась книгоиздательская деятельность[41].

Тогда же, в 1910 году, в России выходило 16 газет и 13 журналов — на тюркских,   и  один журнал — на осетинском языке[42]. Большая нагрузка в связи с этим ложилась на плечи комитетов по делам печати[43]. Количество изданий держалось примерно на том же уровне и в последующие годы[44]. Не раз власти отмечали, говоря о мусульманском движении, что «печать — самое могущественное средство в руках борющихся»[45]. Культурное развитие мусульман имело прямой выход в политику. Неслучайно политические деятели обращали на рост образовательного и просветительского уровня татар особое внимание[46].

Тюркисты считали, что необходимо издание средств массовой информации и на русском языке, объясняя эту надобность собственной выгодой: «…обвинение мусульман в панисламизме и т.п. имеет источником лишь тот мрак, которым окружены мусульмане по незнанию русскими татарского языка»[47] . Во многом из-за этого, по их мнению, «вся правая печать приписывает мусульманам сепаратизм»[48] . Вопрос о том, на каком языке должна выходить российская пресса, освещающая вопросы жизни мусульман, осложнялся еще и тем, что просветительскую работу необходимо было вести и в среде литовских татар, и в среде польских татар и среди дагестанцев, которые не могли прочесть материалы на татарском языке и имели большую возможность познакомиться с ними в русскоязычном варианте.

Наряду с тем, что происходило расширение издательской деятельности в России, отмечалась активизация отправки в страну (внутренние мусульманские районы России и Бухару)  журналов из Турции. Каналами служили отправка их различным лицам по почте[49], передача прессы через окончивших обучение в Турции и возвращавшихся на Родину шакирдов[50], через собственных распространителей[51]. Турецкие издания привозили паломники, так как непрерывно осуществлялся хадж[52].

Агенты спецслужб обратили внимание на  посылки, содержащие ряд изданий, в том числе турецкие журналы «Сырат Мустаким» («Правильный путь»)[53]  и «Тааруфуль — Муслимин» («Взаимное знакомство мусульман друг с другом»)[54]. В марте-апреле 1910 года, согласно циркуляру ДДДИИ, «отслеживалось движение журнала «Мусульманин» и газеты «Стамбульские новости» (оба издания выходили на русском языке — соответственно в Париже и Стамбуле)[55]. Выписки из заграничных мусульманских газет и журналов анализировались[56]. Внимательно отслеживались материалы антироссийского характера, содержащиеся в них[57], и лица, сотрудничавшие с редакциями этих изданий[58].

Директор ДДДИИ сделал дополнение к циркулярному распоряжению от 7 октября 1910 года для губернаторов по поводу еженедельного журнала «Тааруфуль-Муслимин», издаваемого «в Константинополе (Стамбуле — авт.) группой татар». В нем отмечалось, что, несмотря на то, что законы России не разрешали туркам заниматься пропагандистской деятельностью, в России был намечен ряд пунктов, густо населенных единоверцами, где размещалась агентура. Этими пунктами являлись Казань, Оренбург, Астрахань и для более важных целей — Петербург[59].

Редактором журнала был Р.Ибрагимов. В первом номере обозначалась задача панисламистского характера: «Наша цель — соединить всех мусульман». Во втором  была помещена статья Р.Ибрагимова под названием «Пантуранизм». В ней пантуранизм оценивался как «сокровище тюрок», подчеркивалось, что «100 млн. человек, живущих на Земле, говорят на одном — тюркском языке». Вместе с тем, автор, противореча себе, писал, что «Путеводитель их (тюрок) — турки. Сегодня турецкий язык, кроме турков Константинополя, никто не понимает, но постепенно, улучшая этот язык, можно его сделать понятным для всего народа тюркского племени». И далее: «пантуранизм есть преддверие к панисламизму»[60].

Тем не менее, руководство ДДДИИ отмечало, что реакцией на действия  младотурок в сторону российских мусульман являлись лишь события в Астрахани[61] . «Казань отвернулась от активной солидарности с этой организацией (младо-турками — авт.)» по причине «неумелого руководства их же главарей и благодаря бдительности местных властей».

Р.Ибрагимов настойчиво проводил мысль о единстве тюрок, взывая при этом к исторической памяти[62]. В том же номере в отделе журнала «Мир ислама» звучали эмоциональные оценки тяжелого положения тюрок на местах[63]. Журнал запретили ввозить в Россию[64].

Росло количество людей из мусульманской среды, получавших светское высшее образование не только в европейских вузах, но и в самой России. Так, в Санкт-Петербургском университете в 1910 году обучалось 107 мусульман[65]. Контакты мусульман-студентов с политизированной столичной средой давали возможность прорастать в среде последователей ислама росткам светской грамотности и социальной активности. Такую же заданность давала Казанская учительская школа[66].

1910 год начался по инициативе властей, а именно П.А.Столыпина, обсуждением  мусульманского вопроса в рамках Особого вневедомственного совещания при МВД, именуемого «Совещанием по выработке мер для противодействия татаро-мусульманскому влиянию в Приволжском крае».

Министром внутренних дел П.А.Столыпиным осуществлялось  руководство этим совещанием. Оно постановило «устранить из конфессиональных мусульманских школ (мектебе и медресе) предметы преподавания общего характера, в том числе русский язык, ограничив  программу преподавания в означенных школах исключительно предметами, относящимися к изучению мусульманского вероучения, подчинив их в отношении соблюдения этого требования общему учебному надзору»[67]. Можно обозначить эти действия (исключение светского начала из сферы образования тюрок и утверждение исламского образования — единственного на первой ступени обучения) как стремление государства к борьбе с национализмом (в данном случае джадидизмом) через использование кадимизма.

Выдержки из Журнала Особого совещания по выработке мер для противодействия татаро-мусульманскому влиянию в Поволжском крае[68]говорят за себя. «Неудачи русско-японской войны, смута, провозглашение вероисповедальных свобод — дали толчок и простор для религиозной агитации в духе ислама и тюркизма. Результаты сказались быстро — несколько десятков тысяч уже крещеных татар Казанского края отпали от православия. … После 17 апреля 1905 года в Уфимской, Симбирской, Пензенской и Казанской губерниях около 49000 человек отпали от православия и перешли в магометанство». «Религиозно-культурное просвещение мусульман выше, чем у православного населения. Меры, которые сочло необходимым совещание, — увеличить число русско-инородческих школ»[69].

Позиция главы МВД П.А. Столыпина в контексте рассматриваемого сюжета проясняется содержанием двух его писем в ДДДИИ, датированных октябрем и декабрем 1910 года[70]. Фраза из октябрьского письма Столыпина об опасных для государства проповедниках[71], была растиражирована  в информации, идущей по каналам ГЖУ.

В связи с изложенным через секретное  распоряжение ДП МВД по особому отделу  от 18 декабря 1910 года за № 119645  начальникам районных и охранных отделений и губернских жандармских управлений предлагалось: 1) создать новую сеть агентуры, специально работающей на выявление деятельности «панисламистов»; 2) обратить более пристальное внимание на характер работы учебного персонала мусульманских духовно-учебных заведений, а также на деятельность авторитетных исламских священнослужителей; 3) отслеживать работу издательств, связанных с созданием  и распространением книг, газет и журналов, содержащих материалы националистического толка[72].

В 1911 году отмечается резкое увеличение интереса к тюркскому движению со стороны губернских ЖУ. Жандармские управления оказались перегруженными работой. Поднимался весь материал предшествующего этапа в развитии российского политического тюркизма. Так, начальник Саратовского ГЖУ запрашивал у подполковника Стрекаловского (Нижегородское ГЖУ) информацию, «имея необходимость выяснить участников мусульманских съездов, бывших в Нижнем Новгороде в период 1905-1908 гг.»[73]. Шел постоянный обмен  сведениями по поводу выпуска печатной продукции среди татар[74].

Большая нагрузка ложилась и на комитеты по делам  печати. Так в конце 1911 года председатель Казанского временного комитета по делам печати  приносил извинения начальнику Казанского ГЖУ за задержку перевода документов партии «Иттифак», ссылаясь на перегруженность работников Комитета.

Кроме того, за три недели до упомянутого совершенно секретного предписания МВД потребовало от начальников губернских жандармских управлений Поволжья обратить особое внимание и внимание «уездных исправников тех уездов, в которых имеется мусульманское население... за появлением во вверенных им районах» турецких пропагандистов идей панисламизма[75].

25 января 1911 года на места из центра пошла «Секретная справка о необходимости сбора материалов по панисламизму»[76].
В Жандармское управление прессы с 29 декабря 1910 года начали поступать специально для управления выписанные журналы (как они именовались жандармами, «мусульманские панисламистские органы») «Аль-Лива» и «Сырат Мустаким», издаваемые в Турции[77]. Чиновники делали попытки определить имена самых крупных деятелей панисламизма в России[78].

Анализ мусульманской прессы[79], предпринятый чиновниками Казанского ГЖУ, заостряет внимание на следующих вопросах, освещаемых газетами «Юлдуз» (Казань), «Вакт» (Оренбург), «Терджиман» (Бахчисарай), которые явились, в первую очередь, объектами рассмотрения: проблема единства мусульман (о деятельности турецких проповедников в Пекине, в Туркестане, реже в Казани)[80], рекомендации киргизам переходить к оседлому быту и не пускать к себе русских, инициатива русских  ученых собирать средства на памятник астроному Улуг-беку, хотя «большинство  татар России о нем ничего не знает»[81], о развитии культурной жизни в среде мусульман России (газеты, театр и пр.)[82].

Таким образом, одним из методов действий властей (МВД по линии департамента полиции) становилось усиление скрытого контроля за деятельностью националистических организаций и их лидеров.

Летом 1910 года спецслужбы России ждали проведения очередного съезда мусульман, как обычно на ярмарке в Нижнем Новгороде. Зная о «полевении» части тюркистов и опасаясь, прежде всего, эсеровских функционеров, они полагали, что это будет эсеровский мусульманский съезд[83].  Под особый контроль были взяты две организации, действовавшие с 1905 года в Казани — «Ислах» и «Бреги»[84], которые получили оценку как панисламистские[85] .

Опасение государства вызывало возможное использование мусульман, оппозиционно настроенных по отношению к правительству, противоправительственными организациями. Например, в Московское охранное отделение в 1910 году поступила информация, что анархистская по духу организация, зародившаяся еще в 1908 году под названием «Союз народной мести» включила в свою программу отдельным пунктом «Революцизирование всех народов, входивших в состав России»[86].

Осенью 1910 года в Государственную Думу был внесен проект о введении всеобщего обучения. Тюркские националисты опасались, что он перекроет возможности преподавания в мусульманских школах родного языка и основ вероучения. К концу 1910 года относится обсуждение III Государственной Думой законопроекта о начальных училищах, во время которого представители мусульманской элиты – С.Максудов, Г.Еникеев отстаивали идею эффективности религиозного образования, сохранения национальных школ и недопущения русификации татарских детей (имеется в виду сохранение преподавания только на родном языке в начальных государственных школах).

Этот закон вызвал особую реакцию у нетатар-мусульман, в частности, башкир. Высказывалась точка зрения, что «думский закон о языке татар, по-видимому, потому и радует мусульман, что в татары будут записываться и выдавать себя за них все мусульмане России, дабы избежать необходимости слушать преподавание на русском языке»[87].

Если говорить о действующем Российском государстве, то тогда  сложились предпосылки для усиления контроля за деятельностью националистов (была свежа в памяти революционная ситуация в стране и накоплен некоторый опыт борьбы с противниками режима). Хотя тюркисты  не прибегали к массовым террористическим акциям (как, например, эсеры), власти, зная о политической деятельности тюркистов, в некотором смысле шли «на опережение» ситуации. Так, под строгий контроль Туркестанского районного охранного отделения был взят визит С.Максудова в 1910 году в Среднюю Азию, «где он посетил Ташкент, Коканд, Бухару, Самарканд, Мерв и Асхабад»[88].

Анализ архивных документов, относящихся к работе МВД на местах (в частности, в Нижегородской губернии), указывает, что к весне 1911 года уездные исправники создали свою агентуру в татарских деревнях Сергачского, Курмышского, Васильсурского уездов[89]. Судя по их донесениям, нижегородские татары продолжали быть аполитичными. Лишь однажды в 1911 году был зафиксирован случай появления в двух деревнях: Камкино и Чембилей — газет «Вакт» и «Юлдуз»[90].

Если говорить об активизации мусульман на местах, то она, прежде всего, была связана с желанием провести реформу образования. Спецслужбы насчитывали в 11 губерниях наличие Комитетов под названием «Лига образования». Они же часто именовались «Мусульманскими обществами»[91]. Главный из этих Комитетов, в Санкт-Петербурге, насчитывал около 100 человек из мулл, купцов и студентов[92]. Кроме того, Комитеты действовали в Перми, Вятке, Оренбурге, Казани и других городах[93]. О размахе деятельности Комитетов в 1910 году можно судить по их расходам, «пожертвованиям в национальное дело», которые   были связаны с работой школ, библиотек, летних курсов, проведением вечеров и др. Мусульманские общества, по материалам «Вакт», израсходовали следующие суммы. Оренбургское Общество — 4000 рублей, Сеитского посада Оренбургского уезда — 1995 руб., села Байрака Бугульминского уезда — 3025 руб., Тимирское Уральской обл. — 30 рублей, Илецкая защита Оренбургской губернии — 518 руб.[94].

Председателем одного из Мусульманских благотво-рительных обществ был имам города Екатеринбурга Гирфан Шайхиль Марданович Рахманкулов[95]. В Санкт-Петербурге в 1910 году прошли выборы руководства Мусульманского благотворительного общества[96]. Весной 1910 года была проведена закладка мечети в Санкт-Петербурге. Земля, отведенная под мечеть, была подарена императором и стоила около 312 тысяч рублей. На строительство были пожертвованы значительные суммы, что говорило о настроениях богатых мусульман России[97].

Власти не препятствовали совершению хаджа, напротив, имамам и волостным старшинам тех мест, где преобладало татарское население, с помощью местной администрации рассылались объявления о прямых рейсах пароходов Русского общества пароходства и торговли, назначенных, как тогда писали, «в Геджасъ и обратно»[98]. В 1910-1911 годах казанцы отправили телеграмму, в которой просили Великого везиря Хильми-пашу принять трех учеников за их счет на обучение и получили согласие[99].

Образ ислама рисовался прессой как некий загадочный, таинственный. «Одна схема полукруглого расположения мусульманских городов от высот Монголии, подножия Гималаев, просекая Среднюю Азию, Иранское и Индостанское плоскогорье, соединяясь Сиро-Месопотамией с севером Африки до берегов Атлантики, уже это одно таит в себе что-то мистическое»[100].

В мусульманских учебных заведениях пробивал себе дорогу джадидизм, что вызывало противодействие не только кадимистов, но и государства. Старые имамы были недовольны, что молодые муллы читают хутбу на татарском разговорном языке, применяют его в преподавании. Раздражение у них вызвало издание в  1910 году Корана на языке тюрки и все, что было связано с широкой волной национализма, усилившейся согласно  «идеям и указаниям III Всероссийского съезда мусульман»[101].

Указанные тенденции можно проиллюстрировать рядом фактов. Один из них, наиболее яркий для российского общества того времени  – ситуация в новометодном медресе селения Иж-Бобья Вятской губернии 1911 года, получившим широкую известность не только в России, но и за рубежом. В официальных бумагах оно именовалось «высшим татарским 12-классным училищем»[102].

В медресе сложился коллектив способных талантливых прогрессивно настроенных учителей. Деятельность преподавателей, способных обучить шакирдов в современном для того времени духе,  высоко оценивалась[103]. Из стен медресе Иж-Бобьи вышли многие мугаллимы[104]. В Буби приезжали учиться из разных районов страны. В частности, в бубинском медресе в течение ряда лет обучались татары из Польши и Минской губернии[105].

Толчком к действиям государства по отношению к медресе явились доносы Ишми-ишана Тунтари, известного своими кадимистскими взглядами[106].  На основании его информации в начале 1911 года, в Бубинском медресе произошли обыски и аресты учителей[107]. Ответом на подобные действия правительства явились отдельные отклики с мест, нашедшие отражение на страницах мусульманской прессы. В частности, газета «В мире мусульманства» в рубрике «Из писем в редакцию» поместила публичное обращение выборного уполномоченного селения Боби Измаила Аль-Халили от 30 апреля 1911 года, описывавшее появление в деревне 30 января в 12 часов ночи наряда полиции во главе с жандармским ротмистром из Сарапуля и проведение обыска у мулл и учителей деревни, в результате которого были конфискованы книги и арестовано 5 мулл и 9 учителей[108]. Жителей деревни опрашивали на предмет сбора муллами денег на нужды турецкого флота. 10 марта был арестован сельский староста. От имени сельчан, выборный жаловался на то, что с арестом мулл, братьев Габдуллы и Губейдуллы, а также  других мугаллимов, более 600 учащихся в течение 3-х месяцев «сидят праздно»[109].

Сторонники братьев Бобинских попытались оказать давление на представителей власти. Ротмистру Будогосскому 24 апреля 1912 года пришло анонимное письмо: «Жандарм Ротмистр зачем не берешь денег может мало[110], то дадим двадцать тысяч только делай дело, освобождай Бобинских и не мешай нам, а будешь мешать кончаем тебя или в тюрьму сажаем…»[111]. Угрозами забросали также сарапульского ахуна Абубакирова[112].

Ротмистр Будогосский[113]  сообщал начальству 16 мая 1911 года: «сегодня мне вторично вручено в подкуп Ижбобинскими татарами 3 тысячи рублей для непрепятствования принятия ими мер смягчению судебного следствия по делу панисламистской пропаганды»[114].

Вторая волна обысков, проведенных в селении Буби в то время как арестованные находились в Сарапульской тюрьме,  относится к лету 1911 года[115]. А затем последовал суд над новометодниками «за пропаганду панисламизма»[116]. Этот суд мусульманская пресса рассматривала как «осуждение целого движения»[117].

Продолжалось давление на ход следствия. Были сделаны попытки оказать давление на свидетелей, выступавших против братьев Буби. Житель родной деревни Бубинских Бядретдин Зямалетдинов организовал защиту. Многие стремились помочь учителям-новометодникам, не видя за ними собой вины. Например, омский мулла Нияз-Мухамед Сулейманов был направлен к мулле Ишмухамеду Тунтари татарами с просьбой изменить показания, что, тем не менее, не имело желаемого ими результата[118].

Разбираясь в сути вины преподавателей Иж-Бобьинского медресе, аналитики подняли сведения о политических движениях пантюркистского и панисламистского толка. Начальные политические призывы тюркистов были отнесены к 1890-м годам и охарактеризованы как развившиеся в 1905 году и в дальнейшем. Была собрана информация о проведении в 1905 году Всеазиатского конгресса в Токио под лозунгом «Азия для азиатов». (По сведениям спецслужб в конгрессе участвовали «друзья  Бобинских Ю.Акчурин, С.Максудов, А.Ибрагимов»[119]). Всеиндийский конгресс в Бенгалии 1906 года, выступление младотурок в Османском государстве и др. были рассмотрены (и справедливо) как фон для настроений в Иж-Бобинском медресе. Сами же настроения отслеживались по переписке, изъятой при обысках и произведениям обвиняемых. Книга «Истина», написанная одним из братьев, заканчивалась следующими словами: «Русское правительство взяло у нас Казань, уничтожило наше ханство, насильно крестило татар, уничтожило наши права, а потому это правительство является самым злейшим врагом нашим. Никакой человек не должен идти помогать Российскому правительству,  а, в особенности, мусульманин, напротив каждый должен разрушить его могущество». В ходе следствия выяснилось, что книга была отправлена Р.Фахретдинову, которая одобрил ее и счел полезной для татарского народа[120]. 

Дело о панисламистской пропаганде было рассмотрено Особым присутствием Казанской судебной палаты 23 мая 1912 года. И, хотя председатель суда Драверт никому из свидетелей не позволил касаться темы панисламистской пропаганды, все же защитник Бобинских член Госдумы Маклаков заявил, что «все вещественные доказательства — улика существования панисламизма, но виноваты не Бобинские, а пропустившие эти материалы в печать».  И добавил: «Правительство оставило без внимания мусульман и бросило их в объятия турок»[121].

По решению суда Абдулла Бобинский был осужден по ст. 132 Уголовного Уложения, ч. 1 и 2 к пребыванию в крепости в течение 6 месяцев, а его брат  — Губейдулла по ст. 132, ч. 2 – к двум месяцам заключения в крепости[122].

Дело Бобинских рассматривалось в тесной связи с делом казанских мулл. Еще в январе 1911 года были «отслежены» помощником начальника Вятского ГЖУ в Сарапульском, Елабужском и Малмыжском уездах контакты ряда мулл губернии с казанскими имамами[123].  Определен круг лиц, использовавших в обучении звуковой метод. В ночь с 29 на 30 января 1911 года в доме А.Апанаева был произведен обыск[124].

С 21 февраля ротмистр Казанского ГЖУ Кащеев приступил к проведению следствия в городе Казани. Объяснения в ходе следствия в начале февраля давал мамадышскому уездному исправнику[125]  упомянутый ранее указной мулла деревни Тюнтерь Арбуровской волости Малмыжского уезда Ишмухамет Диньмухамятов, тогда 67-летний человек. Обвинялись муллы в обучении татарской грамоте по новому звуковому методу.  

По приказу начальника Казанского ГЖУ подполковник Отдельного корпуса жандармов Добродеев проводил следствие с 28 июня 1911 года политической благонадежности «бывших имамов Галимзяна Мухаметзянова Галеева, Ахмет-Гадия Назмутдинова (Максютова), Абдуллы Абдул-Керимова Апанаева»[126]. Ротмистр города Казани сообщал начальству 5 июня 1911 года, что учитель Исхак Мустафин Казаков «обучал шакирдов политическим песням, воспевая свободу»[127]. Переписка по этому делу составила 28 документов.

На предмет политической благонадежности были проверены Казанским ГЖУ в 1911 году С.-Г.Алкин (казанский присяжный поверенный), Г.Максудов (редактор газеты «Юлдуз»), С.Максудов (член Государственной Думы), Г.Н.Ахмаров (учитель татарской школы, проживающий в городе Казани), Ш.Н.Ахмаров (учитель при усмановском медресе, проживавший в городе Казани) – и все они в соответствующем списке против фамилий были помечены фразой: «неблагоприятных сведений о нем в Управлении не имеется»[128].

В мае 1911 года был произведен обыск у учителя Абдурахима Мухамет-Салимыча[129]. Нагнетанию напряженности вокруг этих лиц часто служили анонимные письма[130].

Как сообщала газета «Юлдуз», в деревне Текеняш Мамадышского уезда Казанской губернии был проведен обыск у бывшего муллы Аитова. Конфискованы письма и книги (среди которых книга Г.Исхакова «Зендан» («Тюрьма») и «1001 хадис» — обе легальные)[131]. Обыски прошли также у имамов деревни Чигиминой Ново-Артыульской волости Шайхера Рази Ахмадуллина и деревни Новый Артаул Рахмадула Хариахматова[132].

Происходили обыски в книжных магазинах Баку[133]. С 1910 года татарские мугаллимы изгонялись властями из Казахстана и Туркестана[134]. Еще один факт – закрытие существовавшей в течение 7 лет Елисаветпольской духовной семинарии, что вызвало удивление закавказских мусульман[135]  и др.

По материалам спецслужб (28.01.1912), «в 1908 году в Волжско-Камском регионе появился панисламизм (стремление к созданию «всетюркской республики»)». Пропаганда проникла из Буби в Богословский Горный округ Пермской губернии. Привлечены к следствию учитель Надеждинского завода в шахтах Верхотурского уезда, крестьянин Вятской губернии Елабужского уезда Ильинской волости деревни Туба Абдурахаман Мугамет-Салимыч, окончивший Буби[136].

Среди обывателей Надеждинского завода (Пермская губерния)  насчитывалось до 4000 мусульман. Среди них обозначились два течения: новое, джадидистское, и традиционалистское, кадимистское.  Занимавшийся агитационной деятельностью указной мулла при Надеждинской мечети (с 18 мая 1909 года) Шакирзян Асадуллин Хамидуллин представлял первое направление. Оппозицию ему составляли имамы Идрисов и Ильясов[137].  Ш.А.Хамидуллин был осужден и выслан в Олонецкую губернию на три года[138]. Деятельность этого человека подогревала настроения против режима, которые имелись среди  рабочих разных национальностей. Неудивительно, что на собраниях рабочих завода — татар — звучали призывы «присоединиться к русским рабочим, чтобы добиться желанных целей»[139].

«За распространение идей панисламизма» был выслан в 1911 году в Калужскую губернию под гласный надзор полиции мулла Зинур Билялетдинов (деревня на реке Сунер, Казанская губерния)[140]. Список книг и брошюр, отобранных по обыску 11 февраля 1911 года в городе Уфе в мусульманской типографии «Восточная печать» насчитывал  126 пунктов[141].

За статью «Образование инородцев», вышедшую 24 марта 1911 года на страницах газеты «Вакт», постановлением оренбургского губернатора редактор Каримов должен был либо месяц отсидеть под арестом, либо уплатить штраф в размере 200 рублей[142]. Тот же Каримов в сентябре 1911 года был оштрафован на 50 рублей за статью «Россия и Турция», опубликованную в № 783 мусульманской газеты «Вакт»[143]. Взятые под подозрение братья Каримовы снабжали книгами, ими же изданными, торговцев, продававших книги в разных губерниях[144]. В пользу татар, арестованных в Казани и Вятской губернии «при ликвидации панисламистского движения среди мусульман», конторщик типографии Каримова Кильдибаев проводил денежные сборы, которые отправлял в Казань. Такие же сборы проводил в Стамбуле Р.Ибрагимов[145]. 5 августа 1911 года были проверены жандармами книги Челябинской библиотеки, 30 из них были названы тенденциозными или даже имевшими преступное содержание[146].

«Рассыпалось» дело 1911 года по обвинению в противоправительственной деятельности муллы деревни Кудашевой Микулинской волости Бугульминского уезда Хариса Фархутдинова, признанного невиновным[147]. 24 октября 1911 года Начальник Казанского ГЖУ докладывал в ДП, что «в казанских тюрьмах никого из татар по панисламистскому делу под стражей не содержится»[148].

Политика борьбы с пантюркизмом приводила к тому, что власти тормозили просветительскую и благотворительную деятельность рядовых тюрок. Неудачной оказалась попытка в 1910 году зарегистрировать благотворительное общество актуковскими крестьянами Нижегородчины (Уразовская волость, Сергачский уезд). Проживавшие за пределами края учредители (Санкт-Петербург, Финляндия) насторожили власти, хотя сами крестьяне селения в политическом отношении были признаны весьма благонадежными[149].

22 ноября 1911 года нижегородские власти, согласно Указу Сената, закрыли Нижегородское мусульманское благотворительное общество[150]. Инициатива зарегистрировать такое общество на Нижегородской ярмарке исходила от купцов-мусульман, торговавших на Всероссийском торжище, и относилась еще к сентябрю 1906 года. Революционные события подтолкнули власти к разрешению организации, и она была внесена в регистр обществ и союзов  России. Ее учредителями явились казанские купцы 1-ой гильдии Ахмет Галеевич Хусаинов и Бадретдин Каримович Апанаев, петропавловский потомственный дворянин Мухаммед Мустафа Девлеткильдеев, касимовский купец Хабибулла Бахтиярович Мусяев, малмыжский мещанин Сабирджан Васкасович Бакиров. Однако уже в 1910 году П.А.Столыпин  предложил губернскому присутствию обратить внимание на необходимость пересмотреть отношение к организации, и результатом рассмотрения стал отказ в регистрации.

Под надзором полиции в 1911 году по Сергачскому уезду  Нижегородской губернии состояло 14 мусульман, из которых ни один не был связан с политикой. Они либо уклонялись от военного призыва, либо находились под наблюдением в связи с тем, что отбыли срок лишения свободы за уголовные преступления[151].

Проверки и аресты мулл продолжались и в следующем 1912 году. 10 февраля 1912 года в создании тайной мусульманской школы, открытой  под видом    рукодельной мастерской для девочек, был обвинен Мухамет Камал Музафаров, «глава малмыжских панисламистов»[152].

Живший в Казани Габдуль-Мажид Гафури написал брошюру «Муллет Мухабати» («Любовь к нации»). Она была издана в Казани и широко распространена по Оренбургской губернии, что насторожило в 1911 году Начальника Оренбургского ГЖУ, так как была пронизана ностальгической идеей потери государственности татарами («Не осталось ни Астрахани, ни Болгар, ни Казани»)[153].

Имамам были свойственны мирные способы воздействия на членов приходов. Хранение оружия без разрешения у имамов были крайне редким делом[154]. 

Взвешенную продуманную оценку по вопросу пантюркизма и панисламизма дал депутат С.Н.Максудов в своем выступлении 12 декабря 1908 года на одном из заседаний в Государственной Думе. Он построил свое выступление в цивилизационном ключе и предлагал пересмотреть имеющиеся российские политические ценности в сторону утверждения позитивных оценок мусульманских подданных России и исламского мира в целом. Он подтвердил, что в сознании тюрок России исторически утвердился примат гражданского долга и чувства патриотизма над религиозными симпатиями.

Максудов подчеркнул, что «для России дружба с мусульманским Востоком есть необходимость времени». Россия испытывает на себе «два колоссальных движения: одно с Запада — Drang nach Osten, другое с Востока — Банзай».  В связи с этим он указал на преимущества тесной связи России с мусульманским миром, который «располагает большими средствами распространения культуры, чем Возрождение на Западе». Мусульманский Восток, согласно убеждению С.Максуди, ничего общего не имеет с характеристикой, данной ему европейскими исламофобами, — «движение, имеющее своей целью объединить на почве фанатизма всех мусульман, разрушить европейскую цивилизацию и разгромить весь христианский мир…»[155].

26 февраля 1911 года депутат С.Максудов говорил с трибуны Государственной Думы об обысках и арестах, проходивших в мусульманской среде, открыто назвав происходившее «переворотом политического курса в пользу шовинизма, который называется национальным. Создан новый национальный вопрос, так как немного выдохлись польский и еврейский»[156]. Он публично обвинил «правящие партии» в том, что они «через невежественных мусульман делают доносы правительству на нас, будто бы наше просветительское движение  носит характер антигосударственный… что мы, мусульмане, находимся в связи с какими-то иностранными организациями — панисламистскими или пантюркистскими… Никаких таких организаций у нас нет». Прозвучало обвинение в адрес старых мулл, действовавших, по мнению докладчика,  рука об руку с «Союзом русского народа»[157].

Правительство продолжало осуществление той же политической линии в отношении мусульман.  6 мая 1911 года автор брошюры «Проснись, киргиз…» Мир-Ягкуп Дулатов был арестован в Семипалатинске за пропаганду панисламизма среди киргизов в Усть-Каменском и Зайсанском уездах и привлечен к дознанию[158].

С одной стороны, активизировалась деятельность книгоиздательств при разного рода мусульманских благотворительных обществах. С другой — ужесточался контроль за издательской деятельностью. В 1911 году, 24 июня, была постановлением казанского губернатора закрыта типография казанского мещанина Владимира Казакова, который являлся ее фиктивным владельцем. На самом деле это была та самая типография, которая в 1908 году принадлежала Гильмутдину Шарафутдиновичу Шарафу, известному своими протурецкими настроениями[159].

Проблема самоидентификации, сравнение себя с людьми, представлявшими другие миры, поиск верных, аксиологических по характеру,   оценок  самих себя — вот, что определяло рассуждения многих представителей тюркской элиты того времени, говорящей от имени всех мусульман России. М.Б.Ходжетлаше[160], редактор газеты «В мире мусульманства», в  цикле статей «Реформаторы ислама (опыт исторического исследования)»[161]  доказывал, что характерная для мусульманского общества традиционность, идущая от религии, вполне увязывается с реформаторской деятельностью[162].

Люди, подобные М.Б.Ходжетлаше, европейски образованные, ментально близкие Западу, знакомили читателей с новинками европейской литературы об исламе[163], пытаясь формировать элементы светского мировоззрения у российских мусульман.

Эта тенденция наталкивалась на мировоззрение «старых имамов», которые занимали жесткую позицию по отношению к представителям других конфессий, считая, что «Бог, милосердный к мусульманам, гневен по отношению к неверным и жилищем последних будет геенна…». «Новые имамы», напротив, стремились доказать, что «нравственное учение Корана не только не уступает, но даже превосходит христианскую мораль»[164]. Таким образом, вектор на укрепление межконфессиональности российского сообщества утверждался джадидами. И это происходило во многом из-за продолжающейся политизации российского общества в целом и тюркской его составляющей, в частности.

В путевых впечатлениях читаем, что большинство людей в Баку занимается политикой, пишет доносы друг на друга, огромен процент преступлений против собственности; очевидны проявления борьбы шиитов и суннитов и т.д. Уход от традиционных норм жизни согласно установкам Корана сказывался тем самым на уровне нравственности людей[165].

Вопросы, что такое панисламизм, что такое пантюркизм, были резко сфокусированы в общественном мнении в 1911 году. К этому времени значительно вырос уровень национального самосознания в тюркской среде, особенно у казанских татар, у азербайджанцев, у крымских татар. Поэтому тюркская интеллектуальная элита, благодаря настойчивости ряда тюркистов, получила основу для размышлений на эту тему. Вопрос в мусульманской прессе ставился так: «каждый мыслящий мусульманин должен так или иначе определить свое личное отношение к этому действительному или мнимому  (курсив наш —  О.С.) движению»[166].

Либеральный взгляд сводился к следующему. Позволим себе для его иллюстрации несколько цитат из материалов прессы того времени.  «Мусульманский вопрос, если таковой вообще существует, мыслим только как частность большого общероссийского вопроса», «...исторические судьбы навсегда и неразрывно связали русских мусульман с Россией и также бесповоротно разъединили их со всеми другими соседями», «...помимо всяких идейных соображений,  простые соображения целосообразности и экономической выгоды требуют того, чтобы все связи, существующие между обоими народами, росли и крепли», «русская и мусульманская культурные идеи» вполне могут уживаться в пределах России[167].

Вместе с тем, либералы критиковали «зоологических патриотов из правого стана», которые ставили знак равенства между просветительским движением мусульман и мусульманской опасностью для России.[168]  Неизбежным следствием столыпинской политики, по их мнению, должна была стать ситуация, когда «исторически лояльные мусульмане были взяты под подозрение»[169]. 

Другим направлением деятельности МВД в решении возникающих задач был анализ наличествующей ситуации и многомерная оценка ее составных частей. В письме на имя нижегородского губернатора директор ДДД МВД  полагал, что координирующим и направляющим центром всей деятельности панисламистов в России, Индии, Китае и других странах следует признать руководство правящей в Турции политической партии «Единение и прогресс», пользующейся широкой поддержкой напрямую с ним связанного турецкого правительства[170]. То есть руководство российских правоохранительных органов достаточно быстро определило, говоря образно, «командный пункт тюркского национализма и его настоящих «командиров»[171]. 

Отметим, российские власти продолжали называть лидеров тюркского национализма «панисламистами», хотя к тому времени они уже начали исповедовать и пропагандировать идеи пантюркизма и даже пантуранизма. В этом, видимо, проявился один из недостатков (неполная осведомленность) работы органов МВД. С другой стороны, тюркисты утверждали, весьма спорную, на наш взгляд, вещь, что российское сообщество совершенно не осведомлено о том, что представляет собой  мусульманская его часть: «... даже ученые, профессора и ответственные деятели государства имеют самые ложные и превратные понятия о характере жизни мусульман России»[172].

«…идеи пантюркизма и панисламизма, которые активно муссировались в официальных кругах России как якобы присущие мусульманским народам, в первую очередь, татарам, на самом деле не имели под собой какой-либо серьезной идейно-политической почвы»[173], — считает Р.М.Мухаметшин. С этим вполне можно согласиться, если речь идет о большинстве российских тюрок.