ПОЛИТОЛОГИЧЕСКИЕ ОЦЕНКИ ГЕОПОЛИТИЧЕСКИХ РЕАЛИЙ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ

Интересы внешних сил в Центральной Азиии основные факторы региональной безопасности

В силу ряда причин и, прежде всего, в связи с террористическими актами в США 11 сентября 2001 г., центрально-азиатские государства оказались в центре внимания, как мировых держав, так и региональных центров силы. Как отмечается в литературе, наблюдающаяся борьба за доступ и обладание природными ресурсами, выбор маршрутов нефте — и газопроводов, за рынки сбыта, за внешнеполитические и внешнеэкономические ориентации государств Центральной Азии выводила регион в «форварды» мировой геополитики¹.

Политологи подчеркивают важную деталь — реализация стратегических интересов третьих сторон в регионе сопровождается активным стремлением вовлечь центрально-азиатские страны в орбиту новых сфер влияния. Причем, внешнеполитическое поведение отдельных конкурентов было слабо предсказуемым, тогда как угроза появления новых разделительных линий в ЦА и нарушения баланса интересов внерегиональных акторов, не говоря уже об интересах собственно государств самой Центральной Азии, имела высокий уровень вероятности.

Судя по выводам политологов, в течение десяти лет (и вплоть до настоящего времени) сообщество государств ЦА не сумело выработать общерегиональной системы безопасности, способной на достаточном уровне обеспечить предотвращение и нейтрализацию реальных и потенциальных угроз и вызовов².

При этом, процесс национально-государственного строительства стран ЦА в целом протекает в условиях роста конфликтности как на региональном, так и сопредельном (межрегиональном и макрорегиональном) уровнях. Следует признать верность суждений тех авторов, кто утверждает, что и сегодня существует реальная опасность спонтанного возникновения новых очагов военного противостояния³.

Согласно некоторым выводам, для России регион Центральной Азии считался и продолжает считаться наиболее уязвимым местом, как с географической точки зрения, так и по экономическому развитию стран ЦА⁴. Этот тезис имеет определенную логику, поскольку Центрально-Азиатский регион представляет собой «южный буфер» национальной безопасности РФ, российские стратегические интересы в ЦА не могут быть подвергнуты сомнениям.

Судя по содержанию имеющейся на сегодняшний день политологической литературы, можно с большей долей уверенности прийти к выводу, что внешняя политика РФ направлена на решение в ЦА триединой задачи:

— во-первых, сохранение своего военно-политического присутствия;

— во-вторых, модернизация своей экономической стратегии;

— в-третьих, расширение и углубление культурно-инфор-мационного присутствия⁵.

В литературе справедливо указывается, что наиболее актуальными для РФ представляются угрозы, создающиеся негативным влиянием политического экстремизма и международного терроризма, а также военно-политической напряженностью в ЦА, усилением соперничества между многими государствами за установление контроля над энергетическими и другими ресурсами региона⁶.

Правы те авторы, которые утверждают, что РФ имеет долговременные стратегические интересы в ЦА, как минимум, для сохранения и развития межгосударственных структур с доминированием в них России, вовлечения Центрально-Азиатского региона в сферу российского геополитического и экономического влияния, недопущения окончательного превращения центрально-азиатских государств в некую «периферийную зону» глобального геополитического господства Запада⁷.

Важно отметить, что в период Б. Ельцина значительную роль в отдалении региона от РФ, и наоборот, сыграли определенные внутренние силы в самой России. Они убеждали российское руководство как можно скорее уйти из ЦА, полагая экономически нецелесообразным для РФ продолжение инвестиций в экономику этих стран. Прозападные группировки российского политического класса и экспертной элиты утверждали, что «энергичный выход» России из региона поможет преодолеть так называемый «афганский синдром», обезопасит южное приграничье РФ от «враждебного Афганистана» и т. п. Кроме того, в отдельных случаях предлагалось даже превратить центрально-азиатские государства в некую «буферную зону» или своеобразный «санитарный кордон», защищающий Россию на ее среднеазиатских подступах⁸.

Так или иначе, с «подачи» некоторых политологов (особенно начала 1990-х гг.) был создан имидж «ненужности» республик ЦА для РФ и российского населения был создан. Как считают некоторые эксперты, добровольный отказ России от зоны ее естественного влияния дал повод различным региональным и глобальным силам включить Центрально-Азиатский регион в свои перспективные планы, попытаться усилить там собственное влияние⁹.

Как отмечается в русскоязычной политологической литературе, в целом за укрепление своей роли в регионе ЦА борются пять основных претендентов: Россия, мусульманские страны макрорегиона, прежде всего, Турция и Иран, США, Китай, наконец, арабские страны. Каждый из них опирается на определенные силы как внутри центрально-азиатских стран, так и за их пределами¹⁰.

Несмотря на то, что за десять лет авторитет РФ во всех «мусульманских районах» бывшего СССР снизился, тем не менее, как считают некоторые политологи, Москве все же «удалось сохранить значительное влияние на центрально-азиатском направлении». По мнению ряда российских авторов, «сохранению позиций России в Центральной Азии» способствовал ряд объективных факторов, прежде всего, проживание в этих государствах большого количества русскоязычного населения¹¹.

Одновременно некоторые политологи отмечают следующее: «В результате существенных усилий российской дипломатии удалось в определенном смысле реанимировать утраченные в начале 1990-х гг. позиции. Однако «головокружение от успехов» нового продвижения России в регион [ЦА], вкупе с внутренними достижениями в финансово-экономической сфере, стабилизации общественно-политической и хозяйственной жизни, сегодня как бы отодвигают Центральную Азию на «задворки» национальных интересов РФ. В свою очередь, для местных региональных сообществ Россия перестает выглядеть «надежным стратегическим партнером», главным образом, в силу ее инвестиционной вялости, тогда как для экономик стран ЦА это чрезвычайно важный вопрос. РФ не торопится активно участвовать в общезначимых совместных проектах и программах, от реализации которых напрямую зависит общественно-политическая и стратегическая стабильность в этом регионе. Во всяком случае, такое впечатление складывается, ввиду явной пробуксовки совместных двусторонних и многосторонних экономических мероприятий с Узбекистаном, Киргизией, Таджикистаном, отсутствия сколько-нибудь стройной политико-экономической тактики в отношении Туркмении, а также соседнего с ЦА Афганистана и в целом региональной стратегии.

Как подчеркивается в литературе, происходящие события показывают, что практически во всех центрально-азиатских республиках (особенно в Казахстане и Таджикистане) с родоплеменной структурой, региональными кланами именно русскоязычное население стало важным фактором консолидации общенационального пространства.

За интеграцию с Россией, прежде всего, в Казахстане и Кыргызстане, кроме этнических русских и русскоговорящего населения этих стран, выступает также основная масса пророссийски настроенного населения. В то же время, как предупреждали авторы, «обольщаться тем, что данное настроение может продолжаться бесконечно долго, глубоко ошибочно». В случае продолжения дальнейшего усиления дезинтеграционных процессов в странах СНГ и с уходом из жизни поколений, некогда живших в едином государстве, эти связи постепенно ослабеют, и, соответственно, может измениться общественное настроение¹².

Некоторые излишне оптимистично настроенные российские авторы прогнозируют, что в изменившихся условиях «будут продолжать работать экономические факторы». Они связывают это с тем, что центрально-азиатские государства "будут оставаться неразрывно связанными с Россией множеством живых экономических уз«¹³. Дискуссионность этого тезиса не вызывает сомнений, хотя бы, в силу того, что «большой российский капитал» не спешит в Центральную Азию. Если к этому еще добавить хорошо известные социально-экономические проблемы самой России в условиях разразившегося в 2008–2009 гг. мирового финансово-экономического кризиса, то становится ясным, что поступление масштабных российских инвестиций в центрально-азиатские экономики представляется делом долгосрочного будущего. Да и то при благоприятной для РФ внутренней рыночной конъюнктуре. Таким образом, расхожее мнение о перспективах российского влияния на Центрально-Азиатский регион в самой его смысловой постановке практически ничего не означает без наличия солидных финансово-инвестиционных вливаний, контроль над которыми и будет на практике означать контроль над Центральной Азией.

Между тем, в литературе справедливо указывается на то, что важнейшим компонентом интеграции Казахстана, Кыргызстана и Таджикистана с Россией и некоторыми другими странами СНГ будет долгое время оставаться вопрос безопасности, прежде всего, в рамках ОДКБ. Важность для РФ военно-политической составляющей многостороннего взаимодействия со странами ЦА объясняется тем, что регион, представляющий собой южные границы СНГ, географически отделяет территорию России от Афганистана, а также от набирающих силу исламских государств — Ирана и Пакистана, равно как и стремительно развивающегося, но перенаселенного и обладающего ядерным оружием Китая¹⁴.

В то же время, как считают некоторые исследователи, РФ не заинтересована в формировании мощного содружества либо интегрированного сообщества на территории ЦА без ее участия. Это связано с целым рядом причин:

— считается, что Москва опасается потерять рынки сбыта своих товаров и поставщиков дешевого сырья;

— объединенное центрально-азиатское сообщество без участия России способно усложнить коммуникационные связи европейской части РФ с Сибирью и Дальним Востоком;

— с потерей российского влияния в ЦА значительно ослабятся позиции России в Евразии¹⁵.

Безусловно, это справедливые суждения. Однако к этому, на наш взгляд, можно также добавить тот факт, что без Центральной Азии сегодня невозможно говорить о сбалансированной и в определенной мере полноформатной макрорегиональной политике. И, следовательно, РФ, принимая во внимание это обстоятельство, стремится не просто закрепиться в этой зоне ее традиционных стратегических интересов, но и проводить в регионе максимально активную политику.

В указанном контексте нельзя не согласиться с некоторыми выводами, что Центрально-Азиатский регион выступает также в качестве инструмента, воздействующего на продвижение внешнеполитических интересов РФ на западном направлении. Столкновение интересов России и Запада, прежде всего, США, в европейских делах потенциально может быть компенсировано за счет укрепления российских позиций в ЦА¹⁶, то есть, как это уже имело место в истории нового времени.

Некоторым исследователям представляется, что в целях реализации своих долгосрочных стратегических задач РФ в 1990-е гг. была способна на стимулирование многофакторной напряженности в регионе, расшатывание основ «центрально-азиатской идентичности», усиление внутрирегионального соперничества. В принципе, с этими выводами трудно согласиться, учитывая ограниченные возможности РФ в то время, а также скорее декларируемый, чем практический интерес к присутствию в Центральной Азии.

По мнению политологов, помимо России, одним из заинтересованных в Центральной Азии внешних акторов является Китай, представляющий собой одну из держав, активно участвующих в соперничестве за доступ в регион. Некоторые исследователи полагают, что Пекин бросает откровенный, хотя и не афишированный, вызов России, США, Ирану, Турции и другим участникам борьбы за влияние на регион¹⁷.

В течение исследуемых десяти лет действия Китая в ЦА носили в целом сдержанный характер¹⁸ (кстати, таковыми они остаются до настоящего времени). Однако, по некоторым оценкам, ближе к 2025–2030 гг. КНР достигнет такого уровня развития, при котором у нее будут «все основания», чтобы стать единственной, пожалуй, сверхдержавой в Азиатско-Тихоокеанском регионе и Азии в целом, включая ЦА¹⁹.

Стратегия КНР в ЦА зависит от ее успехов в прокладке нефте — и газопроводов. Однако, как отмечается в литературе, РФ, в принципе, не заинтересована в осуществлении китайских проектов, так как в РФ считают, что это сможет подорвать позиции России в регионе²⁰.

В литературе анализируемого периода имеются противоречивые характеристики действий американской стороны в регионе. Так, отмечается, что в 1990-е гг. США поддерживали идею прокладки трубопроводов из ЦА в Китай, что, с точки зрения американской стороны, позволило бы:

— стабилизировать процесс развития центрально-азиатских стран;

— обеспечивать нефтью союзников США в Юго-Восточной Азии;

— снизить активность исламского фундаментализма и сепаратизма в СУАР и Центрально-Азиатском регионе²¹. Однако политический опыт показал, что в принципиальном отношении США, скорее, больше заинтересованы не в поддержании стабильности в СУАР, а, напротив, в активизации сепаратистских настроений и в целом центробежных тенденций в КНР.

Что касается «углеводородной политики» Пекина, то, с точки зрения политологов, Китай рассматривает свою «нефтяную стратегию» в ЦА не только с экономической точки зрения, но и в качестве политического инструмента для воздействия на международный нефтяной капитал, главное место в котором принадлежит США²².

Относительно Вашингтона стратегия Пекина в ЦА направлена на сдерживание американского присутствия в регионе, а также на активизацию контактов с центрально-азиатскими странами, входящими в сферу долгосрочных стратегических интересов США.

Так или иначе, Китай представляет собой один из мощных факторов с точки зрения военно-политической стабильности и безопасности ЦА. Это связывается в литературе со следующими обстоятельствами:

— во-первых, Китай является ядерной державой, располагающей солидным наступательным потенциалом;

— во-вторых, основные базы китайских ядерных арсеналов, включая испытательные полигоны и источники добычи необходимого сырья, находятся в непосредственной близости с регионом;

— в-третьих, Центральная Азия включена Китаем в сферу своих геополитических, стратегических и экономических интересов;

— в-четвертых, в процессе своего продвижения в ЦА Китай видит в США своего более серьезного и опасного соперника, нежели Россию;

— в-пятых, имеются необходимые предпосылки и основания для предельно тесного российско-китайского взаимодействия в ЦА (в том числе в формате Шанхайской организации), особенно на фоне «непростых» отношений РФ и КНР с США²³.

Как известно, три центрально-азиатских государства — Казахстан, Кыргызстан и Таджикистан — граничат с Синцзян-Уйгурским автономным районом (СУАР) Китая, около 60 % населения которого составляют тюркские народы — близкие родственники и соплеменники среднеазиатских народов²⁴. Основное внимание Китая обращено на укрепление торгово-экономических связей со странами ЦА. Китай оказывает помощь, главным образом, Казахстану²⁵, Кыргызстану²⁶ и Таджикистану²⁷ в разведке природных богатств, изучает возможности инвестирования интересующих Китай производств. Так, в Таджикистане китайцы сотрудничают в области переработки и добычи драгоценных и полудрагоценных камней, поиска редких металлов, в легкой и электронной промышленности. При этом для Китая новые независимые государства ЦА остаются частью бывшего СССР, откуда можно получать значительные технологические и научные разработки²⁸.

Резюмируя изложенные в литературе характеристики китайских интересов в Центральной Азии, следует подчеркнуть, что в дальнейшем КНР будет продолжать интенсивную, хотя, большей частью латентную стратегию закрепления своих позиций в регионе, активно продвигая на местные рынки свои товары и услуги, сотрудничая со странами ЦА в сфере безопасности. Причем, главной составляющей этого сотрудничества будут оставаться, прежде всего, геополитические интересы Китая, состоящие в сдерживании в регионе «американского фактора», равно как и минимизации политико-экономической и иной активности РФ.

По оценкам политологов, из западных стран наибольший интерес к государствам ЦА проявляют Соединенные Штаты Америки. Внимание США к региону объясняется целым рядом причин. Это, в первую очередь, географическое положение ЦА как наиболее уязвимое место для РФ. В контексте американо-российских отношений, в случае политических изменений в России, не устраивающих по каким-либо причинам американцев, РФ автоматически становится противником США, как это имело место в бытность СССР.

Впрочем, на самом деле ситуация обстоит много сложнее, нежели ее по обыкновению описывают в своих трудах политологи. США стремятся максимально отдалить республики Центральной Азии от России, всячески препятствуя их сближению.

Как отмечается в литературе, главные направления политики США в отношении государств Центральной Азии в 1990-е гг. состояли в следующем:

— активная поддержка демократии, реализации программ рыночных преобразований²⁹;

— стимулирование скорейшей интеграции в международные политические и экономические институты, в которых США играют не последнюю роль;

— содействие разработке и реализации коммуникационных проектов, способствующих созданию прочных связей между центрально-азиатскими странами, а также в целом всего региона с Западом. Причем, прокладка маршрутов транзита углеводородов в США видится без участия, а в ряде случаев и в обход России;

— поддержка укрепления и дальнейшего развития регионального сотрудничества, причем при участии самих США, но, по возможности, исключая Россию, а также Китай;

— скорейшее разрешение афганской проблемы, создающей благоприятные условия для международного терроризма, религиозного экстремизма и наркобизнеса³⁰. Правда, в последние годы Афганистан превратился в «инструмент» продвижения американских геополитических интересов в Южной и Центральной Азии, равно как и в Евразии в целом;

— отказ от восприятия государств региона в качестве российского сюзерена.

Немного отступая от хронологических рамок исследования, следует заметить, что согласно высказываемым в современной литературе оценкам, США оценивают свою позицию в ЦА как устойчивую, что подтверждается ослаблением позиций РФ в регионе (особенно, надо заметить, в последний год президентства В. Путина (2007–2008 гг.) и на начальном этапе (2008 г.) президентства Д. Медведева). По этому поводу некоторые эксперты, предметно изучающие Центрально-Азиатский регион, высказывают следующие точки зрения и оценки: «...в последнее время российское присутствие в этом стратегически важном районе планеты [ЦА] однозначно носит стагнационный характер. ... Несомненно, в предшествующие год-два России удалось существенно укрепить свои позиции в Центральной Азии. Представляется, что во многом этому способствовала не только предельно стройная и продуманная внешнеполитическая линия Кремля в ЦА и макрорегионе Евразии в целом, но и собственно агрессивно-наступательная политика Запада с его псевдореволюционными технологиями, что выбило государства региона из орбиты, казалось бы, достаточно прочного притяжения трансатлантического сообщества. ... Объективно на данном этапе политическое руководство РФ и российские политэлиты сконцентрировали свое внимание в основном на сугубо внутренних проблемах, главной из которых, как известно, выступает очередной парламентско-президентский выборный цикл [имелись в виду выборы в Государственную думу 2007 г. и президентские выборы 2008 г.]. ... Однако если темой дня российской внешней политики выступают регулятивные вопросы отношений РФ — Запад, то реальная центрально-азиатская стратегия Москвы на этом фоне сегодня протекает явно в инерционном, экстенсивном режиме. ... С другой стороны, нельзя не сказать, что в целом важные по своему значению содержательные дискуссии Москвы и Вашингтона по принципиальным аспектам нового мирового порядка и текущей международно-политической практики, которые некоторые аналитики склонны квалифицировать как начало некоей новой «холодной войны», также отвлекли интерес России к евроазиатскому пространству. ... Следует констатировать, что в этом формате интеграционные процессы РФ — ЦА как на двустороннем межгосударственном уровне, так и в рамках СНГ, ЕврАзЭС, ШОС, ОДКБ носят вялотекущий характер, и имеют тенденцию угасания«³¹.

Приводим здесь эту достаточно большую цитату умышленно, поскольку эти оценки заслуживают внимания, так как по сути своей, как представляется, отражают реальное положение вещей.

Параллельно, как отмечается в исследованиях, на этом фоне все большее распространение в центрально-азиатских странах получают американская субкультура и западные ценности³². Причем, с точки зрения некоторых авторов, в условиях принципиально новой политико-экономической картины мира Центральная Азия для США предстает в качестве субъекта, а не объекта мировой политики³³. Разумеется, следует признать, что подобное утверждение носит весьма спорный характер, так как, судя по официальным публичным заявлениям, экспертным оценкам в США и отдельным шагам Вашингтона, Соединенные Штаты намерены по максимуму использовать региональные ресурсы Центральной Азии, в том числе эксплуатируя в сугубо геополитических целях «демократическую риторику» и манипулируя всеми доступными возможностями профильных международных институтов.

В то же время США обеспокоены развитием транспортных и энергоснабженческих связей центрально-азиатских государств с Китаем, Пакистаном, Индией, которые осуществляются вне контроля американского капитала³⁴. В 1990-е гг. усилия США были направлены также на реализацию нефтяных проектов, пытаясь связывать в единое геополитическое целое ЦА и Кавказ³⁵.

Касательно Афганистана, на данном этапе (с началом антитеррористической операции) в США понимают, что стабилизация положения в этой стране в перспективе реально изменит баланс сил в регионе в пользу Запада. Последние события в Афганистане и вокруг него, включая передислокацию американских и натовских войск на афгано-пакистанском направлении, убеждают, что США намерены предельно прочно закрепиться в Центральной Азии и на непосредственно граничащих с ней территориях, во многом вопреки геополитическим целеположениям и устремлениям собственно России.

Одновременно сегодня некоторые российские эксперты полагают, что "США, оккупировавшие при удачной для себя международно-политической конъюнктуре Афганистан и пытавшиеся демократизировать его, ...в свое время предприняли все меры для выведения этой страны из контекста центрально-азиатской и в целом евроазиатской системы безопасности и интеграции. Естественно, при таком подходе, ни о какой стабилизации политической жизни и социально-экономическом прорыве в Афганистане не может быть речи, сколько бы ни созывалось международных донорских и иных конференций, сколько бы ни вкладывалось средств на нормализацию хозяйственной жизни в этой стране и т. д.

Кроме того, намеренное поддержание Афганистана в состоянии непрерывной повышенной конфликтности и нестабильности свело на нет все оптимистические надежды международного сообщества на скорейшее урегулирование политической ситуации в стране, ее социально-экономическое возрождение, а также самое непосредственное участие в этих созидательных процессах соседних стран ЦА«³⁶.

Представляется, что подобные заключения, безусловно, имеющие свой резон, все же одновременно мифологизируют американскую политику. «Намеренное поддержание Афганистана в состоянии непрерывной повышенной конфликтности» означает для США не только постоянные потери, и необходимость увеличения средств, вкладываемых в военную операцию, но и усиление вероятности дестабилизации ситуации в соседнем Пакистане.

Узбекистан в стратегическом отношении был признан Вашингтоном ключевым государством в регионе, с которым в начале 2000-х гг. было установлено долгосрочное стратегическое партнерство. Однако андижанские события 2005 г. перевели американо-узбекские отношения в плоскость «равноудаленного отстранения» друг от друга, что, по некоторым оценкам, не несет в себе конструктивной нагрузки.

К слову сказать, на данном этапе тема отношений США и Узбекистана время от времени поднимается некоторыми наблюдателями и СМИ, утверждающими, что американцы ведут активный зондаж на предмет более активного подключения узбекской стороны к урегулированию афганской проблемы (как минимум, для тыловой поддержки войск НАТО), особенно с учетом последнего решения Кыргызстана о выводе из Бишкека американской авиабазы «Манас».

Помимо прочего, в своей центрально-азиатской стратегии США стремятся нейтрализовать китайский фактор, прежде всего, за счет вытеснения проникающего на энергетический рынок региона его капитала. Однако функционирование ШОС ставит под большое сомнение саму возможность реализации планов США³⁷.

Как отмечается в русскоязычной политологической литературе, постепенное проникновение Запада в ЦА достигает уровня, при котором регион, так или иначе, становится частью комплекса безопасности в западной политике.

Отношения со странами ЦА в качестве одного из приоритетных направлений своей внешнеполитической и экономической деятельности рассматривают также Пакистан, Иран и Турция. Ими предпринимаются определенные попытки по вовлечению центрально-азиатских государств в орбиту своего влияния³⁸.

В Пакистане, преследующем свои интересы в регионе, в том числе по вытеснению из него России и Ирана, заинтересован Запад. Роль Исламабада в американской политике особенно возросла в последние годы из-за того, что другой союзник США — Турция — частично, а в отдельных моментах заметно, утратил свои позиции в ЦА. Кроме того, расширение турецкого влияния в регионе в отличие от пакистанского вызывает сопротивление со стороны КНР, не приемлющего интенсивных контактов Турции с уйгурскими сепаратистами СУАР³⁹.

Интерес США к налаживанию транзитных перевозок товаров из стран ЦА и обратно через пакистанскую территорию связан, во-первых, с возможностью усиливать свое влияние на регион через Пакистан; во-вторых, реализацией перспективной идеи вывоза нефтепродуктов и другого минерального сырья из ЦА, задействуя пакистанские порты⁴⁰.

В течение ряда лет Пакистан претендовал на роль лидера в решении региональных проблем и выдвигал идею исламского единения стран региона⁴¹. По некоторым данным, в этих целях спецслужбы ИРП проводили определенную работу по проведению в странах ЦА «специальных мероприятий», включая идеологическую и пропагандистскую деятельность, активизацию радикальных исламистских организаций и т. п. Имеются также сведения и об откровенной диверсионной работе, вербовке центрально-азиатской молодежи для участия в исламистских военизированных структурах, главной целью которых является установление в регионе теократических режимов.

Как отмечают политологи, интересы Пакистана состоят, прежде всего, в доступе к энергетическим ресурсам ЦА и возможностях сбыта своих товаров на рынках стран региона. В этих целях Пакистан стремится использовать интересы Запада в освоении региона для решения своих внутренних задач. Одновременно Исламабад пытается вовлечь центрально-азиатские государства в орбиту своей политики в целях приобретения союзников в своем противостоянии с Дели⁴².

К факторам, не благоприятствующим действиям Пакистана в проведении в ЦА своей политики, исследователи относят следующее: (а) весьма острая конкуренция в регионе между Турцией и Ираном, в государственно-политическом отношении представляющими собой две ветви ислама — суннитскую и шиитскую; (б) стремление политических элит государств региона к проведению собственной линии внешнего поведения, тем более независимо от региональных держав, часто называемых «внешними силами второго уровня»; (в) необходимость учета не только интересов России в регионе, но и довольно мощной историко-культурной составляющей ее присутствия, выступающей основанием для проведения Москвой предельно активной центрально-азиатской политики, независимо от желания тех или иных заинтересованных в регионе государств; (г) собственно ситуация в Афганистане, «фрагментирующая» внимание Исламабада к актуальным проблемам политического и социально-экономического развития Центральной Азии.

Свои ограниченные финансовые возможности для влияния на регион, Пакистан стремится компенсировать за счет расширения замешанной на исламской религии идеологической экспансии. Как уже отмечалось выше, и мы еще раз это подчеркнем, спецслужбы ИРП (а также Саудовской Аравии; каждая сторона — независимо друг от друга) разработали специализированную программу, направленную на формирование в ЦА исламистских радикальных группировок, действующих в «автономном режиме» под патронажем Исламабада (Эр-Рияда).

Что касается активности в Центральной Азии Ирана, то, как отмечается в литературе, в течение 1990-х гг. она усиливалась ввиду негативного курса США в отношении этой страны⁴³. Это только в последнее время (вторая половина 2008 г. — 2009 г.) в США раздаются призывы к «смягчению» отношения Вашингтона к Тегерану. Однако перспективы американо-иранских отношений весьма неясны.

Курс Тегерана на роль региональной державы остается неизменным⁴⁴. При этом важным мотивом центрально-азиатской политики Ирана политологи считают его стремление установить контроль над энергетической политикой региона. В планы ИРИ входит перехват проектов по разработке нефти и газовых месторождений в ЦА и на Каспии с целью направления энергоресурсов на юг через свою территорию⁴⁵.

Отстаивая свои интересы в регионе, Иран активно использует этнокультурную близость с Таджикистаном. В своих действиях в Таджикистане Иран исходит из стратегической задачи сохранения рычагов влияния на страны ЦА⁴⁶.

Одновременно политологи указывают, что Турция делает основной акцент на этническую близость с тюркоязычными народами большинства центрально-азиатских стран. Экономические возможности Анкары позволяют активно внедряться в экономику государств региона, что особенно относится к Казахстану, Кыргызстану и Туркменистану⁴⁷.

Стремясь к активному распространению пантюркистских идей на территории ЦА, Турция вступает в открытую конкуренцию с РФ за влияние на страны региона⁴⁸. Правда, в последнее время наметилась тенденция потепления в русско-турецких отношениях, хотя, конкретно центрально-азиатского направления это пока не затрагивает. В нынешней геополитической ситуации Анкара стремится действовать предельно осторожно, избегая конфронтаций. Одновременно, начиная с 2000-х гг., активность Турции в ЦА несколько снизилась.

Общий обзор публикаций показывает, что внешнеполитический курс Индии сосредоточен на укреплении связей с государствами Центральной Азии. Нерешенность афганской проблемы, а также рост военного присутствия Пакистана в районе, непосредственно граничащим с ЦА, находятся в центре внимания Дели.

В Индии убеждены, что перекраивание ныне существующих границ в Афганистане по этническому признаку, доминирование какой бы то ни было этнической группы, опасны не только для Пакистана и Индии, но и для других сопредельных с Афганистаном государств.

Одновременно индийские политические круги проявляют озабоченность активностью Запада в ЦА. Это связано со следующим: (а) региональная ситуация в ближайшей и долгосрочной перспективе будет оказывать существенное влияние на обстановку в Южной Азии; (б) военно-политические цели, которые преследуют США в ЦА, в той или иной мере затрагивают стратегические интересы Индии.

Как показывает практика, развитие отношений с центрально-азиатскими государствами Индия осуществляет, в том числе, в координации с РФ. В то же время, политика Пакистана в ЦА, в целом поддерживаемая США и отчасти Саудовской Аравией, Индией не приемлется.

Как отмечается в литературе, наибольший интерес Индии вызывают возможности сотрудничества с Туркменистаном⁴⁹. Отношение к Казахстану и Кыргызстану весьма умеренное. Таджикистан со своими внутренними проблемами долгое время не представлял для Индии интереса.

Следует подчеркнуть, что к Узбекистану Индия проявляет особый подход. Согласно высказываемым оценкам, он связан с тем, что Узбекистан является ключевым государством в регионе и располагает достаточными ресурсами, реальными и потенциальными возможностями для проведения самостоятельной политики на международной арене. По мнению политологов, важным фактором, влияющим на формирование двусторонних отношений, являются исторические и культурные связи между двумя странами.

Важно отметить, что новая геополитическая роль ЦА, помимо прочего, определяется так называемым исламским фактором, который определяет повышенный интерес к Центрально-Азиатскому региону со стороны Саудовской Аравии — теократического государства мусульманского мира.

Приверженность исламским ценностям в сочетании с геополитическими интересами лежит в основе внешнеполитических курсов Ирана и Пакистана в отношении государств ЦА⁵⁰.

Роль исламского фактора в регионе может усилиться при неблагоприятном развитии событий в связи с нерешенностью афганской проблемы и сосредоточением в Афганистане баз и лагерей международных террористов, прикрывающих свою преступную деятельность исламскими лозунгами⁵¹.

Как указывают исследователи, исламский фактор дает о себе знать также во взаимоотношениях с центрально-азиатскими странами России, США, Китая, Индии, Пакистана, а также других государств, имеющих прямые геополитические интересы в регионе⁵².

Исламский фактор с точки зрения агрессивных проявлений религиозного экстремизма и фундаментализма, тесно связанных с международным терроризмом и наркобизнесом, вызывает к жизни серьезные конфликты и противоречия, угрожает стабильному и безопасному развитию региона⁵³.

В основе возникающих в Центрально-Азиатском регионе вызовов довольно отчетливо просматривается дилемма светского и религиозного управления⁵⁴.

В литературе говорится, что религиозный экстремизм недопустимо рассматривать в качестве демократической оппозиции. Это вид тоталитарной идеологии, нацеленный на дискредитацию демократии, светского государства, многонационального и многоконфессионального общества. Его угроза состоит в терроризме, основанном на искаженном толковании религиозных догм, стремлении хорошо обученных и вооруженных современными средствами ведения войны религиозно-экстремистских группировок к насильственной замене демократических институтов теократическими⁵⁵.

При этом политологами указывается, что положения Хельсинкского документа, Парижской Хартии и Копенгагенской декларации 1990г., Хартии общеевропейской безопасности, касающиеся преследований по религиозным и идеологическим причинам, международными организациями комментируются в контексте правовой исключительности этнических меньшинств.

Вместе с тем, как отмечается в некоторых публикациях, экстремисты далеко не всегда принадлежат к этническому или религиозному меньшинству. При этом, когда речь заходит о ЦА, происходит некорректное толкование и восприятие реальности, в результате чего наблюдаются попытки с помощью норм и институтов, рассчитанных на восстановление прав этнических меньшинств, защитить лидеров религиозно-экстремистских группировок, использующих для достижения своих далеко идущих политических целей террористические формы и методы⁵⁶.

Другим фактором региональной безопасности и стабильности в ЦА является ядерный фактор и проблема нераспространения⁵⁷.

Ситуация в ЦА, связанная с проблемой нераспространения, оценивается в литературе как достаточно напряженная:

— во-первых, с севера и на востоке к ЦА примыкают два ядерных государства — Россия и Китай;

— во-вторых, в силу недостатка средств для технического обеспечения хранения ядерного оружия, представляется маловероятным обеспечение Россией надежных гарантий в ядерной безопасности какой-либо неядерной стороне;

— в-третьих, Индия и Пакистан, непосредственно примыкающие к ЦА, обладают ядерным оружием и провели серию его испытаний;

— в-четвертых, в недавнем прошлом Китай активно поддерживал пакистанскую ядерную программу;

— в-пятых, по некоторым оценкам (особенно на Западе), Иран стоит на пороге создания ядерного оружия;

— в-шестых, при наличии региональных конфликтов, отсутствии четкой системы охраны межгосударственных границ, страны ЦА не застрахованы от проявлений ядерного терроризма и провокаций, транспортировки ядерных арсеналов через их территории⁵⁸.

При этом, как отмечается в публикациях, создание в ЦА зоны, свободной от ядерного оружия (ЦАЗСЯО), соответствует нормам и духу ДНЯО и ДВЗЯИ, "Принципов, регулирующих режим нераспространения«⁵⁹. Несомненно, ЦАЗСЯО является важным достижением центрально-азиатского регионального сообщества. Однако обстановка, в которой в 2006г. в Семипалатинске был заключен пятисторонний Договор о создании зоны, дает основание полагать, что сообщество западных стран, в течение многих лет затягивавшее переговоры по отдельным положениям данного документа, в силу некоторых причин не было до конца заинтересовано в ЦАЗСЯО. Очевидно, эта проблема лежит в сугубо политической плоскости, а именно — стремлении Запада во главе с США исключить из числа международных гарантов зоны Россию и Китай как членов «ядерного клуба», а также использовать территорию государств ЦА для транзита материалов либо развертывания весьма специфических программ так называемого «двойного назначения». Разумеется, все эти вопросы нашли свое освещение в литературе, выходящей, однако, за хронологические рамки настоящего исследования.