Из «Отчета принцу Ольденбургскому по командировке в г. Джедду». Сообщено в Антропологическом обществе при Военно-медицинской академии. Сочинение Д. Ф. Соколова. Санкт-Петербург, типография Стасюлевича, 1901 г.

Пристань для высадки паломников в Ямбо

Паломники на пароходе

Пристань для выгрузки багажа паломников в Джидде

Паломники на пароходе

Богомольцы в ожидании
парохода в Ямбо

Общий вид Джидды

Паломник с оружием

Дом санитарной администрации и место высадки богомольцев в Джидде

Улочки Джидды

Караван мусульман-богомольцев в Аравии

Паломник в чалме и чапане

Город Джидда

Одна из площадей Джидды

Вид Джидды с моря, 1924 г.

Улица в Джидде

Торговля на улицах во время сезона хаджа

Торговля на улицах Мекки

Узкие улочки Джидды

Дома в Джидде, арендуемые для приезжих паломников

Дома в Джидде

Приготовление пищи

Продавец сена

Отправка каравана в Мекку

Караван по пути в Мекку

Паломники в Мекке

Паломники у Каабы

Осмотр врачами паломников после хаджа

Паломники в Медине

О паломничестве мусульман в Мекку

Из «Отчета Его Высочеству Принцу Ольденбургскому по командировке в г. Джидду^[1]» в 1898–1899 гг. (сообщено в Антропологическом Обществе при Императорской Военно-Медицинской Академии).

I. Понятие о хадже. Пути движения паломников

Мусульманское паломничество (хадж), установленное Авраамом и Измаилом после постройки Каабы^[2], затем санкционированное Магометом ( прим. ред. Пророк Мухаммад ), по мере распространения на земном шаре исламизма ( прим. ред. имеется в виду Ислам ), стало принимать все большие и большие размеры.

Мухаммад установил для каждого правоверного желательным посещение святых мест один раз в жизни. По шариату, если мусульманин почему-либо не в состоянии побывать в Мекке, то он может как за себя, так и за умерших родителей посылать по найму заместителей для совершения «бадаль-хаджа». Бадаль-хадж распространен среди купеческого и вообще занятого состоятельного класса.

Посещение святых мест в настоящее время совершается в течение шести месяцев^[3], начинается рамазаном, постом правоверных, и заканчивается великим праздником Курбан-байрамом. Курбан–байрам — ядро хаджа. Чтобы получить почетное название «хаджи», недостаточно посетить города Мекку и Медину (могилу Мухаммада), но необходимо быть в Мекке во время праздников Курбан-Байрама^[4] и совершить там установленные обрядности: бегание вокруг Каабы^[5], целование св. камня ^[6] , восхождение на гору Арафата, бросание камешков в сатану в долине Мина и приношение жертвы.

Весь хадж поэтому приноравливается к Курбан-байраму, посещение же могилы Мухаммада в Медине свершается или до великого праздника, или после него.

Курбан-байрам праздник передвижной: падая на 9 число месяца Зульхиджа, он ежегодно отодвигается назад на 11 дней^[7].

Если Байрам падает на пятницу, то год считается священным и один хадж этого года считается за 9 ^[8]. Естественно, что священный год является самым многолюдным, — на Арафат, по словам старожилов, скапливается в это время от 300 до 500 тысяч паломников. Лица, совершившие много раз хадж, среди мусульман, особенно дальних стран, глубоко почитаются, — так в Джидде я был знаком с шейхом векилей^[9], стариком 60 лет, который со дня рождения не пропустил ни одного хаджа; паломники с дальних мест, слыша о его почтенно­сти, выражали ему свое уважение целованием руки.

Вся эта масса паломников, стекающихся в Мекку чуть не со всего земного шара, двигается по двум путям: сухопутному — караванному и морскому.

Караваны идут из:

1) Сирии — от Дамаска^[10] чрез Хедих и Медину;

2) Египта (Каирский караван) — от Каира через Акабу и затем вдоль берега Красного моря;

3) Багдада (Месопотамский караван) — на Медину;

4) Персидского залива (Неджедский караван) — от Аджара и Беда через Риад ( прим. ред. Эр-Рияд ) в Мекку;

5) Индийского океана (Йеменский караван) — от Мокалла (мест­ность в Омане) чрез Саад Ассир в Мекку. К Йеменскому каравану присоединяется еще небольшой караван, идущий от Сана.

На первых четырех путях для осмотра возвращающихся паломников устроены санитарно-карантинные кордоны. Все эти кордоны, за исключением Тора (недалеко от Суэца), где подвергается обсервации Каирский караван, находясь в ведении турецкой администрации, далеко не выполняют своего назначения.

Караванный путь под тропически жгучими лучами солнца, по песчаным аравийским пустыням и горам тяжел и сопряжен с большими лишениями. Ехать приходится на верблюдах: через спину верблюда перекидываются две короткие, довольно глубокие плетеные корзины «шугдуфы»^[11], крытые сверху полотном или коврами, и в каждый такой шугдуф садится по одному человеку, так как размеры шугдуфа не позволяют растянуться во весь рост, то в нем путешественник и ест, и спит полулежа. Езда на верблюдах продолжительна и крайне утомительна.

Многие от особенной качающей походки «кораблей пустыни» страдают морской болезнью. Жара, продолжительный путь, качка, сухое неудовлетворительное питание, недостаток и дурное качество питьевой воды, нередко падения и прочее постепенно обессиливают идущих, особенно стариков и женщин; многие не выдерживают, заболевают и умирают по дороге, не достигая конечной цели. Если сюда еще присоединить постоянные разбойнические нападения «вольных детей пустыни», бедуинов, нередко дурное обращение верблюдоважатых с путешественниками, то можно судить, как тяжел этот путь! И, несмотря на все неблагоприятные условия, некоторые паломники предпочитают этот способ передвижения другому, более легкому, морскому. Одни едут потому, что он дешевле, другие, возвращающиеся из Мекки, избирают караванный путь, чтобы избежать карантина в Торе, а идущие туда — скрыть следы от правительства, запрещающего паломничество.

Другой путь паломничества, более удобный — морской. Он направляется к двум конечным пунктам: Ямбо, порту Медины^[12] и Джидды, порту Мекки^[13].

Через Ямбо следуют те паломники, у которых в запасе остается много времени до Курбан-Байрама и, пользуясь этим временем, они идут сначала на поклонение могиле Мухаммада в Медину, а затем торопятся к Курбан-Байраму в Мекку, но главные массы паломников приливают к Джидде.

2. Паломнические пароходы

Съезд паломников морским путем в Ямбо и Джидду совершается с севера через Суэц — из Европы, с юга через Аден — из Азии, юго-восточной и южной Африки, островов (Суматры, Явы, Малакки и пр.) Перевозом занимаются специальные компании, которые в разных городах имеют своих агентов и конторы. Агенты, вербуя паломников, партиями направляют к определенным морским пунктам. Северные компании действуют или самостоятельно, довозя свой груз до конечного пункта Джидды, или передают другим компаниям.

Плата за перевоз устанавливается самими компаниями по взаимному соглашению и ежегодно меняется.

В хадж 1899 г. от Константинополя до Джидды с пассажира 3‑го класса брали 4 лиры (34 руб.), 2‑го класса без продовольствия 8 лир (68 руб.). На возвратном пути от Джидды до Константинополя билет 3‑го класса стоил уже 7 лир (60 руб.), а 2‑го класса 12 лир (102 руб.).

Взяв билет известной компании, пассажир не заботится, каким путем и сколько времени его повезут. Ходят же паломнические пароходы крайне медленно, особенно турецкие пароходы: так, компания «Максуса» везет богомольцев без пересадки из Константинополя через Смирну, Бейрут, Порт-Саид до Джидды в среднем 3–4 недели. Не меньше времени ждут и те паломники, которых общество переправляет через Александрию до Суэца по железной дороге^[14]. В Суэце они ждут иногда недели две отправки. Причиной медленного передвижения пароходов нередко служит незнакомство капитана парохода с фарватером Красного моря, последствием чего является посадка пароходов на рифы.

Большинство судов ходит под английскими, египетскими и турецкими флагами.

Между берегами Красного моря перевозом паломников еще занимаются самбуки и соймы, большие парусные лодки.

Санитарное состояние паломнических пароходов есть одна из слабых сторон хаджа. Подвергаясь подробному обсуждению на конференциях в Париже в 1894 году и особенно в Венеции в 1897 г., которые выработали особые правила для паломнических пароходов, тем не менее перевоз паломников далеко неудовлетворен.

Два года тому назад д‑р Феррари, санитарный директор в Суэце, писал, что паломнические пароходы приходят переполненными пассажирами, число их всегда выше цифры, указанной в патенте, данном санитарными властями в Хиджазе, нередко пароходы лишены тентов, благодаря чему пассажиры принуждены целые дни печься под тропическим солнцем, вода в недостаточном количестве и неудовлетворительного качества, сведения, доставляемые капитаном и врачом, очень часто далеки от истины. «Мне часто приходилось» — писал он — «получать от капитана и пароходного врача удостоверение, гласящее, что санитарное состояние паломников вполне удовлетворительно, между тем при медицинском осмотре я находил больных в агонии, валяющихся в грязи, без ухода и медицинской помощи».

После Венецианской конференции прошло три года.

Встречая паломнические пароходы в Джидде с санитарными врачами, а на двух из них мне и самому пришлось ехать с пилигримами, я должен засвидетельствовать, что правдивая характеристика доктора Феррари относительно перевоза паломников осталась неизменной до сего времени для пароходов, плавающих под турецким^[15] и египетским флагами.

Несмотря на ежегодное издание согласно постановлению Венецианской конвенции Reglement special applicable au pelerinage du Hedjaz^[16], переполнение пассажирами, грязь на палубе и в отхожих местах, за которыми в продолжение длинного пути никто не наблюдает, жалобы паломников на недостаток воды, недоброкачественность ее, незаконные различные поборы (приплачивание за палубные более удобные места, за воду, кипяток и пр.) — явления обычные и сродные этим пароходам.

Врачи как пароходные, так и санитарные бессильны против творящихся безобразий; первые, являясь простыми наемниками, не имеют de facto никаких прав, и каждое их заявление, несогласное с интересами общества, грозит им лишением места; письменный же протест вторых — единственное оружие против нарушения регламента, тонет безнаказанно в пучине других жалоб. Если иногда по счастливой случайности на заявление портовых санитарных врачей обращают внимание, то в удовлетворение жалоб общество лишает места ни в чем неповинного капитана или судового врача.

Роль портовых врачей в Хиджазе, которые находятся также под давлением турецкой власти, сводится при посещении судов к простому прочитыванию патента, который всегда бывает чист, и беглому осмотру судна.

После подобной визитации мне не раз приходилось наблюдать в Джидде, как на пристань привозили тяжелых больных, непоказанных при нашем посещении на пароходе.

В более лучших условиях едут паломники из Индии, Явы на английских и голландских пароходах. Эти суда снабжены достаточным количеством доброкачественной воды, на них я наблюдал больше чистоты, отхожие места устроены с постоянно текучей водой, применительно к регламенту, у бортов для варки пищи приспособлены особые очаги-шкафы, имелись небольшие лазаретики, снабженные необходимой аптечкой. Но общий недостаток, присущий всем паломническим пароходам — теснота — замечалась и на английских южных пароходах.

Правда, число пилигримов и законно соответствовало установленной вместимости судна, но пассажиры, особенно домовитые яванцы, запасаясь на долгий путь всеми необходимыми хозяйственными принадлежностями и продуктами, имели массу вещей и волей-неволей урезывали себя в необходимом месте.

В истекший хадж, вследствие неблагополучия Хиджаза, не было пароходов с Алжира, снаряжаемых французским правительством^[17].

Судя по инструкциям, регламентирующим паломничество и передвижение хаджиев морским путем, а также, по отзывам портовых карантинных врачей, эти паломнические пароходы являются в настоящее время наиболее образцовыми во всех отношениях.

Вообще опыт последних лет показал, что запрещение паломничества ведет к опасному бесконтрольному контрабандному передвижению, могущему легко занести в пределы государств эпидемию, поэтому во избежание этого зла, а также для упорядочения паломничества, единственно верный путь это снаряжение правительствами собственных паломнических пароходов, подчиненных строгому контролю, причем плата за перевоз должна быть значительно ниже платы частных компаний.

3. Приезд паломников в город Джидду

Главная масса паломников, как я уже сказал выше, приливает морским путем к Джидде.

Причины этому: 1) фарватер гавани и берегов Джидды хорошо изучен и более удобен для остановки больших пароходов; 2) сухой путь от Джидды до Мекки самый короткий и более безопасный; около городских стен Джидды находится могила Евы, которая служит также предметом поклонения богомольцев.

В течение 5–6 месяцев хаджа приходит до 80–83 пароходов и до 100 самбук. Привожу официальные цифры движения паломников с 1891 года.

Движение паломников через Джидду и Ямбо^[18]:

Между ними официально зарегистрированных наших:

Самое большое передвижение падает на последний месяц хаджа Зульхиджа, так в 1900 ( возможно в 1899. — Прим. ред.) году из 30 845 паломников 15 362, т. е. половина, прошла через Джидду с 9‑го марта по 3‑е апреля^[22].

За 5–6 дней до Байрама сбор паломников в приморские города уже прекращается.

Перед городом за последние дни выстраивается целая эскадра паломнических пароходов, парусных судов и самбук, остающихся до возвращения хаджиев.

Еще в море за сутки до прихода парохода в Джидду пилигримы начинают приготовляться к вступлению на священную землю: тщательно моются, бреются, остригают ногти, снимают всю свою одежду и одевают ихрамы (саваны). Ихрамы — это два куска белой материи, одним куском оборачивают верхнюю часть туловища, другим — нижнюю. Без этого одеяния никому нельзя въехать в Мекку и совершить там установленные обрядности. Раз ихрам надет, то в нем нельзя вырывать волос, чесаться, убивать на коже насекомых. Каждый раз даже за неумышленное несоблюдение этого предписания полагается в Мекке принести в жертву барана. Загрязненный в пути пароход перед приходом также тщательно вымывается. Ему предстоит осмотр санитарных врачей. Но вот подчищенный пароход подходит к Джидде, вся палуба борта и мостик его усеяны паломниками, одетыми во все белое с обнаженными бритыми головами; некоторые прикрываются от жгучих тропических лучей зонтиками, большинство же лишено этой роскоши; на босых ногах сандалии или туфли, чрез плечо сумки, на поясе какое-нибудь оружие: кинжал, нож, револьвер, пистолет (оружие сплошь и рядом достойное музея). Все жадно всматриваются в постепенно обрисовывающийся вдали город.

Пароход входит в гавань и останавливается в 1 ½ –2 верстах от Джидды — коралловые рифы ему не позволяют подойти ближе.

Паломническое судно встречается портовым карантинным врачом. Едва пароход успеет бросить якорь, как его со всех сторон тесным кольцом окружают большие парусные лодки, самбуки, но ни один владелец самбуки не имеет права взобраться на пароход раньше, чем его не посетит карантинный врач. Визитация карантинного врача заключается в чтении патента и беглом осмотре судна.

Лишь только эта процедура кончена, как полунагие арабы и негры, как обезьяны, карабкаясь по мачтам и канатам с самбук на пароход, хищнически с криком набрасываются на оторопелых паломников, большинство которых не понимают арабского языка. Каждый хочет скорее и больше завербовать к себе пассажиров, хаджиев бесцеремонно тащат за ихрамы, вещи их, как мячики перебрасывают через борт парохода и самбуки. Шум, крик, ругань со всех сторон. Разгрузка парохода происходит очень быстро, в какие-нибудь 2–3 часа.

Но вот самбуки нагрузились и, лавируя искусно среди бесчисленных коралловых рифов, несутся под парусом к городу.

Иногда переполненная лодка с живым и мертвым грузом со всего размаху врезывается в мель, один или двое лодочников лезут в воду и при общем усилии после долгих попыток снимают тяжесть с мели.

За перевоз на самбуках установлена такса сообразно делению гавани.

В самбуку могут поместиться без багажа до 80 пассажиров, с багажом не более 15–20 человек.

Таких лодок, занимающихся перевозом в Джидде, до 150.

По прибытии в город самбуки высаживают пассажиров на карантинной площадке, огороженной со всех сторон решеткой, вещи же отвозятся на соседнюю пристань, а оттуда в таможню.

Пристань вся полна народом: векилями, купцами, полицейскими, носильщиками, кавасами^[23] консульств и прочие. Вся алчная толпа с нетерпением ждет желанных «гостей» и лишь только гости вступают на священную землю, как начинается отдача должной дани.

Прежде всего, в карантин паломники проходят по узкому длинному сараю мимо двух будочек, расположенных на концах сарая, уплачивают карантинный и паспортный сбор; в случае отсутствия паспорта (тэскэрэ) плата увеличивается в 2–3 раза.

Хотя карантинный сбор и не обязателен, особенно для неимущих паломников, но он при помощи простой принудительной меры сделан обязательным. Если хаджи не уплачивает сбора, заявляя, что он беден, его задерживают на 1–2 часа в карантин, а так как в это время его вещи носильщик через другие ворота бесцеремонно тянет в таможню, то паломник готов отдать последние гроши, лишь бы только не потерять своих вещей.

К глубокому сожалению, карантинный сбор возложен на санитарных врачей и положение их в этих поборах крайне щекотливо.

В карантинном сарае между двумя будочками сидит шейх векилей со своими подчиненными, — он распределяет проходящих мимо него паломников сообразно их народности и участкам между находящимися тут же векилями. Векиль уже препровождает паломников к мутавафу.

Здесь я считаю не лишним сказать несколько слов об организации векилей и делилей^[24], играющих в деле хаджи громадную роль.

Делиль или мутаваф, в тесном значении, есть руководитель в совершении религиозных обрядностей, а в широком — проводник, опекун паломников с момента их вступления на священную аравийскую землю.

Все мусульмане земного шара разбиты на участки, и каждый из этих участков принадлежит какому-нибудь делилю. Делиль в своих интересах старается привлечь как можно больше паломников; для этого он ежегодно или сам разъезжает, или же рассылает для привлечения богомольцев своих поверенных агентов. При разъездах по различным странам они собирают подарки, предлагают услуги для совершения бадаль-хаджа за умерших родственников, продают четки, святую воду Зам-зам, вербуют паломников.

В Аравии делили заблаговременно приготовляют квартиры для хаджиев, арендуя для этой цели целые дома, гоши, служат посредниками в приобретении вещей, продуктов, различных товаров для подарков, нанимают верблюдов, ослов, покупают шугдуфы, продают у них лишние вещи, особенно у паломников, приезжающих из Бомбея, являются советниками в различных житейских вопросах, берут деньги на хранение и пр., одним словом, они стараются предупредить все нужды хаджиев в незнакомой стране; кроме того, в Мекке при совершении установленной обрядности они указывают паломнику все, что необходимо выполнить.

Все услуги делилей, конечно, щедро оплачиваются как паломниками, так и купцами, между которыми они служат посредниками. Заботливость их прямо пропорциональна положению и состоянию паломника: чем богаче и знатнее последние, тем больше к нему прилагается попечений; при встрече, когда паломник идет с деньгами, они более внимательны, чем при возвращении. Нередко деньги, отданные хаджиями на хранение мутавафу, остаются после смерти у последнего. Мне говорили, что во времена холерных эпидемий, когда паломники умирали тысячами, в руках делилей скапливались и затем, после смерти доверителей, утаивались большие суммы.

Главный центр их деятельности — Мекка, в других же городах, Джидде, Медине, Ямбо, они имеют доверенных агентов «векилей». Все, что сказано о делиле, применимо и к векилю; векиль принимает паломников при вступлении на святую землю и заботится и них вплоть до передачи их делилю.

Как у векилей, так и у мутавафов есть шейх — начальник. На обязанности последнего лежит правильное распределение хаджей, устранение ссор и недоразумений между паломниками и векилями. За нарушение правил, выработанных традициями, шейхи налагают на своих подчиненных наказание.

Шейхи и делили подчинены шерифу, выбираются им и утверждаются особой бумагой, фирманом. Конечно, фирман им обходится не дешево и, кроме того, находясь в полной зависимости от шерифа, они ежегодно обязаны одаривать своего властителя. Шериф на них смотрит как на дойных коров. В большинстве случаев делильство переходит по наследству от отцов к детям.

Векили покупают свое доверительство у делилей и всецело зависят от последних.

Организация делильства, выработанная веками, крайне прочна и может рушиться только с падением паломничества.

С представителем векилей — шейхом Али Агдаром мне удалось завязать дружбу и даже подавать медицинские советы. Типичный араб, живой, как ртуть, старик 60 лет, как человек бывалый, наблюдательный, много видевший по своей профессии людей, он быстро осваивался со своими собеседниками. В интимном кружке он отрешался от всех запретов мусульманского закона, но стоило в кружок войти постороннему, его клиенту, как из скабрезного старика он превращался в набожного начетчика, знающего и преподающего другим пути к спасению. Со своими состоятельными и именитыми клиентами этот арабский тартюф крайне внимателен и предупредителен до приторности, от бедных же требует почтительности. Несмотря на хорошие доходы, получаемые как с паломников, так и купцов, он постоянно жаловался на свою бедность.

Его сын, молодой векиль, идет по стопам своего отца.

4. Джидда

Краткий очерк.

Джидда лежит по восточному берегу Красного моря, между 21 и 22 гр. сев. широты и 40 долготы. Она по праву носит название порта, «ворот Мекки»: десятки тысяч паломников, сотни тысяч мешков с зерном, тюки с хлопчатой бумагой и прочими товарами, преимущественно из Индии, переправляются чрез нее в Мекку и затем в другие более населенные места Аравии.

Гавань ее переполнена бесчисленными мелями, коралловыми рифами, по временам то обнаженными, то прикрытыми водою. Эти мели мешают пароходам подходить близко к берегу и только самбуки, парусные лодки, под искусным управлением арабов и негров, описывая бесконечное число зигзагов, ловко лавируют между ними. Из подобного же рода коралловых рифов образованы и 3 небольшие островка — Абу-Саад, Васта и Абу-Али, находящиеся в шести (Абу — Саад) — 9 (Абу — Али) английских милях от города. Они возвышаются над уровнем моря всего на 20–75 см ^[25].

На Абу-Сааде и Васте находятся бараки для паломников, а в будущем предполагается постройка лазаретов и дезинфекционных помещений.

В климатическом отношении местность Джидды нужно признать не из здоровых.

Теплота и влажность — отличительные свойства ее климата.

Измерения средней температуры, произведенные в карантине, дали следующие результаты^[26]:

Январь — 26,6 R; Февраль — 25,7; Март — 26,8; Апрель — 27,4; Май — 33,2; Июнь — 32,1; Июль — 33,3; Август — 34,2; Сентябрь — 32,5; Октябрь — 31,8; Ноябрь — 29,3; Декабрь — 23,7.

Температура держится довольно правильно, на колебание большое влияние оказывает перемена ветра. Перемена ветра с юга на север может вызвать в 2–3 м. падение температуры на 4–5 С.

Наиболее часто ветры: северные, северо-западные, северо-восточные, реже юго-восточные и юго-западные.

Последние два ветра нездоровы и тяжелы.

Юго-восточный ветер, нося название «азъяба» , крайне жгучий, он дует со страшной силой в течение нескольких дней и несет целые тучи песку. Песок заволакивает солнце, проникает во все скважины жилищ и покрывает толстыми слоями предметы. Температура в это время держится в тени 27–30 R.

От томительной духоты, пыли, обильного пота, головной боли, которой страдают во время азъябы даже местные жители, европейцу буквально приходится изнемогать.

Для гошей и жилищ, вообще плохо проветриваемых, он является благодетельным, особенно во время эпидемии.

Южные и западные ветры наносят в обилии водяные пары. Ночные туманы, влага весьма ощутительна; земля по утрам кажется орошенной обильными дождями, мягкая меблировка и белье пропитываются ржавчиной.

Воздух напитан солями, которые слоями отлагаются на стенах и потолках жилищ, а по утрам осаждаются туманом на землю, покрывают тонкими белыми слоями почву.

Дожди очень редки, выпадают только в зимние месяцы.

По силе северные, южные и юго-западные ветры занимают 1‑ое место.

Город окружен довольно высокой стеной, за которую европейцам без разрешения стражи ходить запрещено, разделен на 3 участ­ка: Шами, Мазлум и Йемен. Последний самый населенный. Улицы узкие, кривые, неправильные. Самая большая из них, базарная, сверху покрыта деревянным навесом так же, как и несколько прилегающих к ней переулков. Базарная улица — артерия города, в ней масса мелких лавочек, кофеен, где жизнь бьет ключом с раннего утра до позд­него вечера.

Арабские постройки по качеству можно разбить на 3 категории: к 1-ой принадлежат общественные здания, дома, нанимаемые различными консульствами, агентствами, торговыми фирмами, администрацией и влиятельными лицами города, это — громадные 3–4-этажные, хорошо устроенные здания, ко 2‑й — дома купцов средней зажиточности и к 3‑й — гоши.

Последние заслуживают особенного внимания как представляющие постоянный очаг для эпидемии. Гоши (hauches) — 2–4-этажные здания с несколькими темными лестницами, выходящими на 2–3 улицы. Дома внутри имеют дворы, которые служат складочным местом для различных товаров, главным образом для мешков с зерном, тюков с шерстью.

Нижний этаж назначается или также для товаров, или же служит помещением для кофеен. Заваленные товарами и закрытые со всех сторон дворы почти не проветриваются.

Входящего в гош по узкой, извилистой, темной лестнице обдает затхлостью и запахом отхожих мест; последних в каждом этаже очень много. Верхние этажи заключают в себе целый лабиринт мелких комнат, из которых большинство лишено солнечного света и притока свежего воздуха. Одна-две комнаты сдаются в наем за ничтожную плату беднякам. Гоши существуют во всех кварталах, но неустройством особенно отличаются выходящие на базар.

Коренных жителей в Джидде считается 20 000 человек. Население состоит из самых различных народностей — арабов, турок, египтян, афганцев, бухарцев, суданцев, абиссинцев и проч., но превалируют сравнительно арабы и между ними хадрамуты^[27]. Хадрамутов насчитывается свыше 5 000.

Хадрамуты самый бедный класс населения. Придя в город (из своей бедной области) с целью скорой наживы, они урезывают себя в самом необходимом: живут скученно и тесно, ходят грязно, едят крайне скудно; обычная пища чечевица, мясо — для них роскошь. Гадрамуты настолько привыкают к нетребовательной жизни, что впоследствии, сделавшись состоятельными, почти не изменяют своего режима.

Кроме свободного населения в Джидде процветает не гласно, но открыто рабство. Невольников и невольниц покупают или в Мекке или у бедуинов в приморских деревнях, куда они приводятся на самбуках, сойях с африканских берегов. Стоимость молодого раба 100–150 руб., рабыни 150–200 р.^[28]

Торговля живым товаром, видимо, практикуется в широких размерах, так как в городе люди даже средней зажиточности имеют по 1–2 невольника. Бедуинские же семьи в деревнях их имеют по несколько. По народностям рабы — сомалийцы, суданцы, абиссинцы, занзибарцы.

Многие владельцы рабам, потерявшим свою ценность вследствие или старости или болезни, дают свободу. Выброшенные на улицу и не будучи в состоянии добывать себе пропитание физическим трудом, невольники пополняют ряды нищих.

Хадрамуты, рабы и нищие, истощенные физически, а последние два элемента угнетенные и нравственно, представляют благодарную почву для восприятия всякой заразы и во время эпидемии являются самым горючим материалом.

Главное занятие жителей города — торговля и маклерство^[29], оживающие в период хаджа. Паломники — насущный хлеб Джидды; вся торговля, весь заработок лодочников, носильщиков, различных маклеров домовладельцев и пр. находятся в зависимости от хаджа; лишение богатой Джидды хаджиев равносильно ее разорению. Поэтому во время эпидемии попытки провести паломников вне города каждый раз вызывали со стороны жителей упорное сопротивление, выражающееся, как это было во время эпидемии чумы 1899 г., разрывом цепи сухопутного кордона, разграблением бараков, грабежом паломников, насилием над врачами.

В этих беспорядках купцы являются подстрекателями, а действующими лицами — рабы и низший класс населения.

Санитарное состояние Джидды еще в младенческом периоде. За свою неисправность она почти ежегодно платит должную дань эпидемиям, посещающим ее во время хаджа; так за последнее десятилетие в 1890, 91, 93, и 95 году свирепствовала холера, в 1897, 98, 99 посетила город чума; но тяжелые уроки, к сожалению, не служат к улучшению санитарного состояния.

Помои вываливают из окон прямо на улицу; на узких и кривых улицах — кучи мусора и домашних отбросов, разлагающихся и распространяющих зловоние.

Для уборки мелкого мусора город снаряжает жалкие деревянные повозки, уборщики голыми руками и маленькими метелочками сбирают с улиц сор и вынимают из особых ящиков, поставленных около некоторых домов. Но и подобная очистка в обычное время происходит крайне неисправно, да и то с главных улиц.

К счастью жителей, солнечные лучи выжигают грязь, а уличные собаки, бродящие целыми стаями, съедают животные отбросы.

Продажа съедобных продуктов на рынке производится крайне нечистоплотно, целые рои мух носятся и сплошь облепляют съестные припасы.

Очистка отхожих мест, ям — крайне примитивная: вырывают по соседству более глубокую яму, перепускают туда нечистоты и затем опять зарывают.

В последнее время для очистки город приобрел металлическую резервуар-повозку в 20 ведер, герметически закрывающихся, но в дело этот резервуар почти не применяется.

Не могу пройти молчанием также и гавань: около берега она вся запружена отбросами, шерстью, нечистотами, сплавляемыми из отхожих мест. Благодаря рифам и мелям, представляющим сплошную преграду с небольшим проходом, нечистоты не могут быть далеко унесены и оседают на дно.

Наслоения, образуемые десятками лет, постепенно обмеливают дно, при благоприятном ветре обнажаются, распространяют невообразимое зловоние.

Эти искусственные болотные очаги благоприятствуют развитию перемежающих лихорадок.

Почвенные воды в прибрежной части города стоят очень низко на 1 м., но по мере удаления от берега он понижается.

Водоснабжение города двоякое: колодезное и дождевое. Вблизи города находится источник — Бир-ель-Визирь Джума (Bir el visir Djoumaa), из которого вода проведена по трубам в город.

Вода эта имеет солоноватый вкус, и ее недостаточно, почему жители и паломники пользуются главным образом дождевой.

Последняя собирается в цистернах, расположенных вне городских стен. Всех цистерн до 200, из них самая большая содержит до 1 500 ведер и принадлежит частному владельцу, а другие, немного меньшие, правительству^[30]. Содержатся они крайне грязно, за цистернами никто не наблюдает; не говоря уже о мириадах инфузорий, личинок насекомых, в воду нередко попадают отбросы, нечистоты и даже трупы животных.

Вода цистерн имеет грязный, мутный цвет, приторный вкус и отвратительный запах.

Следует упомянуть еще о резервуарах для омовения. Вода в них почти никогда не переменяется, она крайне грязна и вонюча. Бань в городе нет, вместо них в более или менее зажиточных домах устроены особые комнаты для обливания холодной водой. Бедные же жители не брезгают купаться у самого берега в грязной, вонючей воде, не обращая внимания на грязь и нечистоты.

Морская вода насыщена солями, разъедающими слизистые оболочки, и по действию напоминает и приближается к одесским лиманам. У лица с кожей мало-мальски раздражительной появляются сыпи.

В городе существуют два госпиталя: один военный, другой городской.

Но тот и другой по своему устройству, жалкой обстановке, грязи и уходу недостойны своего названия и вполне заслуживают того презрения, с которым к ним относится население.

Военный госпиталь все время переполнен тяжкими больными, хрониками, лежащими по годам, а городской, наоборот, пустует; если в последний случайно и попадет больной, то это нищий горемыка или безродный раб.

Жители вообще мало обращаются к врачам, причиной этому — неразвитость низшей массы^[31], крайне неудовлетворительная постановка медицинской помощи, дороговизна лекарств. Как в городе, так и в окрест­ных деревнях среди бедуинов развито в широких размерах знахарство. В городе им главным образом занимаются женщины. Они же являются и ярыми соперниками врачам, возбуждая население во время эпидемии.

5. Паломнические квартиры в Джидде. Размещение паломников. Отправление в Мекку.

Из карантина векили своих паломников разводят по квартирам, сортируя хаджиев по состоянию и положению: лиц очень влиятельных и богатых устраивают в своих собственных квартирах, обыкновенных смертных размещают в паломнические дома, бедных направляют в особые гостеприимные подворья.

Паломнические дома в Джидде, это — арабские дома средней зажиточности или гоши, нанимаемые заранее векилями. Обыкновенно они состоят из 3–4 этажей с узкими темными лестницами и массой в каждом этаже комнат различной величины. Потолок в помещениях деревянный, пол земляной, дверей нет, вместо стекольных рам деревянные решетки или просто дверцы. Отхожие места, на восточный манер, в виде небольших ямок по нескольку в каждом этаже, содержатся крайне неопрятно и, благодаря своей примитивности, распространяют зловоние по всему зданию.

В комнатах меблировка отсутствует: богомольцы располагаются на циновках, а кто побогаче — на ковриках, которые они привозят с собою.

Для наблюдения за состоянием паломнических домов существует особый от города комитет, который состоит из местной администрации и санитарного врача, но комитет относится довольно снисходительно к упущениям домовладетелей. Многие дома, особенно гоши, давно не ремонтировались. Санитарный комитет после чумы 1898 г. требовал побелки внутренних стен, но даже и это приказание не выполняется охотно.

Более действительными были бы приказания наместника шерифа, престиж которого среди арабов выше престижа всех турецких городских властей, но у него самого имеются подобные дома, находящиеся в санитарном отношении ниже всякой критики^[32].

Количество паломников в каждой комнате различно: оно находится в зависимости от величины комнаты, от привычек, присущих национальности и состоянию паломников; так, турки, персы, бухарцы, наши казанские татары любят размещаться просторнее, яванцы, индусы, наши оренбуржцы, андижанцы, дагестанцы менее прихотливы и, довольствуясь ничтожным пространством, селятся скученно, в среднем от 15 до 30 человек. Плата за помещение сообразуется с количеством людей: состоятельные, занимающие комнату 3–4 человека, платят от 40 коп. до 1 руб. в сутки, смотря по комнате и меблировке. Обычная же общая плата по 16 коп. с человека в сутки.

С яванцев, остающихся в городе довольно долго, берут 70–80 коп., сколько бы времени они ни прожили.

Плата назначается за одни стены; иногда более опытные паломники выговаривают и освещение, все же остальное — вода, ветки и щепки для топки, необходимые хозяйственные принадлежности — оплачивается отдельно.

Более состоятельные и предусмотрительные паломники берут с собой не только хозяйственные принадлежности, но и продукты, так, у наших оренбуржцев и казанцев, кроме самоваров, таганцев, горшков, были захвачены с собой чай, сахар, вяленое мясо, крупа; меня угощали даже московскими калачами. Более бедные везут с собой различные суррогаты и консервы, которые от неумелого приготовления, неопрятности и грязи портятся. У оренбуржцев я видел целые мешки грязных молочных консерв, приготовленных год тому назад, — за дорогу и от грязи они имели ужасный вид и способствовали поносам.

После томительного длинного морского переезда паломники быстро устраиваются на новых квартирах, распускают циновки, ковры, раскладывают около стен подушки, на таганцах здесь же в комнате или коридорчике начинают готовить пищу. Так как они ездят группами, то между ними всегда находится хозяйственный человек, которому и поручается общая экономия.

Нелегко производить закупки в чужом незнакомом городе, где, пользуясь неопытностью и многолюдством, запрашивают за все втридорога, стараясь при этом сбыть самый негодный товар. За фунт, напр., плохой баранины русские паломники платили по 15 коп., тогда как более лучшего качества она стоила в это время 8–9 коп., яйца поднялись с 25 коп. до 50 коп. за десяток, курица с 40–50 коп. до 75 коп. и т. д.

В Джидде трактиров нет, но можно всякую пищу получить приготовленную на базаре, где арабы целый день на глазах жарят в кусках баранину, рыбу, пекут лепешки и пр. В большом ходу у паломников покупка вареных бараньих голов, как продукта сравнительно дешевого. В кофейнях можно получать чай и кофе. Чтобы питаться подобной пищей, нужно иметь хороший желудок и отсутствие всякой брезгливости, так как чистота здесь отодвигается на задний план.

Бедных векили, как я уже сказал, направляют в гостеприимные дома, подворья (тэкие). Тэкие выстроены каким-нибудь случайным благотворителем дальних хаджиев. Выстроив и поручив заведывание домом избранному надзирателю, благотворитель уже более не заботится о своем подворье, и оно бесконтрольно переходит доверенному лицу. По воле строителя часть помещений сдается в постоянный наем, вырученные деньги частью должны идти на ремонт здания, а частью на содержание надзирателя, но последний в своих интересах выполняет только последнее желание завещателя, а потому эти подворья в большинстве случае запущены. Из четырех подворий для наших русско-подданных (2 самаркандских и 2 ташкентских) я нашел только одно более благоустроенным, но в нем почти все комнаты сдавались в наем постоянным жильцам — бухарцам; во время хаджа не нашлось даже комнаты для больных: больные валялись в коридорах на каменном полу и только после настойчивого требования с нашей стороны была уступлена небольшая комната.

Большинство бедных и нетребовательных хаджиев располагаются на улицах под открытым небом, благо южный жаркий климат позволяет им; обитатели Африки (суданцы, сомалийцы и египтяне) даже предпочитают это природное жилище.

В Джидде паломники остаются от 3‑ех дней до 2‑ух недель. Одни, как, напр., яванцы, индусы, сами не торопятся, отдыхают после долгого морского пути, закупают в городах ихрамы, другие при большом наплыве, как это наблюдалось в последние месяцы хаджа, остаются по необходимости, вследствие недостатка верблюдов, повышения на них цены.

Замедлению передвижения помогают также и векили, которые, являясь посредниками между хаджиями, верблюдоважатыми и купцами, стараются, насколько возможно, позадержать богомольцев и повытянуть с них больше денег.

Как с купцов, так и с верблюдохозяев векили получают известный процент.

Отъезд паломников в Мекку происходит большими караванами. На верблюдах идут двое суток, на осле 12–18 часов. На верблюдов в пунктах отправления установлена такса. Такса устанавливается мекканским шерифом. Последний в свою пользу получает с каждого верблюда от хозяина известную сумму, да, кроме того, верблюдоважатые платят еще пошлину в казну и за комиссию делилям, так что, в конце концов, им остается 2/3 и даже ½ определенной таксы; но они не в претензии от этих поборов, во‑1‑х, потому, что такса в период хаджа устанавливается в 3–4 раза дороже обычного времени, а во‑2‑х, они получают бакшиш с тех же хаджиев, да, кроме того, промышляют воровством во время переезда. Конечно, хаджии могли бы нанимать верблюдов непосредственно, но дело обставлено так, что без посредничества делилей ни паломник не возьмет верблюда, ни верблюдоважатый в своих личных интересах, боясь навлечь гнев шерифа и товарищей, никогда не согласится даже за двойную плату вступить в сделку с паломником. Кроме найма верблюда, паломник должен приобрести еще шугдуф. Шугдуф, это перекидное сидение через спину верблюда в виде двух больших длинных плетеных корзин, с покрышкой от солнца. В такой шугдуф садятся по двое.

Выезжают паломники из Джидды в Мекку или в ночь, или рано утром, до рассвета.

Езда на верблюдах крайне скучна и утомительна, кроме того верблюд, идя шаг за шагом, отбрасывает седока на ½ аршина то назад, то вперед, так что слабосильных от такой качки начинает рвать.

Верблюдовожатые, бедуины или сами хозяева, или их рабы слуги, одетые все в однообразное платье, идут пешком около своих верблюдов. Верблюдовожатый во время пути полный хозяин своего седока; благополучие последнего находится в зависимости от бакшиша и обращения. Если седок обращается хорошо, платит при всех случаях щедро бакшиш, то предупреждаются все желания его, в противном случае верблюдовожатый не дает ему покоя, то он будет подправлять сидение, то подтягивать веревки, иногда же, если погонщик особенно недоволен своим седоком, он, выбрав момент, когда хаджи глубокомысленно замечтается и задремлет, так ловко ткнет верблюда в половые органы, что последний от боли отпрыгивает аршина на 3 в сторону и несчастный пассажир летит из своей корзины кубарем на землю. Случаи падения с переломами постоянны.

Сами верблюдовожатые нередко занимаются грабежами и даже убийствами, особенно больных, отсталых. Убийства совершаются сплошь и рядом даже неумышленно. Паломники носят деньги в поясах, одетых вокруг живота. Бедуины для срезывания поясов с целью грабежа заготовляют палки с заостренными внутри крючками. Лишь только паломник задремлет или отстанет от каравана за естественной потребностью, как бедуин забрасывает крючком за пояс, дергает и срезает, но сплошь и рядом вместо пояса он захватывает за живот и распарывает.

Но более опасны для хаджиев организованные нападения бедуинов. Последние нападают целыми семьями, и свои разбойничьи грабежи объясняют тем, что святая земля и Пророк Мухаммад принадлежат им, а паломники с достоянием — их насущный хлеб, посланный от Бога, а потому обижать хаджиев всякими путями — их святое право. Нападения особенно усиливаются в голодные годы, при неурожаях. Бедуины устраивают засады, и паломники погибают сотнями. В 1899 году в одно из таких нападений между Меккой и Мединой было ранено до 50 ч., из них до 20 наших русско-подданных.

6. Возвращение паломников из Мекки.
Отправка их на пароходы.

Если съезд паломников в Мекку совершается сравнительно медленно, в течение 5–6 месяцев, то возвращение их с хаджа происходит очень быстро, меньше чем в 3 недели.

Уже на 5–6 день после Курбан-Байрама в Джидду ежедневно утром и вечером начинают прибывать караваны от 500–1 500 верблюдов. На несколько дней опустевший и затихший город во время праздников наполняется и оживает.

Джидда считает своим праздником Малый Байрам; в этот праздник в городе большое оживление. В Курбан-Байрам всякий, кто может, отправляется в Мекку.

По возвращению в Джидду паломники, за исключением богатых и знатных, перестают быть предметом особого внимания и предупредительности: векили их не провожают, а жители мало любезны, ресурсы паломников настолько истощились, что едва их хватает на обратный путь, а у них даже и на обратный путь нет денег.

Большинство хаджиев за недостатком средств располагаются на улицах, под навесом кофеен, во дворах гошей, на карантинной площади. У кого осталось какое-нибудь тряпье, те из него устраивают небольшие навесы от палящих лучей солнца, палатки, где и ютятся целыми семьями или группами, спят в привезенных с собою шугдуфах, плетеных скамейках, взятых напрокат в кофейнях по 5–8 коп. за сутки; многие же располагаются прямо на голой сырой земле, подостлав под себя грязное тряпье.

Все улицы, дворы гошей, смежных с базаром, кишат народом разной национальности. Так как в городе имеется только одно общественное отхожее место, да и то не в центре, а на пристани и очистка улиц в это время не производится, то город настолько загрязняется отбросами и человеческими нечистотами, что по некоторым улицам от зловония буквально пройти невозможно. Но неприхотливые хаджии не обращают никакого внимания, живут и дышат убийственным воздухом.

Среди общего людского кишащего муравейника немало шныряет различных темных личностей: агентов, маклеров и просто воришек, предлагающих свои услуги по продаже и покупке вещей, приобретению скорее пароходных билетов и пр., старающихся различными путями вытянуть последние деньги у более доверчивых паломников. Особенно зорко они следят за отставшими от своих товарищей, за больными; последние являются совершенно беззащитными против алчных хищников.

Один из таких услужливых людей, юркий, хитрый татарин, живший ранее в Казанской губернии, а ныне в Константинополе, долго приставал ко мне, а затем и к консулу, требуя якобы условной уплаты по 1 руб. 60 коп. за 4 дня, потраченных им на уход за одним нашим больным, русско-подданным татарином.

В чем его заключался уход, он мне объяснить не мог, но больного я нашел в крайне жалком состоянии, без пищи и воды, брошенного на улице в грязи. Он бы и погиб в таком состоянии, если бы на него не наткнулся случайно русский кавас.

Самая деятельная жизнь сосредотачивается около народных агентств и карантина.

В небольшой душной комнате, при едва терпимой жаре, сплошь набитой народом, за перегородкой сидят агенты компаний и, обливаясь потом, посменно продают билеты. Кругом шум, ссора, спор и разного рода недоразумения, — всякий хочет запастись билетом и уехать поскорее, пока еще остались деньги на возвратный путь.

Пароходные компании заранее устраивают стачку, назначая по своему произволу высокую плату за перевоз. Так в 1899 году была установлена плата от Джидды до Константинополя в 7 турецких лир в 3‑м классе, 12 — во втором и 15 — в 1‑м, без продовольствия. Из вырученных сообща денег общества уделяют часть властям и лицам более или менее прикосновенным к стачкам^[33], а остальные делят пропорционально количеству взятых пассажиров. Так как у паломников остаются ограниченные средства, оставленные только на возвращение и рассчитанные приблизительно по стоимости первоначального проезда, то повышение платы почти вдвойне делает их сразу несостоятельными. Чтобы пополнить недостающую сумму, они продают все свои более или менее ценные вещи, прибегают к займам под большие проценты у своих земляков или специальных маклеров, хорошо осведомленных с имущественным цензом заемщиков, многие же остаются в городе в ожидании даровой отправки и проживают последние деньги.

Навербовав определенную группу, агенты компаний направляют паломников партиями в карантин.

Здесь с раннего утра санитарные врачи производят наружный медицинский осмотр и счет отправляемых на пароход, снабжая их пропусками. Недалеко от города в гавани выстраивается целая флотилия пароходов, парусных судов, сойм — больших самбук. Нагрузка судов идет по порядку. На пароход прибывающих осматривает врач и пропускает по карантинным пропускам число хаджей согласно вместимости судна.

Во избежание ночной контрабанды, нагруженные суда ныне по распоряжению санитарных врачей оставляли гавань до захода солнца. Кроме платных пассажиров, каждый пароход обязывался принять небольшой процент бесплатных, назначенных каим-макамом^[34] города^[35].

Эти бесплатные бедняки в прежние годы шли сверх нормы положенной вместимости судна, составляя, таким образом, излишек, но ныне санитарная администрация не допустила подобной вольности и строго наблюдала за нормировкой людей. Последствием точного выполнения законной меры явилось большое скопление в городе бедняков, давших повышение общей смертности.

Но вот главные массы паломников отправлены, — в городе остаются или больные, или бедняки.

Из последних у одних не хватило денег на покупку билетов, другие сделались жертвами обмана, третьи приехали с весьма ограниченными средствами и кое-как добрались до Джидды.

Все они голодные, оборванные, грязные — скитаются по целым неделям в негостеприимном городе, питаются подачками, валяются на дворах гошей, на улицах и со слезами на глазах ежедневно ходят в консульства с просьбой об отправке их на родину.

Наше русское консульство крайне отзывчиво относилось к этим несчастным и с разрешения каим-макама небольшими партиями отправило бесплатно на пароходы до 25 человек. Нужно было видеть, с какой завистью провожали своих уезжающих товарищей остальные, не попавшие в партию «счастливых».

Мне говорили, что турецкое правительство по отправке паломнических пароходов ежегодно снаряжает особый пароход, который и забирает всех неимущих, но пароход уходит поздно, а потому многие не доживают до этого счастливого времени. В хадж 1899 г. это ожидаемое судно так и не пришло.

Еще в более беспомощном положении находятся больные. 4–6-месячные скитания при весьма неблагоприятных условиях, непривычный для многих климат, спанье на сырой земле, неправильное питание, нередко питание только порченными суррогатами, недоброкачественная вода создают почву, крайне удобную для заболеваний. Постоянными, так сказать, «паломническими» болезнями являются острый катар тонких кишек, дизентерия и перемежающаяся лихорадка, они столь обычны, что на них здесь никто не обращает внимания. Между тем невинный сравнительно энтерит при антигигиенических условиях, превращая в какие-нибудь 1–1 ½ недели здорового крепкого хаджия в хилого и немощного, делает его неспособным к дальнейшему передвижению. То же производит и малярия. Смерть от голода, истощения ожидает бедняка, если у него нет денег и близкого человека, который мог бы о нем позаботиться.

Большинство этих несчастных, покинутых своими товарищами, без средств, не зная арабского языка, беспомощно валяются по разным трущобам.

Мне приходилось их видеть не только в темных смрадных углах кофеен, гошей, тэкие, но даже на оживленном базаре около шумной толпы и сытых арабов игроков в домино, не обращавших никакого внимания на умирающего с голода хаджия, бывшего месяц тому назад предметом их уважения и ухода. Некоторые из умирающих, преимущественно стариков, до того примирились со своим положением и покорились участи, что отказывались от всякой помощи, прося не тревожить и дать им спокойно умереть в Святой земле ^[36].

К стыду турецкого правительства, производящего большие карантинные поборы, до сего времени оно ровно ничего не сделало для организации подачи медицинской помощи больным паломникам. Предназначенный для этой цели местный городской госпиталь по своему неустройству, запущенности и полному отсутствию медикаментов вполне заслуживает того презрения, с которым относится к нему даже неразвитая, неприхотливая масса.

Условия возвращающихся паломников также отчаянны: продукты в пути страшно дороги, денег нет, они все оставлены в Святой земле, а впереди — длинный путь с сидением в карантинах по целым неделям. На возвратном пути я ехал на английском пароходе, который вез до 460 паломников-индусов, персов, яванцев; многие из них буквально были полунагие живые трупы, с алчностью смотревшие на все съест­ное и не брезгующие никакими отбросами. Пароходная администрация спокойно сваливала заболевших в грязный угол, а мертвых выбрасывали в море на съедение акулам.