Белая рубашка — первый урок Ислама

Детские впечатления могут казаться наивными и даже как бы мелочными, но сколько в них смысла и как они влияют потом на всю жизнь! Будто зерна прорастают... Родился я в самой простой семье рабочих города, называвшегося тогда, в советские времена, Горьким. Это был крупнейший в России, третий после Москвы и Ленинграда, торговый, промышленный и культурный центр страны. Он вырос у слияния двух великих рек — Оки и Волги, славен своим древним кремлем, Нижегородской ярмаркой, гигантским автозаводом, выпускавшим автомобиль «Волга»…

На всю жизнь запомнились вечера в четверг, когда мои дед Юсип Идрисов (1913—1985 гг.), работавший сапожником, и отец Насим (1927—1986 гг.) готовились к джума — ведь пятница для мусульман священный день, и потому уже накануне надо помыться и приготовиться к общей молитве в мечети. Пятница — день особой концентрации всего сакрального, ведь в этот день Творцом мира были созданы люди, сотворены Рай и Ад.

В четверг баня в Ленинском районе Горького была переполнена, и мы нередко отстаивали очереди, чтобы туда попасть. Шли только татары. Остальные знали об этом и говорили: «Четверг баня для татар, нам лучше в другой день!»

Бабушка готовила перемячи в тот вечер, а на следующее утро мы надевали белые рубашки, летом навыпуск,  в холодные же дни отец с дедом надевали новые костюмы, и все говорили: вот бабай с сыном и внуком пошли на джума! Благословенный день. Дед еще мелочь заранее собирал, чтобы раздать нуждающимся садака и мулле дать три рубля.

Так вот, пятница как праздник вошла в мою душу. А ходили мы тогда в тесный и маленький молитвенный дом на Луганскую улицу, на трамвае подъезжали; пешком было слишком далеко добираться.

Казалось бы, какие незначительные впечатления! Но это ведь сунна была! Все вместе в душе сложилось, и, очевидно, так должно было случиться обновление, и Всевышний выбор Свой на меня возложил.

Да, мы выросли как советские люди и в религии понимали немногое, храня в первую очередь наши обряды. Это и стало для меня основой, а белая рубашка — как своего рода знак, зерно, из которого потом проросло все остальное.