Письмо товарищу Сталину

Одной из наиболее трагических страниц истории нашей страны являются политические репрессии! Они прокатывались волнами, первая волна — 1929–30 гг., вторая — 1937–38 гг., третья с начала 50-х годов. Процесс уничтожения «врагов народа» в 1937 году достиг своего апогея, унес жизни сотен тысяч невинных людей. В 2007 году исполняется 70 лет пику репрессий, который пришелся на 1937 год.

Передо мной лежит архивная справка 232/01-17 от 5.02.2007, присланная Центральным архивом Нижегородской области в адрес Регионального музея истории татар Нижегородской области: «В документах архивного фонда правления КГБ по Горьковской области, в архивно-следственных делах значится Васина Евдокия Егоровна, 1918 года рождения, уроженка с. Левашовка Сеченовского района, учительница Петрякскинской средней школы. Арестована 5 ноября 1951 года. Обвинялась в изготовлении анонимного письма антисоветского содержания, клевете на одного из руководителей ВКП (б) и Советского правительства, опошлении советской действительности и изложении террористических настроений в адрес руководителя партии и Советского правительства (ст. ст. 17-58-8 и 58-Ю п.1 УКРСФСР).

Военным трибуналом войск МГБ Горьковской области 11 февраля 1952 года приговорена к 25 годам исправительно-трудовых лагерей с поражением в правах на 5 лет и с конфискацией всего имущества. Определением военного трибунала Московского военного округа от 9 мая 1955 года приговор в отношении Е. Е. Васиной изменен: исключены из приговора ст. 17-58-8 и конфискация имущества по ст. 58-Ю п. 1-, срок определен в 10 лет ИТЛ с поражением в правах на З года.

Наказание отбывала в рабочем поселке Сухобезводное Горьковской области а/я Ал-242. Реабилитирована прокуратурой Нижегородской области 4 мая 1992 года на основании ст. 3, ст. 5 Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий от 18 октября 1991 года».

Не скрою, неясные и расплывчатые сведения о столь печальной судьбе одной из учительниц Петряксинской средней школы, с которой мне посчастливилось проработать более двух десятилетий, доходили до меня еще в то время, но общепринятая закрытость таких проблем, помноженная на череду бесконечных, ежедневных дел и забот по школе, не давали возможности более подробно узнать о событиях более чем полувековой давности. Справка из областного архива не уменьшила, а, наоборот, только увеличила число вопросов. Почему учительницу, то есть представителя сугубо гражданской профессии, от имени Союза Советских Социалистических Республик судил военный трибунал войск МГБ Горьковской области, Ведь известно, что в Петряксах никогда не была дислоцирована войсковая часть, не было секретного военного завода. Почему судебное заседание было закрытым? Что же такого могла написать простая сельская учительница товарищу Сталину, что ее, молодую, красивую и грамотную женщину, менее чем год назад награжденную Указом Президиума Верховного Совета СССР медалью «За трудовое отличие», приговорили к столь чудовищному тюремному сроку длиной в четверть века?!

Поиски ответов на эти вопросы усложнились тем, что с момента этих событий прошло уже более полувека, да и сама Евдокия Егоровна Васина, хотя и прожила долгую жизнь, но не дожила до наших дней: в 2001 году в возрасте 81 года умерла вдали от своего родного дома в столице суверенной Белоруссии г.ороде Минске. Оставалась надежда только на помощь людей, знавших ее, помощь коллектива Центрального архива Нижегородской области под руководством его директора Харламова Виктора Алексеевича. Архивисты оказались на высоте — без лишней волокиты они предоставили в адрес музея копии документов, за что им большое спасибо. Пользуясь случаем, хочу также поблагодарить за помощь родственников Евдокии Егоровны. Племянника, ныне проживающего в городе Чехове Московской области, Николая Ивановича Промзелева и мужа ее сестры Сергея Алексеевича Крупнова, проживающего в Минске, в Республике Беларусь. Эти полковники в отставке по-военному четко и быстро помогли мне необходимыми воспоминаниями, сведениями и документами. Не могу не поблагодарить также двоюродную сестру Евдокии Егоровны — Архипову Александру Павловну, проживающую в с. Левашовка, за ее многочасовой, терпеливый и теплый рассказ о тех событиях, а также многих учителей-ветеранов из татарских сел Красной Горки, Петрякс и Красного Острова, где в разные годы работала героиня моего рассказа. Трудно сегодня всех их назвать по именам, все они из разных деревень, разного возраста и жизненного опыта, но в одном они твердо едины: Васина Евдокия Егоровна была веселой женщиной, добрым и отзывчивым товарищем, грамотной и трудолюбивой учительницей.

Что же все-таки произошло в Петряксах в1951 году?

СЛЕДОВАТЕЛЬ

Дождливая осень 1951 года. Стоя у пропахшей табачным дымом желто-зеленой шторы, следователь Петрякскинского РО НКВД озабоченно смотрел, как постепенно затихала дневная суетливая уличная жизнь. Вечер незаметно вступал в свои права. По мере того как солнце, переливаясь багряно-красными отблесками, скрывалось за горизонтом, над землей воцарялась темнота.

Он отошел от окна, устало опустился на табуретку, предназначенную для арестованных. Сколько же времени прошло с тех пор, когда в кабинете первого секретаря райкома партии неожиданно материализовались двое ничем внешне непримечательных, но, судя по повелительным интонациям голосов, высокопоставленных товарищей из Москвы? Весть, которую они сообщили под грифом «Совершенно сек-ретно», поставила всех, в том числе и весь личный состав РО НКВД, по стойке «смирно»: кто-то написал резкое, анонимное письмо самому товарищу Сталину и отправил, судя по штемпелю на конверте, именно из Петрякс! В коротких, но хлестких, как удар кнута, распоряжениях этих товарищей перед районными властями, в том числе и перед РО НКВД, ставилась единственная задача — найти и обезвредить автора..

Следователь машинально протянул руку к недавно распечатанной, но уже порядком опустевшей пачке «Беломора», так же машинально достал оттуда папироску, придвинул к себе постоянно переполненную массивную пепельницу из толстого стекла.

Неожиданно вспыхнул на конце спички огонь, на мгновение озарив полутемную комнату, чтобы, переметнувшись на папироску, так же неожиданно потухнуть. Первая же затяжка обожгла горло. К потолку потянулся клубами дым. Вслед за дымом рассеянный взгляд следователя также устремился ввысь и... встретился с взглядом самого товарища Сталина на портрете, висящем на стене над креслом. «Лаврентий Павлович, пожалуйста, пригласите ко мне автора этого письма из Петрякс», — негромко, но вместе с тем громоподобно прозвучал в ушах следователя голос Самого. «Товарищ Сталин, его же еще надо найти», — еле прошептал он и понял всю абсурдность своего положения: против Сталина не мог возразить никто.

«Пожалуй, поезжайте в эти Петряксы сами, Лаврентий Павлович, и на месте разберитесь во всем», — прозвучало еще тише и зловеще в темноте.

«Нет, нет, только не это», — еле слышно прошептали посиневшие от животного страха губы следователя. «Мы тут сами разберемся во всем, найдем автора этого письма и сделаем все, чтобы он никогда в своей жизни не смог больше потревожить Вас, товарищ Сталин!»

Следователь вскочил с табуретки для арестованных, быстро подбежал к массивному сейфу. Открыл его дверцу, и, словно это было не простое письмо в конверте с маркой за 40 копеек, а бомба, достал его. Надо ли говорить, что во всех близлежащих сёлах шла тайная работа: под благовидным предлогом изучения русского языка все мало-мальски грамотные люди под диктовку учителей писали диктанты. Затем все эти диктанты срочно свозились в РО НКВД и скрупулезно сличались почерки с почерком писавшего это злополучное письмо. Товарищи из Москвы настоятельно рекомендовали обратить внимание на всех без исключения, особенно на учителей и врачей, так как. кроме почерка, содержание письма отличалось грамотностью мыслей.

«Дело только за временем», — прошептал следователь и в который уже раз углубился в чтение.

НЕ РОДИСЬ КРАСИВОЙ, А РОДИСЬ СЧАСТЛИВОЙ

Васина Евдокия Егоровна

Именно эти слова, услышанные из уст матери, первыми пришли в голову Евдокии, когда она поняла, что находится не в гостях, не дома и не в школе, а в кабинете следователя Петряксинского РО НКВД. На столе лежал до боли знакомый серый конверт, чуть поодаль — письмо, написанное ее рукой. Здесь же она узнала свои поурочные планы и конспекты уроков, листочек с недавно написанным диктантом — все говорило о том, что следователи потратили время не зря. «Вы написали это письмо товарищу Сталину?» — нетерпеливо спросил следователь. Евдокия поняла, что это письмо, ее социальный протест против существующего в стране тоталитарного режима, раскололо ее жизнь пополам. Дальше может быть что угодно, но того, что было до письма, больше никогда не будет. «Да, я написала это письмо товарищу Сталину», — глухо, но внятно ответила она. «Расскажите все по порядку», — потребовал следователь.

С чего же начать? Что родилась в 1918 году в небольшой деревне Левашовке? Это следователю уже давно известно. Рассказать, что самые счастливые годы прошли здесь — значит надо говорить и о большой обиде, нанесенной Советской властью ее семье.

«Жизнь Евдокии Егоровны в селе Левашовка в детстве была нелегкой, — пишет мне о ее детстве племянник, 73-летний полковник в отставке Промзелев Николай Иванович. — Ее отца Васина Егора Ивановича трижды раскулачивали, отбирали все до нитки, для дальнейшего проживания оставили только баню. Ввиду того, что отец был прек-расным строителем, плотником и столяром, он снова обустраивался, снова и снова дом отбирали и увозили. Однажды свой человек его предупредил (это был 1937-й год): уезжайте куда угодно, иначе ночью вас арестуют. Что он и сделал, спас этим себе жизнь. Эта несправедливость засела в душу Евдокии, что побудило ее впоследствии написать письмо Сталину, за что она жестоко поплатилась».

Надо ли рассказать следователю, что будучи русской женщиной, она с 1936 по 1951 год работала учительницей в татарских деревнях Красной Горке, Красном Острове и Пет-ряксах? Что, будучи еще Дусенькой, подолгу любила смотреть на еле виднеющуюся на горизонте деревню Петряксы?

Эх, не смотрела бы лучше в ту сторону, Дусенька, глядишь, не переживало бы твое девичье сердечко за умерших от голода в 1942–43 годах в Красной Горке 900 человек, 870 человек — в Красном Острове и 700 человек в Петряксах, как об этом написала ты после 3-х лет унижений и ужасов лагерной жизни генеральному прокурору СССР, объясняя ему причину написания письма Сталину. «Но тогда была война, и я сама вместе с колхозниками работала на полях после занятий и во время летних каникул», — напишешь ты ему. «Но и после войны положение колхозников не изменилось, и на судьбу колхозников никто и никогда не обращал внимание». Генеральный прокурор понял тебя и скос-тил тебе аж 15 лет тюрьмы, оставив все же 10 лет на твоих хрупких плечах.

Хорошо, что не стала писать прокурору о своей семье, Евдокия. Тебя арестовали днем, забрали прямо с уроков, а муж твой, Иван Васильевич, вынужден был покинуть Петряксы той же ночью, оставив не только пост директора школы, но и нажитое вами имущество.

«С Новым годом, мои дорогие,
С Новым годом, родная семья,
Через высокий забор посылаю
Из неволи письмо это я», — писала ты из тюрьмы. Эти чудом уцелевшие строки прислал в адрес музея муж твоей сестры из Белоруссии совсем недавно.

Нас судьба разлучила надолго,
И одну лишь меня из семьи
Обездолила жизнь,
И далеко меня увезли.
И не увижу я счастье,
И не увижу любимой семьи,
Даже письма идут очень редко,
Обо мне позабыли и вы...

«Не судите да не судимы будете», — вспомнила ты, посетив через пять лет после освобождения из лагерей своего мужа. То ли боясь преследования за связь с «врагом народа», то ли поняв, что может и не дождаться тебя из заключения через 25 лет (ему было бы в то время под 80), он тут же развелся и женился на другой. Бог ему судья. На его «прости» ты ответила коротко:: «Бог простит, а я тебя прощаю».

К сожалению, после освобождения из мест заключения и реабилитации тебя ждала еще одна горечь — потеря твоих нарядов. Будучи от природы красивой женщиной, нарядам своим ты уделяла исключительное внимание, можно сказать, была большой модницей.

После твоего ареста у тебя конфисковали одежды на сумму 4750 рублей (по сообщению Петряксинского райфин-отдела от 1952 года), а вот после исключения из приговора пункта о конфискации в 1955 году документов о возврате тебе твоего имущества мы не нашли. Отнять — отняли, а вернуть забыли. Спасибо твоей матери, Татьяне Ивановне, она все же смогла выкупить твое любимое пальто из бостона с каракулевым воротником, заплатив за него еще раз...

Как жилось тебе в лагере — известно лишь тебе самой, мы все же нашли в архивах твою жалобу на имя генерального прокурора СССР: «Я Вас убедительно прошу пересмотреть мое дело и дать справедливое решение за мое преступление, а если Вы находите меня настолько великой преступницей, то прошу Вас заменить мне 25-летний срок расстрелом, чем мне мучиться в вечном заточении среди четырех стен и ждать утомительной и медленной смерти...». Обычно человек из двух зол выбирает меньшее, стало быть, жизнь «там» была хуже смерти, об этом говорят и твои строки:

Только я лишь одна не забуду
О прошедшем своем дорогом,
Эту тяжкую жизнь многолетнюю
Заменить бы одним только днем.
Вы не знаете, как я страдаю,
И грущу, и плачу порой:
К этой жизни, зловещей и ложной,
Не привыкну я в срок никакой.

ПИСЬМО

... «т. Сталин, мы колхозники, то есть люди честные и трудолюбивые, против всякого обмана Советским правительством. Довольно нам замаскировывать глаза, что мы, колхозники, живем хорошо. Наши дети не видят хлеба и не знают вкуса мяса, масла, молока, а не только шоколада, как пишут твои подхалимы германские: »... они борются за то, чтобы их дети кушали шоколад". Советские дети не только шоколад, но и не видят ржаного хлеба. Где у нас демократия?..«

Стой, а это что же за слово такое демократия! Нахмурив брови, следователь отчаянно вспоминал услышанное и выученное наизусть на политзанятиях: «Демократия — это выборность снизу-вверх и отчетность сверху вниз». Как где? Ведь везде пишут: «Наше государство — самое демократичное в мире!». Что еще надо?

«... Наши деревни стали нищенские, голодные, разоренные. Наше дело — работай, а хлеба не спрашивай. Наши дети, отцы, матери сидят за то, что они взяли, именно взяли, а не украли, так как их дети голодные, они фактически голодные, сидят в тюрьмах».

Как же так, ведь товарищ Сталин везде уверяет:: «Социалистическая собственность незыблема». Как это отдать хлеб голодным детям?! Это на каком основании? Что же тогда останется государству?

«Наши отцы, сыны, защитники Родины и тебя тоже сидят в тюрьмах, на каторгах, находятся в таких ужасных положениях за то, что попали в плен. Это демократия?»

«Вот туг ты не права! — вырвалось у следователя, — Товарищ Сталин еще в начале воины сказал, что у нас нет пленных, есть только предатели! А предатели должны сидеть в тюрьме...».

«... Освободите наших отцов, матерей, сыновей, дочерей и отплатите им деньгами... работают на каналах и лесоразработках...»

«Еще чего не хватало! — вслух прокричал следователь. — Кто же тогда будет работать, я что ли?»

«... Хвали тебя, получи деньги 100000–200000 рублей, ты живешь в Кремле и не видишь на окраинах Москвы нищету, а особенно калеки войны, дети, старики. А рабочие желтые, рваные, худые — скелеты. Выдь, прогуляйся по окраине... Да разве артист заработал премию 200000 рублей, а он только и сказал и пропел: „Мы живем весело под руководством Сталина“. Ой, как гадко и смешно».

После прочтения таких слов, предназначенных для слуха самого товарища Сталина, лицо следователя покрылось липким потом от страха, он осторожно сложил письмо вчетверо, засунул его в конверт, на котором было написано всего несколько слов: «г. Москва, Кремль, Швернику. Горьковская область д. Красная Горка». При чем тут товарищ Шверник, промелькнуло в голове, когда все письмо с начала до конца обращено к товарищу Сталину?!

После полутьмы кабинета, опасных строк и одиночества захотелось выйти на свежий воздух, к свету и к людям. Выйдя из здания РО НКВД, следователь направился в сторону ярко освещенных окон Петряксинского Дома культуры. По случаю подготовки к 34-й годовщине Великой Октябрьской революции было светло и многолюдно. Бесшумно вошел в зрительный зал. Взгляд непроизвольно остановился на большой группе участников местной художественной самодеятельности, вернее, на двоих: на директоре местной школы Ремове Иване Васильевиче и его жене, учительнице Васиной Евдокии Егоровне. «Какие же они красивые!» — чуть не вырвалось у него вслух.

Сельская трибуна.
30 июня 2007 года