Глава XII.
ИМАМ-МУДАРРИС I КАЗАНСКОЙ МЕЧЕТИ
По возвращении в Казань Шихабаддин тотчас приступил к исполнению своих обязанностей имам-хатиба и начал вести занятия в медресе. Группа шакирдов собралась большая – около семидесяти юношей: двадцать три шакирда осталось от группы предыдущего мударриса, семнадцать человек – вновь набранных пришло из разных медресе города, услышав об учености нового мударриса. Сначала Шихабаддин решил присмотреться к уровню знаний шакирдов и, исходя из этого, составить учебную программу и начать вести уроки.
В это время в мусульманской общине Казани царил консервативный дух угасающего Востока. Нужна была свежая сила, способная разогнать атмосферу средневековья. Этой силой стал Шихабаддин Марджани.
Только 11 марта 1850 года Шихабаддин получил специальный указ о своем назначении на должность имам-мударриса I Казанской мечети. Одна часть его жизни была завершена: в тридцать два года он добился высокой религиозной должности в одном из центральных приходов города. Теперь можно было подумать и о женитьбе. Тем более, что в последнее время и отец не раз говорил о необходимости продолжения рода Марджани. Да и сам Шихабаддин чувствовал, что если сейчас не женится, то так и останется один наедине со своими книгами, лишенный семейных радостей. И когда во время одного из своих приездов к отцу в аул Ташкичу Шихаба познакомили с Фатимой – дочерью известного муллы и ахунда Абданнасира б.Рахманкули из аула Алмат, он был только рад знакомству. Шихабаддину девушка понравилась с первого взгляда, также как и он ей. Родители, увидев, расположение молодых друг к другу, взяли инициативу в свои руки и в результате договорились о скорой женитьбе детей, надеясь через месяц провести свадьбу в кругу близких родственников, скромно, без грандиозных торжеств.
Шихабаддин вернулся в Казань, и энергично принялся за работу имам-мударриса, надеясь в преддверии женитьбы забыться в труде. И это ему вполне удалось. Обычно в Казани в кругу шакирдов было принято устраивать меджлисы, на которых они соревновались в словопрениях: в диспутах одерживал верх тот, кто цитировал большее число источников, в основном, средневековых арабо-мусульманских теологов. Шихабаддин считал эти меджлисы пустой тратой времени, поскольку полагал, что шакирду, в первую очередь, необходимо овладеть Кораном и сунной пророка и уже с их помощью решать любые религиозные проблемы. Поэтому на своих занятиях он основное внимание уделил изучению Корана, тафсира, хадисов, надеясь, что шакирды, постигнув каноны религии, смогут сами толковать религиозные вопросы, не обращаясь к средневековым книгам мутакаллимов – спекулятивных теологов.
Месяц пролетел незаметно и в конце мая 1850 года Шихабаддин, как и было условленно, поехал за молодой невестой в аул Алмат и привез ее в дом к отцу в аул Ташкичу, где в узком кругу родственников и друзей состоялась небольшая свадьба. После необходимых формальностей молодые сразу же уехали в Казань. До этого не испытывавший чувства любви, с детства привыкший к всевозможным лишениям, Шихаб впервые по-настоящему почувствовал себя счастливым, хотя молодая семья жила в стесненных условиях, снимала маленькую квартиру из двух комнат. Фатима была не только симпатичной девушкой кроткого нрава, но и оказалась хорошей домохозяйкой. Она всегда встречала Шихаба у дверей, приветливо ему улыбалась, приглашая в комнату, где все уже было готово к его приходу. Он мыл руки и, как правило, проголодавшийся, усталый садился за накрытый стол. Фатима присаживалась рядом и смотрела, как аппетитно и не торопливо он ест. Она старалась угодить ему в еде, и по возможности готовила новое блюдо, что-нибудь неординарное. Шихаб, хотя и был непритязательным в пище, отмечал ее кулинарные способности. Они мечтали о ребенке, и мечта их вскоре должна была сбыться.
Однако счастье их оказалось кратковременным. Горе неожиданно пришло в семью молодых супругов. При родах, всего лишь через год после свадьбы, умирает в расцвете жизненных сил Фатима.
Шихабаддин очень переживал смерть любимой супруги. Он почти ни с кем не общался, замкнулся, посуровел, улыбка улетучилась с его лица.
– Это испытание, ниспосланное мне Аллахом, – говорил он отцу, приехавшему на похороны Фатимы. – Только за какие прегрешения, не пойму?
– Не терзайся, сынок! Каждому – своя судьба, доля. Видимо, Аллаху угодно испытать твою душу. Не собьешься ли ты с истинного пути? А жизнь, тем не менее, продолжается. Надо жить, несмотря ни на что!
Фатиму похоронили в Казани на татарском кладбище. Шихабаддин снова остался один и полностью отдался любимой работе и творчеству: все свое время проводил в медресе или же дома за написанием книг. Ибрахим-бай, видя усердие Шихаб-хазрата и желая сделать его боль менее болезненной, поддерживал морально и материально любые его начинания. Между ними сложились приятельские отношения.
Обычно муллы Казани в дни мусульманских праздников (жертвоприношения – ид ал-адха или курбан-байрам, разговенья – ид ал-фитр или ураза-байрам) после молитвы шли поздравить с праздником сначала помощника полицмейстера города Шахиахмада Алкина, потом главу Ратуши Ибрахим-бая Юнусова. В таких случаях Ибрахим-бай радушно принимал у себя дома мулл и даже сидел с ними за чашкой чая.
Шихабаддин, несмотря на то, что возглавлял центральный приход города, не придерживался такого обычая, считал его угодничеством, которое было чуждо его характеру.
Ибрахим-бай говорил ему:
– Ладно уж, меня ты не достаточно уважаешь. Я к этому привык. Удостой хоть вниманием Алкина. Ведь он государственный человек, от которого зависит и наше благополучие.
– Если он человек умный, то и без моего напоминания о себе, должен не забывать о нашем приходе, – отвечал Шихаб-хазрат. – Да Вы, наверное, и так часто общаетесь с ним, и не даете забыть о наших проблемах. Меня же увольте.
Своим поступком Шихабаддин очередной раз выступил против устоявшихся обычаев, которые он не принял, поскольку они противоречили как канонам ислама, так и его сути человека как личности.
Поскольку Ибрахим-бай был заметной фигурой среди мусульман города, то и Шихабаддин оказался в центре внимания городской татарской общины. Его холостяцкое положение заметил купец Хусаин б.Йусуф Апанай, из богатого известного рода Апанаевых, который приходился еще и родственником Юнусовым. Он попросил жену Ибрахим-бая познакомить Шихаба со своей дочерью Наимой, надеясь выдать ее за преуспевающего ученого мужа.
Знакомство состоялось в доме Юнусовых, где часто бывал Шихабаддин и, куда в один из званых обедов, под предлогом помочь по хозяйству, была приглашена Наима. Шихабаддин, очарованный красотой девушки, вновь полюбил, и через год после смерти своей первой супруги, сделал Наиме предложение. Получив согласие, вскоре на ней женился. Свадьбу провели пышно, в доме у Ибрахим-бая.
Первое время молодая семья, желая жить отдельно от родителей супруги, проживала в доме, любезно предоставленным знакомым Шихаб-хазрата – купцом Шариф б.Сулайманом. Договорились, что они поживут в этом доме пока Шихабаддин не найдет подходящий дом для покупки. С течением времени ему удалось приобрести двухэтажный дом за тысячу двести рублей – большие по тем временам деньги – недалеко от медресе. Дом отремонтировали, и Шихаб поселился там с молодой женой.
Это время было одним из счастливейших в жизни Шихабаддина: семейное счастье гармонировало с творческой работой. Осенью 1853 года в молодой семье родился первый ребенок – девочка, которую нарекли Галия. Именно в это время у Шихаб-хазрата обучалось много шакирдов, впоследствии – знаменитых людей, среди которых незаурядными способностями выделялся Хусаин Фаизхан.
Шихабаддин часто вспоминал свою первую встречу с Хусаином, который начал посещать его занятия в двадцать два года, будучи уже взрослым шакирдом. Естественно, Шихаб-хазрат сразу же обратил на него внимание. Такие случаи встречались редко в медресе Казани, в отличие от медресе Туркестана. Шихабаддин расспросил Хусаина откуда он родом и что подвигло его на обучение в его медресе. Тот рассказал, что родом из аула Сабачай[1] Симбирской губернии, обучался сначала там, потом – в селении Береска[2] и далее в медресе Мухаммад ат-Таканиши в Казани, где впервые услышал о системе обучения у Марджани. И поэтому пришел в медресе к Шихаб-хазрату – желание получать новаторские знания оказалось сильнее традиций, поскольку он был недовольным своим уровнем образования. Хусаин рассказывал рассудительно, тщательно подбирая слова, и показался Шихаб-хазрату образованнее многих мударрисов, достойным даже сейчас сана имама. Его суждения понравились хазрату. В нем он увидел как бы родную душу. И не ошибся в своем первом впечатлении.
Хусаин оказался способным учеником. Он не ограничился занятиями у своего наставника, умело организуя свой досуг, находил время и для общения с востоковедами университета, поскольку хорошо знал русский язык. Среди его знакомых были такие известные ученые и преподаватели университета как А.Казембек[3] и И.Березин[4], которые ценили его прекрасные знания восточных языков.
Через некоторое время, несмотря на разницу в возрасте и положении Хусаин стал не просто одним из шакирдов Шихаб-хазрата, но и его коллегой, который признал его как равного себе ученого-теолога. В беседах с ним Шихаб обсуждал наиболее актуальные религиозные вопросы, которые волновали мусульман со дня смерти пророка Мухаммада вплоть до настоящего времени. Они говорили и об атрибутах Аллаха, и о проблеме возникновения мира, и о соотношения религии и философии. В подобных разговорах Шихаб оттачивал мастерство полемиста и будущего сочинителя религиозно-философских произведений. Обычно Хусаин приходил к учителю вечером после занятий домой, и они подолгу беседовали за чашкой чая у хазрата в кабинете, где им никто не мешал.
– Дорогой, Хусаин, – начал очередную беседу Шихабаддин. – Как ты думаешь, можно ли разделить сферы функционирования религиозного знания и философского?
– Сразу трудно ответить, устаз, – сказал Хусаин, зная, что хазрат только и ждет такого ответа, чтобы начать свой монолог по этой проблеме.
– Тогда, слушай, – удовлетворенный его проницательностью начал беседу Шихаб. – Невежды ислама, коих много среди наших мулл, возможно, думают, что вера необходимо побеждает, когда отрицает науки, и они их полностью отрицают. Этим они утверждают собственное невежество в отношении светских наук. Они даже отрицают причины затмения Луны и Солнца, и утверждают, что эти причины противоречат шариату. На самом деле они принадлежат области научного доказательства и после того, как они постигнуты, их нельзя отрицать. Геометрические доказательства подтверждают причины, и не оставляют сомнений. В религии нет ничего, что препятствовало бы, и противоречило бы этому.
– Так значит, суть религии не доказывается рациональными суждениями, хазрат?
– Ты, как всегда прав, – продолжал монолог Шихаб. – А что касается рациональных суждений, то правильность религии и истинность веры не основываются на рассмотрении и постижении их сущности. Напротив, обсуждение их – область доказательства и действует наряду с доказательством.
– Выходит философия и научное знание имеет дело с умопостигаемыми понятиями, описывающими существующий мир, а религия – только с верой в нее? – снова спросил Хусаин.
– Ты опять прав, Хусаин. Религия не может противоречить философии, поскольку существует возможность аллегорического толкования ее догматов и постулатов в соответствии с научными истинами. Религия не противоречит философии, а философия не противоречит религии, потому что они как два близнеца проистекают из единого источника истины и в действительности идут рука об руку. Об этом еще в XII веке писал известный арабский мыслитель Ибн Рушд. Подобные суждения многие муллы считают еретическими, ссылаясь на авторитет веры. Они просто плохо знают религиозные источники. В этом их беда. Амбиций много, а знаний почти нет.
– Устаз, значит Вы предлагаете подвергнуть аллегорическому толкованию не догматы религии, такие как возникновение мира волею Аллаха, а только те положения, что не выдержали испытания временем? – продолжал задавать требуемые вопросы Хусаин.
– Как ты догадлив, Хусаин, что бы я без тебя делал? – без всякой иронии отвечал Шихаб. – В шариате нет того, что противоречит научным доказательствам. И если даже есть место для аллегорического толкования, то оно более приемлемо, чем оспаривание безусловных положений, как это часто имеет быть среди наших мулл.
Шихабаддин остался доволен проведенной беседой, так же как и Хусаин, поскольку и тот, и другой почти не имели возможности обсуждать такие вопросы среди других мулл-мударрисов, так как их сразу же обвинили бы в ереси.
После трех лет интенсивного обучения у Шихаб-хазрата Хусаин получил искомое религиозно-философское знание, к овладению которого стремился. Но он хотел большего. Поэтому, после того, как начались подготовительные работы по переводу Восточного разряда из Казани в Санкт-Петербург, куда в 1850–1856 годах переехало большинство его знакомых востоковедов, Хусаин в конце 1853 года уехал в «Северную Пальмиру». Духовное общение с учителем продолжалось через письма. Шихабаддин, сначала не желал отъезда любимого ученика, а потом, вынужден был смириться с этим. Хусаин, общаясь с ведущими петербургскими востоковедами, помогал своему учителю, как научной литературой, так и советами человека, нашедшего себя в столице, знавшего новые веяния науки и расположения власти к мусульманам. Он очень хотел, чтобы его учитель написал труд по истории татар, начиная с булгарского периода. Хотя сам по просьбе известного петербургского ученого, секретаря «Общества археологии, истории и этнографии» при Казанском университете В.Вельяминова-Зернова[5], также занялся историей – переводом булгарских эпитафий, поскольку помогал ему (был даже несколько раз командирован в Касимов и Оренбург) при написании книги «Исследования о касимовских царях и царевичах», впоследствии, на многие десятилетия, ставшей настольной книгой историков-тюркологов. Хусаин стал посредствующим звеном между Марджани и Вельяминовым-Зерновым, так как через переписку с учителем, получал необходимые сведения для петербургского ученого. Марджани в письмах охотно отвечал на интересующие вопросы, показав незаурядные знания в расшифровке древних письменных источников. Вельяминов-Зернов был очень доволен ответами Марджани, и включил его толкования древних надгробных памятников булгаро-татар в свои «Исследования…» под именем Марджани.
Многие имамы завидовали славе Шихаб-хазрата, его авторитету имама и ученого. Его интеллект и независимость, неординарные религиозные суждения раздражали ортодоксальных служителей ислама. Они постоянно нашептывали Ибрахим-баю, что Шихаб-хазрат неверно трактует общепринятые положения фикха – мусульманского права, высокомерен в отношениях с другими имамами, и не особо ценит благоприятное к нему расположение Ибрахим-бая, что его надо проучить, приструнить, поставить на место. В свою очередь, Ибрахим-бай перестал быть для Шихабаддина благодетелем, от которого зависело его материальное положение. Шихаб-хазрат стал состоятельным человеком во многом благодаря близким родственным узам с Апанаевыми, имел собственный дом, работу, его знали как ученого и теолога далеко за пределами Казани. Ибрахим-баю не понравился новый статус Шихабаддина. Он же любил мулл, рассказывавших о новостях, сплетнях в приходе. Поэтому был в курсе любых новостей не только своего прихода, но и Казани. Шихаб-хазрат заметно отличался от подобных мулл. Он не любил обсуждать с Ибрахим-баем городские новости, не давал повода над собой подшучивать, что так любил Ибрахим-бай. Рано или поздно независимый характер Шихабаддина должен был столкнуться со своенравным, властолюбивым характером Ибрахим-бая, который держал себя высокомерно и с муллами. Только Шихаб-хазрат не позволял переходить границы дозволенного.
Как-то Шихабаддин исключил из медресе шакирда по имени Хасан, который хотя временами и посещал уроки, но только за тем, чтобы собирать всяческие слухи о шакирдах, а, будучи ленивым, самостоятельно не занимался. Он часто ходил к Ибрахим-баю домой и в мельчайших подробностях рассказывал об атмосфере в медресе, являясь фактически его осведомителем. Шихабаддину не составило труда понять сущность этого шакирда, и по причине частых пропусков хазрат запретил ему посещать занятия. Ибрахим-бай, узнав об этом, разгневался, и тотчас в сопровождении нескольких приближенных к нему людей направился в медресе к Шихабаддину, который в это время проводил очередной урок. Зайдя к нему на занятие, в присутствии шакирдов громким голосом сказал, перейдя чуть ли не на крик:
– В этом медресе только я решаю, кого отчислять! Без моего ведома никто не может принимать подобные решения! Как ты посмел отчислить Хасана!
Он был готов кинуться с кулаками на Шихабаддина, как привык делать с неугодными ему людьми. Но его сдерживала бросающаяся в глаза не только физическая сила хазрата, но и сила его духа. Ибрахим-бай испугался невозмутимого вида Шихабаддина, и как-то сразу сник.
Шихаб-хазрат спокойно ответил:
– Здесь не время и не место обсуждать подобные вопросы. Поговорим после завершения урока.
Ибрахим-бай резко повернулся, как будто получил пощечину и, громко хлопнув дверью, вышел из комнаты, а вместе с ним вышла и его свита, не проронившая ни слова.
Шихабаддин, несмотря на давление со стороны Ибрахим-бая, не изменил своего решения, и не допустил Хасана на свои занятия. После этого происшествия Ибрахим-бай решил проучить строптивого хазрата. И вскоре случай для этого представился.
В 1854 году несколько имамов по наущению Ибрахим-бая написали жалобу в Оренбургское Мусульманское Духовное Собрание, обвиняя Шихаб-хазрата в том, что он якобы обручил девушку, не достигшую совершеннолетия. И в Уфе был издан указ об отстранении Шихабаддина – на время разбирательства – от должности. Ибрахим-бай надеялся, что Шихабаддин одумается и придет к нему на поклон, прося защиты. Однако случилось обратное. Шихабаддин еще больше отдалился от Ибрахим-бая.
В это время из хаджжа возвратился прежний имам-мударрис прихода Саид-хазрат, который был не прочь занять временно освободившееся место. Он начал часто ходить на меджлисы в дом к Ибрахим-баю, демонстрируя свои знания и угождая во всем хозяину. Ибрахим-баю был по душе такой мударрис, хотя уровень его знаний не шел ни в какое сравнение со знаниями Шихаб-хазрата. Тем не менее, с протекции Ибрахим-бая Саид-хазрат занял место Шихабаддина и начал вести занятия в медресе. Шакирды, протестуя против его назначения, игнорировали его уроки. Время шло, а делу Шихаб-хазрата не давали ход, оно оставалось без изменений. Поэтому шакирды, ранее обучавшиеся у Шихаб-хазрата и ждавшие его скорого возвращения, вынуждены были разойтись в различные медресе города. Занятия же Саид-хазрата посещало всего пять-шесть человек.
Шихабаддин очень переживал случившееся. Он даже говорил своим близким друзьям:
– Может мне поехать в одну из арабских стран, где не будет интриг, мне не будут мешать работать, и там я смогу принести больше пользу своему народу.
[1] Сабачай (Собачий остров) Курмышского уезда Симбирской губернии (ныне д. Красная Горка Пильнинского района Нижегородской губернии).
[2] Береска – село Атнинского района РТ.
[3] Казембек А.И: (1801-1870) – известный востоковед, член-корреспондент Российской Академии наук, первый декан факультета Восточных языков С.-Петербургского университета, с 1826 по 1849 гг. работал в Казанском университете.
[4] Березин И.Н. – ученик А.Казембека, востоковед. Работал в Казанском университете, позднее в С.-Петербургском университете. Международную признательность получил его перевод и комментарий первого тома Рашидадддина.
[5] Вельяминов-Зернов Владимир Владимирович (1830–1904) – востоковед, археолог, действительный с 1861 года, почетный с 1890 года член Петербургской Академии наук. В 1861– 72 годах секретарь Общества археологии, истории и этнографии. Автор книги «Исследование о касимовских царях и царевичах» (т.1–3, 1863–66) и словарей тюркской лексики.