Командировка в Московский главный архив

Научная командировка Фаизхана от Академии наук в Московский главный архив Министерства иностранных дел была вызвана следующим обстоятельством. Летом 1857 года Д. Чубинов, переводчик Азиатского департамента, работая в Московском главном архиве, обнаружил большое количество документов на татарском языке и сообщил об этом тюркологам Академии наук[1]. Непременный секретарь Академии наук К. С. Веселовский (1819–1901) обратился в Министерство иностранных дел с просьбой сделать копии с этих документов. Управляющий Московским архивом князь М. А. Оболенский подтвердил наличие двухсот семидесяти пяти актов на тюрко-татарском языке в крымских делах и прислал копию с каталога этих документов. Фаизхан был в то время одним из немногих ученых-педагогов Санкт-Петербурга, способных читать и расшифровывать тюрко-татарские рукописи. Поэтому президент Академии наук Д. Н. Блудов написал в Министерство иностранных дел ходатайство о возможности допущения к работе в архиве преподавателя татарского языка «муллы Гусейна» для ознакомления с документами, относящихся к сношению Крыма с Россией и Польшей.

28 марта 1858 года министр иностранных дел князь А. М. Горчаков сообщил, что «…Московскому главному архиву сделано распоряжение к допущению преподавателя татарского языка в С.-Петербургском университете муллы Гусейна для снятия копий с хранящихся в этом Архиве актов на татарском языке, относящихся до сношений крымских ханов с Россией и Польшею»[2]. 16 апреля непременный секретарь Академии наук К. С. Веселовский уведомил управляющего архивом М. А. Оболенского о направлении Фаизхана в командировку для работы в архиве и просил оказать «…благосклонное содействие в настоящем случае для доставления мулле Гусейну удобства для исполнения возложенного на него Академиею поручения»[3]. Таким образом, Академия наук, выделив Фаизхану триста рублей, послала его на три месяца в командировку в Московский главный архив для снятия копий с этих актов[4].

Хусаин прибыл в Москву 27 апреля. 30 апреля приступил к работе. Из-за различных праздников (1, 2 мая, 3–4 – суббота и воскресение) работал в архиве только пять дней. И то в рабочие дни архив работал лишь с 11 до 15 часов дня. У Фаизхана с собой было рекомендательное письмо управляющему архива от петербургского академика М. И. Броссе, которым он воспользовался. Видимо, письмо возымело определенное действие, поскольку на следующий день после его вручения управляющий архивом принял Хусаина и поинтересовался его проблемами. Главной проблемой для Фаизхана было успеть во время (срок командировки – три месяца) сделать копии с документов, поэтому он просил князя о разрешении после закрытия архива в 15 часов брать несколько документов для работы на дом. Оболенский ответил отказом.

8 мая в письме к Б. А. Дорну Фаизхан просил ходатайства со стороны академика о возможности брать документы на дом или же дать возможность заранее выбирать самому письма для переписки, в противном случае ему придется переписывать не важные для истории документы. Он также сообщал, что устроился в одном из номеров для проживания (Малая Лубянка, в доме Ермакова, в номере Лайкова, № 3) за плату 12 рублей в месяц, и договорился о столовании в доме у одного из татарских купцов за восемь рублей в месяц[5].

Видимо, Б. А. Дорн выполнил просьбу Фаизхана, так как в письме Б. А. Дорну от 21 мая Хусаин сообщил, что условия его работы в архиве улучшились. Теперь он будет работать с 10 часов утра (а не с 11) и, таким образом, будет иметь возможность работать пять с половиной часов в день. Он уже просмотрел 60 (всего их было 80) писем крымских ханов польским правителям, из которых переписал 41 письмо на татарском языке, переписку остальных 20 надеется завершить к концу недели или в начале следующей недели. По просьбе Броссе Фаизхан обещал переписать 12 грамот по делам Грузии. Однако после ознакомления с этими делами он сообщил, что нашел только один документ – письмо Тахмасиба II – правителя Грузии Хусаин-колый хану, других документов на персидском и тюркском языках среди просмотренных Д. Чубиновым номеров дел, он не обнаружил[6].

В следующем письме Б. А. Дорну от 28 мая Хусаин сообщал, что он уже 23 мая послал в управление Академии наук 33 переписанных листа 56 документов. Он отмечал, что трудности в работе продолжаются, поскольку он уже пять дней сидит без дела. Ему удалось обнаружить среди просмотренных Д. Чубиновым дел (в 20-й связке) письмо русского генерала грузинскому правителю на татарском языке. Он отправил в Академию наук вышеназванное письмо и письмо грузинского правителя Хусаин-колый хану. Поскольку работники архива сообщили, что есть много писем казанских и астраханских ханов, Фаизхан заранее извинился перед А. Куником, который просил просмотреть некоторые документы, так как у него на переписку не остается времени и возникают проблемы, ввиду того, что, кроме управляющего архивом, никто этими документами не занимается[7].

В письме Б. А. Дорну от 14 июня Фаизхан писал, что был у графа А. С. Уварова, который обещал ходатайствовать о разрешении ему брать некоторые документы на дом, или же увеличении времени работы в архиве с 9 до 16 часов. Но, тот так и не поговорил по этому вопросу с управляющим архивом, поскольку Хусаин сообщал, что прошло уже две недели после обещания графа поговорить об улучшении его условий работы, а изменений никаких не последовало. По-видимому, Фаизхан понял, что брать на дом документы ему не разрешат, так как писал, что и в прошлом году Д. Чубинову не разрешили брать на дом документы для работы, так же, как и в этом году некоему полковнику. Хусаин сетовал, что работник архива приходит к половине одиннадцатого или же к 11 часам, хотя князь Оболенский распорядился о начале работы в десять часов[8].

После того как управляющий архивом просмотрел письма крымских ханов правителям Бухары, Хивы, Калмыкии, кавказским эмирам, падишахам Ирана и польским правителям (15 писем на татарском, персидском и османском языках), отсутствовавшие в каталоге архива, обнаруженные и переписанные Фаизханом, а также его черновые бумаги, уважение князя Оболенского к нему возросло. Хусаин помогал ему две недели (всего десять часов) в изучении этих писем. По этой причине он писал Б. А. Дорну, что каждую неделю мог переписывать только десять листов, и поэтому просил академика сообщить в Академию наук о возможности продления командировки[9].

Поскольку быстрая и квалифицированная работа Фаиз-хана была высоко оценена управляющим архива князем М. А. Оболенским, 16 июня он написал письмо секретарю Академии наук К. С. Веселовскому, прося продлить командировку Фаизхана: «Препровождая оные (копии) в Академию, долгом считаю присовокупить, что занимаясь вместе с муллою Гусейном, нам посчастливилось найти в делах Архива еще несколько подлинных грамот и копии на татарском языке по сношениям Крыма с Россиею и Польшею, не вошедших в прежние реестры. Продолжая заниматься разбором хранящихся в Архиве дел по сношению нашего Двора с Востоком, я надеюсь, при помощи муллы Гусейна, найти и еще много новых неизвестных актов, а потому полагаю, что если б Академия продолжила пребывание этого ориенталиста в Москве еще на некоторое время, то сие принесло бы несомненную пользу Академии относительно задуманного ею издания.

Примите уверение в личном почтении и личной пре-данности»[10].

Академия наук на два месяца продлила срок командировки Фаизхана, учитывая и его личную просьбу, выплатив дополнительно двести пятьдесят рублей[11]. В письме к Б. А. Дорну от 22 июля Фаизхан сообщал о возникающих трудностях при работе с документами. Например, начало одного документа может быть под № 32, конец же хранится в № 98; иногда один и тот же документ может быть в двух экземплярах. Все это требует дополнительного внимания и времени. Хусаин писал, что он переписал 170 документов из 230, еще остается 160 документов, а, возможно, и больше. Он надеялся закончить работу к концу августа[12].

В общей сложности за время командировки Фаизхан списал копии с 378 документов, то есть он выявил 103 новых документа на татарском языке, касающихся сношения Крыма с Россией и Польшей[13].

Любопытный факт в русской истории открылся после того, как Оболенский обратился к Фаизхану за разъяснением монгольской надписи на жалованной грамоте 1435 года князя Василия Васильевича. Хусаин, в свою очередь, просил мнения своего коллеги Г. Гомбоева – преподавателя практических занятий по монгольскому языку Санкт-Петербургского университета. В результате они пришли к обоюдному выводу о том, что надпись сделана на татарском языке монгольскими буквами – «булай ун гурдук». Фаизхан пояснил, что буквально это значит – «в таком виде мы одобрили». Таким образом, было установлено, что в российской истории периода монгольского владычества русские князья должны были представлять свои грамоты на утверждение хана или его чиновников[14]. После разъяснения Фаизхана Оболенский 18 июня написал письмо с тем же вопросом к О. М. Ковалевскому – профессору-востоковеду Казанского университета. Тот, возвращая грамоты, 18 декабря сообщал, что просмотрел слова «булай ун гурдук» с преподавателем татарского языка Казанского университета М. Махмудовым; перевод, предложенный петербургскими ориенталистами, правильный, и слова «…заключают в особом смысле одобрение или удовлетворение тогдашнею имперскою властью, что те же слова до сего времени между казанскими татарами существуют в прежнем смысле слова»[15].

После возвращения Фаизхана в Санкт-Петербург комиссия, состоявшая из академиков Б. А. Дорна, А. А. Куника и В. В. Вельяминова-Зернова, постановила: документы, привезенные Хусаином, издать отдельной книгой, поручив издание текстов Вельяминову-Зернову, а в помощники был дан Хусаин Фаизхан[16].

В результате командировки Фаизхана в Москву появилась книга «Материалы для истории Крымского ханства, извлеченные по распоряжению императорской Академии наук из Московского главного архива Министерства иностранных дел». В этой книге были представлены тексты крымских официальных государственных грамот с 1520 по 1742 год на старотатарском языке. Вельяминов-Зернов к этому сочинению написал введение на девяти страницах, где подчеркивал необходимость перевода грамот на русский язык, остальные около 1000 страниц принадлежат перу Фаизхана. В конце книги приведены три указателя: именной, географический и терминологический, составленные татарским ученым. На титульном листе сочинения указывается лишь фамилия Вельяминова-Зернова. Тем не менее справа на татарском языке написано, что книга опубликована согласно постановлению Академии наук в Санкт-Петербурге, при попечении Вельяминова-Зернова и при помощи преподавателя Санкт-Петербургского университета муллы Хусаина Фаизхана.

Ощущая некоторую неловкость в создавшейся ситуации, Вельяминов-Зернов решил внести свой вклад в издание книги – перевести грамоты на русский язык. 28 мая 1859 года Академия наук обратилась с просьбой в Департамент внутренних сношений Министерства иностранных дел о допущении в Московский главный архив В. Вельяминова-Зернова для ознакомления с имеющимися русскими переводами актов на татарском языке, касающихся сношений крымских ханов с Россией и Польшей[17]. Но поездка В. Вельяминова-Зернова не состоялась и перевод грамот на русский язык так и не был осуществлен. Хотя в 1864 году в Лейпциге перевод материалов по истории крымского ханства был опубликован на французском языке[18].

По результатам этой работы на заседании Восточного отделения Археологического общества 26 сентября 1859 года Академия наук единодушно постановила ходатайствовать об избрании в члены-сотрудники преподавателя Санкт-Петербургского университета Хусаина Фаизхана. 22 марта 1860 года на общем собрании Хусаин был избран в члена Общества[19]. Так началось сотрудничество Фаизхана с Вельяминовым-Зерновым.

Уникальность труда Фаизхана заключается в том, что в него вошли все татароязычные документы фонда «Сношения Крыма с Россией» (оп. 2, 3) Российского государственного архива древних актов. В настоящее время некоторые документы, опубликованные Хусаином, утрачены, а переписка ханов с польским королем и договоры с Польшей ныне хранятся в Варшаве. Фаизхану удалось довольно точно передать сложные для понимания тексты грамот, поскольку тексты написаны на старотатарском языке с включением арабизмов и фарсизмов, они также сложны в грамматическом отношении. Хусаин переписал весь материал довольно быстро, так как на подготовку большого тома у него ушло всего около года. Этот сборник является единственным памятником крымскотатарской графики конца средневековья и начала Нового времени. В этом заключается и художественная ценность сборника, подготовленного татарским ученым.