Глава II
Второй период жизнедеятельности Хусаина Фаизхана –
50–60-е годы XIX века

В 50–60-е годы XIX века просветительские аспекты мировоззрения Фаизхана начали доминировать, стали главенствующими в его мировоззрении, что не должно исключать его религиозной составляющей. Религиозные проблемы Хусаина волновали не в меньшей степени, он имел по ним собственное мнение и в основном, делился с Марджани как знатоком теологических вопросов, мнением которого дорожил и кому доверял. Ни разлука, ни расстояния, ни время не могли поколебать дружеских отношений и привязанности этих людей. После отъезда в Санкт-Петербург Фаизхан при первой возможности – в летнее время в командировках, проездом, приезжал в Казань к учителю, хотя таких случаев жизнь предоставляла немного (письма Фаизхана свидетельствуют о трех встречах в Казани: в 1860, 1864, 1865 годах – 16, 25, 27-е письмо, возможно, их было больше). Главным образом их общение осуществлялось через письма. Фаизхан все письма Марджани хранил бережно вместе со своим «Рисала» («Трактатом»)[1] – так же, как и Марджани.

Их взаимное уважение, общая идейная позиция (освобождение татарского народа от невежества и становление его на путь просвещения) могут служить образцом высокогуманистических отношений между людьми. Об этом свидетельствует содержание всех их писем, в которых, несмотря на то что со временем Хусаин приобрел определенный авторитет в Санкт-Петербурге – стал заметной фигурой среди востоковедов, он всегда относился к своему учителю уважительно, трогательно величая его «светочем мысли, единственным из выдающихся ученых, светящимся своим тонким умом». Их переписка продолжалась вплоть до смерти Фаизхана. Она показывает, насколько тесной может быть дружба и сотрудничество между двумя учеными-единомышленниками.

В письмах Хусаин писал учителю о различных новостях – как бытовых, научных, так и о теологических проблемах, требующих разрешения. Так, Фаизхан сопереживал учителю по случаю пожара 1858 года, когда сгорела деревянная часть его дома и осталось лишь каменное основание[2].

Знание Марджани теологии никогда не подвергалось Хусаином сомнению, и Шихабаддин всегда был для него непререкаемым авторитетом в религиозных вопросах. В одном из писем Фаизхан сообщал Шихаб-хазрату о согласии с его мнением, что Коран, печатаемый в Казани, изобилует ошибками и в таком виде его публиковать нельзя. Поэтому он поддерживает работу Марджани по сличению текста Корана, печатаемого в Казани, со списком халифа Усмана – каноническим для суннитов (Шихаб-хазрат был официально назначен муфтием на должность цензора текста Корана, печатаемого в Казани), считая ее очень обременительной для учителя, хотя и важной[3]. С деятельности Шихабаддина образцом для опубликования текста Корана в России служит список халифа Усмана. Впоследствии, в 1879 году, Марджани опубликовал «Китаб ал-фаваид ал-мухимма» («Книгу о полезном и важном») – по истории и принципам издания Корана в России, которые с 1787 года начали печататься в Санкт-Петербурге и Казани.

Фаизхану были чужды чувства религиозного фанатизма, непримиримости к чужому мнению, он не принимал консерватизм и традиционализм некоторых религиозных деятелей. Хусаин писал Марджани, что прочитал в книге о некоем религиозным ученом Ибрахиме ал-Хайдари, и для него не имеет никакого значения то, к какому мазхабу (правовой школе) тот принадлежит, главное – он «является знатоком в различных науках»[4].

Обстоятельны рассуждения Фаизхана о духовной составляющей человека. В письме к Марджани он привел пример из европейской газеты, когда во время морского путешествия американцы, сидя за столом, держались за руки, образуя круг, и слушали своего проповедника, в результате чего стол стал вращаться. О причине этого явления Хусаин так и не узнал. Однако он имел по этому вопросу собственное мнение, основанное на значительном влиянии духовного начала на материальное, отмечая, что «чудеса святых» сначала также не принимали, о них только говорили. Хусаин привел в пример изречения пророка Исы: «Если вы в своей молитве искренне пожелаете, чтобы гора упала в реку, то это случится». Также он заметил, что духовное воздействие человека святого будет гораздо больше и сильнее обыкновенного верующего; в пример приводил праведного халифа Абу Бакра[5].

О религиозном рационализме Фаизхана ярко свидетельствует его письмо Марджани от 24 мая 1861 года, где он разбирал волновавший его вопрос – границы благочестия человека, и делясь своими мыслями с учителем. Он писал о благочестии как совокупности добрых дел, совершенных человеком перед Аллахом, которая не предопределена Всевышним, – люди вольны в совершении как добрых, так и плохих дел, и предлагал свое понимание степени благочестия мусульманина. В качестве примера Хусаин привел некоего Зайда – «хорошего человека, просвещенного, как правило, говорящего правду, богатого, дающего милостыню и Бакиру, и Халиду, и Фатиме, и Асме, расточая свое богатство. Он и раздающий, кроткий, милосердный, и сострадательный. Есть и другой человек – Амр. Одиноким, как Зайд не подает, да, и не такой просвещенный. В раздаче [милостыни], мягкости, милосердии он уступает Зайду, так что у него имеется много недостатков. Однако он совершил значительные дела. Будучи первым правителем, поднял честь мусульманской общины на невиданную высоту и написал книгу, которая распространена в мусульманском мире, так что в последующие века принесла большую пользу мусульманам. Кому отдать предпочтение из этих двоих?»[6] – вопрошает Фаизхан. И он отдал приоритет правителю, оценивая человека по конкретным делам, а не по человеческим качествам, хотя и достойным похвал.

Для убедительности своей точки зрения Хусаин обратился к деятельности «праведных халифов». Сравнивая правление Абу Бакра и Али, он отдал предпочтение Абу Бакру, который в тяжелые для пророка Мухаммада (мир ему!) времена, служил ему верой и правдой, принеся много пользы, поскольку был почитаем среди народа. Из праведных халифов (Абу Бакра, Умара, Усмана, Али) Хусаин ниже всех ценил деятельность халифа Усмана из-за его незначительных познаний в общественной и религиозной жизни мусульман. Главной причиной его восхождения на трон Фаизхан считал популярность среди народа и полагал, что Усман не должен был стать халифом[7], тем самым подтверждая свою мысль о том, что поступки людей не предопределены Аллахом. Татарский ученый высказал свое мнение, отличное от мнения большинства теологов.

Марджани также считал, что если закрывать глаза на политические просчеты сверх меры идеализированного третьего халифа Усмана, то это не даст ничего, кроме вреда[8]. Согласно взглядам Шихабаддина, несмотря на то что многие мусульманские историки рисуют Усмана как носителя святости и благочестия, создают вокруг него ореол непогрешимости, объективно дело обстоит иначе. Начавшиеся при халифе Усмане смуты в мусульманском мире были вызваны тем, что он захватывал земельные угодья, умножал за чужой счет свое богатство и состояние приближенных. Это в конечном счете вызвало возмущение мусульманской общины и привело его к гибели. Критика Марджани халифа Усмана в работе «Китаб ал-азб ал-фурат ва-л-ма аз-зулал…» («Книга о пресной, освежающей, ключевой воде..») настроила против него многих религиозных фанатиков, полемика по этому вопросу продолжалась даже в начале XX века[9].

История подтверждает слова Фаизхана и Марджани, свидетельствуя, что 70-летний Усман стал халифом благодаря родственной связи с Пророком и принадлежности к знатному роду Омейядов и в 656 году в борьбе за власть был убит в своем доме в Медине. Следовательно, Фаизхан, как и Марджани, не боялся рассуждать о непререкаемых мусульманских авторитетах, пытался дать собственную трактовку историческим фактам, исходя из своей просветительской концепции оценки человека по уму, его делам и поступкам, ставя превыше всего разум человека как один из основополагающих принципов Просвещения.

Татарский ученый одной из причин расцвета европейских наук считал преемственность в передаче знаний от учителя к ученику: «Также, если кто-то [в Европе] изобретет какой-либо тип часов, то об этом тотчас напишут в газетах. Изобретатели предпочитают остаться навечно в памяти потомков, чем получить часть дохода от открытия. А у нас, среди восточных народов, если человек овладел ремеслом, то он не научит ему другого, чтобы только он получал доход!»[10].

Фаизхан писал о некоторых преимуществах европейского востоковедения в сравнении с деятельностью мусульманских ученых. Например, если стала известна какая-нибудь рукопись в Европе, полагает он, то о ней из каталога тотчас узнают другие европейские ученые. «Однажды я спросил у известного ученого Хвольсона: “Наверняка в Европе нет магрибинских книг?”. Он тотчас взял каталог, посмотрел и сказал: “Есть один экземпляр в библиотеке голландского университета; в других местах нет”[11].

Для Хусаина авторитетом в религиозных проблемах был не только Марджани. Он открыл для себя и творчество его предшественника, соотечественника, религиозного реформатора Абу Насра Курсави (1776–1812). В письме к Марджани от 17 июля 1859 года Фаизхан писал: «Видели ли вы тафсир на благородный Коран Абданнасира ал-Курсави? В этом году, когда я был в своем родном ауле, видел его у одного муллы, мне [тафсир] показался интересным. Есть мысль его опубликовать. Что Вы думаете по этому поводу? Печатать ли его? Если одобрите эту идею, напишете ли отзыв? Ваш отзыв напечатали бы»[12]. Стремление сделать творческое наследие Курсави достоянием общественности не нашло поддержки в официальных кругах Петербурга, видимо, из-за религиозно-реформаторских идей Абданнасира, выступавшего с концепцией «открытия дверей иджтихада» (вынесения самостоятельного суждения по общественно-правовой жизни мусульман). Через шесть лет Хусаин в письме к Марджани вновь хвалебно отзывался о жизнедеятельности татарского мыслителя: «Хочется увидеть благословенные произведения выдающегося наставника Абу Насра. Действительно, он оказался совершенным человеком»[13]. Фаизхан считал Курсави предшественником Марджани в теологических вопросах, сыгравшим выдающуюся роль в рационализации религии в духе Нового времени.

Хусаин оставался убежденным мусульманином. Его не могли привлечь в лоно христианства ни православная среда, ни окружавшие его коллеги-христиане. Даже Казембек, от которого, несомненно, зависело благосостояние Хусаина, так и не выполнил свою миссионерскую задачу – привлечение в пресвитерианское учение, хотя до конца дней занимался миссионерством: переводами религиозных православных книг на татарский язык; также миссионер-востоковед Ильминский, с которым общался Фаизхан, не сумел убедить его перейти в православную веру. Приняв христианство, Хусаин получил бы привилегии и рост по службе – был наглядный пример Казембека: решились бы и бытовые проблемы, но Хусаин Фаизхан был тверд в вере, ничто не могло поколебать его религиозных убеждений, поэтому петербургские коллеги, уважая его взгляды, любезно величали его «мулла Фейз-Ханов».