Баки Урманче в своей мастерской

Баки Идрисович Урманче родился 23 февраля 1897 года. Однако не зима царствует на его картинах. Здесь отражено лучшее время года в казанском Поволжье, когда в конце мая — июне все покрывается зеленью, когда гудят сабантуи. Именно это время связано с принятием Ислама в Волжской Булгарии в 922 году. Баки Урманче создал картину, где величественный Алмуш-хан становится отцом-основателем единого государства наших предков. Несмотря на прекрасные женские образы, у великого мастера преобладают лики татарских мужей-мусульман: от Алмуш-хана и Кул Гали до Марджани, Тукая, Дэрдменда, Галиаскара Камала, Фатиха Амирхана. Создавал он и портреты современников, но они как-то не стали классикой.

Сам Баки родился в ауле Куль-Черкен Тетюшского уезда Казанской губернии (ныне Буинский район Татарстана) в семье имама Идриса Урманче. Его дед был красильщиком, мать вышивальщицей. Целостную картину мира Баки получает в казанском джадидском медресе «Мухаммадия» в 1907–1914 годах, где он понимает необходимость следования исламским традициям при поиске новых способов их выражения. Галимджан Баруди и Юсуф Акчура — соответственно алим и классик татарской политической мысли — тогда преподавали в «Мухаммадии».

Урманче пришлось стать свидетелем и участником важнейших событий в истории СССР и татарского общества на протяжении почти трех четвертей прошлого века, начиная от разгрома национальных организаций в 1918 году до эпохи перестройки. Он, как и многие современники, прошел трудный путь: был шахтером Донбасса, учителем на Тамбовщине, рабочим Надеждинских заводов на Урале, во время Первой мировой войны — солдатом в Средней Азии, где в 1917 году стал членом мусульманских структур Харби Шуро (Военного совета). После демобилизации, совпавшей с победой большевиков 18 ноября 1917 года, Урманче приезжает в городок Глазов Вятской губернии (ныне Удмуртия), где уездное Милли Шуро (Национальный совет) назначает его на должность инструктора мусульманских школ. Баки стремится создать эффективную систему татаро­язычного образования в уезде. Однако 13 июля 1918 года уездный Совет ликвидирует местное Мили Шуро, и Урманче покидает Глазов.

В 1919 году он начинает обучение в Казанской художественной школе. Вскоре он находит своеобразный способ перевестись в Москву. Баки служит в Центральной Мусульманской военной коллегии, и после перевода в Восточный отдел Политуправления Реввоенсовета Республики (ПУРР) он в 1920–1926 годах учится в знаменитом художественном институте ВХУТЕМАСе и параллельно — в Институте живых восточных языков. В музеях Москвы и Ленинграда он знакомится с шедеврами мирового искусства.

Баки Урманче застал татарскую общину Казани (вначале в 1919 и затем в 1926–1929 годах) на излете джадидской эпохи. После победы советского режима в гражданской войне к началу 1920 года в Сибири было окончательно ликвидировано Милли Идарэ — правительство национально-культурной автономии мусульман тюрко-татар Внутренней России и Сибири. Однако до конца 1920-х годов действовало Диния Назараты (Религиозное ведомство) Милли Идарэ — в том же составе и, что самое главное, даже с большим количеством мечетей и махаллей (14 825 в 1927 году), объединенных в мухтасибаты.

Именно джадидизм с его ориентацией на многостороннюю европеизацию общества обосновал возможность создания современной беллетристики и прессы на родном языке, национального театра, музыки, изобразительного искусства. В своих произведениях они должны были воплотить, а местами и создать национальные идеалы и ценности в литературе и искусстве. Вслед за Тукаем и Дэрдмендом они должны были продолжить создание национальных ценностей и концепций «священной родины» и ее «золотого века», хотя внешне и соответствующих концепции советского конструктивизма. Однако за ликвидацией политического крыла джадидов вскоре настала очередь религиозных и культурных деятелей. Заключение Б. Урманче в 1929–1933 годах на Соловках совпало с массовыми репрессиями против этих двух групп национальной элиты, начавшихся с конца 1920-х годов и периодически повторявшихся до смерти И. Сталина в 1953 году.

В этих условиях решение Б. Урманче не возвращаться в Татарстан в 1933 году и его желание затеряться в столице представляется единственно разумным. В 1934–1941 годах репрессиям в татарской общине Москвы подверглись опять-таки преимущественно представители дореволюционной элиты и национал-коммунистов. Однако наднациональная советская идеология и появившееся с 1934 года воспевание русской старины не соответствовали идеологической ориентации Б. Урманче. В Казахстане и Средней Азии в 1941–1958 годах он получает возможность воспроизводить портреты национальных деятелей — Абая, М. Ауэзова (впрочем, из числа одобряемых советским режимом).

Картина Б.Урманче «Приезд Ибн Фадлана в Болгары»

Последнюю треть века своей жизни Б. Урманче проводит в Казани. Следует сразу отметить, что его способности в области монументального искусства почти не были реализованы. Автономная Татария так и не смогла позволить себе создание целостной концепции национального прошлого и настоящего даже в советском инварианте. Добывшая два миллиарда тонн нефти республика не получила даже этнографического музея, а именно на объекте такого рода мог раскрыться его талант как скульптора, дизайнера, и, вероятно, монументального живописца. Единственным примером частичной реализации этнографического проекта является музей Г. Тукая в Тукай-Кырлае. Поэтому Б. Урманче создавал национальный миф прежде всего в форме живописных портретов и скульптур национальных деятелей, от Кул Гали через Марджани к современникам. В триптихе «Татарстан» он объединяет реки республики, древние Булгар и Казанский кремль с машинами КАМАЗ, нефтяными вышками и вертолетами. Но подобная тема достойна монументальной фрески…

Баки-ага всегда старался держаться независимо от властей. Он собрал прекрасную библиотеку мусульманской богословской литературы, в его работах видно превосходное понимание религиозных и национальных традиций. В конце 1970-х годов Б. Урманче даже приглашают занять место имама в Ленинградской Соборной мечети. Мастер стремился передать свои знания новому поколению художественных деятелей, но оторванные от религиозных основ шестидесятники не могли понять глубину идей Баки-ага. И в его творчестве возникает «Сенной базар» как лик той Казани, где кто-то обманывается, а кто-то обманывает.

Изучение творчества татарского Леонардо требует целостного подхода. С этой целью в фонде «Марджани» (г. Москва) готовится полный каталог его творчества. Он включает не только скульптурные и живописные работы, но и неосуществленные проекты монументального искусства, образцы поэзии. Нам нужно понять величие замыслов наших предков и постараться воплотить их в жизнь…

Айдар Хабутдинов