Предание об иудее и иудейке

Среди хадисов о случаях вынесения смертного приговора прелюбодеям есть один, который повествует о некоей иудейской паре, остальные же – о грешниках среди последователей ислама. Выше мы высказали предположение, что оба типа этих свидетельств, если они оказываются подлинными, имели место еще до сошествия айата 24:2, окончательно определившего джальд в качестве меры наказания. Что же касается конкретно предания об иудеях, то к таким соображениям следует добавить следующее: Пророк мог судить иудеев по их же закону, библейскому, как то предписывает 5:44[1]. Более того, при ближайшем рассмотрении обнаруживается множество несоответствий и разногласий во всех хадисах о раджме, что заставляет усомниться в их подлинности.

Как было отмечено в предыдущем очерке (в гл. «Говорит ли Коран об искажении Библии»), предание о раджме иудея и иудейки обычно приводится в иллюстрацию коранических откровений (в частности, айата 5:41) о «сокрытии»/«искажении» иудеями некоторых положений Торы (по толкователям, – положения о раджме). Современные Пророку мединские иудеи, якобы отказывавшиеся от практики раджма и заменившие его на таджбийу (бичевание с публичным опозориванием), осведомились у него по поводу надлежащей кары уличенной в прелюбодеянии пары их единоверцев. На вопрос Пророка, какое наказание предусматривается Торой, иудеи назвали таджбийу. Тогда Пророк предложил обратиться к самой Торе, и в ней обнаружили скрываемый иудеями «стих о побивании камнями», в соответствии с коим Пророк и вынес нечестивцам приговор.

В этом предании, как и вообще в хадисах о приговоре к раджму/джальду за прелюбодеяние (или к отсечению руки за воровство), прежде всего бросается в глаза факт полного (или почти полного) отсутствия упоминания об именах приговоренных[2]. И уже такая анонимность – как в ином контексте установила сама классическая хадисоведческая традиция (в частности, в связи с вопросом о надежности цепочки передатчиков хадисов) – уже вызывает настороженность. А когда комментаторы начинают называть соовтетствующие имена, то получается такая неразбериха, которая лишь усугубляет подозрения.

Кроме того, из проводимой «Сахихами» (Б 1329, 3635; М 1699) и Ибн-Хишамом (т. 1, с. 564) версии следует, что виновная пара была из среды иудеев Медины. Согласно же другой версии, это была пара из иудейской знати города Хайбара, и именно хайбарцы послали к иудеям Медины, чтобы они выяснили у Пророка о надлежащем наказании. Встречаются и другие версии: мединские иудеи обратились к Пророку по поводу одного женатого мужчины; они привели к нему одну женщину; знатная иудейка совершила прелюбодеяние, и [для определения ей наказания] отец ее отправил своих людей к Пророку [ат-Табари, 1988, к айату 5:41; аль-Аскаляни, 1990, к хадису Б 6841].

Совершенно иного рода мотив сообщает следующая версия. Пророк проходил мимо уличенного в прелюбодеянии иудея, которого предали таджбийе. И Пророк, недоумевая, поинтересовался у иудеев: «Неужто такое наказание для прелюбодея вы находите в своем Писании?!» Иудеи же ответили утвердительно (М 1700; Д 4447; Ж 2558).

Столь разноречиво передают и о последующих деталях апелляции Пророка к Торе, и о признании иудеями библейского стиха о раджме. По одной версии, когда иудеи обратились к Пророку по поводу прелюбодействующей пары и когда на его вопрос о предписанном в Торе наказании они называли бичевание с опозориванием, Ибн-Салям (мединский иудей, перешедший в ислам) воскликнул: «Вы лжете, ибо в ней [указывается] раджм!» Тут принесли свиток с Торой, развернули его, но один из иудеев, прикрыв рукой (ладонью?) текст стиха о раджме, прочел предшествующие и последующие стихи. «Убери руку!» – потребовал Ибн-Салям. И под рукой оказался тот самый стих о раджме (Б 3635; М 1699). Другая же версия не упоминает об Ибн-Саляме, и из нее можно понять, что сам Пророк велел читающему поднять руку (см. Б 7534). А в некоторых еще версиях вместо свидетельства об обращении к тексту Торы рассказывается, как Пророк призвал к себе одного иудейского ученого мужа (варианты: призвал к себе двух ученых; сам Пророк, явившись в мидрас – иудейскую религиозную школу, обратился к однмоу из иудеев) и заклинал его Богом назвать наказание, налагаемое Торой за прелюбодеяние, и тот высказался за раджм (М 1700; Д 4450, 4452).

Можно было бы привести и другие несответствия в различных версиях этого предания, но и отмеченных, полагаем, достаточно, чтобы усомниться в аутентичности обсуждаемого предания. Обращает на себя внимание и похожая на карикатуру деталь с чтением свитка Торы. Неужто раввин, прикрывавший рукой стих о раджме, не понимал, что этим он только привлекает внимание к этому месту?! И что за стих о раджме, который точь в точь оказался прикрытым рукой, к тому же так, что можно было его пропустить, плавно переходя от предыдущего к последующему?

Да и какими наивными чудаками выглядят мединские иудеи, которые согласились обратиться к Торе, заранее зная, что в ней имеется стих о раджме, и как они сразу попали на «неудобный» стих?! Также спрашивается: если эти иудеи истинно почитали Тору, то как они могли скрывать правду про стих о раджме; а если они уже давно отказались от раджма в пользу таджбийи, то отчего они – почти во всем противоречащие Пророку – вдруг с такой легкостью согласились с ним, вернулись к раджму и казнили двух своих знатных людей?!

Такое согласие невероятно еще и потому, что сам айат 5:41 (в его классической интерпретации) свидетельствует о предварительной договоренности иудеев между собой, когда они отправились к Пророку за судейством:

Если он явит вам [предписание о таджбийе],

Примите сие,

А коли не оно, [но раджм],

Остерегитесь [следовать ему]!

Хадис о раджме иудея и иудейки вызывает недоразумение и в другом аспекте. Из него следует, что Пророк вынес решение без удостоверения в вине – не требовал ни свидетелей акта прелюбодеяния, ни признания самих подозреваемых. По-видимому, такая «небрежность» не осталась незаметной для средневековых богословов, и именно сие, надо полагать, породило версию, которую приводит Абу-Дауд[3]. Согласно этой версии, Пророк, осведомившись у двух иудейских мужей о предписании Торы касательно прелюбодеев, получил в ответ, что при наличии четырех свидетелей, видевших проникновение мужчины в женщину «наподобие проникновения карандаша для сурьмления в сосуд для сурьмы», виновные подвергаются раджму. Пророк потребовал четырех свидетелей, и таковые нашлись (Д 4452).

Удивительно, как легко удалось получить требуемое засвидетельствование полового акта, которое нереально, и посему вся дальнейшая история ислама практически не знала подобного случая![4].

Версия Д 4452 уязвима и в свете требования самих средневековых факихов, полагающих, что свидетели должны быть мусульманами, иначе, пишет ан-Навави (в комментариях к версии М 1699), «их показания – не в счет». Но, как справедливо замечает аль-Аскаляни (в комментариях к версии Б 6841), «принадлежность [указанных четырех свидетелей] к исламу не установлена». Поэтому, продолжает ан-Навави, «Пророк, видимо, вынес решение на основе признания обоих [лиц]» (Там же).

 Так вместо малоубедительной версии о свидетелях ригористы хватаются за еще менее вероятное предположение. Не лучше ли просто отказаться от признания подлинности самого хадиса?!