«Булгаристский подход» в изучении истории Среднего и Верхнего Поволжья в XII – первого сорокалетия XIII вв.: перспективы и проблемы

А. А. Кузнецов,
профессор Нижегородского госуниверситета имени Н. И. Лобачевского,
кандидат исторических наук

 

В современной историографической науке устоялось разделение исследователей средневекового прошлого территорий, ныне заселенных татарами, на «булгаристов» и «татаристов». Первые возводят историю страны, народа, культуры, вероисповедания к Волжской Булгарии, вторые – к политико-культурному наследию Чингис-хана. В силу этого «татаристы» чаще всего равнодушны к сюжетам истории Поволжья и Волго-Камья до 1223, 1235 гг. В данном исследовании представлены критические наблюдения за процессом моделирования прошлого Волжской Булгарии «булгаристами». Их отличает акцентирование культурно-политической ценности Волжской Булгарии в XII–XIII вв. в Восточной Европе с подчеркиванием негативных, агрессивных и деструктивных действий владимирских князей. В число рассматриваемых работ попали те, авторы которых пользуются научным аппаратом, используют максимум письменных источников, результаты исследований которых представлены в изданиях, относимых к научным и научно-популярным.

Начать надо с источниковой базы истории Булгарии в XII–XIII вв. В связи с ней обильно представлен археологический материал, количество которого растет в геометрической прогрессии. Понятно даже неисторику, что он даст информацию по этнической, религиозной, событийной и политической истории лишь в согласовании с данными письменных источников, результатами топонимических и антропонимических исследований. К сожалению, комплекс письменных источников по истории Волжской Булгарии с момента ее возникновения до монгольского нашествия в 1236 г. представлен прежде всего местными легендами и иностранными текстами: русскими летописями, записками восточных путешественников, западных европейцев в XIII в. Нет полноценного репрезентативного комплекса собственно булгарских текстов для исследования политической истории Волжской Булгарии, каковыми для изучения древнерусского государства являются «Повесть временных лет», памятники, восходящие к летописным традициям Новгорода, Владимира, Ростова, Киева и пр.

Иностранные, по отношению к Булгарии, письменные источники заостряли внимание к необычным бытовым для авторов реалиям, обозначая их терминами своей культуры. Понятно, что событийная история сведена в них к минимуму. Такое положение обуславливает исследователей Волжской Булгарии обращаться к русским летописям. Надо отметить, что это обращение происходит на уровне вчерашнего дня, когда летописи рассматривались как безусловная хроника. При таком подходе из сведений по тому или иному событию выбиралось наиболее понятное и, как правило, самое позднее. К нему добавлялась авторская оценка. Оценка, исходящая от исследователя Булгарии, горячо любящего свой объект исследования, неизбежно несет печать этой симпатии.

Давайте посмотрим, что можно узнать из русских летописей (Лаврентьевской, Ипатьевской, Ермолинской, Типографской, Никоновской, Холмогорской и др.) о Булгарии XII – первого сорокалетия XIII вв. До этого времени о булгарах знаем крайне мало: к этому периоду можно подверстать сообщение X в. о том, что булгары ходили в сапогах; булгары предлагали князю Владимиру принять ислам[1]; в 1024 г. во время голода на Руси ее жители из Булгарии привезли суда с хлебом; в 1088 г. булгары напали на Муром. В 1107 г. булгары совершили набег на Суздаль, следствием чего стало возведение Владимира и Пирова городища в 5 км на восток от Вязников[2]. В 1117 г. булгары отравили половецких ханов, среди которых был Аепа[3], возможно, тесть Юрия Долгорукого. В 1120 г. ростовский князь Юрий Владимирович Долгорукий совершил удачный поход на Булгарию[4]. В 1164 г. его сын Андрей Боголюбский взял штурмом Бряхимов и еще три города[5], косвенным следствием чего стало, вероятно, основание Городца[6]. В 1172 г. Мстислав Андреевич совершил дерзкий рейд на Булгарию; булгары прекратили преследование, как только князь достиг устья Оки[7]. В 1183 г. Всеволоду Большое Гнездо удалось организовать почти общерусский поход на Великий город[8], в котором ученые видят Биляр[9]. Затем его воеводы устроили рейд на булгар в 1185 г.[10]. В 1205 г. был поход судовой рати Всеволода, дошедшей до неких Хомол[11]. В 1219 г. булгары совершили налет на Устюг и Унжу[12]. В 1220 г. по воле владимирского князя его брат Святослав совершил масштабный поход на Ошель[13]. Для предотвращения повторного похода в том же году булгары поспешили заключить мир с владимирским князем[14]. В 1223/1224–1229/1230 гг. шла вялотекущая русско-булгарская война, на которую накладывались столкновения Владимирского княжества с мордвой[15]. В 1229 г. булгарские сторожевые отряды на Яике были разбиты монголами[16]; в Великом городе в Булгарии был замучен христианский купец Авраамий и сгорела половина города[17]. Война с булгарами увенчалась заключением мира и переносом мощей Авраамия во Владимир[18]. В 1232 г. монголы зимовали недалеко от Великого города[19]. В 1236 г. монголы взяли и уничтожили Великий город в Волжской Булгарии[20].

Из этих сведений русских летописей, даже сопрягаемых с данными иностранных источников, нельзя извлечь информацию о политическом строе Булгарии: монархия или конфедерация полисов с демократическим управлением или с монархией. Данные летописей таковы, что нельзя понять, кого в них называли булгарскими князьями – правителей или руководителей военных акций. Русские летописи дают куда больше информации о степных соседях-кочевниках – печенегах, особенно о половцах, о торках. О более культурных, чем степняки, соседях – булгарах информации крайне мало. Можно лишь догадываться и о противоречивых отношениях булгар с половцами. Русские князья не роднились с булгарами, а русско-половецкие браки были распространены; известны жены русских князей – ясыни, абхазки. В Тверской летописи, правда, сообщается, что жена Андрея Боголюбского, участвовавшая в заговоре против него, была булгаркой[21]. Анализ этого сообщения показывает его недостоверность[22].

В силу малоинформативности летописных сведений о булгарах появляется соблазн объяснить их лаконичность враждебностью русских к булгарам, представить русских князей в выгодном свете и замолчать их преступления и корысть по отношения к восточному соседу. Ярким примером того является, как создается полярное представление о политико-административном строе Булгарского государства. По мнению отдельных исследователей, территория Булгарской державы охватывала земли Волго-Камья, Средней Волги и доходила до устья Оки и районов южнее ее нижнего течения[23]. Тем самым полагается, что кроме булгар ее населяли мордва, марийцы, мещера и прочие финно-угры[24]. Понятно, что в источниках подтверждения этой культурной, этнорелигиозной конфедерации нет. Нет в русских летописях применительно к домонгольскому времени и племени мещера, которое вопреки лингвистическому облику подается поборниками булгарских древностей изначально тюркским народом[25]. Чтобы убедиться в отсутствии упоминания мещеры в русских летописях X–XIII вв., достаточно посмотреть указатели этнических и географических названий в томах Полного собрания русских летописей. Надо отметить и наличие в трудах «булгаристов» убеждения, что принадлежность языка народа Восточной Европы до 1230-х гг. к тюркской группе алтайской языковой семьи подразумевает его приверженность исламу. Подобным образом, кстати, оценивается и христианская вера восточных славян.

Такие допущения делаются для того, чтобы провести четкую политическую, религиозную демаркацию прошлого. Естественно, что любой исследователь, желающий это сделать, будет решать «пограничный спор» в пользу той стороны, которой он симпатизирует. Поэтому «вводимая» «булгаристами» в домонгольское время мещера, под которою подводится мишарская группа татар, должна объяснить топонимы с формантом «мещер» на Нижегородчине, Рязанской и Московской землях так, чтобы не было сомнений в присутствии на этих территориях тюрок еще до нашествия монголов, до прихода туда славян. Следующий шаг – их объявляют мусульманами и наконец – подданными Булгарской державы. Как следствие, появление славян на этих землях – результат экспансии древнерусского государства, сминавшего якобы высокую цивилизацию[26].

На это можно возразить тем, что такая демаркация, подобно современности, предполагает четкую пограничную линию, налаженную ее охрану с обеих сторон, жесткий дипломатический церемониал по этим вопросам. Опрокидывание в прошлое реалий позднего времени применительно к русско-булгарским отношениям заметно уже в XVIII в. у Татищева. Однако в этом случае должно иметься отражение их в источниках. Этого нет.

К таким же допущениям можно отнести и то, что владимирские князья затевали походы на булгар ради получения контрибуции в виде белого камня, применявшегося для строительства храмов[27]. Такая мысль появилась в труде, написанном много позже работы, где по химическому составу строительного материала храмов Владимирского княжества было установлено, что они возводились из местного белого камня, доставляемого из Подмосковья по рекам.

Мотивация такой модернизации ясна: утвердить исконное тюркское пребывание в Поволжьеи в Волго-Окском междуречье, показать долю страданий, выпавшую тюркским автохтонам от державной славянской государственности. Хотя никто не покушается на земли, занятые тюрками в Поволжье, хотя утверждаемое положение вещей противоречит данным достоверных источников. Подобные манипуляции с источниками, этнические «бои за истории» уже встречались на страницах выпусков сборника 1960–1970-х гг. «Из истории грузино-украинских связей»[28], где грузинские историки всячески доказывали, что средневековые упоминания Абхазии, ее правителей подразумевают грузинскую этническую природу. В синхронных исследованиях абхазских ученых утверждалось обратное с присоединением упоминаний Грузии и грузин как абхазских. Эти положения, воспринимавшиеся тогда с улыбкой, бывшие достоянием интеллектуалов, стали катализатором, идейным обоснованием ожесточенных вспышек насилия, продолжающегося до сего дня. Можно привести примеры этнической демаркации прошлого в армяно-азербайджанском конфликте, российско-украинских отношениях, распаде Югославии… Все это является ярким примером того, какая ответственность лежит на историках. Пусть они не дают клятву, подобную клятве Гиппократа, но они должны нести ответственность за результаты своих изысканий, цель которых – историческая истина. Она перестает ею быть, как только ее преподносят тому или иному этносу в угодном виде. Правда о средневековом прошлом Поволжья одна. Ее нельзя оценивать с точки зрения нынешних морали и ценностей, истории того или иного народа. Иначе произойдет навязывание ценностей века национализма средневековой истории[29].

Такое навязывание ярко проявляется при подаче истории основания Нижнего Новгорода. Сторонниками «булгаристской» версии были реанимированы аргументы самоучек-архивистов, придуманные ими легенды, давно отвергнутые наукой догадки В. Н. Татищева. Одновременно были отстранены неудобные моменты этих аргументов (например, Нижегородский летописец) и достоверные сведения ранних источников, замолчаны «русская», «мордовская», «марийская» версии выстраивания аргументов. И получилось, что с незапамятных времен на устье Оки возвышался тюркский город с мечетями, а правобережье Оки и Волги входило в состав Булгарского государства. Владимирский князь, основавший в 1221 г. здесь Нижний Новгород, варварски разрушил город и стер память о нем. И уже под этот знаменатель были подведены неумение князя воевать, постоянное преследование им корыстных интересов, предательство общерусских и восточноевропейских интересов, ответственность за поражение Булгарии и ряда древнерусских княжеств под копытами монгольской конницы[30]. Надо ли и здесь отмечать распространение наших политических представлений на иные времена, надо ли указывать на то, что эта картина противоречит данным достоверных текстов?

При оценке ситуации в Восточной Европе в XII – первого сорокалетия XIII вв. надо отказаться от этнометрического лекала в оценке политико-культурных процессов, пересмотреть с точки зрения источниковедения договорную практику Владимирского княжества и Волжской Булгарии, вместо понятия «граница» ввести термин «фронтир», более соответствующий обозначению территории, где сходятся более двух этносов, культур, вероисповеданий, хозяйственно-культурных типов. Сходясь, они взаимопроникают друг в друга. В силу этого неудивительным будет, что в Булгарии были зафиксированы некие группы славян, бежавших от крещения, что в летописях имеется обозначение в мордовских землях «Пургасовой Руси», что в 1172 г. булгарская погоня за русским отрядом остановилась, узнав, что он достиг устья Оки (территории, неподвластной Владмирскому княжеству), что в 1220-е гг. в округе Нижнего Новгорода сталкивались русские, мордовские и булгарские отряды.

Призыв к профессиональной добросовестности в непредвзятом поиске истины открывает большие перспективы. Изучение привычных источниковых сообщений с проведением всех источниковедческих процедур, с учетом накопленного опыта летописеведения позволяет подтвердить предположение Я. С. Лурье о том, что уникальное сведение Типографской летописи о набеге булгар на Ярославль в 1152 г. сочинено в XVI в. Если так, то после 1107 г. до 1219 г. актов агрессии со стороны Булгарии в отношении Муромского, Рязанского, Владимирского княжеств не фиксируется. Таким образом, теряется основа для объяснений походов русских князей в XII – начале XIII вв. как ответных акций. Тем самым Северо-Восточная Русь расширялась на восток и северо-восток за счет неосвоенных политически земель, боролась за Волжский путь, неуклонно давя и громя булгарские города, чьи интересы (но не границы) распространялись на те же территории. Доказательство того, что поход Юрия Долгорукого не был завершен договором, что он совпал с южнорусским походом на половцев, показывает, что вовсе не защита территориальных интересов, а решение геополитических задач Мономахом стало истинным движителем акции[31].

Даже эти примеры показывают, насколько плодотворны с научной точки зрения давно известные факты, если к ним подходить, применяя политические, религиозно-культурные категории, оставаясь в рамках научной корректности и объективности. Это, в свою очередь, служит общему делу – созданию объективного нарратива по истории многонациональной России.


 

[1]     См. например: Шнирельман, В. А. Миф о прошлом и национализм / В. А. Шнирельман // Психологические свойства современного исторического знания: Материалы II международного рабочего семинара по исторической психологии. – Краснодар, 2003. – С. 245.

 

[2]     Лаврентьевская летопись // Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). – М., 1997. – Т. I. –Стб. 984; Ипатьевская летопись // ПСРЛ. – М., 1998. – Т. II. – Стб. 71.

 

[3]     Лаврентьевская летопись. Стб. 84–85; Ипатьевская летопись. Стб. 71–72.

 

[4]     Лаврентьевская летопись. Стб. 147; Ипатьевская летопись. Стб. 135.

 

[5]     Лаврентьевская летопись. Стб. 207; Ипатьевская летопись. Стб. 199.

 

[6]     Типографская летопись // ПСРЛ. – М., 2000. – Т. XXIV. – С. 72; Холмогорская летопись // ПСРЛ. – Л., 1977. – Т. XXXIII. – С. 40.

 

[7]     Кучкин, В. А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в XXIV вв. / В. А. Кучкин. – М., 1984. – С. 72.

 

[8]     Ипатьевская летопись. Стб. 285.

 

[9]     Лаврентьевская летопись. Стб. 292; Ипатьевская летопись. Стб. 285–286.

 

[10]    Лаврентьевская летопись. Стб. 352–353.

 

[11]    Кучкин, В. А. Формирование… С. 92; Пудалов, Б. М. Начальный период истории древнейших русских городов Среднего Поволжья (XII – первая треть XIII в.) / Б. М. Пудалов. – Нижний Новгород, 2003. – С. 73–75.

 

[12]    Лаврентьевская летопись. Стб. 364; Ипатьевская летопись. Стб. 564–565.

 

[13]    Лаврентьевская летопись. Стб. 389–390; Ипатьевская летопись. Стб. 625–626. Бережков, Н. Г. Хронология русского летописания / Н. Г. Бережков. – М., 1963. – С. 82, 201.

 

[14]    Шпилевский, С. М. Древние города и другие булгарско-татарские памятники в Казанской губернии / С. М. Шпилевский. – Казань, 1877. – С. 138. Этой точки зрения придерживался: Усманов, А. К. Народы Среднего Поволжья и Приуралья... – С. 723. См. также: Добродомов, И. Г. К вопросу о «серебряных булгарах» / И. Г. Добродомов // Древнейшие государства на территории Восточной Европы. – М., 1995. – С. 149, 153; Он же. Нукрат (татарское название Вятки) // История и культура Волго-Вятского края (к 90-летию Вятской ученой архивной комиссии). Тезисы докладов и сообщений к межрегиональной научной конференции. – Киров, 1994. – C. 279–281.

 

[15]    Лаврентьевская летопись. Стб. 400.

 

[16]    Приселков, М. Д. Троицкая летопись. Реконструкция текста / М. Д. Приселков. – СПб., 2002. – С. 291; Никоновская летопись // ПСРЛ. – М., 2000. – Т. X. – С. 50; Рогожский летописец // ПСРЛ. – М., 2000. – Т. XV. – Стб. 24.

 

[17]    Ермолинская летопись // ПСРЛ. – М., 2004. – Т. XXIII. – С. 67.

 

[18]    Лаврентьевская летопись. Стб. 444–445; Ермолинская летопись. С. 67–68.

 

[19]    Ермолинская летопись. С. 68.

 

[20]    Лаврентьевская летопись. Стб. 451; Симеоновская летопись // ПСРЛ. – М., 2007. – Т. XVIII. – С. 53, 54; Никоновская летопись. С. 98.

 

[21]    Лаврентьевская летопись. Стб. 453.

 

[22]    Там же. Стб. 452–453.

 

[23]    Там же. Стб. 453; Симеоновская летопись. С. 54; Никоновская летопись. С. 98.

 

[24]    Лаврентьевская летопись. Стб. 459.

 

[25]    Там же. Стб. 460.

 

[26]    Тверской сборник // ПСРЛ. – М., 2000. – Т. XV. – Стб. 250–251.

 

[27]    Кривошеев, Ю. А. Гибель Андрея Боголюбского: Историческое расследование / Ю. А. Кривошеев. – СПб., 2003. – С. 108.

 

[28]    Хайретдинов, Д. З. Булгария, Волжская Булгария / Д. З. Хайретдинов // Ислам на Нижегородчине. Энциклопедический словарь. Серия «Ислам в Российской Федерации». Вып. I. – Нижний Новгород, 2007. – С. 30.

 

[29]    Арсюхин, Е. В. Полумесяц над Волгой / Е. В. Арсюхин. – Нижний Новгород, 2005. – С. 80–83; Хайретдинов, Д. З. Ибрагимов (Абрамов) городок / Д. З. Хайретдинов // Ислам на Нижегородчине. – С. 62.

 

[30]    Хайретдинов, Д. З. Мещера / / Д. З. Хайретдинов // Ислам на Нижегородчине. – С. 113–114.

 

[31]    Арсюхин Е. В. Полумесяц над Волгой / Е. В. Арсюхин. – С. 90–94.