Ильдус Котдусович Загидуллин,
д.и.н., зав. отделом средневековой истории
института истории
им. Ш. Марджани АН РТ
Мусульманское богослужение в Российской империи (европейская часть России и Сибирь)
Территория Российской империи представляла собой несколько историко-культурных регионов, в которых процесс адаптации ислама к местным условиям у народов, принявших мусульманство, происходил не одновременно и под воздействием различных внутренних (уровень общественных отношений и экономического развития) и внешних факторов (российская власть и геополитика). Европейская часть России и Сибирь изначально являлись «периферийным» мусульманским регионом, где расселялось множество этнических групп с самобытной культурой, социальными и религиозными институтами. Сближение и сращивание «нормативного» ислама с духовным субстратом самобытных культур местных народов и этнических групп привело к появлению специфических черт его функционирования и формированию региональных форм бытования. В рамках единого правового и экономического пространства происходили интеграционные процессы в области общественного уклада и культуры мусульман различных регионов.
Следует выделить несколько этапов эволюции юридического оформления государственно-исламских отношений в целом и отношения правительства к мусульманскому богослужению как к общественно-политическому явлению в частности. Акция по ликвидации мусульманских культовых зданий явилась частью политики христианизации коренного населения региона, направленной одновременно на борьбу с исламом и язычеством. Отступление церковно-самодержавной власти от первоначальных установок происходило бессистемно, как ответная реакция на петиции или движение протеста мусульман, и его завершение ускорилось восшествием на престол Екатерины II. «Переходный период» условно состоит из нескольких этапов. Первый (1744–1756) – это период «воинствующей христианизации» в Казанской, Воронежской, Нижегородской, Астраханской и Сибирской губерниях. После произведения массовой «зачистки» мечетей в 1742–1743 гг., в условиях запрета на совершение общественного богослужения в поликонфессиональных поселениях и малочисленности жителей и дворности в деревнях норматив махалли в 200–300 ревизских душ должен был тормозить увеличение численности исламских богослужебных зданий. Идея толерантности, заложенная в указе от 22 июня 1744 г. о признании мусульманских приходов, выхолащивалась активной миссионерской деятельностью православной церкви.
На втором этапе «переходного периода» (1756–1764) в рамках действующего норматива махалли указом от 25 августа 1756 г. мусульмане получили возможность совершения общественного богослужения после выселения новокрещенных, составлявших менее 1/10 части. Ослабление контроля над духовной жизнью мусульман в поликонфессиональных селениях последовало со снятием с должностей архиереев Казанской и Сибирских епархий, руководивших крещением мусульман и язычников. Этот этап, с одной стороны, характеризовался изолированием духовной власти от разбирательства конфликтных дел, возбужденных новокрещенными в поликонфессиональных селениях, с другой стороны, продолжением миссионерского просвещения Новокрещенской конторой. Можно уверенно констатировать, что с 1764 г. в селениях мусульман стабилизировалось исполнение общественной молитвы благодаря прекращению вмешательства миссионеров в жизнь моноконфессиональных общин.
Приметой третьего этапа «переходного периода» (1764–1773) явилось прекращение широкомасштабной христианизации мусульман самодержавно-церковной властью, что произошло с упразднением Новокрещенской конторы и формальной передачей ее миссионерских функций епархиям. Правительство в 1771 г. официально признало возможность мирного сосуществования в одном селении мусульман и христиан путем локализации их усадеб в обособленные слободы или улицы. В случае удачного завершения разработки нового Уложения законов юридическое оформление цивилизованных государственно-исламских отношений с учетом высказанных пожеланий депутатов-мусульман могло быть осуществлено системно и комплексно. Этого не произошло. Зафиксированные в наказе Екатерины II 1767 г. гуманистические принципы не отменяли дискриминационных законов, действовавших в поликонфессиональных селениях. Итогом третьего этапа «переходного периода» стал указ Екатерины II от 17 июня 1773 г. о веротерпимости. Было объявлено об отлучении церкви от непременного участия в решении вопросов строительства мечетей и о передаче их полномочий в компетенцию светской администрации, что создавало условия для публичного богослужения независимо от удельного веса мусульман во всех поселениях империи. Декларированная в ней идея о гарантии религиозных прав российских подданных независимо от вероисповедания имела чрезвычайно важное моральное значение. Появление царского указа от 17 июня 1773 г. совпало с началом Крестьянской войны под предводительством Е. Пугачева (1773–1775), хотя и не было непосредственно связано с массовым социальным протестом народных масс. Он был издан как ответ на регулирование напряженной общественной ситуации в Казани между мусульманами и архиереем. С 1773 г., когда на политическом уровне принципиально был разрешен вопрос о предоставлении мусульманам прав для исполнения всех пяти основных заповедей ислама, обозначился новый этап в жизнедеятельности исламских институтов в Российской империи.
Правительство, предоставившее мусульманам свободу вероисповедания в рамках установленных им правил, осознало необходимость установления контроля над мусульманским духовенством, имевшим огромное влияние на своих на умму. В 1783 г. было заявлено об избрании духовенства из числа исключительно российских подданных, а не «выписывать» из Бухарии или другой «чужей земли». Четвертый этап (1773–1788) завершился правительственной инициативой сотрудничества с приходскими духовными лицами, главным инструментарием которого выступало ОМДС как коллегиальный орган из избранных выборных на определенный срок мусульманских духовных лиц во главе с муфтием,, и губернских, областных администраций. Будущие духовные лица начали сдавать экзамен на знание основ ислама в религиозном управлении. Легализация приходского мусульманского духовенства и учреждение религиозного управления свидетельствовали о структурировании ислама в общеимперское правовое пространство, что осуществлялось посредством принятия локальных законодательных актов по частным случаям, или ведомственными предписаниями, или циркулярами, или фетвами оренбургского муфтия. В дальнейшем проявилась тенденция расширения компетенции данного правительственного учреждения по управлению исламскими институтами.
Таким образом, после признания легитимности мечетей в 1744 г. наблюдалось свертывание массовой христианизации мусульман, изолирование Русской православной церкви от вмешательства в религиозно-обрядовый уклад традиционной мусульманской общины, а также уменьшение ее контроля над духовной жизнью жителей поликонфессиональных селений, создание условий для функционирования махалли в городах. Признание в 1789 г. мусульманского духовенства стало основанием для дальнейшей интеграции исламского ритуала вне традиционной общины. Эти моменты характерны для Среднего Поволжья, Центральной России и Сибири. В Приуралье и на казахско-российском пограничье, на окраине, вследствие практического отсутствия миссионерского просвещения и слабости административного контроля властей существовала «свобода вероисповедания». Указанными мерами правительство шло к уравнению статуса мусульман внутренних губерний в вероисповедальном отношении фактическим религиозным положением их единоверцев на юго-восточной окраине последней четверти XVIII века.
В период ОМДС вплоть до падения самодержавия каких-либо существенных изменений в области совершения исламской молитвы не происходило, что позволяет 1789–1917 гг. рассматривать как единый этап, в котором произошла лишь законодательная регламентация ряда его аспектов.
По нормативам традиционной исламской юриспруденции Российская империя последней трети XVIII – начала XX веков в вероисповедальном отношении во многом олицетворяла собой «обитель мира», где правоверные жили, исполняя нормы и правила своей религии, невзирая на немусульманский характер государства. Правда, степень реализации их религиозных прав зависела от времени присоединения к России и интеграции региона в общеимперское правовое поле. Веротерпимость предполагала прежде всего «непрепятствование удовлетворению религиозных нужд» российских подданных в семье и общине, богослужебных зданиях и религиозных учебных заведениях. Так обстояло дело в замкнутой сельской религиозной общине, махалле.
Переход от игнорирования ислама к его признанию начинается в 1744 г. (в период активной миссионерской деятельности русской церкви и государства) с дозволения жителям моноконфессиональных селений Среднего Поволжья строить мечети с соблюдением установленного норматива прихода и ряда правил. Государственно-исламские отношения теряют прежнюю напряженность после отхода государства от непосредственного участия в христианизации коренных народов Поволжья, свертывания деятельности Новокрещенской конторы в 1764 г. и объявления необходимости соблюдения принципа добровольности в христианском просвещении. Благодаря тому, что вырабатывается определенная, далекая от совершенства правовая база, поставившая заслон прямому и бесцеремонному вмешательству православной церкви в дела мусульманских религиозных общин, возникли определенные условия для толерантных взаимоотношений, хотя церковь продолжала в той или иной степени участвовать в решении вопросов возведения мечетей с организацией прихода. Указ о веротерпимости 1773 г. должен был решить проблему регистрации махалли и организации религиозно-обрядовой жизни уммы в поликонфессиональных поселениях, в которых мусульмане составляли меньшинство жителей. Завершающим этапом в становлении толерантного курса стало признание правительством мусульманского духовенства, переход на сотрудничество с ним и учреждение в 1789 г. ОМДС. Таким образом, переходный период становления веротерпимости в отношении ислама во внутренней России охватывает 1744–1789 гг. Если в Среднем Поволжье и Сибири на практике происходило расширение религиозных прав мусульман, то для мусульман, расселенных в Приуралье и казахско-российском пограничье, где отсутствовало миссионерское просвещение и существовала свобода вероисповедания, важным представляется законодательное закрепление принципов «просвещенной монархи» в вероисповедальной сфере. Сформированные в период воинствующей христианизации ключевые критерии устройства мечетей сохранились вплоть до падения самодержавия. Вследствие естественного прироста населения норматив мечети, направленный на сдерживание роста численности махаллей, постепенно потеряв свое первоначальное значение, превратился в своеобразного «регулятора» динамики численности исламских институтов. В результате численность мечетей в рассматриваемый период неуклонно увеличивалось. Данный критерий продолжал создавать проблемы в устройстве религиозно-обрядовой жизни малочисленным общинам.
В системе исламских институтов российское законодательство определило мечеть главным символом устройства легальной махалли, разрешая молитвенные собрания исключительно в храме, утверждая при мечети мусульманское духовенство и устраивая при них мектебе и медресе. Независимо от этого культовые здания традиционно выполняли функцию локального религиозно-духовного центра прихожан. Их статус наглядно демонстрировал правовое положение конкретной конфессии в государстве и являлся важным элементом в реализации гражданских прав подданных. Государственное регулирование организации и проведения общественной молитвы в мечетях традиционной общины произошло во второй четверти XIX века, в период правления Николая I. Разработка нормативной базы функционирования исламских институтов происходила хаотично, как решение возникавших частных вопросов, а тотальный пересмотр всей системы духовного управления мусульман и других аспектов «исламского вопроса» по разным причинам откладывался. Комплексное изучение проблемы совершения мусульманской молитвы в Российской империи позволило выделить несколько ее аспектов.
Первый аспект – общественно-политическая сторона исламского ритуала, логично вытекающая из статуса государственный религии и имперской идеологии самодержавия. В его основе лежит отношение государства к общественной молитве как к социальному явлению, консолидирующему мусульманское сообщество в духовном и социальном отношениях, и отношение к мечети – как к нехристианскому общественному центру. В условиях активной территориальной экспансии Российской империей земель мусульман международный фактор оказывал существенное влияние на реализацию религиозных прав российских подданных. Слабость нормативной базы и особенности начального этапа становления принципов правового государства определили политическую конъюнктуру важным рычагом регулирования «исламского вопроса», что наглядно проявилось в закреплении в 1857 г. в завуалированной форме в общеимперском законодательстве права участия русской православной церкви в вопросах исламского храмового строительства, отмененного в 1773 г. Екатериной II.
Главным образом посредством интеграции общественной молитвы в общеимперское политико-административное пространство происходило включение исламских институтов в российское поликонфессиональное сообщество.
Основные элементы массового и эмоционального воздействия самодержавия на титульное население через русскую церковь были распространены на махалли. Реализация правительственными кругами доктрины «официальной народности» в отношении мусульман производилась по схеме «самодержавие, веротерпимость и умма». Проводниками государственной идеологии с учетом исламской догматики на молитвенных собраниях должны были выступать мусульманские духовные лица. Совершение данного праздничного богослужения в храмах всех признаваемых в империи конфессий в XIX – начале ХХ веков носило обязательно-принудительный характер, игнорирование которого воспринималось как нелояльность к существующему режиму.
Модернизационные процессы в стране начала ХХ века не привели к пересмотру государственно-исламских отношений, однако способствовали повышению правовой грамотности подданных, усилению национального самосознания этнических меньшинств и содействовали формированию межконфессионального взаимопонимания среди прогрессивной части российского общества.
Второй аспект – общественно-социальный – разделял полномочия прихожан и органов власти в организации религиозно-обрядовой жизни. Предоставив прихожанам права выбора духовных лиц, места постройки, возведения храма, определения статуса мечети и записав за ними в обязательство исправное содержание мечети и духовенства, государство оставило за собой последнее слово при определении острой необходимости в организации общественной молитвы, назначении духовенства, проверки легитимности коллективного решения прихожан, выраженного в общественном приговоре, контроля технического и противопожарной безопасности в местах общественной молитвы вовлекая в это и ОМДС. Власть активно регламентировала начальный этап устройства махалли. Каждый новый шаг в дальнейшем устройстве религиозно-обрядовой жизни существующего прихода, связанного с избранием или низложением духовного лица, ремонта, перестройки, перевода мечети на другое место, согласовывался со светской и духовной властью.
ОМДС выступало перед центральными и местными органами власти защитником интересов российской уммы касательно вопросов расширения поля применения шариата в имперском социокультурном пространстве и создания условий для исполнения религиозных потребностей мусульман в стране. При решении ключевых сторон религиозного быта мусульман правительство широко опиралось на мнение ОМДС, а также, начиная со второй половины XIX века, на российских востоковедов, совмещавших преподавательскую и исследовательскую деятельность с работой в центральных органах власти.
Третий аспект регулирования молитвенного ритуала был связан с устройством общественного здания. В государственно-исламских отношениях в сфере культового зодчества и строительства выделяются несколько этапов. На первом этапе, со времени официального разрешения легального существования мусульманских богослужебных зданий в Поволжье и Сибири, и до 1828 г. включительно, правительство не обращало внимания на внешний облик мечетей и технический аспект их возведения. Второй этап характеризовался (1829-1862) принуждением мусульман европейской части России и Сибири возводить мечети по «образцовым чертежам». На третьем этапе, совпавшем с отменой каких-либо архитектурных ограничений в гражданском строительстве, мусульмане получили полную свободу действий, сохранив право пользоваться «образцовыми проектами» 1843 г. Власти постепенно в строительно-техническом отношении унифицировали требования к возведению храмов различных конфессий как к публичным зданиям. При отсутствии каких-либо официальных критериев, учитывающих традиции мирового исламского монументального искусства, единственным ориентиром для архитекторов-чиновников становились правила строительства церквей, основанные на традициях христианского храмостроительства.
Реставрация действующих старинных мечетей считалось внутренним делом уммы. Вопросы сохранения и восстановления исламских исторических культовых памятников волновали прогрессивную русскую общественность нежели чиновников.
Возведение мечети в градостроительной ситуации становилось результатом согласования комплекса вопросов, связанных с определением места застройки (центр или окраина, конфессиональный состав жителей квартала), безвозмездным выделением или приобретением земельного участка, разработкой проекта и постройки мечетей – татарскими купцами и промышленниками, уполномоченными религиозной общины, с одной стороны, и зодчими, чиновниками местного строительного комитета и губернского (областного) правления, городской Думой, епархиальным начальством – с другой. В сельской местности архитектурный облик молитвенного здания определялся традициями народного зодчества, на которую определенное влияние оказывала практика возведения мечетей в городах.
Четвертый аспект – ритуально-общественный – был практически полностью в компетенции местного духовенства и проводившего экзамен будущих духовных лиц, курировавшего исполнение ими должностных обязанностей ОМДС. Функционирование культовых зданий невозможно представить вне образовательной и просветительской деятельности духовенства. Правительство контролировало совершение молитв в честь членов царствующего дома, добивалось проведения санкционированных молитвенных собраний под руководством «указных мулл». Имамы-хатыпы на минбаре имели трибуну для воздействия на религиозно-нравственное и гражданское сознание прихожан. Причты всех признаваемых в России религий играли важную роль в закреплении в общественном сознании полиэтнического населения империи законопослушности царскому самодержавию.
Возможность совершения праздничных молитв в России определялась прежде всего духовным званием приходского имама, а не статусом поселения. Учреждение молитвенного дома в качестве неофициального места молитвенных собраний приравнивалось к незаконной постройке мечети. Лишь при регистрации махалли он становился легитимным.
В городах, где значительную часть временно проживающих составляли крестьяне, а постоянных – представители различных сословных групп, до появления в начале XX века благотворительных или культурно-просветительских организаций именно мечети выступали монопольными центрами общественно-культурной жизни этноконфессиональной общины.
Религиозное собрание выполняло социальную и коммуникативную функции. Каждый приехавший в поселение мусульманин в мечети оказывался в привычной, родной среде, что имело огромное значение на начальном этапе адаптации на новом месте обитания. Здесь человек чувствовал себя членом единой уммы, нередко пользовался протекцией своих единоверцев. Мечети наряду с храмами других конфессий становились местом ознакомления жителей поселения с различными постановлениями правительства, местной администрации, органов земского и городского самоуправления.
Правительство специально не препятствовало созданию определенных условий для формирования религиозного уклада мусульман в поликультурной среде. В процессе медленного, пусть даже деформированного становления правового государства на промышленных предприятиях, в правительственных учреждениях, учебно-воспитательных заведениях и в российской армии формировалась веротерпимость. Особенностью российского религиозного плюрализма стали приоритетное положение православной церкви, когда официальная власть выступала защитницей прав русского населения, вторичность, а порой третичность (после христиан) религиозных прав мусульман, а также политизированность принимаемых царизмом нововведений в этой области.
Модернизация выработала нормы «рыночного» религиозного плюрализма, которые варьировались в зависимости от местных социально-экономических, демографических особенностей местности. При тотальной ежедневной православной обрядовости, вне традиционной религиозной общины ислам самоутверждался как общественное явление посредством публичных ритуалов.
Мусульманский образ жизни в доиндустриальной аграрной стране не соответствовал внутреннему распорядку правительственных и общественных учреждений. Мусульман, подчинявшихся внутреннему распорядку учреждения в течение суток (и длительного времени), по степени интеграции в российское социокультурное пространств, условно можно разделить на несколько групп: 1) военнослужащие регулярной армии, в иррегулярных войсках во время службы, запасные чины во время сборов, воспитанники пансионов и приютов, заключенные и др.; 2) служащие присутственных мест, учебно-воспитательных заведений, сословных, общественных и других учреждений, а также прислуга, наемные рабочие, воспитанники учебных заведений и др.; 3) предприниматели и промышленники, имеющие свое «дело», активно занимающиеся профессиональной деятельностью в поликультурной среде.
Религиозный быт мусульман в каждой из перечисленных групп имел свои особенности, что было связано с возрастом, полом, сословной и ведомственной принадлежностью, профессиональной деятельностью, особенностями внутреннего распорядка и графиком работы учреждения, а также внутриполитическим курсом правительства и другими факторами. В городе или рабочем поселке, на новом месте постоянного или временного пребывания мусульманская сельская община переставала играть роль социальной ячейки. Экстремальные условия существования и труда наемных рабочих в промышленных и торговых центрах, подчиненных графику работы предприятий, ломали прежний образ жизни, во многом способствуя формированию религиозной индифферентности.
В российских реалиях открытое совершение в общественном месте частного или общественного религиозного ритуала приобретало глубокое социальное значение, публичный церковный обряд трансформировался в устойчивую форму межэтнического общения, выражения гражданских прав этноконфессиональных меньшинств и фактор консолидации уммы по всесословному принципу. В условиях низкой правовой культуры государство показывало пример терпимого отношения к представителям других вероисповеданий. В первой четверти XIX века путем устройства на Нижегородской ярмарке, помимо православного собора, армяно-грегорианской церкви и мечети, оно выработало образцовую модель реализации религиозных прав подданных в торговых центрах. Однако это нововведение не было подхвачено другими ярмарочными комитетами и местными властями, что свидетельствовало о консервативности взглядов российского общества в религиозном вопросе, неприятии ислама как явления цивилизации. Несмотря на то что торговцы-мусульмане наравне с русскими платили налоги, мечети возводились правоверными вне территорий ярмарок, а православные храмы, как правило, выступали неотъемлемым элементом «торжищ».
В новых условиях в тюрьмах, войсковых частях, рабочих поселках мусульманами учреждались новые махалли по профессиональному признаку. Для их жизнедеятельности главным фактором становится не мечеть, а наличие духовного лица, признаваемого властью.
Военное ведомство выступало начинателем большинства нововведений, направленных на соблюдение первоочередных религиозных нужд военнослужащих, что объясняется прежде всего закрытым характером и полной подчиненностью жизнедеятельностью солдат и офицеров военному распорядку. Военно-политический аспект данного вопроса был обусловлен частыми войнами Российской империи с мусульманскими государствами. Религиозный вопрос объективно считался важнейшим фактором адаптации в русской военной среде и формирования лояльного духа. Исламский ритуал, пусть в усеченном виде по сравнению с христианским, занял свою нишу в войсковых формированиях. Так произошло благодаря важной роли православной церкви и ее постулатов во внутренней жизни войсковых частей, непризнанию в государстве атеизма и объявленного верховной властью принципа «веротерпимости» в государстве. Если на гражданской службе удовлетворение религиозных потребностей государство считало частным делом неправославных служащих, то в армии военное ведомство отвечало и за досуг, и за воспитание нижних чинов. В идеологическом плане православие обеспечивало стержень стабильности Российской империи для христиан. Для мусульман именно ислам и его обряды, по своей сути не привязанные к конкретному политическому режиму, выполняли аналогичную функцию.
Внутренний распорядок государственных учреждений превращал служащих из мусульман во внецерковных, внеобрядовых правоверных, кроме воскресенья, дней царских и христианских праздников и годового отпуска. В гражданских учреждениях игнорировались мусульманские праздники с правом дня отдыха. В тех редких заведениях, где это дозволялось в виде исключения (в силу предназначенности учреждений для мусульман), свято соблюдался приоритет религиозных прав православных служащих. Наглядным примером такого подхода стало расписание учебного года татарских учительских школ, воспитанники которых отдыхали в дни и православных, и мусульманских религиозных праздников.
Принятием присяги накануне назначения на должность по канонам исповедуемой религии государство получало карт-бланш для контроля и применения репрессивных мер в случае выявления правонарушений. В предоставлении мусульманам возможности отдыха в дни исламских праздников существовал дифференциальный подход. Наиболее благоприятно обстояло дело в военном ведомстве, курировавшем опору самодержавия – армию, где мусульмане, несшие все тяготы службы и идущие на смерть во имя царя и Отечества, отдыхали в дни годовых исламских праздников.
Если становление исламского ритуала в армии и тюрьме состоялось в предреформенный период, то в учреждениях гражданского ведомства внутренней России некоторые позитивные перемены произошли в пореформенное время, несмотря на отсутствие системного подхода в их осуществлении.
Учет религиозных нужд мусульманских воспитанников в русских учебных заведениях внутренней России и Сибири, наметившийся в 1870 г., сводился к предоставлению возможности проводить в начальных и средних учебных заведениях на свои средства уроки мусульманского вероучения. Отсутствие четких правил и нормативов численности воспитанников для введения обучения основам религии переводило решение вопроса в плоскость частного права – во взаимоотношения между попечительским советом, директором учебного заведения и местной общиной или родителями. В случаях, когда закон не регламентировал соблюдение прав мусульман, на решение вероисповедального вопроса большое влияние оказывали микроклимат, численность мусульман, их настойчивость, гражданская позиция христианского большинства, чиновника или хозяина заведения, принимающего окончательное решение.
Расширение использования мусульманского ритуала в ряде учреждений следует расценивать как один из элементов формирующегося российского гражданского общества. Толерантность во внутренних губерниях носила двоякий характер, что для православных означало мирное сосуществование с представителями различными вероисповеданий, для мусульман – отстаивание своих прав в поликультурной среде.