Д.З. Хайретдинов,
к.и.н. (Москва)

Татарско-ордынское происхождение символики монаршего величия московских правителей

В условиях симбиоза элементов великокняжеского, а затем и царского (то есть русского), и ханского (то есть татарского, или мусульманского) правления на Руси и малочисленные татары, и составлявшие подавляющее большинство русские одинаково чувствовали себя хозяевами Московии – как во времена Золотой Орды, так и в период образовавшихся на ее месте татарских ханств. Хотя после вхождения большинства постордынских государств в состав России мусульмане утратили лидирующее положение де-факто, они сохранили многие атрибуты привилегированного статуса. Идеология и атрибуты мусульманской империи Чингизидов были полностью инкорпорированы новой государственностью, Московской Русью. В ритуально-символической области старинные лидеры мусульман – Чингизиды – оставались носителями сакральной, богоданной власти на всей территории северной Евразии. Их ритуальная власть заканчивалась на границах с Литвой и Польшей, никогда не входивших в состав Золотой Орды, но в любой точке Московского улуса (по-татарски), или княжества (по-русски), мусульмане ощущали себя «как дома» – а для тех тюркских царевичей, у которых не было своего «дома», московские правители создавали соответствующую атмосферу символического сопричастия к принятию государственных решений – пусть даже эти царевичи были пленниками.

Своеобразие евразийского положения Московского государства отразилось даже на такой детали, как церемония приема послов. Она происходила в Царских палатах в Кремле; при этом послы из христианских стран входили туда через паперть Благовещенского собора, а послы из мусульманских государств – более коротким путем, через Среднюю лестницу и Красное крыльцо. На встречах послов часто присутствовали проживавшие в Москве Чингизиды (особенно во второй половине XVI в., после пленения многих ханов и царевичей и присоединения к России большей части их владений). Так, в 1586 г. на таком приеме были «царевич крымской Мурат-Кирей, касимовский царь Мустафа-Алей, сибирский царевич Магмет-Екул, князи тюменские, черкасские, и иные служилые князи»; в 1597 г. послов встречали «царевич Араслан-Алей Кайбулин, царевич Магмет-Кул сибирский, царевич Ураз-Магмет Казатцкие орды».

Самым очевидным образом татарское влияние сказалось на формировании московской монеты, основанной по образцу монетной системы Золотой Орды. Так, в самом конце правления Дмитрия Донского (правил в 1359–1389 гг.) или в начале княжения его сына Василия (правил в 1389–1425 гг.) стали чеканиться первые московские монеты – из серебра, с изображением воина на одной стороне, и с трехстрочной надписью на татарском языке арабской вязью «Султан Тохтамыш. Да продлится», – на обороте. Подобная формула была характерна для всех ордынских монет. Несмотря на то что на рубеже XIV–XV вв. происходит отказ от имени Тохтамыша (правил в 1380–1396 гг.), подражание ордынскому стилю, включая надписи по-татарски, еще долго сохраняется на московских монетах – при Василии Дмитриевиче; всего же найдено более 500 различных русских монет с татарской легендой. Заимствованными из татарского языка в денежно-финансовой сфере являются слова «деньга», «алтын», «казна», «казначей», «полтина» и др.

Татарско-ордынское влияние на Московию проявлялось не только косвенно, но и непосредственно, путем активного физического присутствия татар-ордынцев на землях этого русского княжества. Известно, что выкупленный из казанского плена в 1446 г. московский великий князь Василий II Темный (правил в 1425–1462 гг.) привел с собой множество татарских вельмож с их войсками, наградил их землями и волостями, поставив в качестве «служилых людей»: «хан Улу-Махмет и сын его Мамутяк… с ними послали послов своих, многих князей со многими людьми, князя Сеит-Асана, Утеша, Кураиша, Дол-хозю, Айдара и иных многих». Как пишет историк Р.Г. Ланда, «в Москве тогда, по словам противников князя, всюду слышна была татарская речь». Казанские и касимовские ханы не раз бывали и беженцами, и пленниками в Московском Кремле, и почетными гостями, получая «в кормление» от великих князей уделы вблизи Москвы (Кашира, Серпухов, Хотунь, Звенигород, Юрьев).

Василий II Темный вошел в историю еще и тем, что он стал первым в русской истории великим князем, короновавшимся в Москве в 1432 г.; до этого обряд совершался во Владимире. Разумеется, столь значимый обряд не мог обойтись без участия высокопоставленных представителей Чингизидов: великий князь «всенародно посажен был на трон… у золотых дверей Успенского собора послом ордынского царя Магомета царевичем Уланом» (под «царем Магометом» имеется в виду хан Улуг-Мухаммед, правивший в Сарае в 1412–1436 гг. и основавший через два года независимое Казанское ханство).

Чрезвычайно тесно был связан с Золотой Ордой московский князь Иван Калита (правил в 1326–1340 гг.); его возвышение произошло в результате того, что он помог ханским войскам разгромить антитатарское восстание в Твери в

1327 г. Из летописи известно, что во время Тверского восстания был убит царевич Щевкал (Чолхан) двоюродный брат хана Узбека. Активная роль Калиты способствовала его поддержке со стороны хана в вопросе получения великого княжества Владимирского в 1328–1331 гг.

Специалист по истории Москвы П.В. Сытин полагал, что именно с Калитой связано появление на Царской площади в Московском Кремле Ханского двора, резиденции постоянных посольств из Сарая: «Калита в первой половине XIV в. поставил Ханский и боярские дворы». Эта же версия косвенно прочитывается из схемы Кремля, составленной И.А. Голубцовым для «Истории Москвы» (1952 год); подпись к этой схеме гласит: «Татарский двор при Иване Калите…, сер. XIV в.». Возможно, что Ханский двор возник вследствие хороших взаимоотношений Ивана Калиты с ханом Узбеком, от которого он и получил в 1331 г. ярлык на Владимирское великое княжение; помимо всего прочего, Калита был женат на сестре Узбека – царевне Кончаке.

Ордынское наследие вошло в плоть и кровь московских правителей: любые, самые незначительные детали атрибутивного статуса и символики монаршего величия московских великих князей и царей допетровской эпохи несут в себе элементы ордынских прототипов. Таковы тугры московских самодержцев (каллиграфический знак, основанный на арабско-тюркской письменности, известный как герб султанов – мамлюков Египта, падишахов Османской империи, ханов и принцев Крыма); титулатура «великий князь московский, царь казанский, астраханский и сибирский»; московский герб «ездец, поражающий дракона» (дракон – древнетюркский символ, привнесенный в Восточную Европу во время монгольского нашествия и сохранявшийся у самих татар-мусульман только в стилизованном виде в орнаментах); тюркское происхождение наименования «Кремль» («Кремль» – название татарское, значащее крепость»); см. также послания российских самодержцев

XVII в. крымским ханам и принцам, которые писались по-татарски: «Шаhаремез Маскауда, падишахына Крымызда» = «В городе Москве, месте пребывания падишаха (царя)»), и т. д. Как пишут в современных изданиях по истории Москвы, «на художественные вкусы москвичей оказывали существенное влияние изысканные изделия исламского мира, престижные дары восточных государей, такие как шапка Мономаха» (предположительно подаренная Ивану Калите ханом Узбеком). В слоях XIV в. археологи нашли под Можайском золотую пластинку, идентичную тем, из которых собрана шапка Мономаха1.

Скорее всего, Иван Калита был награжден шапкой Мономаха за все тот же разгром антиордынского восстания в Твери. Прототипом шапки Мономаха явился головной убор хана Узбека. По описаниям немецкого дипломата и путешественника С. Герберштейна, в начале XVI в. на шапке Мономаха еще был зубчатый венец, который всегда присутствует на изображениях корон властителей Хулагуидов (одна из ветвей Чингизидов, правившая в Иране) на иранских миниатюрах. Впоследствии, очевидно, шапка лишилась этого венца.

Шапка Мономаха – не единственный парадный головной убор московских правителей, заимствованный у татар; помимо нее, известна Казанская шапка XVI в. (сохранившаяся и поныне), и, по свидетельству С. Герберштейна, существовала также и Астраханская шапка (не сохранившаяся). Казанская шапка – более высокая по сравнению с шапкой Мономаха, сердцевина ее также собрана из золотых пластин (более высоких), инкрустирована драгоценными камнями и оторочена мехом. Однако шапка Мономаха больше, чем Казанская шапка, напоминает традиционный головной убор татар – такыя, или такъя (вошло в русский язык под названием «тафья» – вероятно, в связи с тем, что в письменном употреблении из арабского написания выпала одна точка над буквой «каф», которая тем самым превратилась в букву «фа»).

Как пишет востоковед Ф. Асадуллин, «вплоть до завоевания Казани… бытовало устойчивое мнение, что «государство Русское от их границ на север и запад, до города Москвы, не выключая и самой Москвы» находилось в руках исламизированной татарской элиты… Социальная престижность всего ордынского в “Татарской Московии” (так именовали иногда Московскую Русь из-за сильных позиций мурз и беков) имела едва ли не абсолютный характер»2. Так, многие термины русского языка, обозначающие характерную для того времени одежду или ткани, происходят из тюркских (а также персидского и арабского) языков, например «бархат», «кафтан», «кушак», «халат». Наглядным примером восточного влияния в этой области является распространение традиционного головного убора татар – тюбетейки (тафьи), ставшее к середине XVI в. среди москвичей массовым; при этом никто, кроме церкви, не считал, что «чюже есть православным таковая носити», не расценивали новую моду как влияние «поганских обычаев» (процитированное в кавычках – определения Стоглава, церковно-земского собора 1551 г.). Один из конфликтов митрополита Филиппа с царем Иваном Грозным возник из-за того, что какой-то опричник вошел в церковь в тюбетейке. Несмотря на противодействие церкви, мода распространялась все сильнее: к концу века все бояре под меховыми шапками носили тюбетейки. Тафья царевича Дмитрия Ивановича и сегодня доступна для обозрения в Благовещенском соборе Кремля.


1 Федоров-Давыдов Г.А. Монеты Московской Руси. М., 1981. – С. 26, 27, 49, 50, 55, 67.

2 Татищев В.Н. История российская. Т. V. М., 1996. – С. 261.