Татарские детские дома в Петрограде-Ленинграде 1920-х годов

А. Н. Тагирджанова

В годы революции и гражданской войны из голодного Петрограда бежали все кто мог, резко изменился этнический состав населения Петрограда и его численность.

Количество горожан сократилось на 2/3, самыми крупными группами представителей нерусского населения стали тогда поляки и евреи (по 25 тыс. человек), затем эстонцы и латыши – примерно по 15 тысяч. Немцы из-за начавшихся еще в период Первой мировой войны антигерманских настроений с 1914 года начали покидать город, в результате их численность сократилась почти на 40 тысяч человек и составила 11,2 тысячи.

Со второй половины 1921 года население Петрограда пополнилось беженцами из голодающих губерний Поволжья – татарами и башкирами.

Летом 1922 года в Петрограде числилось 36 тысяч мусульман, из них 28 тысяч беженцев.

Из отчета татарской секции Комиссариата национальных меньшинств:

«...конец 1921 года и начало 1922 года татарская секция комнацменьшинств была занята распределением эвакуированных детей из голодающих губерний по детским домам и организацией для них ряда новых татарских детских домов. Из Татреспублики прибыли три школьных детских дома в организованном порядке и также масса детей в неорганизованном порядке... Воспитательную работу стали вести только тогда, когда было организованно 13 детских домов и размещено 1000 детей» [1].

Далее в отчете говорилось, о детях, доставленных из сельских районов, которые были больны и ослаблены, о нехватке учителей-воспитателей, на отчетный момент в детских домах работали 23 человека из татар и 58 русских, дети же не были вообще знакомы с русским языком.

Детские дома находились в одинаковых условиях, их внутренний распорядок не отличался, поэтому на примере нескольких можно проследить общую картину тех дней.

«...Сразу же устроили праздник елки... мы старались создать семейную обстановку, – пишет в докладе зав. тат. детдомом А. Легкова (Казачий пер., 9). – Сначала занятия велись только на родном языке, география и естествознание преподаются в виде бесед. Занятия до обеда, после обеда прогулка и занятия гимнастикой. В доступной форме ведутся беседы на политические темы. Два раза в неделю детей навещает доктор, ежедневно медсестра» [2].

1 октября 1921 г. на Морской ул. (точный адрес не указан) был открыт детский дом, находившийся в ведении помгола Балтфлота, затем этот татарский детский дом для девочек был переведен в две квартиры на наб. Рошаля, 10 (ныне опять Адмиралтейская наб.).

Из доклада заведующей этим детским домом становится известным о дополнительном питании в американской столовой и о том, что дети все-таки поправляются.

«С 1 января 1923 г. шефство над домом приняло Петроградское таможенное управление, шефы заплатили за квартиру, электричество, дали возможность провести рождественский праздник, снабжают питанием и каменным углем. Питание – наиболее слабое и наиболее уязвимое место жизни детского дома. Питание малодостаточное и очень однообразное, наблюдается стоматит и заболевание цингой...» [3]

Школа-интернат имени Петроградского курсанта была организована в 1921 г. для детей курсантов и военнослужащих и сирот из Поволжья, 300 детей пользовались шефской помощью от комиссии по борьбе с последствиями голода при управлении военно-учебных заведений ПВО. Этот детский дом выезжал летом в Детское Село (так было переименовано Царское Село, после того как его сделали местом отдыха детей) и поменял несколько раз городские адреса, переезжая с Литейного проспекта, 9, на Фурштадскую ул., 52 и 60 и Магазейную ул., на 14-ю линию Васильевского острова, 25–27 [4]. Интересно отметить, что в этом здании еще в 1860 г. находился приют для женщин римско-католического вероисповедания.

В Петрограде татарских детей разместили в освободившихся больших квартирах по адресам: Большая Пушкарская ул., 46; Каменноостровский пр., 1/3; Большая Монетная ул., 14; Моховая ул., 18; Благовещенская ул., 11 (Старая Деревня); Казанская ул., 47; ул. Литераторов, 13.

На лето детей вывозили на дачи на станцию Разлив, в Детское Село (угол Бульварной и Оранжерейной ул., 53), в Петергоф (Красноармейский пр., 3, 5), в Дудергоф, Сестрорецк, постоянно дачи за детскими домами тогда не закреплялись.

В детские дома пришли работать самоотверженные люди, среди педагогов и обслуживающего персонала были представители разных национальностей, в документах встречаются не только русские и татарские фамилии, а также финские, польские, еврейские. Постепенно наладились и быт, и учеба, и воспитание детей.

Детский дом в Казачьем переулке размещался в помещении бывшего лазарета, под некоторые детские дома были выделены квартиры на разных этажах, дети пользовались общей с остальными жильцами лестницей.

Татдетдому на Моховой ул., 18 в 1922 г. было присвоено имя Погранбригады бывшего 127-го отдела Карельской трудовой коммуны стрелковой бригады, т. к. эта бригада согласно заключенному договору должна была обеспечивать детдом продуктами (по нормам не ниже установленных), поддерживать в порядке помещения и инвентарь, потом детский дом стал носить имя войск ГПУ. 150 детей разместили в трех квартирах первого этажа, для них не хватало 30 кроватей, в отсутствие учителей татарского языка применяли показной способ обучения. Сотрудники просили дополнить детский дом девочками 8–13 лет, так как для них имелась одежда [5].

Пальто для детей перешивали из шинелей, сами шили обувь, в лазаретах стирали бинты, случались побеги детей с кражами, этим отличались бывшие беспризорники, поступавшие из распределителей, поэтому детский дом в Старой Деревне стал домом для трудных и особо запущенных татарских детей.

Воспитатели из татар одновременно были и учителями не только татарского языка и литературы, они преподавали историю, мусульманское пение, обществоведение, математику и физику, природоведение и географию, естествознание. Все они имели специальное образование, окончив татарские учительские семинарии, медресе или гимназии, некоторые продолжали обучение в педагогическом институте. Занятия проходили на русском и татарском языках, а вся общественная (пионерская) работа велась по-русски.

Во всех детских домах работали разнообразные кружки, а 12 воспитанников детского дома в Казачьем пер., 9 в 1922 г. по собственному желанию посещали музыкальную школу на Лермонтовском проспекте [6].

Воспитатели-учителя часто менялись, так как не был продуман механизм отпусков, можно предположить, что этому способствовали и частые переезды детских домов, для которых подыскивались лучшие помещения.

Например, перед тем как подать заявление об увольнении, одна из воспитательниц просила предоставить ей отпуск, т. к. три года работала без замены.

Из заявления об увольнении воспитательницы дошкольного детского дома на Казанской ул., 47, Зайнаб Януфяевой, студентки пединститута: «...я не в состоянии нести возложенные на меня обязанности воспитательницы и считаю преступлением оставаться при детях» [7].

Из заявления завуча детского дома на ул. Литераторов, 13: «...прошу нацмен освободить меня от должности зав. по уч. части ввиду болезненного состояния, развивающейся сильной неврастении. Врачом настоятельно требуется уменьшение числа часов работы и спокойная обстановка...» [8]

Со временем этот вопрос был решен и воспитатели стали на две недели получать отпуска в дома отдыха, но в получении дополнительного отпуска при наличии медицинского удостоверения могли отказать с резолюцией «уволить, если не явится своевременно» [9].

Дошкольный татарский детский дом организовали в апреле 1922 г., в нем находились дети от 3 до 8 лет.

Из доклада заведующей этим детским домом в январе 1923 г.

«Норма продуктов на одного ребенка состояла из: 400 г хлеба, 130 г муки, 16 г соли, 200 г крупы, 25 г сахарного песка, 400 г картофеля, 50 г селедок, иногда давалось сгущенное молоко. Конечно, эта норма выдавалась не полностью, но все же дети быстро поправлялись, были вполне сыты» [10]. (В документах вес дан в фунтах и золотниках, для удобства переведен в граммы. – А. Т.)

Уже с 1923 г. детей стали забирать родители или родственники.

Из распоряжения по дошкольному детскому дому на Казанской ул. 47: «...выдать девочку Фатиму Шамсетдинову без одежды...» [11] Что ж, одежда была казненной и ее не хватало, а за дочкой пришел отец, а вот девочки Валиева Накия и Гафиатуллина Хаджия-бану не захотели уходить из школы-интерната им. Петроградского курсанта, и руководство приняло решение не выдавать их родителям [12].

«Печальное событие – кончина Владимира Ильича Ленина – явилось и является неисчерпаемой темой для бесед с детьми, – писали в отчете о педагогической работе в дошкольном детском саду. – ...в общей рабочей комнате устраивается уголок “Дяди Ленина”: траурный портрет, выписки из его речей и сочинений, имеющих отношение к детям, а также к голодному периоду Поволжья» [13]. Дети плакали, они привыкли к образу этого человека и любили его. Прошло чуть более двух недель после праздника «Новый год», в котором они все принимали участие.

Воспитатели писали в сценарии: «Каждое время года имеет свой выход с танцами, дети поют песни на татарском языке о зиме. В заключение Новый год предлагает детям спеть любимую песню. Поют “Интернационал”, после чего Новый год раздает всем подарки» [14].

Время было тяжелое, а подарки для маленьких татарских детей, вывезенных из деревень и не праздновавших Новый год у себя дома, сделали.

Кормили детей в 1924 году по современным нормам тоже очень плохо, а для того времени это 4-разовое питание было достижением:

– завтрак состоял из хлеба с маслом и чаю с сахаром,

– обед из двух блюд (суп и каша с хлебом),

– вечерний чай с хлебом,

– ужин – горох или каша с хлебом.

У абсолютного большинства в семьях было хуже, поэтому ленинградские вдовы, вдовцы или родственники брали детей погостить и не торопились забирать насовсем.

Архивные документы передают атмосферу любви, внимания и заботы о детях, которые впитывали в себя царившие тогда идеи всеобщего равенства, братства, интернационализма.

Интересно отметить, что заседания педсоветов в детских домах для школьников проходили в присутствии представителей от детей, которые имели право голоса, с ними решались текущие дела и планировалась дальнейшая работа.

Администрация детского дома на ул. Скороходова (бывшей Большой Монетной), 14 предлагала такую организацию самоуправления: «Каждая из старших девочек берет из младших мальчиков одного в братья, следит за его поведением» [15].

Дети под руководством воспитателей издавали общую газету, объединявшую все татарские детские дома. (ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1550. Л. 5).

Праздники для детей и силами детей устраивались разные, например, в 1924 г. в детском доме на Каменноостровском пр., 1/3 праздновали 10-летие со дня начала Империалистической войны [16].

17 апреля этого года в помещении татдетдома на ул. Красных зорь, 1/3 состоялось «Утро воспоминаний писателя Тукаева», дети читали стихи, рассказывали его биографию, слушали рефераты, говорили о значении поэзии Тукаева [17].

Вечер очень популярного в те годы поэта Демьяна Бедного («Демьян Бедный – мужик вредный») провели в детском доме на аллее Лесина, 29 [18].

В первых числах сентября в городе проводился Международный день молодежи, и все детские дома принимали активное участие в манифестациях.

16 сентября отмечали праздник урожая: тема основного доклада – «Урожай и голод»: причины неурожая, влияние голода на скотоводство и земледелие. Разучивались стихи «Несжатая полоса», «Колосья», «Урожай» [19]. Однако попытка привить новый праздник урожая, видимо, не пользовалась успехом, поэтому уже через два года на общегородском уровне в Юсуповском саду при активном участии воспитанников татарских детских домов стали отмечать, организованный Госрабтатклубом «Татарский народный чисто бытовой праздник Сабантуй» – праздник окончания весенних полевых и посевных работ был любим и детьми и взрослыми [20].

Разучивали песни «Смело, товарищи, в ногу», «Вы жертвою пали...», «Красное знамя», «Варшавянка», «Интернационал», «Прощальный напев Ленину», «Молодая гвардия», а также детские [21].

Отмечали с детьми Новый год, годовщину смерти Ленина, события 1905 года, День Февральской революции, годовщину Красной армии, День работницы 8 Марта, День Парижской коммуны, 1 Мая, антирелигиозные татарские праздники – комсомольские Курбан и Рамазан байрамы.

В детском доме на Моховой устроили Октябрины по случаю рождения ребенка в семье зав. детским домом т. Каримова [22].

Праздники обычно начинались докладом, далее следовали декламации на татарском языке, пьесы собственного сочинения, соответствующие моменту, гимнастические упражнения – пирамиды, игры-танцы, заканчивались мероприятия пением «Интернационала».

В 1924 г. состоялось массовое празднование Дня Октябрьской революции, в документах он назван «общенацменовский праздник».

5 ноября во время учебы был устроен митинг, а вечером собрались на Большой Монетной ул., 14 для общего праздника. На следующий день дети посетили выставку в клубе просвещения, 7 ноября они отправились на манифестацию, а потом посетили братские могилы на Выборгской стороне [23]. В парке Лесотехнической академии похоронены красногвардейцы, погибшие в октябре 1917 г. в боях с войсками Керенского под Пулковом и Красным Селом, позднее участники гражданской войны. Около 6 км прошли школьники, воспитанники детских домов от Большой Монетной ул. на Петроградской стороне, чтобы почтить память погибших за их светлое будущее.

Среди архивных документов есть пригласительные билеты на русском и татарском языках, написанные арабской графикой и украшенные рисунками, так дети приглашали на свои мероприятия членов татарского бюро Комнацмена.

10 марта 1924 г. из отделения детской опеки Татнаркомпроса попросили «для дальнейшего восстановления утраченной связи с родителями и родственниками... выслать списки на всех детей, находящихся в Петроградской губернии в детских учреждениях и у частных лиц» [24].

В 1925 г. состоялся массовый отъезд детей на родину.

В смету на реэвакуацию были включены: оплата трамвая до вокзала, железнодорожный билет, билет на пароход, проезд до деревни; детей снабдили продуктами в дорогу и выдали новое обмундирование (нижнее белье, платье, чулки, ботинки, пальто, панамки – для девочек и соответственно рубашки, брюки, носки и т. д. мальчиков) [25].

Для отправки домой достаточно было письма от родителей или родственников с удостоверением сельсовета и заявления самого воспитанника.

Братья Мухлисовы, получившие письмо от матери, обращались с просьбой отправить их немедленно домой, чтобы они могли успеть к началу полевых работ, для проезда просили «одежду, обувь, деньги и литер (до Казани, от Казани пароходом и 95 верст лошадьми) [26].

Мария Густавовна Анвельт, курировавшая работу детских домов, тоже получала письма от родственников детей:

«Многоуважаемая тов. Анвельт!

Сим прошу вас отпустить моих племянников Амину и Гамину Гисматуллиных, живущих во вверенном Вам интернате домой ко мне. Я думаю, что они в дальнейшем могут жить при сестре своей в Москве. Выражаю Вам коммунистическую благодарность за оказанную помощь...»

Далее адрес, по которому будут проживать дети, и подпись [27].

А вот заявление, написанное детской рукой:

«Заведующему 33-им тат. школой детским домом

от воспитанницы Сабитовой Магиры

Заявление

Я приехала в Ленинград во время голода и разрухи в 1921 г. из города Казани. Ничего не знала, я была темная, в рваном. Никогда не забыть мне те минуты, те дни, когда многих детей собирали с улиц в детские дома и отправляли в те города, где урожай и хорошо поставлено учение. Мы приехали, нас одели, обули, открыли для нас школы. И мы начали учиться. В первые годы про нас говорили, что из нас никакого толку не будет, хороших людей не выйдет. Теперь они видят другую картину. В 1925 г. я окончила 1 ступень (т. е. 5 классов), у меня есть надежда и стремление учиться дальше, а потому прошу Вас отправить меня на свою родину в Казань и дать командировку в педтехникум. Там я буду продолжать учение и постараюсь, чтобы из меня вышел полезный работник для советской власти и заветы Ильича постараюсь провести в жизнь среди татарского населения. Сабитова Магира, 14 лет, пионерка 47 отряда им. Красного флота».

Магира тоже получила письмо от своего родственника, который писал, что живут они тоже по-новому, чтобы она скорее возвращалась, что если бы был бог, он помог бы погибшим от голода детям, что они в Казани поют песню с припевом:

«...Господу богу не молимся,

бога в республике нет,

С ним пролетарии борются,

чтобы не правил кадет...» [28]

Всего восемь лет назад Россия была монархией и о массовом атеизме речи не было.

Татарские детские дома после отъезда части воспитанников реорганизовывались, сливались, переезжали в другие более удобные помещения, номера детских домов и школ при них постоянно менялись.

Дети-сироты оставались в Ленинграде до окончания срока обучения в школах при детских домах, в которых учились вместе с ними и проживавшие по соседству татарские дети.

Например, на уроках литературы в школе-интернате им. Ленинградского курсанта разбирались темы:

Чем отличается турецкая литература от татарской?

Почему изучали арабский язык и арабскую письменность?

Знакомство с татарской литературой периода феодализма и конца XIX – начала XX веков.

В этом интернате в 1925 г. обучались 179 татарских детей и 76 – русских, среди них были члены РКСМ, кандидаты в комсомол, пионеры и октябрята [29].

Дети сами стирали свое нижнее белье, для этого в прачечной отводились для них отдельные дни, а чердак для сушки белья был поделен на половины мальчиков и девочек [30].

Они привлекались для работы в помощь на кухне (чистили картофель), помогали уборщицам делать уборку [31].

Мальчикам доверялась работа дворника: подвоз продуктов, чистка снега и мусора, рубка и колка дров, топка печей [32].

Эти дети получали необходимые навыки и были готовы к самостоятельной жизни, они помогали обслуживающему персоналу, знали, что такое работа трубочиста, пекаря.

А «ввиду скорой реэвакуации детей в Татарию и Башкирию, где хозяйство базируется главным образом на полеводстве и животноводстве» [33], в план работы интерната-школы включили обучение на опытно-показательных участках Ленинградского сельхозинститута в Детском Селе, куда вывозили воспитанников на дачу.

Более того, для детей были введены уроки краеведения, на которых они знакомились с природными, климатическими особенностями родных мест, «изучали культурные, хозяйственные и экономические достижения и особенности АТССР и АБССР», отмечали годовщины образования автономных республик [34].

Работали дети и в городе в своем животноводческом кружке, ухаживали за курами, причем часть яиц детский дом продавал, и за свиньями, так как 14-я линия Васильевского острова тогда была городской окраиной. Руководительнице приходилось проводить с детьми большую работу и длительные беседы о предрассудках, т. к. некоторые (видимо, татарские дети) категорически отказывались от такой работы [35].

Летом воспитанники всех детских домов работали на огороде, выращивали овощи: капусту, огурцы, морковь и свеклу, а школой-интернатом было выкормлено 19 свиней, 15 из которых продали, а на полученные деньги купили 4 швейные машинки [36].

Мастерские интерната просили содействия у татбюро для сообщения другим учреждениям, что они могут принимать заказы на выполнение сапожных, столярных, переплетных и швейных работ. В швейных мастерских дети занимались и ремонтом одежды, штопкой [37].

Детей не только водили на экскурсии в Эрмитаж, Русский музей, Этнографический музей, Музей революции, Зоологический музей, Ботанический сад, но и на заводы, в гараж, трамвайный парк.

Силами детдомовцев устраивались спектакли-концерты для рабочих и красноармейцев-татар, именно этим детям была уготована роль проводников в жизнь новых идей, прежде всего антирелигиозных, и они с юношеским максимализмом несли эти идеи, они действительно стали людьми нового времени.

Они видели заботу и внимание к себе, для них лозунги того времени «Все лучшее детям!», «Наше будущее – дети!» не были пустыми словами, они верили, что светлое будущее, о котором писали Н. И. Бухарин и Е. А. Преображенский в «Азбуке коммунизма», не за горами.

Выпускники детских домов, сироты, получали направления для дальнейшего обучения на рабфак, военно-морские училища, курсы сестер милосердия, в татарские техникумы или определялись на работу по найму [38].

Ленинградское татбюро совнацмена информировало вышестоящие организации Москвы и Казани о выпускниках, желающих продолжать учебу, и просило о выделении для них мест в Нижегородском татпедтехникуме, Самарском и Саратовском педтехникуме и Красноуфимском сельхозтехникуме на татарском отделении [39].

Конечно, не все зависело от деятельности ленинградского совнацмена, но выпускники знали, что всем, что имеют, они обязаны советской власти.

На заседании татбюро в 1927 г. говорили о том, что «2-летний опыт выпуска детей показал, что прием воспитанников в татаро-башкирские техникумы вне Ленгубернии сопряжено с большими огорчениями и страданиями детей на месте. Ссылаясь на существующее законодательство, на местах их отказываются принимать и платить стипендию или предлагают Ленгубоно содержать своих воспитанников, что приводит совнацмен к заключению держать курс на устройство их в общих учебных заведениях Ленинграда с усилением занятий русским языком» [40].

В 1927 г. оставшиеся три татарских детских дома находились на Каменном острове (острове Трудящихся) по адресам: 1-я Березовая аллея, 5 (104 восп.);

1-я Березовая аллея, 11 (63 восп.);

аллея Лесина, 29 (73 мальчика) [41].

Работой с детьми руководил объединенный совет детских домов, а шефскую помощь получали от завода «Знамя труда».

Каменный остров, ближайший пригород, со второй четверти XIX века был местом летнего отдыха состоятельных горожан. В 1920 г. остров был переименован и стал называться островом Трудящихся, так как находившиеся дачи постепенно передавались под дома отдыха и санатории.

Дети работали в своем саду и огороде, а также госсельхозпитомнике на Крестовском острове [42], соседнем острове в дельте Невы. Этим детским домам не нужно было выезжать на дачу, воспитанники жили круглый год в условиях санатория.

В 1927 г. в татбюро с коллективными просьбами начали обращаться родители о введении в трудовых школах для татарских детей уроков родного языка, т. к. с ликвидацией татарских детских домов закрывались и школы при них. Дело осложнялось отсутствием в городе компактного татарского района и татарских авторов для создания национальных учебников, однако со временем такие классы появились [43].

Интересно отметить, что своеобразная традиция преемственности сохраняется: два детских сада до сих пор существуют по адресам бывших татарских детских домов (Каменноостровский, 1/3 и 1-я Березовая аллея, 5), а третий детский сад на ул. Рубинштейна, 12 находится в помещении, некогда занимаемом татарским рабочим клубом им. тов. Вахитова, в котором частыми гостями были воспитанники детских домов. На 14-й линии, 27 также звучат детские голоса – там сейчас находится детский реабилитационный центр Василеостровского района, а Детско-юношеский центр технического творчества и досуга Приморского района города тоже был создан на базе татарского детского дома.


 

[1]       ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1141. Л. 2.

[2]       ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1146. Л. 29–31.

[3]       ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1257. Л. 8.

[4]       ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д.1261. Л. 3, 271, 274.

[5]       ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1144. Л. 1, 3.

[6]       ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1146. Л. 28.

[7]       ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1257.

[8]       ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1149. Л. 24.

[9]       ЦГА СПб. Ф. 2552. О.1. Д. 2123. Л. 57.

[10]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1256. Л. 22.

[11]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1557. Л. 25.

[12]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1261. Л. 69.

[13]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1557. Л. 22.

[14]      ЦГА СПб. Там же. Л. 1.

[15]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1559. Л. 47.

[16]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1559. Л. 25 об.

[17]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1562. Л. 73.

[18]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2123. Л. 4.

[19]      ЦГА СПб. Там же.

[20]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2576. Л. 31.

[21]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1562. Л. 85.

[22]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2121. Л. 41.

[23]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1251. Л. 11.

[24]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1251. Л. 48.

[25]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 2. Д. 1189. Л. 98, 115.

[26]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2125. Л. 179.

[27]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1562. Л. 142.

[28]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 2. Д. 1189. Л. 98, 115, 136, 142.

[29]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2125. Л. 79.

[30]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2125. Л. 76.

[31]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1555. Л. 310.

[32]      ЦГА СПб. Оп. 1. Д. 1560. Л. 59.

[33]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2126. Л. 67.

[34]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2576. Л. 31.

[35]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2125. Л. 58.

[36]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 1555. Л. 247.

[37]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2125. Л. 17.

[38]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2126. Л. 13 об., 67, 78, 87.

[39]      ЦГА СПб, Ф. 2552. Оп. 2. Д. 1496.

[40]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2576. Л. 13 об.

[41]      ЦГА СПб. Там же. Л. 15.

[42]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2576. Л. 3 об.

[43]      ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2576. Л. 3, 13 об., 15, 12, 78.