Краткая статистика дипломатических миссий в русско-турецких взаимоотношениях XVI—XVII вв.
С. Ф. Фаизов
Переписка московского и стамбульского дворов имела ту протокольную специфику, что с османской стороны в переписке с царем участвовал не только глава государства, но и визирь. В 1640–1656 гг. с царем переписывался также переводчик Диван-и Хумаюн (высшего совещательного органа империи)[1] Зульфикар-ага – явление уникальное в истории мировой дипломатии, но оно, будучи парадоксальным, в необычной форме лишь обнажает глубоко имманентное свойство русско-турецких отношений XVII столетия и более раннего времени – их протокольную и процедурную непаритетность. Приблизительно такая же непаритетность наблюдается во взаимоотношениях Руси–России с Крымом (ведение переписки на татарском языке, корреспондентом великого князя и царя выступает не только хан, но и второе и третье лица во властной иерархии юрта, неравноценные формы обращения и приветствия и пр.). В Стамбул из Москвы писали по-русски, но лингвистическая паритетность сопровождалась асимметрией канцелярского и процедурного протоколов, неравенством чина и статуса представителей (с российской стороны в Стамбул отправляли в послах и посланниках стольников, дьяков и дворян[2], с турецкой – в ранге послов и посланников отправляли официальных лиц в чине аги из чаушей или чаще чауша. По уровню оказываемого предпочтения каждая из сторон располагала другую в четко обозначенной нише. Россия видела Османскую империю в той же нише, какую в лестнице ее предпочтений занимала Дания. Османский двор видел Россию на той ступени, которую занимали Молдавия, Валахия, с 1652 г. – Украина, то есть зависимые от нее государства. Среди турецких представителей в течение всего XVII в. не было ни одного паши (трехбунчужный паша по своему иерархическому положению приблизительно был равен полковнику из дворян). Статус аги находился в большой зависимости от его должности внутри широчайшего спектра должностных назначений, но уступал статусу паши[3]. Чауши (судебные дознаватели) внутри империи, помимо профильных обязанностей, исполняли функцию гонцов. Один и тот же чауш мог исполнять обязанности пристава русского посольства в Стамбуле и выехать затем в Москву в ранге посланника[4]. Неравенство в чинах дипломатических представителей в некоторых случаях дополнялось неравенством статуса самой миссии (когда в ответ на российское посольство в Стамбул из Стамбула отправляли вызывающе непаритетную по своим полномочиям и составу представителей миссию или попросту имитировали миссию, как это было с Мустафой-чаушем в 1649 г.).
В течение XVII в. из Турции в Россию прибыло 11 посольств во главе с послами и посланниками (не считая трех миссий Фомы Кантакузина[5]) и три гонца (греки) от первых лиц империи (всего 14 миссий, с поездками Фомы – 17), из России в Турцию – 16 посольств во главе с послами и посланниками и 15 миссий гонцов от царя (всего 31 миссия)[6]. Турецкая сторона неоднократно высылала также нарочных (греков), привозивших письма царю от Зульфикара-аги и (в одном случае) от Фомы Кантакузина. Вторая специфическая традиция сообщения с Москвой у османов заключалась в том, что правом отправления гонцов к царю, помимо первых лиц государства, обладали паши (беки и беглербеки) пограничных с Россией провинций и крепостей империи. В России же право отправления дипломатических представителей любого ранга принадлежало только царю (исключение из этого правила было сделано для Б. Хмельницкого в 1654 г.), и все они отправлялись из Москвы.
Полномочия гонцов от первых лиц государств различались: турецкие не имели права вести переговоры с официальными лицами в Москве (они были именно гонцами, курьерами), большинство русских гонцов имело право обсуждать вопросы двухсторонних отношений и соответственно многие из них имели гораздо более высокий социальный статус, нежели их турецкие коллеги (жилец, стрелецкий голова, переводчики). Миссии лиц с указанным статусом не номинировались русской стороной, их дипломатический ранг не указывался. Подразумеваемое номинирование (в качестве гонца) позволяло Посольскому приказу в первой пол. XVII в. придерживаться приблизительного паритета с Баб-и Али по показателю уровня миссий, хотя и здесь приказ уступал Баб-и Али: визиты русских гонцов имели своими протокольными оппозициями визиты нарочных-греков (в силу исключительной редкости миссий стамбульских гонцов).
Во второй половине XVII в. неноминирование гонцов Посольским приказом уже не обеспечивало приблизительного формального паритета в миссиях этого уровня из-за полного прекращения посылки гонцов из Стамбула и схождения на нет миссий нарочных. Приближавшиеся по своим полномочиям к посланникам стрелецкий голова Василий Тяпкин (1664, 1666), толмач Василий Даудов (1668) и жилец Афанасий Поросуков (1669) выезжали в Стамбул без дипломатического ранга только в силу избытка односторонних номинированных миссий русских послов и посланников и стремления Посольского приказа хоть как-то компенсировать асимметричность представительских связей с застывшим в своем величии соседом[7]. С турецкой стороны лица с социальным статусом, равным русскому жильцу, стрелецкому голове или переводчику, приезжали в Россию в качестве послов и посланников.
Обмен посольствами строился не по встречному принципу (как с Крымским юртом, когда ежегодными посольствами обменивались на границе и что предлагал еще Василий III), а ответному (когда посольская миссия одной стороны отвечала визиту посольства другой стороны). Наиболее интенсивно две страны обменивались посольствами в 1622–1649 гг. После 1649 г. обмен прекратился. Миссии толмача Д. Конанова 1660 г., стряпчего В. Тяпкина 1666 г.[8], стольника А. Нестерова и дьяка И. Вахромеева 1667 г.[9], толмача В. Даудова 1668 г.[10], жильца А. Поросукова и подьячего Г. Долгово 1669 г.[11], толмача В. Даудова и Н. Венюкова 1672 г.[12], стольника А. Поросукова и подьячего Старкова 1677 г., дворянина В. Даудова и подьячего Ф. Агаркова 1678 г., окольничего И. Чирикова (умершего в дороге) и дьяка П. Возницына 1681 г., думного советника Е. Украинцева и дьяка И. Чередьева (умершего в дороге) 1699 г. (1700 г.)[13] остались без ответа (10 миссий). То есть в течение всей второй половины XVII в. из Турции в Россию не было ни одного посольства и ни одного гонца[14]. Послания падишахов и везирей начиная с визита В. Тяпкина пересылались в Москву с российскими представителями. Всего в течение столетия остались без ответа 15 миссий из России. Пять таких миссий приходятся на первую половину столетия, а в 1650–1700 гг., как видим, в Баб-и Али демонстрирует тотальное игнорирование принципа взаимности обменов.
В предшествующем XVI в. соотношение между визитами в ту и другую стороны было еще более диспропорциональным: на 14 посольских и иных дипломатических миссий русской стороны приходится шесть миссий от османского двора (с учетом приезда Камала и трех миссий мангупского князя Искандера, из которых последняя была подчеркнуто торговой). Инициатива всех контактов дипломатического характера принадлежала русской стороне. После того как в 1497 г. «сам султан Баязет, перед которым трепетала Европа, услышал высокомерные речи московита» (К. Маркс), прошло 15 лет, прежде чем в 1513 г. великий князь Василий III добился от османского двора возобновления отношений, но прибывший из Стамбула посол Камал не имел с собой послания от султана. Примечательно, что в семнадцатом столетии возобновление отношений произошло приблизительно после такого же перерыва и в том же году (посольство 1613 г.)[15]. Самый большой разрыв в обмене миссиями (более 30 лет, между княжением Василия III и серединой царствования Ивана IV, когда официальные послания пересылались через турецких торговых людей) получил отражение в мистифицированном «Послании турьского царя Салтана к царю и великому князю Ивану Васильевичу, Всеа Руси самодержцу», созданном век спустя после события служащими Посольского приказа[16]. Послание свидетельствует, что в первой половине XVII в. российская элита продолжала переживать по поводу всеобъемлющего протокольного неравенства между двумя странами.
[1] М. З. Пакалин в своем справочнике указывает, что в иерархии чиновников Баб-и Али Divani Hьmayun tercьmanэ находился на следующей ступени после рейсулькуттаба, заведущего канцелярией и непосредственного куратора дипломатии империи (Pakalin M. Z. Osmanlэ tarih deyimleri ve terimleri sцzlьрь / M. Z. Pakalin. – I. Эstanbul, 1951. S. 466).
[2] По чинам отправляемых послов Османская империя в середине XVII в. и ранее была приравнена Посольским приказом к Дании, на что указывал Гр. Котошихин. А в Данию посылались «стольники и дворяне тех родов, которые бывают в думном дворянстве и в окольничестве; и с ними товарыщи, дворяне ж и дьяки». Священная Римская империя почиталась московским двором чуть ниже: «А посылаются к цесарю посланники роду среднего, которые бывают в думных дворянах и в окольничих; а с ним товарыщ, дьяк» (Григорий Котошихин. О Московском государстве в середине XVII столетия // Русское историческое повествование XVI–XVII веков. – М, 1984. С. 198–199). Османский двор, на наш взгляд, по основным параметрам канцелярского и процедурного протоколов отводил России ту же иерархическую нишу, которую занимали Валахия и Молдавия. Помимо отправления послов и посланников в чине чауша, высылки царю кафтанов, игнорирования принципа паритетности посольских даров, отсутствия орнаментов в посланиях и дискретном игнорировании собственной инскрипции султаном, здесь очень важную аппрезентационную роль играла ключевая формула обращения (интитуляции) османского двора в их посланиях к царям, полностью совпадавшая с обращением к воеводам Валахии и Молдавии (см. раздел «Переводы писем Зульфикара-аги на русский язык…»). Непременное размещение посольств из России на несколько первых дней их пребывания в Стамбуле на молдавском подворье должно расцениваться, на наш взгляд, в связке с упоминаемыми нормами канцелярского протокола и всеми другими признаками адресуемой России субординации.
[3] Например, отправленный в Москву «большой посол» Ахмет-ага был «большим чеушем», одним из старших чаушей, в Стамбуле (РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. 1624. Д. 1. Л. 3).
[4] Например, посол Ахмет-чеуш (1624) перед поездкой в Москву был приставом посольства И. Кондырева и Т. Боромосова (РГАДА. Ф. 89. Оп. 1.1624. Д. 1. Л. 6).
[5] Фома (также Тома) Кантакузин не получал дипломатического ранга от османского правительства на время поездок и не имел постоянного ранга; соответственно его миссии остались не номинированными. Всего он совершил пять отмеченных Посольским приказом поездок в Россию. Из них первая не была самостоятельной, Фома сопровождал официального представителя Баб-и Али; последняя поездка, когда он погиб, была, видимо, предпринята без ведома первых лиц империи. Посольский приказ знал об отсутствии посольской или посланнической аккредитации Фомы, но подыгрывал ему и в протокольном отношении принимал как посланника или посла. Документация приказа эту особенность обхождения с Фомой в Москве позволяет видеть с большой явственностью. Например, в ходе визита чеуша Резвана и Фомы в 1621–1622 гг. приказ в царских указах и памятях в различные инстанции (в другие приказы, воеводам) указывал его как посланника султана, сопровождаемого чеушем, и всегда упоминал Фому ранее чеуша. Но в «образцовой речи» посла И. Кондырева, которую он должен был произнести перед султаном, приехав в Стамбул со вторым послом Т. Бормосовым, Фомой и Резваном, турецкие представители аттестовываются иначе (Фома на третьем месте, без указания дипломатического ранга кого-либо из членов миссии): «…Присылали Вы, брат Наш и доброй приятель, к Нам, великому государю, чеуша своего Резвана да копычея с верным Вашим человеком греческие веры с Фомою, а с ними прислали к нам грамоту» (Ф. 89. Оп. 1. 1622. Д. 4. Л. 1–83, 85–87).
[6] С 1601 по 1613 г. контакты не наблюдаются (при большой интенсивности сношений с зависимым от империи Крымским юртом). Приведенная выше статистика строится на перечне дел в оп. 1 ф. 89 «Сношения России с Турцией» и ознакомлении, при необходимости уточнений, с самими делами.
[7] В. Тяпкин в послании царя султану поименован «стряпчим… посланным», но после некоторого колебания: дефиниция «посланный» в черновике послания заменила ранее вписанное местоимение «его» (РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. 1666. Д. 1. Л. 45). Для толмача Даниила Конанова (1660) был придуман ранее не существовавший дипломатический ранг «гончик» (то есть малый гонец) РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. 1666. Д. 1. Л. 44.
[8] РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. 1666. Д. 1. Л. 81–82 (обхождение османской администрации с В. Тяпкиным).
[9] Там же. 1667. Д. 10. Л. 94–127, 208–212, 281–282 (ход визита в Стамбуле).
[10] Там же. 1668. Д. 2. Л. 91–93 (обещания османской администрации).
[11] Там же. 1669. Д. 1. Л. 81–82 (пожелания российской стороны, грамота царя Алексея Михайловича).
[12] Там же. Кн. 13. Л. 70 об. – 73 об. (грамота царя с предупреждением о намерении России вмешаться в турецко-польскую войну на стороне Речи Посполитой). А. Курат по поводу этой грамоты заметил, что она «не что иное, как свидетельство обращения Московского государства к наступательной политике против Турции» (Kurat A. N. Rusya tarihэ baюlangэзtan 1917 ye kadar. – S. 236).
[13] Там же (дела посольств и иных миссий в столбцах).
[14] Точно такая же ситуация сложилась тогда во взаимоотношениях Крымского юрта и Священной Римской империи: с 1663 г. австрийская империя прекратила отправление посольств в Крым, юрт же продолжал отправлять свои посольства до 1682 г. (Иванич, М. Посольства крымских татар при Венском дворе в 1598–1682 гг. {из истории крымско-татарской дипломатии XVI–XVII вв.} // Turcica et Ottomanica: Сб. в честь 70-летия М. С. Мейера. – М. 2006. С. 226–237). Одно и то же явление в данном случае являлось производным от противоположных векторов развития международного влияния игнорируемых сообществ.
[15] См. сведения о посольствах и иных миссиях XVI в.: РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. Кн. 1–3; Соловьев, С. М. История России с древнейших времен. Кн. III. – М. 1960. С. 88–89, 276–279, 605–606; Кн. IV. С. 271–277, 306.
[16] См.: Легендарная переписка Ивана Грозного с турецким султаном // «Изборник» (Сборник произведений литературы древней Руси). – М. 1969. С. 509–510. Визиты турецких торговых людей в Москву с посланиями Сулеймана Великолепного, которым оказывался прием у великого князя и царя в Кремле, зафиксированы в первой посольской книге фонда «Сношения России с Турцией»: 1530–1533 гг. (л. 333–335), 1540 г. (л. 362–363), 1542 г. (л. 367–368), 1549 г. (л. 386), 1550 г. (л. 392), 1552–1554 гг. (л. 410–412).