К вопросу о роли институтов гражданского общества в урегулировании межэтнических противоречий в Российской Федерации

Ю. А. Балашов
к.и.н., доцент ННГУ им. Н.И. Лобачевского

По мнению многих ученых, военных аналитиков и практикующих политиков, современный мир постепенно становится ареной достаточно острых этнических конфликтов, которые являются одним из основных вызовов региональной и международной безопасности. По некоторым данным, более 70% конфликтов, имевших место на мировой арене в период 90-х гг. прошлого столетия, носили этнический характер, причем вспышкам конфликтов такого рода были подвержены не только «отсталые» государства, но и страны со стабильной экономикой, эффективной политической системой и зрелой политической культурой [1]. Как отечественные, так и зарубежные специалисты весьма преуспели в исследовании причин этнических конфликтов, относя к ним, как правило, следующие:

1) стремление этнических групп к повышению своего статуса путем создания собственного независимого государства на той или иной территории путем сецессии;

2) несовпадение государственных границ с границами этнического ареала того или иного народа, приводящее к желанию отдельных частей разделенного этноса к воссоединению;

3) мультикультурный характер большинства современных государств, включающих представителей многих культур и их локальных вариантов, различия между которыми затрудняют их взаимодействие в политическом пространстве одного государства;

4) насильственный характер присоединения ряда территорий к какому-либо государству, оставивший следы в исторической памяти населяющих их народов;

5) непродуманная национальная политика государств и т.д. [2].

Американские авторы добавляют еще несколько штрихов к этому стандартному набору причин межэтнического противостояния, говоря о том, что противоречия между этническими группами вызваны коренными изменениями на международной арене, обусловленными глобализацией и формированием взаимозависимого мира [3]. Как бы то ни было, определяя причины возникновения межэтнических противоречий и конфликтов, подробно описывая процесс их развития, аналитики до сих пор не смогли разработать оптимального механизма урегулирования конфликтных ситуаций на этнической почве и профилактики ситуаций, в которых такие конфликты становятся неизбежными. Разработка оптимальных моделей государственной национальной политики также, судя по всему, является делом будущего. В связи с этим, представляется важным рассмотреть роль негосударственных институтов в межэтнических коммуникациях, определить, насколько их влияние способно смягчить противоречия между этническими группами и в каких условиях возможна реализация такой позитивной роли.

Такая постановка исследовательской задачи представляется оправданной, тем более, что подавляющее большинство причин, вызывающих этнические конфликты (см. выше), связано с феноменом национального государства, не способного сформировать политический курс в этнонациональной сфере, приемлемый для всех этнических групп, проживающих на его территории. В пользу такой постановки проблемы свидетельствует и факт изменения роли национального государства в современных политических процессах, проявляющийся в том, что государственные привилегии испытывают серьезную конкуренцию со стороны негосударственных акторов (в том числе этнических групп), которые могут считаться более динамичными уже в силу того, что они лишены бюрократической процедуры принятия решений и для них в большинстве случаев не характерен точный и взвешенный расчет соотношения политического риска и политических выгод в результате того или иного действия [4].

Прежде чем перейти к рассмотрению механизмов позитивного влияния институтов гражданского общества на урегулирование межэтнических противоречий, необходимо, на наш взгляд, определиться с тем, что же мы понимаем под этим термином, тем более, что феномен гражданского общества уже неоднократно становился объектом исследования, как для отечественных, так и для зарубежных политологов, высказывавших во многих случаях полярные точки зрения.

Довольно распространенным является мнение о том, что концепция гражданского общества является «полузабытой» и извлеченной из небытия в результате стремления к демократизации, испытываемого группой посттоталитарных государств. Сторонники данной точки зрения считают, что «для развитых демократий понятие “гражданское общество” устарело, оно не описывает современной социальной действительности. Для демократизирующихся же обществ оно имеет смысл как … прекрасная перспектива, но тоже не описывает действительности» [5]. Автор данной статьи не ставит себе цели вступать в полемику по поводу толкования сущности гражданского общества. Для решения задач, о которых говорилось выше, вполне достаточно констатации того факта, что общество, именуемое гражданским, сформировало «новую форму мышления» и «новую форму общественной жизни», основанную на «практиках самоуправления, экономического обмена и обмена мнениями (публичных дебатах)», что нашло свое институциональное оформление в рамках свободных ассоциаций граждан, экономического рынка и «публичной сферы» и с течением времени «превратилось в устойчивую традицию» организации европейского и североамериканского социумов [6]. Другими словами, гражданское общество выглядит как «совокупность горизонтальных социальных связей, автономных от государства институтов и объединений, созданных свободными и ответственными людьми для защиты своих интересов» [7]. Необходимым условием функционирования общества такого типа является, по мнению ведущих специалистов, существование определенного типа личности, обладающей таким качеством, как высокий уровень индивидуальной автономии по отношению к государственной власти со всеми вытекающим отсюда последствиями [8].

В сложившихся условиях представляется закономерным предположение о том, что указанный тип организации общества располагает определенным набором форм и методов регулирования межэтнических коммуникаций, которые дополняют государственные усилия в этой сфере и, возможно, являются более эффективным инструментом поддержки бесконфликтного развития этнополитической системы (или систем), сложившейся на той или иной территории, в силу большей гибкости и нескованности некоторыми, скажем так, «условностями», отличающими государственную политику в этнонациональной сфере. Представляется также резонным предположение о том, что общества, не являющиеся «гражданскими» в таком понимании лишены этих инструментов в силу отсутствия политического плюрализма, конструктивной оппозиции власти в условиях господства патриархальных норм и представлений, обусловливающих  ориентацию на «естественность» и «легитимность» власти [9].

Таким образом, в нашем случае, как уже отмечалось выше, не является принципиально важным решение вопроса о сущности гражданского общества. Для нас представляет интерес влияние видимых институтов и традиций этого общества на этнополитические процессы, развивающиеся в различных странах.

Для более полного понимания той роли, которую могут играть институты гражданского общества в сфере урегулирования межэтнических противоречий и торможения этнических конфликтов, представляется целесообразным сравнить интенсивность и характер конфликтных ситуаций на этнической почве в странах и регионах, характеризующихся традиционно высоким уровнем развития гражданского общества и, соответственно, в тех странах, где этот вид социальной организации либо отсутствует, либо не получил широкого распространения, в том числе и в России.

В данном случае представляется показательным опыт стран Востока, где гипертрофированная роль государства, сформировавшаяся в условиях масштабной этнической пестроты, предопределяет негативное отношение государственных элит практически к любым попыткам отдельных этнических групп повысить свой статус в сложившейся этносоциальной стратификации, что неизбежно влечет за собой негативную ответную реакцию, чреватую этническим конфликтом. При этом руководство целого ряда восточных государств (Турция, Иран) видит выход из сложившейся ситуации не в предоставлении той или иной этнической группе возможности отстаивать свои интересы через негосударственные институты, а в эрозии этнической идентичности, сопровождающейся формированием идентичности общегосударственной, основанной на общности происхождения, религии и т.д. Как показывает исторический опыт, такая политика не способна эффективно регулировать межэтнические противоречия. Более того, она способствует обострению этих противоречий и формированию условий, в которых этнические элиты стимулируют укрепление этнического самосознания у своих соплеменников с целью консолидации того или иного народа для достижения политических целей [10].

Последствия такого рода действий можно расценивать как достаточно опасные с точки зрения их влияния на стабильность межэтнических коммуникаций, т.к. нежелание представителей государственной власти допустить перераспределение экономических и политических полномочий между центром и отдельными этническими районами, а также игнорирование этнокультурной и языковой специфики того или иного народа приводят к возрождению традиционных, догосударственных институтов социальной организации (племена, кланы и т.д.), основанных на кровнородственных связях и отношениях «патрон-клиент». Институты такого рода, сплоченные на основе традиционных ценностей и закрытые для контроля со стороны государства, могут выступать в качестве катализатора конфликтных ситуаций, а также в качестве фактора, способствующего затягиванию конфликта. Достаточно обычными в таких условиях выглядят действия правящей государственной элиты, направленные на разжигание противоречий между традиционными лидерами для деконсолидации и ослабления своих политических оппонентов, что также может способствовать затягиванию конфликта и, более того, сохранению конфликтной ситуации даже тогда, когда «недовольная» этническая группа получает возможность более-менее автономного развития, повышения своего статуса и формирования собственных политических институтов благодаря тому, что в ходе конфликта происходит расслоение национальных движений и выдвижение целого ряда амбициозных племенных лидеров, претендующих на главные роли в новых политических структурах, не склонных к компромиссу и не способных работать на новом уровне [11].

Все, сказанное выше, позволяет констатировать, что отсутствие или неразвитость «публичной сферы», свободных ассоциаций граждан и слабость политических партий современного образца во многом предопределяет сохранение конфликтных тенденций в межэтнических взаимоотношениях в странах Востока.

Механизмы развития конфликтных ситуаций на этнической почве в Европе, а также механизмы их урегулирования существенным образом отличаются от межэтнических противоречий в большинстве стран Востока, так же, как и национальная политика. Европа не пытается гомогенизировать этнические культуры, она пытается сблизить их настолько, насколько это необходимо для обеспечения межэтнической кооперации и нормального функционирования социума, в котором продолжают сохраняться этническая идентичность и национальные культуры [12]. Во многом это связано с тем, что именно в европейских странах институты гражданского общества приобрели свои законченные формы. Подобная ситуация способствовала тому, что этническая идентичность постоянно испытывала серьезную конкуренцию со стороны идентичности гражданской, причем гражданство, как правило, «не имеет ничего общего с этническим происхождением», более того, критерий гражданства как раз и призван снижать интенсивность этнических переживаний [13].

По мнению канадского философа Ч. Тейлора, гражданское общество Европы обеспечивает политическую стабильность, в том числе в сфере межэтнических коммуникаций посредством соблюдения баланса «прав и обязанностей, и не только обязанностей, но всевозможных ограничений, налагаемых на нас соображениями приличия, гармонии, сосуществования с согражданами. Все эти ограничения, наряду с правами, можно определить и обсудить в ходе реального диалога с реальными партнерами, и в итоге прийти к компромиссу, признав права друг друга», в чем собственно и состоит общественный аспект демократической политики [14]. Относительная развитость публичной сферы политики, в том числе национальной, богатый опыт взаимодействия граждан в рамках политических партий и общественных организаций, устоявшаяся практика дискуссий по самым сложным вопросам общественного развития помогают европейским странам разрабатывать достаточно смелые и оригинальные рецепты разрешения межэтнических противоречий.

Опыт Бельгии [15] продемонстрировал, что централизованная политика государства не является основным механизмом разрешения межэтнических противоречий, более того, децентрализованная модель взаимодействия между различными этносами при активном участии местных властей и институтов гражданского общества является, возможно, более эффективной, т.к. позволяет наиболее полно удовлетворить интересы той или иной этнической группы. Позитивное воздействие институтов гражданского общества на межэтнические противоречия можно проследить и на материалах, имеющих отношение к Соединенным Штатам Америки, где они не только регулируют отношения между этническими общинами, но и оптимизируют процесс взаимодействия этнических групп и государственных институтов [16].

Опыт европейских стран и США в определенных условиях может быть востребован и применен в современной России. В то же время стоит заметить, что Российская Федерация отличается некоторыми характеристиками, скорее присущими восточному социуму, нежели обществу европейского типа, т.е. этнической пестротой, усугубляющейся наличием региональных и локальных вариантов многих этнических культур, а также существенной ролью государства в этнополитических процессах, протекающих на территории страны. Отсюда, на наш взгляд, вытекает та двойственная роль относительно молодых российских общественных организаций, которую они вынуждены играть в этнонациональной сфере.

С одной стороны, разгосударствление национальной политики и формирование региональных этнополитических систем способствует тому, что организации «третьего сектора», в частности национально-культурные автономии и национально-культурные центры этнических меньшинств и диаспор, приобретают все большее значение и становятся все более заметными акторами региональной политики, вольно или невольно пытаясь перенимать позитивный зарубежный опыт. Примером, подтверждающим справедливость данного тезиса, может стать хотя бы ситуация, сложившаяся в Оренбургской области. Данный российский регион считается относительно стабильным, как благодаря богатому опыту межэтнического общения, накопленному населяющими область народами, так и благодаря взвешенной политике областного руководства, направленной на «гармонизацию национальных отношений путем объединения усилий органов государственной власти, местного самоуправления, общественных национальных и религиозных движений» [17]. Основными компонентами этой политики стали: разработка комплексных программ национальной политики, курс на конструктивное сотрудничество с организациями национальных меньшинств и их прямая поддержка, постоянный этнологический и социальный мониторинг и т.д. Таким образом, казалось бы, институты гражданского общества в данном субъекте РФ являются востребованными, а их работа оказывает свое стабилизирующее влияние на систему межэтнических коммуникаций. С другой стороны, более пристальный анализ их деятельности позволяет сделать вывод о том, что оренбургский опыт использования данных институтов в этнонациональной сфере является ограниченным – практически все мероприятия, проводимые в рамках сотрудничества НКА и НКЦ с органами власти, имеют отношение только к поддержке традиционных национальных праздников, ремесел, этнографических центров и фольклорных коллективов, в то время как вопросы экономического и политического характера решаются государственными институтами практически без участия общественных организаций [18].

Похожим образом развивается ситуация и в других регионах страны, в частности на Северном Кавказе, где, по признанию целого ряда специалистов, именно государственные институты (главным образом федеральные), а не структуры гражданского общества, препятствуют гипертрофированной «этнизации» общественной жизни [19]. Лишь в результате совместных усилий федеральных и республиканских органов власти в регионе формируется то поле политических возможностей и правовых ограничений, в рамках которого реализуются интересы этнических общностей, а наличие высшей апелляционной инстанции в лице соответствующих федеральных органов во многих случаях является фактором внутрирегиональной стабильности. Полиэтничность региона, высокий уровень этнического самосознания – все это затрудняет или вообще исключает формирование республиканских «наций» на гражданской основе, в результате чего первостепенную важность приобретает гражданская общность более высокого порядка, которая «перекрывает» «многосоставные этносоциальные образования» и группирует их вокруг общефедеральной государственной идеологии [20].

При этом никоим образом нельзя преуменьшать роль традиционных структур северокавказского социума, которые в условиях фактического отсутствия институтов гражданского общества составляют «некоторый резерв его этнополитической стабильности, т.к. обилие локальных интересов и горизонтальных общественных связей препятствует развитию партикуляристских тенденций» [21]. В качестве исключения из общей северокавказской картины может рассматриваться опыт Северной Осетии, руководство которой смогло совместить построение национальной государственности с развитием гражданских отношений, что позволило республиканским лидерам направить ход этнополитических процессов в позитивное русло, несмотря на то, что первоначально консолидация осетинского общества во многом обеспечивалась воздействием таких экстремальных факторов, как осетино-ингушский конфликт и конфликт в Южной Осетии [22]. Однако и в этих процессах главенствующую роль играли государственные институты, а не институты гражданского общества.

Таким образом, институты гражданского общества в России в настоящее время отличаются очевидной слабостью и неспособностью эффективно влиять на развитие этнополитических процессов, регулируя противоречия между различными этническими группами. По прежнему, так же как и на Востоке, главенствующую роль в сфере этнонациональных отношений играют государственные структуры b структуры традиционного характера, которые в зависимости от ситуации играют либо стабилизирующую роль, либо роль катализатора, либо способствуют затягиванию процесса урегулирования противоречий, придавая им определенную инерционность. Что же касается тех регионов страны, руководство которых пытается стимулировать активность институтов гражданского общества в этнонациональной сфере, то в них структуры такого рода носят в основном формальный, во многом искусственный характер, не обладают реальными инструментами воздействия на политику государства, не формируют условия для межэтнической кооперации и служат главным образом для поддержки государственных инициатив или, в лучшем случае, для поддержки развития национальных культур.