Азербайджан: «Исламский вопрос» на фоне 20-летия независимости

Теймур Атаев,
политолог, Азербайджан

Независимость и религиозная парадигма

20 лет независимости — это много или мало? По историческим меркам — пылинка, но для поколения, ставшего свидетелем крушения одной страны и создания на ее обломках нескольких новых, — целая эпоха. Эпоха, которая принесла сотни тысяч безвинных жертв, привела к появлению миллионов беженцев, неподдающихся исчислению разбитых судеб, оккупации исторических земель и т.   д. Наверное, вердикт (политико-культурно-экономический) этому историческому периоду будут выносить следующие поколения. Как обычно, мнения (убеждения, настроения, версии) окажутся варьируемыми в зависимости от той или иной идеологической канвы на определенном этапе: для кого-то происшедшее будет проявлением слома всяческого рода занавесов и границ, для других — трагедией, оставившей невосполнимый след в судьбах огромного количества людей, для третьих, четвертых, десятых — чем-то иным. Но факт остается фактом — по многим параметрам этот переходный этап (иногда его называют «смутным временем») — событие исторического масштаба не только в рамках отдельного региона, но и всей планеты.

На постсоветском пространстве, да и в целом в странах, входящих в так называемый «социалистический лагерь», сформировался новый общественно-политический строй; значительные изменения претерпела социально-культурная канва; экономический фон сегодня принципиально иной, чем было 20 лет назад. В одночасье сметенными оказались мировоззрение и ценностные ориентации, которых придерживались массы людей. Рыночная составляющая в получивших независимость странах оказалась «своей» не только для создания новых экономических отношений, но и проявилась во взаимоотношениях между людьми. Тем самым вкупе с политико-экономическими путями тотальной коммерциализации подверглись и духовно-нравственные «маршруты».

Однако, как парадоксально бы это ни прозвучало на фоне вышеизложенного, религиозная компонента не только не оказалась выбитой из социальной жизни, а, наоборот, получила новое развитие. И это — один из феноменов истории двух последних десятилетий. Конечно же, огромные массы людей убеждены, что тем самым однозначно доказывается существование во вселенной (да и за ее пределами) высшей силы. С другой стороны, религия воспринимается как единственный способ противостоять беспределу вседозволенности во многих аспектах жизни. В то же время немало людей оценивают конфессиональный фон современности искусственно привнесенным в социумы глобал-бомондом для решения собственных задач.

Как бы то ни было, с исчезновением СССР религиозный акцент на постсоветском пространстве оказался не просто ощутимым, но и занявшим огромную нишу в политико-социальном плане. Если в первые годы независимости речь шла как бы о сознательном «выпуске» заинтересованными силами на арену социумной жизни конфессионального аспекта (с точки зрения подтверждения зажима этой линии в советскую эпоху), то сегодня больше говорится о новом витке интереса к религии «изнутри».

В любом случае, религиозный компонент на пространстве СНГ реально сопровождает продолжающиеся глобальные изменения во всех областях жизни независимых стран. В качестве подтверждения этой мысли обычно приводят те или иные цифровые показатели — количество построенных (отреставрированных) церквей, синагог и мечетей; приблизительное число людей, посещающих храмы в дни важнейших с религиозной точки зрения дат; увеличение желающих совершить паломничество и т.   д. Но вряд ли «числовые» свидетельства являются объективным показателем «уровня доверия» населения к религии. Ведь среди посещающих в храмы в определенные дни есть и те, кто в течение года не проявляет особого рвения к исполнению предписанного. В мусульманской же среде немало лиц, оказывающихся в мечети только в дни пятничных хутб или определенных дат. Есть множество людей, не проявляющих свою внутреннюю привязанность к вере. Иначе говоря, количественные показатели далеко не всегда демонстрирует реальную картину, тем более в таком деликатном вопросе, как вера.

Именно по этой причине, в целях подхода к рассмотрению вопроса (хотя бы в общих чертах) о развитии ислама в Азербайджане в постсоветский период, целесообразно абстрагироваться от количественных показателей (в любой интерпретации). Картина, более-менее приближенная к реальности, может открыться лишь при попытке взглянуть на складывающуюся ситуацию изнутри.

Смутные 1990 ‑ е

В целом начало последнего десятилетия прошлого века запомнилось каким-то повальным обращением к религии советских (еще не постсоветских) людей. Здесь были и массовые наплывы людей в храмы, и моментальная раскупаемость религиозной литературы, и многое другое. К сожалению, эта сторона социальной жизни, за редчайшим исключением, оказалась практически неуправляемой. В независимые страны хлынул поток миссионеров из-за рубежа, и люди столкнулись с неимоверным количеством ввозимой религиозной литературы. Старые таможенные барьеры уже не работали, а до создания новых было еще далеко. Тем самым двери провозгласивших независимость стран оказались открытыми для благотворительных организаций различного рода, среди которых оказалось немало преследовавших специфические цели. Правда, часть структур такого рода приступили к строительству мечетей, способствуя появлению новых религиозных организаций. Параллельно был открыт путь для получения религиозного образования за рубежом практически всеми желающими, причем нередко за счет принимающей стороны или каких-то зарубежных благотворительных организаций. Тем самым огромное количество выходцев из традиционно мусульманских регионов постсоветского пространства оказались в известных (и не очень) религиозных заведениях стран Ближнего и Среднего Востока. Бесконтрольное развитие данного процесса привело к проблемам в азербайджанской умме, которые начали сказываться после возвращения первых отучившихся за рубежом приверженцев ислама. Как отмечают «религиозные старожилы», из Медины, Каира и ряда других городов в Азербайджан стали возвращаться уже некие «новые» мусульмане, получившие «другое» суннитское религиозное образование.

Особого пояснения здесь не требуется: понятно, о чем идет речь. Но, как бы то ни было, восприятие ислама у молодых людей стало разниться со «стариковским». Началось выяснение, «какой мусульманин исламнее», появилась тенденция делить мусульман на «правильных» и «неправильных». Основной упор «в разнице» делался не на вероучение, а на соблюдение внешних форм.

В целом вполне очевидно, что акыда практически всех мусульман одинакова, т.   к. все без исключения признают основные пункты вероустава. Но на рубеже ХХ–XXI веков зачастую проявлением «истинной» веры стал пропагандироваться внешний вид верующего. Центром «новых веяний» многие посчитали бакинскую мечеть Абу Бакр, строительство которой профинансировало известное Общество возрождения исламского наследия SRIH (Кувейт), также действовавшее в ряде мусульманских государств, включая Пакистан и Афганистан.

Нарастание противоречий

Официальная регистрация мечети Абу Бакр произошла в 2002 году, и с того времени количество ее прихожан резко увеличилось. Пятничные намазы не могли вместить всех желающих, ряды молящихся тянулись далеко за пределы храма. Хутбы имама (Гамет Сулейманов) вызывали неописуемый интерес, а сайт мечети пользовался неимоверной популярностью. Тем самым основной частью населения Баку эта мечеть стала восприниматься лидером исламского движения в Азербайджане, тем более что она действовала не только по пятницам, во время намазов или праздничные дни мусульманского календаря, но и в обычное время. Тут проводились лекции, число слушателей которых росло в геометрической прогрессии; внутри и вокруг храма массы верующих постоянно общались друг с другом, открыто приглашая проходивших в этом оживленном городском месте людей в мечеть. Тонкость, однако, состояла в том, что при мечети Абу Бакр сформировалось сообщество последователей «радикального ваххабизма», о котором население республики ранее не знало.

В целом в стране всегда были представлены суннитская и шиитская ветви ислама, во взаимоотношениях между которыми никогда не возникало каких-либо трений, даже минимальных. Основная масса приверженцев первой линии проживала в северных районах Азербайджана (приграничные регионы с Россией), вторых — в южном (приграничном с Ираном) ареале (при их значительном преобладании в Баку). На фокусировании «принадлежности» верующих к одной из ветвей ислама «разница» и завершалась. Но с начала 2000 ‑ х годов ситуация подверглась корректировке. Как отмечалось чуть выше, в мечети активно шло обсуждение внешнего вида мусульманина. Например, подчеркивая желание «части посетителей мечети жить по законам шариата», Г. Сулейманов тут же проводил параллель с обязательностью ношения бороды и укороченных брюк: наличие бороды «они не выдумали», а длина брюк не должна опускать ниже «уровня лодыжки», что «связано с опрятностью и скромностью», говорил он. Но тут же возникало разделение между приверженцами такого подхода к одежде (как показателя праведности мусульманина), и теми, кто считал возможным одеваться «традиционно».

К тому же это дополнялось фиксацией других «неправильностей» у тех мусульман, к которым «желающие жить по шариату» относились «нормально» (по словам Г. Сулейманова).

Так, на поверхности оказались «доказательства» неправильного моления многих приверженцев ислама, при намазе опускающих руки вдоль тела. Обязательным действием во время намаза было названо движение указательным пальцем во время ташаххуда.

История не приемлет сослагательного наклонения, но, возможно, если бы «разница» между сторонниками того или иного мазхаба ограничилась фиксацией «ошибочности» внешних атрибутов «свидетельства правильной веры», особого негатива у многих умеренных мусульман мечеть Абу Бакр не вызвала бы. Однако постепенно расхожими стали определения «ширк» (многобожие), «куфр» (неверие), «муртад», «лицемер» по отношению к «не своим», причем нередко такими понятиями оперировали только-только приступившие к постижению азов ислама. Естественно, не чурались данных характеристик и получившие образование за рубежом. В число подвергаемых уничижительной критике «мероприятий» подпадали посещения верующими считавшихся в народе «святыми» мест, пиетет (в различных проявлениях) перед ушедшими из жизни много веков назад праведниками и т.  д.

С одной стороны, это привело к фокусированию внимания верующими на внешнем аспекте проявления веры, к ритуализму. С другой стороны, «водораздел» между «правильными» и «неправильными» оказался налицо, что привлекло внимание к происходящему внутри и вне мечети у масс жителей, не посещающих Абу Бакр. Постепенно образ «бородатого ваххабита с укороченными брюками» прочно вошел в число лиц, «опасных для общества».

Такфиристские идеи

Вскоре ситуация приобрела совершенно новое звучание. Со второй половины первого десятилетия XXI века небольшая часть прихожан мечети Абу Бакр самого Г. Сулейманова начали называть «не истинным мусульманином», сотрудничающим с властями. Первоначально, на фоне обсуждения вопросов «дар уль-ислам» и «джахилии» на современном этапе, ряд посетителей мечети перешли к теории создания «исламского государства» и ведения джихада. Шаг за шагом возникли призывы (пусть сначала звучавшие неотчетливо) к практическому воплощению этих идей.

Изначально пресекавший все разговоры на эту тему Г. Сулейманов подвергся обвинению со стороны данных лиц в сговоре с властями. Дело в том, что «антисулеймановцы», озвучивая вопросы о реакции «праведных мусульман» на глав «номинально» исламских государств, т.   е. «неверных» (кафиров), подводили под «джахилию» Азербайджан, а Г. Сулейманов заявлял, что Гейдара Алиева он считает мусульманином.

Такого рода теоретические обвинения (заявления) подтолкнули к лоббированию «внутримечетной оппозицией» идей такфиризма, квинтэссенцией которых было приравнивание «неверных мусульман» к «неверным кяфирам». В специальной фетве по этому поводу Г. Сулейманов назвал идеологов хариджитами, помещающими в ряд неверующих тех, что ведет «себя не так, как они». А уже затем окрестил современных хавариджей такфиристами, которые обучают тому, что ислам считает «власть и джихад важнее пяти столпов». Отмечая, что навешиванием ярлыка «кяфира» на приверженцев ислама они игнорируют «обязательные предписания шариата», Г. Сулейманов называл такфиристов «носителями радикальных идей» (1).

Такфиристские идеи в Азербайджан экпортировались из Северного Кавказа, что не случайно. Еще на этапе подготовки к провозглашению в 2007 году «Имарата Кавказ» (ИК) северокавказские лидеры того направления пропагандировали идеологию, согласно которой мусульмане, «словом или делом помогающие неверным» в лице чиновников, сотрудников силовых структур и даже религиозных деятелей, «противостоят Аллаху», в свете чего не возбраняется «сражаться» с входящими «в кафирскую группу… так же, как и с неверными». При этом фиксировалось, что признание конкретного мусульманина неверным допускает убийство вероотступника, «его имущество — халяль, жены считаются разведенными, дети не наследуют от него и родители не оставляют ему наследства» (2).

Апофеозом происходящего в мечети Абу Бакр стал прозвучавший три года назад взрыв во время молитвы, унесший жизни двоих человек. Признаем, что тогда реально проявился северокавказский след, т.   к. осенью 2008 года азербайджанские правоохранительные органы установили причастных к организации взрыва лиц, в частности, считавшегося эмиром «Дагестанского джамаата» Ильгара Моллачиева (3). В заявлении Министерства национальной безопасности (МНБ) Азербайджана фиксировались планы организаторов возобновить деятельность вооруженной группировки «Лесные братья», а также создать военные подразделения, должные поспособствовать проведению терактов, направленных на подрыв общественно-политической стабильности в Азербайджане. Документ отмечал наличие вооруженных групп — «Сумгайыт джамааты», должной «осуществлять теракты», и «Губа-Гусар джамааты», намеревавшейся «сформировать военные лагеря в горно-лесных массивах республики» (4). (В скобках отметим, что взрыв произошел на фоне обострения российско-грузинских отношений.)

Мечеть Абу Бакр с момент взрыва закрыта.

Страх перед «ваххабитами» и религией в целом

В свете вышеизложенного целесообразно отметить, что еще в конце 2007 года в Азербайджане были предотвращены крупные теракты. В частности, проходила информация о предотвращении МНБ крупномасштабной операции «радикальной группы ваххабитов» против ряда госструктур, а также посольств и миссий западных стран.

В рассматриваемом контексте не преследуется цель продемонстрировать политическую направленность того или иного сигнала о теракте, вернее, вектор его геополитической конфигурации, поэтому подоплека данных случаев не анализируется. Но, как бы то ни было, с начала века общество столкнулось с «ваххабистской» составляющей в исламском направлении, в большинстве случаев воспринимаемой со страхом. Однако дело далеко не только в плане опасения за сохранность стабильности в стране или проведение вооруженных акций под прикрытием религии. Здесь больше все же отражался социально-идеологический фактор. Как бы парадоксально это ни звучало, но группа лиц, воспринимаемая большей частью жителей в качестве «ваххабитов» (сегодня этот термин заменен на салафизм — салафитов), пугала очень многих внешним видом.

В советский период, да и на первом этапе независимости, ислам в основном ассоциировался с образом мулл, наиболее активно проявлявших свою деятельность в период траурных мероприятий. Визуально от общей массы жителей они отличались прежде всего неухоженностью. Как на подбор, на многих из них были мешковатые брюки и пиджаки, нечищенная обувь. Говоря другими словами, за редчайшим исключением, они представлялись «забитой» массой.

Рождавшееся же молниеносными темпами «ваххабитское» звено ислама представало в глазах жителей далеко не аморфно-неинтеллектуальным слоем. Среди них находились образованнейшие люди, знающие несколько иностранных языков. Многие, имея широкий кругозор, прекрасно излагали свое видение мира. Но в дни пятничных намазов немало людей действительно испытывали «визуальный» страх от таких верующих. Когда единый строй «ваххабитов», одетых практически в «униформу» (так именовались в «чужой» среде борода идентичной длины и укороченные брюки) расстекался с территории мечети после намаза, многие просто хотели быстрее покинуть это «зрелище». «Ну а как по-другому нам реагировать на толпу одинаковых, — объясняли они, — по одному кличу готовых выполнить любой задание?»

Безусловно, данный взгляд нес утрированный характер, но в реальности внешняя схожесть прихожан «Абу Бакра» представлялась мощнейшей силой, действительно способной сокрушить, добиться, решить. Не будем забывать, что это накладывалось на тиражируемые чуть ли не ежедневно российскими телеканалами образы «бородачей», кричащих «Аллах Акбар». Да и теракты на постсоветском пространстве, за минимальным исключением подтверждающие правило, ассоциировались с «ваххабистским» подпольем. В сводках такого рода, мгновенно распространявшихся СМИ, обычно фигурировали жертвы в лице мирных жителей, пояса шахидов, оружие, камуфляж. Все это многими местными жителями переносилось на местных же «ваххабитов», трансформируясь в элементы страха перед ними, по крайней мере в перспективе.

Августовский взрыв 2008 года в мечети «подтвердил обоснованность» страха. Вполне естественно, что даже ближайшая к мечети округа не владела и толикой информации о процессах, происходивших внутри «Абу Бакр». Идеологические баталии, потрясающие стены храма, оставались неизвестными окружающим. Зато в город просачивалась информация о формировании в мечети какими-то эмиссарами отрядов добровольцев для оказания содействия «чеченским братьям».

Все это привело к «переформатированию» у многих страха перед «ваххабитами» к страху перед религией в целом. К тому же в период обострения взаимоотношений Г. Сулейманова с протакфиристской «оппозицией», вылившейся даже в «столкновения» в разделе «Вопросы-ответы» на сайте мечети, из «Абу Бакр» начался отток немалого количества сторонников имама. Данный поток «оттуда» воспринимался «доказательством» неблагополучия ситуации в мечети, а следовательно в азербайджанской религиозной среде в целом. Весьма симптоматично, что среди этих лиц также находились те, кто озвучивавшиеся радикальные идеи в «Абу Бакр» связывал с Г. Сулеймановым. Какого-то четкого официального взгляда (будь то заявление или что-то в этом роде) со стороны легальных духовных или специализированных государственных структур на происходившее в стенах мечети не было. Потому неприятие «ваххабитов» у многих наблюдателей переносилась на исламскую парадигму в глобальном плане.

А как же альтернатива?

В то же время «альтернативного» преподнесения ислама не было. Фрагментарные передачи по ТВ или статьи в прессе абсолютно игнорировали реально происходящее в религиозной среде. На более-менее котируемых исламских ресурсах (как и в разделах «Религия» на сайтах светской направленности) значительное место занимали темы об обрядово ‑ ритуальной стороне веры. Вместе с тем, являясь отображением в мини-формате происходящего в реальной жизни, форумные дискуссии нередко превращались во взаимные оскорбления друг друга приверженцами того или иного мазхаба. То есть конкретные шаги в плане преподнесения населению «альтернативного» (по мнению ряда экспертов, «реального») ислама не предпринимались. Тем самым религия развивалась как бы в двух направлениях — статичном (официальном) и активном (жизнь религиозных общин в мечетях). Но при этом стороны практически игнорировали друг друга.

Что касается основной массы населения, одна часть верующего сообщества посещала мечети, другая исполняла обряды в «домашних в условиях». Постепенно выделилась и интеллектуальная прослойка, в основе представительства которой находилась интеллигенция. Но ее голос (взгляды, рассуждения, сомнения) не были слышны в рамках уммы.

В общей массе религиозная активизация социума проявлялась в основном в дни мусульманских праздников и поста. В месяц рамадан и при праздновании дня жертвоприношения телевидение и радио уделяли исламу довольно много времени. Однако, повторимся, грамотные передачи духовной направленности практически отсутствовали. Поэтому верующие, с одной стороны, были предоставлены самому себе (саморазвитие, самопознание, собственный путь к Истине на основе разумно-чувственного восприятия веры); с другой — большая часть получала религиозное воспитание в мечетях (лекции, хутбы, беседы с постоянными прихожанами). Третьи получали знания за рубежом.

Говоря другими словами, отсутствовала даже не единая константа в преподнесении ислама, а вообще какой-то определенный взгляд на формирование трезвомыслящих верующих. Посему о единстве мусульманского сообщества страны оставалось лишь мечтать.

Могут ли мазхабы быть «неприятельскими»?

Когда говорится о единстве какой-либо социальной группы, прежде всего, наверное, целесообразно осознать — объединение актуализируется во имя чего-то или направляется против кого-то (каких-то определенных сил)? Вполне очевидно, что и единство уммы также должно иметь звучание единых «интересов». Так вот, отсутствие реального взаимопонимания в среде азербайджанских верующих подготовило появление группы мусульман, для которых главенствующим стало доказательство правоты своего взгляда на вещи.

Речь идет о представлении «своих» мазхабов чуть ли не истиной в последней инстанции. Дело уже дошло до того, что призыв к исламу осуществляется не с точки зрения привлечения нового человека к мусульманской религии, а именно как необходимость «вступления» в «правильный» мазхаб.

Повторимся, этническо-конфессиональная толерантность всегда была характерна для Азербайджана. Но сегодня возникает некая граница отчуждения (остановимся на этом определении), от которой до столкновения совсем чуть-чуть. Этот барьер появился не вдруг и не сам по себе. Есть большие проблемы с «трудоустройством» у получивших богословское образование за рубежом. Значительно чаще, чем раньше, поднимается тема «традиционного ислама». Развитие ситуации в последнее десятилетие однозначно разобщило умму; справедливости ради нужно признать, что наименее лоббирующим данную тенденцию было Управление мусульман Кавказа (УМК). Наибольшие усилия приложили религиозные общины на местах, в скрытой или открытой форме пропагандировавшие свою однозначную правоту в вопросе восприятия веры и формы исполнения предписанного Всевышним.

Как следствие, сегодня принадлежность к разным мазхабам служит причиной для борьбы между верующими не на жизнь, а на смерть. В то же время межрелигиозные и конфессиональные противоречия всегда являются самыми удобоваримыми поводами, способными взорвать обстановку в определенном регионе.

Отсутствие единства в умме — угроза стабильности государства (с теоретическими вкраплениями из Ленина)

Данный момент актуален для Азербайджана с точки зрения наличия в стране природных богатств и плана внешних сил контролировать их добычу и транспортировку. Так вот, нельзя исключать, что в случае намерения извне дестабилизировать ситуацию в стране (по тем или иным причинам), в качестве детонатора заинтересованные круги могут использовать религиозные разногласия.

Здесь целесообразно совершить небольшой экскурс в 2010 год, когда бывший член Совета Безопасности при Белом Доме, а к рассматриваемому моменту глава Комитета по иранской политике в Вашингтоне Раймонд Тантер заявил о том, что в скором времени Баку придется сделать геополитический выбор между США, Россией и Ираном, так как новое соглашение об ограничении стратегических вооружений между США и Россией, скорее всего, подразумевает использование Габалинской РЛС в Азербайджане: «Вероятность этого сейчас значительно выше, чем во время переговоров на эту тему между русскими и администрацией Буша». Вследствие чего официальный Тегеран «может обвинить Баку в нарушении двусторонней договоренности о недопустимости использования своей территории третьей страной для враждебных целей». Именно данная ситуация не исключает подталкивания Азербайджана к конкретному выбору «между великими державами» или же потворствованию ИРИ. Резюмировал сказанное Р. Тантер конкретизацией, что «Азербайджану лучше сотрудничать в этом вопросе с США и Россией, нежели попадать под влияние Ирана, который стремится экспортировать в Азербайджан исламскую революцию» (5).

Вопрос тут даже не в демонстрации сказанным российско-американского единства (во всяком случае, на тот период) в ирано-ядерном вопросе, т.   к. фактически было продекларировано: «Кто не с нами, тот с Тегераном». Тонкость — в произнесении термина «исламская революция» по отношению к Азербайджану, о чем ранее вообще не было речи. В тот период автор высказывал сомнение: не есть ли данное высказывание американской стороны неким мэсседжем Азербайджану, скажем, информация к размышлению о возможном сценарии развития ситуации и ее постформулировке (представлению) в общемировом пространстве, в особенности на фоне отсутствия приглашения у официального Баку на «ядерный» (или «антиядерный») саммит в Вашингтоне? (6).

В данном контексте мы абстрагируемся от анализа тогдашних «геопозывов» в этом направлении, а лишь пытаемся, хотя бы в общих чертах, рассмотреть, насколько податливым может оказаться азербайджанское религиозное поле для розыгрыша заинтересованными силами «исламской карты».

Как известно, любая революция всегда имеет определенную внутреннюю почву, переживая и огромнейшее внешнее воздействие. Весьма симптоматично, что за пару лет до прихода большевиков к власти в России, главными признаками революционной ситуации Ленин назвал «кризис „верхов“», создающий «трещину, в которую прорывается недовольство и возмущение угнетенных классов»; обострение «нужды и бедствий угнетенных классов»; повышение, «в силу указанных причин, активности масс, в мирную эпоху дающих себя грабить спокойно, а в бурные времена привлекаемых… к самостоятельному историческому выступлению» (7).

Спустя же три года после управления страной, Ленин конкретизировал, что «революция невозможна без общенационального кризиса», чему способствует осознание большинством мыслящих рабочих необходимости «переворота», а также втягивающий «в политику даже самые отсталые массы» правительственный кризис, обессиливающий власти и создающий возможности для революционеров ее быстрого свержения (8). Обратите внимание на использование лидером большевиков понятия «переворот».

В рассуждениях Ленина абсолютно не фигурировал внешний почерк возможных революционных событий, что не удивительно: в случае признания одной из движущих сил революции (не принципиально, идейной или финансовой) «заграничного резерва», глава Советского государства ставил бы под сомнение внутреннее происхождение смены власти. Однако, как однозначно свидетельствуют исторические прецеденты, практически все революционные события Новейшего периода планетарной истории сопровождались внутренне-внешним тандемом, включая и непосредственно российскую ситуацию 1917 года.

Мало этого, если проанализировать события, представляемые мировой историографией в качестве национально-освободительной борьбы (скажем, в преломление к середине ХХ века), там также хорошо заметен внешний почерк, причем основным (вспомним геополитическое противостояние между СССР и США и зоны распространения ими влияния в странах «третьего мира»).

А «исламская революция» в Иране 1979 года? Не в Париже ли находилась религиозная оппозиция? Или события 2010 года в том же Иране, когда массы вышли на улицу после выборов? В этом же ряду — «цветные» смены правительств в СНГ с идентичным прохождением сценария.

Таким образом, теория Ленина о возникновении революционной ситуации как следствии только лишь недовольства «низов» и неспособности «верхов» управлять страной, просто-напросто не подтвердилась жизнью. Опять-таки, как представляется, у Ленина были причины предоставить трактовку именно такого рода.

Читатель может возразить, что даже в случае курирования любого «революционно-освободительного» движения извне в мировой истории происходила смена власти в результате вооруженного путча (заговора). Однако, если проанализировать постреакцию мирового сообщества на такие события, то без особых усилий можно заметить следующую тенденцию. В случае несанкционирования одной из ведущих мировых сил действий группы заговорщиков, пришедшие к власти задерживались на захваченном «троне» лишь на короткое время. При ином пасьянсе (управление акцией из «заграницы») любая насильственная смена власти постепенно легализовывалась. Естественно, не противоборствующими геоконкурентами, но одним из «сильных мира сего».

Но при любом раскладе для насильственного изменения политической ситуации в какой-либо стране необходимо наличие протестного электората, без функционирования которого осуществление революции ли, переворота ли невозможно. А вот фигурантами революционных настроений могут быть представители любого электората, например, декабристы XIX в. (блестящие русские офицеры); рабочий класс России первой половины ХХ в.; высокоинтеллектуальная элита СССР, возглавившая оппозиционную «либерально-демократическую» перекройку всего и вся в конце 1980 ‑ х. Рядом — деятельность «Солидарности» в Польше второй половины тех же 1980 ‑ х; «сборный» состав недовольных по всей Греции в переживаемый период или рожденная «сетевой активностью» весна на арабской улице. То есть «униженными и оскорбленными» может почувствовать себя (или стать таковым вследствие неозвучиваемых вслух причин) любой. Естественно, с восприятием протестных настроений (признанием их правоты) определенными силами во властных структурах. По-другому и быть не может, т.   к. расшатывание власти предполагает отсутствие (пусть и неафишируемое) единства в высших эшелонах страны («правительственный кризис» и «обессиливание» власти по Ленину). Не вдаваясь в подробности, является ли оппозиция в верхах идейной или курируется из-за рубежа, признаем, что наличие этого фактора — элемент обязательной программы для внутриполитического обострения ситуации.

Данная теоретизация важна с точки зрения сказанного Р. Тантером в плане «импорта» Азербайджаном «исламской революции». Найдет ли она почву в стране? И если да, то откуда будет почерпнут контингент недовольных в религиозной среде? В целом за последнее время в Азербайджане произошли немаловажные изменения в этой сфере. В законодательство внесены поправки, запрещающие деятельность религиозных общин, не имеющих госрегистрации (рядом наблюдателей это расценено как нарушение права граждан на свободу ассоциаций). Согласно новым правилам, без решения суда, по заключению экспертов Госкомитета по работе с религиозными структурами, может быть запрещено издание и распространение религиозных книг. Некоторые аналитики и данный пункт восприняли как нарушение конституционных норм (с фиксацией допустимости реализации религиозной литературы только в специальных магазинах, имеющих лицензию). Параллельно введен запрет на исполнение религиозных обрядов лицами, получившими образование за рубежом; принято решение о запрещении посещать занятия школьницами в хиджабе. На телевидении практически отсутствует передачи на данную тему. Вряд ли все перечисленное вызывает симпатию всех слоев верующих (да и многих иных социальных групп).

С другой стороны, немалые проблемы появляются и вследствие закрытия ряда мечетей. Разве прихожане этих мечетей перестали молиться? Вероятно, нет, но где проходит их молитва? Откуда они черпают информацию?

На все это накладываются те самые межмазхабные противоречия, о которых мы говорили выше. Однозначно утверждать, что непосредственно данный контур может сдетонировать в качестве первой дестабилизационной искры в стране (при желании внешних сил сыграть на обострение обстановки в Азербайджане), конечно же, будет не совсем верно. Но игнорировать этот ракурс невозможно ни в кой мере.

Таким образом, религиозный мир в стране — один из основных пунктов по обеспечению стабильности государства.

Как добиться единства всего общества?

Одним из самых положительных аспектов внутримусульманского единства является реализм на пути к единению всего общества. Не секрет, что на сегодня социум действительно ранжировано на несколько групп. Обычно при таком раскладе говорится о взаимонепонимании между сторонниками исключительно светского или однозначно религиозного пути. Однако проблема значительно шире. Немало лиц, ратующих за светский путь, «оставляют» приличное место для соблюдающих мусульман, но не желают их «выпячивания». С другой стороны, имеется прослойка верующих, спокойно относящаяся к присутствию «светско мыслящих» людей в религиозном государстве.

В целом, вариаций на тему взаимопризнания с ограниченными «допусками к жизни» немало. Но хорошо, если «допуск» (пусть даже с ущемлениями) существует. А если нет? Сегодня есть немало лиц, просто не воспринимающих друг друга ни в каком плане (вплоть до нежелания выслушать мнение или ознакомиться со взглядами оппонентов).

Посему важнейшей задачей видится создание в обществе коммуникативно-инновационного пространства, готового слышать и слушать всех граждан. В таком случае живущие и развивающиеся идеи не будут распространяться обособленно (вне общего социумного движения) в замкнутой среде. Примет такая площадка форму некоего центра или назовется по-другому, не суть важно, главнее — исключить сам подход враждебного отношения друг к другу. Тем самым, удастся минимизировать планы (идейные или вынужденные) группы граждан искусственно изолироваться от общества. Без реализации данной задачи говорить о некоем плане мероприятий для стабилизации ситуации как во внутримусульманской среде, так и во взаимоотношениях верующих со «светскими», не получится.

В случае же отсутствия той самой площадки, растопленная критическая масса вполне может поспособствовать гражданскому противостоянию. Загадывать или прогнозировать, к чему это приведет, даже и не нужно, т.   к. заинтересованные силы извне, посредством внутренних проводников, вполне могут направить искусственно взращенный хаос в собственных интересах.

Да, возможно, не все категории населения захотят прислушиваться к отличному от их мнению, но работу в этом направлении целесообразно начинать как можно скорее, ведь в целом назрела очередь формирования азербайджанской исламской гражданской идентичности, что предусматривает активность населения в создании архитектуры гражданского общества. Первым шагом может стать образование единого центра выработки концептуальнх основ развития уммы путем консолидации экспертного сообщества и духовной элиты страны. Это позволит подойти к выстраиванию элементов развития уммы в качестве атрибута гражданского социума, базирующегося на присущих исламу ценностях. Тем самым социально-созидательный потенциал мусульманской религии будет являться одним из цементирующих звеньев в укреплении Азербайджана.

В данной перспективе нет ничего неожиданного. На бакинском саммите «Глобализация, религия, традиционные ценности» (с участием глав и представителей всех мировых религий) в 2010 году президент Ильхам Алиев, определив Азербайджан «естественным мостом между Европой и Азией», назвал ислам «нашей священной религией». В то же время, охарактеризовав глобализацию в качестве относительно новой темы для мира, он подчеркнул необходимость принятия каждой страной и народом мер для сохранения своих национально-духовных ценностей, что позволит избежать прививаемых под предлогом глобализации норм, «не свойственных национальному менталитету».

Тем самым глава государства фактически продолжил то, что озвучил Гейдар Алиев на бакинском международном симпозиуме «Исламская цивилизация на Кавказе» в далеком уже 1998 году, фокусируя внимание на том, что «мы принимаем исламскую культуру, исламские духовные ценности как они есть в нашей священной книге — Коране». Г. Алиев подчеркнул тогда: «Азербайджан может быть на Кавказе центром исследований исламской цивилизации» и «имеет на это право».

Но здесь встает важнейший вопрос — насколько умма способна кадрово обеспечить претворение задачи в жизнь? Вопрос можно сформулировать и по-другому: имеются ли в конфессиональной среде подготовленные лица, способные приступить к выполнению глобальных задач?

Образование — важнейший способ «оздоровления» уммы

Общеизвестно, что успешность социально-экономического и духовно-нравственного развития любого общества неотъемлемо связана с состоянием его системы науки и образования. Естественно, первый компонент зиждется на успехе второго.

В июле с.   г. правительство и парламент земли Северный Рейн — Вестфалия (Германия) одобрили законопроект о введении с начала 2012/2013 учебного года во всех школах субъекта урока по исламу в качестве обязательной дисциплины для мусульман. Да, по словам министра образования субъекта Сильвии Лерманн, введение новой дисциплины станет качественным скачком в деле интеграции мусульман.

Если сегодня аналогичный закон принять у нас, можно ли быть уверенными, что преподаватели окажутся знатоками в своей области и к тому же сумеют довести до детей необходимую информацию?

Нам нужен Совет по исламскому образованию (СИО). Наряду с другими проектами, важнейшим направлением СИО видится создание единых образовательных стандартов исламского религиозного образования в Азербайджане, разработка типовых учебных программ и планов высших и средних исламских учебных заведений, издание учебных пособий по различным религиозным дисциплинам.

Безусловно, реальный курс преподавания должен быть отработан с участием представителей всех мазхабов, распространенных в стране. В ином случае не исключено неприятие программы последователями тех или иных течений в исламе. Выработка же общей концепции подхода позволит сблизить неодинаковые точки зрения. «Свое» образование, конечно, значительно мягче позволит решить вопрос с получением первичного религиозного образования за рубежом. Только таким образом будет реализован созидательный потенциал ислама в духовной, культурной, социальной, образовательной областях.

В контексте вышеизложенного представляется целесообразным вспомнить выдвинутую еще XIX в. выдающимся татарским ученым, преподавателем, просветителем Хусаином Фаизхановым целостную концепцию развития религиозного и светского образования для российских мусульман-татар. Он проработал проект создания группы светской татарской элиты и духовенства, обладающей основами современных научных знаний.

Естественно, имперские власти не допустили реализации проекта, а в 1870 году император Александр II утвердил «Правила о мерах к образованию населяющих Россию инородцев», провозгласив основной задачей политики образования всех инородцев, живущих в пределах империи, «обрусение их и слияние с русским народом». Согласимся, сегодня такой ситуации у нас нет. Так почему бы не взять за основу именно вышеотмеченный подход к образованию мусульман? Вполне возможно проработать вопрос предоставления мусульманам целевых мест в государственных вузах для подготовки необходимых стране кадров. Дело в том, что если в стенах религиозного учебного заведения, будь то медресе или исламский вуз, основное внимание уделяется изучению религиозных дисциплин, гособразование дополняет получаемые знания светскими. То есть студенты не ограничиваются лишь изучением арабского языка или истории стран Востока, их кругозор значительно расширяется.

Необходимо серьезно рассмотреть высказанную еще три года назад идею Дамира Мухетдинова (ректора Нижегородского исламского института им.   Х. Фаизханова, первого зампредседателя ДУМЕР), который считает, что сегодня на постсоветском пространстве оптимальными являются два вида мусульманского высшего образования, имеющие общей целью максимально интегрировать мусульманские учебные заведения в светскую законодательную базу. В первом случае выпускники медресе, исламских институтов и университетов продолжают обучение в светских вузах под постоянным попечением и надзором ДУМов, во втором — в процесс мусульманского образования вводится параллельное образование шакирдов в светских вузах. Плюсы такого сотрудничества государства и ислама налицо: грамотные, хорошо подготовленные дипломированные улемы смогут реально, на основе полученных знаний, противостоять псевдоисламским ученым, призывающим к радикализму (9).

Опять-таки, с большой долей уверенности можно прогнозировать неоднозначное восприятие этого предложения. Но, думается, однозначно негативного отношения к взгляду не будет. Просто всем нам нужно начинать критику с себя. Не вдаваясь в лирику, постараемся задуматься, иначе, не сделав сейчас важные выводы с точки зрения происходящего в умме, мы потеряем возможность роста, прогресса своего общества и государства!

Примечания:

1 а) Беседа с имамом Сулеймановым http://salafit.ucoz.ru/news/2008–08–15–143#_ftn1

б) Интервью Г. Сулейманова http://www.day.az/news/society/57685.html

2. Ответы Амира Сейфуллах на вопросы мусульман http://www.kavkazcenter.com/russ/content/2006/08/28/46749.shtml

3. О судьбе Моллачиева и ситуации вокруг взрыва см. подробнее:

Теймур Атаев. Моллачиев убит. Но вопросы остаются http://www.azeri.ru/papers/echo-az_info/26681/

4. Взрыв в мечети устроили члены вооруженной группировки http://www.day.az/print/news/society/129314.html

5. Раймонд Тантер. Новые договоренности

http://www.mediaforum.az/articles.php?lang=rus&page=00&article_id=20100331043700650

6. Теймур Атаев. Сигналы о возможных играх вокруг «исламского фактора» в Азербайджане http://ia-centr.ru/expert/7757/

7. Ленин. Крах II Интернационала www.mysteriouscountry.ru/wiki/index.php

8. Ленин. Детская болезнь левизны в коммунизме

http://komsomol-nn.narod.ru/arhiv/chtivo_klassiki/Lenin_Detskaya_bolezn.html

9. Д.  В. Мухетдинов. Участие государства в системе религиозного образования российских мусульман http://pda.islamrf.ru/news/umma/islam-world/2876/