ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Положения, содержащиеся в настоящей монографии, позволяют сформулировать следующие основные выводы.

Первое. Внутреннее развитие четырех государств Центральной Азии — Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана, Туркменистана, их внешняя политика, интересы к ним внешних сил, а также интеграционные процессы в регионе и вопросы безопасности в течение последнего десятилетия ХХ в. (1991–2000 гг.) привлекали непрерывное научное внимание политологов, экспертов по международным проблемам, социологов, экономистов, т.е. всех тех специалистов, кто в той или иной мере, под тем или иным исследовательским углом зрения занимался изучением стран ЦА.

Авторы зарубежных русскоязычных политологических работ, зачастую анализируя происходящие в ЦА процессы, продолжают придерживаться таких стереотипов, как «Восток-Запад», «демократия-автократия», «рынок-плановая система» и т. д. и т. п. В данном случае следует солидаризироваться с узбекским политологом Ф.Толиповым, справедливо полагающим, что «менталитет и особенности образа жизни народов Центральной Азии» показывает "всю сложность разворачивающихся здесь изменений, которые разными темпами проходят в одно время«¹.

Второе. В русскоязычной политологической литературе весьма подробно анализируются проблемы внутреннего развития государств региона. При этом, акцентируя внимание на социально-экономических вопросах, исследователи в целом довольно скептически относятся к возможностям осуществления четырьмя государствами региона рыночных реформ.

В то же время, в суммарном виде в литературе подчеркивается мысль, что в отличие от других районов Евразии Центрально-Азиатский регион издревле располагал географическими преимуществами, благоприятными климатическими условиями. Начиная со времен российского присутствия, ЦА постепенно превращалась в сырьевой придаток империи, зону монокультуры хлопчатника. В советский период центрально-азиатские республики эксплуатировались в угоду т. н. «хлопковой политики», результатом которой стала деформация сельскохозяйственного производства. Наиболее населенные и плодородные районы ЦА оказались в жесткой зависимости от ввоза продовольствия.

Хозяйственная структура в годы советского периода приобрела ярко выраженный аграрно-сырьевой характер, который сочетался с гипертрофированным развитием первичной производственной сферы. Формировалась экономика зависимого типа.

Аграрный сектор, как это было и раньше, преобладает в общественном производстве сегодняшних государств ЦА. Актуальным вопросом для стран региона является вопрос о земле и воде. Центрально-азиатские страны находятся в специфичных географических условиях. Одна часть их территории покрыта пустынями и полупустынями, другая — горами. На каждого жителя ЦА приходится не более 0,2 га, а в отдельных частях региона — не более 0,06 га орошаемой земли.

Монокультурная аграрная экономика оказала разрушительное воздействие на окружающую среду региона. Непродуманность в свое время систем землепользования и водопользования в итоге обострила проблему «земельного голода» и дефицита воды. Из казалось бы организационно-технического вопроса эта проблема превратилась в доминирующий фактор современной геополитики, нередко подогревающий межнациональные противоречия в центрально-азиатском сообществе.

Другим фактором, потенциально способным вызвать этническое или межнациональное противостояние, является религия. Безопасности и стабильности государств ЦА потенциальную угрозу представляет идеология религиозного экстремизма и фундаментализма. За внешне «спокойным» идейно-организационным направлением, выступающим с некоей программой восстановления «чистого», «первоначального» ислама, скрываются откровенно радикальные экстремистские настроения, являющиеся питательной средой международного терроризма.

Осуществление в годы так называемой «культурной революции» (1920–1930-е г.) «эксперимента» по переводу письменности с арабского языка на латинский, а затем — на кириллицу привело к тому, что духовное наследие прошлого было нивелировано, нарушена культурно-историческая преемственность поколений. В результате «культурной модернизации» по большевистскому сценарию регион более чем на полвека оказался оторванным от культурологического процесса мусульманского мира.

Независимость коренным образом изменила ситуацию в сфере религии. Сам по себе это положительный процесс. Однако внешнее влияние способствует развитию внутри Центрально-Азиатского региона религиозного экстремизма.

В исследованной литературе прослеживается мысль, что конфликтный потенциал в ЦА усиливается этно-демографической ситуацией, изменения в которой происходили постоянно. В разное время влияние на них оказывали такие факторы, как колонизация, индустриализация 1920–1930-х гг., депортации и насильственное переселение народов с последующим возвращением в родные места, нехватка орошаемых земель, вызывающая как перемещение в города, так и отходничество, наконец, современные конфликты, происходящие на постсоветском пространстве (долгое время — нестабильность в Таджикистане), а также — многолетняя война в Афганистане. К этому можно было бы еще добавить хорошо известные события в Кыргызстане (март 2005 г.) и Андижане (май 2005 г.).

В литературе признается, что во многом благодаря изменениям этно-демографического баланса в государствах ЦА росла социальная напряженность. В течение довольно длительного времени численность коренных народов региона росла медленнее, чем русских. В конце 1950-х гг. у титульных наций произошел «демографический взрыв». Рост абсолютной численности и удельного веса коренных национальностей в каждой республике вел к конкуренции за рабочие места и способствовал стремлению национальных элит к большей самостоятельности в рамках бывшего СССР.

В советский период в ЦА существовало специфическое разделение труда. Сельское хозяйство являлось областью доминирующего применения труда коренного населения, промышленность и строительство — русского и русскоязычного. В начале 1990-х гг. прошла первая волна миграции русских и русскоязычных. Параллельно происходил приток сельского коренного населения в города. Миграционные процессы объясняются также нехваткой орошаемых земель, что «выталкивало» людей в город, а также началом процесса «коренизации» — замены инонациональных кадров национальными, внедрением национального языка как государственного.

В литературе делается вывод о том, что изменился этно-социальный статус центрально-азиатского города. Однако, если обратиться к опыту развития городов Ближнего и Среднего Востока, то можно убедиться, что «новое» городское население является питательной средой для фундаменталистской проповеди. После города распространение экстремистских идей происходит в сельской местности. Политологи считают, что это крайне опасное явление, которое, как известно из событий 1999–2000 гг., когда на территорию Кыргызстана и Узбекистана вторгались банды вооруженных боевиков, носит характер далеко идущего негативного процесса.

Современные миграционные явления тесным образом связаны с событиями в Афганистане, а ранее и в Таджикистане. Приток иммигрантов в целом влияет на этническую напряженность в регионе, создает экономические и психологические проблемы, связанные с адаптацией к новым условиям, отсутствием должной социальной защищенности.

Логика самой жизни ставит вопрос о том, чтобы любые этно-демографические изменения в ЦА были предсказуемыми, контролируемыми и управляемыми.

Другой вывод политологов состоит в том, что рождение межнациональных проблем тесно связано с проблемой т. н. трансграничных этносов.

К ним, помимо казахов, кыргызов, узбеков, таджиков и туркмен, относятся русские, уйгуры, дунгане и др. Этническая чересполосица, полиэтничность характерна для государств ЦА. Например, основная масса «узбекских» казахов проживает в приграничной с Казахстаном Ташкентской области. Казахские диаспоры имеются в Туркменистане, Китае, Монголии, Иране. Мощные узбекские общины проживают в Таджикистане, Кыргызстане и Казахстане, а в двух последних странах имеются узбекские анклавы (в Кыргызстане также имеется один таджикский анклав). Довольно много таджиков проживает в Узбекистане. И во всех центрально-азиатских странах проживают русские, украинцы, белорусы и представители других европейских народов.

Когда политологи говорили о высоком конфликтном потенциале ЦА, то, прежде всего, они имели в виду сложную межнациональную и этнополитическую обстановку, обусловленную имевшимися в 90-е гг. конфликтами. Насилие поддерживалось высоким уровнем политической мобилизации конфликтующих сторон и живущего в зоне конфликтов населения. Афганский, а в свое время и таджикский, конфликты представляли в ЦА угрозу вспышки многочисленных этнических и межнациональных столкновений.

Третье. Как отмечается в политологической литературе, общественно-политическая ситуация в Казахстане, Кыргызстане, Таджикистане и Туркменистане имеет тенденцию к ухудшению и даже возможному обострению. Основными причинами являются обнищание населения, низкий уровень развития социальной сферы, превращение территории этих стран в зону повышенного внимания международных наркосиндикатов, коррупция в госорганах, непрекращающаяся борьба за власть между различными политическими группировками (в определенной мере за исключением Туркменистана). В этих странах наблюдаются серьезные разногласия между властью и оппозицией, иммиграционные процессы, ущемление прав национальных меньшинств, нестабильная этнополитическая ситуация, а также многие другие серьезные проблемы.

Многие политологи полагают, что возможность быстрого социально-экономического развития слабо прогнозируема. Политика т. н. «шоковой терапии» в Казахстане и Кыргызстане, война в Таджикистане и другие существенные моменты вызвали в этих странах коллапс производства, привели к деиндустриализации и криминализации хозяйственной жизни, засилью иностранного капитала, удушению национального производителя. Элиты и руководства Казахстана, Кыргызстана и Таджикистана, проявляют определенную растерянность, а в отдельных случаях политическое безволие, неспособность осуществлять стратегию и тактику внутреннего развития, отвечающего интересам своих народов.

Власти государств ЦА настороженно относятся к малым предпринимателям и коммерсантам, считая их потенциальным источником нестабильности. Частное предпринимательство в четырех государствах региона развито плохо. Почти во всех них, кроме Кыргызстана, успех предпринимателей зависит от тесных связей с госорганами и клановыми элитами. Элиты представляют, пожалуй, единственную силу, способную определять внутриполитический и внешнеполитический курс.

Кроме того, во всех четырех странах ЦА не имеется четкого и ясного представления стратегии поведения на международной арене. Политологи отмечают неконтролируемость внешней политики со стороны общества. Широкое участие общества в политической жизни остается «иллюзорным». Главная роль принадлежит лидерам. Например, президент Казахстана Н. Назарбаев неоднократно выдвигал идеи, не в полной мере учитывающие интересы других государств региона.

Президент Кыргызстана А. Акаев долгое время пытался представить свою страну на международной арене в качестве некоего «моста» между Востоком и Западом, Севером и Югом, как «связующее межцивилизационное звено». После мартовских событий 2005 г. кыргызские элиты не отказались от этих идей, несмотря на то, что тональность в данном направлении все же несколько поменялась. В принципе, громкие заявки на «глобальный характер» внешней политики Кыргызстана не имеют ничего общего с реалиями региона и международной обстановки.

Таджикский президент Э. Рахмон также пытался «заявить» о своей стране на международной арене, однако четких ориентиров внешней политики руководство страны не имел.

Известной сложностью характеризуются и двусторонние отношения государств ЦА. Так, Душанбе неоднократно пытался противопоставить себя Ташкенту, вследствие чего возникали всевозможные коллизии и казусные ситуации, в том числе по межгосударственным хозяйственным, энергетическим, коммуникационным и иным связям, не говоря уже о политическом напряжении между двумя странами. Таджикистан и Кыргызстан сегодня пытаются создать некое «единое водно-энергетическое пространство» с тем, чтобы «определять погоду» в региональной системе водопользования и ставить свои условия странам, находящимся ниже по течению трансграничных рек.

Подобные подходы создают межгосударственную напряженность, поскольку «вопрос о воде» в ЦА на протяжении всех исторических периодов выступал в качестве узловой проблемы, имеющей, помимо прочего, прямой социальный характер.

Президент Туркменистана С.Ниязов также не имел ясного представления об интеграции своей страны в мировое сообщество. Несмотря на то, что новое руководство этой страны стремится к диверсификации своих внешнеполитических и экономических связей, линия Ашхабада на международной арене и в регионе ЦА остается большей частью статичной и в основном упирается в вопросы транспортировки углеводородов.

На этом фоне в литературе отмечается важное положение Узбекистана в ЦА с его экономический потенциалом, численностью населения, наличием высококвалифицированных кадров специалистов, присутствием крупной доли узбеков в других странах региона и политической стабильностью.

Четвертое. Террористические акты в США 11 сентября 2001 г. положили начало глубоким геополитическим изменениям в мире, формированию новой системы международных отношений. Соответственно, это нашло свое отражение в политологической литературе, в частности, в той ее части, где ведется либо предметное, либо опосредованное — в контексте других тем — исследование стратегических интересов США, России и Китая, а также Пакистана, Ирана, Турции, Индии в отношении ЦА.

В трудах исследователей в суммарном виде данная картина выглядит следующим образом.

Центрально-Азиатский регион представляет собой арену столкновения стратегических интересов многих стран. Идет борьба за доступ и обладание природными ресурсами, выбор маршрутов нефте — и газопроводов, рынки сбыта, за внешнеполитические и внешнеэкономические ориентации государств ЦА.

Реализация стратегических интересов третьих сторон в регионе сопровождается активным стремлением вовлечь центрально-азиатские государства в орбиту новых сфер влияния. Внешнеполитическое поведение основных конкурентов большей частью слабо прогнозируемо.

(А) В долгосрочные планы США в ЦА входит:

— утверждение своего военно-политического, экономического и гуманитарного присутствия в регионе;

— снижение российского и китайского влияния в регионе, что будет конкретно выражаться в поддержке государств СНГ для проведения ими относительно самостоятельной от Москвы политики, «размывании» основ ШОС и т. д.;

— достижение беспрепятственного доступа к энергетическим ресурсам региона с более активным вмешательством в решение «каспийской проблемы», продвижение альтернативных российским транспортно-коммуникационных маршрутов.

(В) Латентная нестабильная ситуация в Центральной Азии помимо сохранения экономической и транспортной зависимости отдельных стран региона, позволяет РФ сохранять свое военное присутствие в ЦА.

В долгосрочные планы РФ в ЦА входит:

— сохранение и укрепление своего влияния в регионе. В стратегическом отношении РФ рассматривает американское присутствие в ЦА в качестве прямой угрозы собственным интересам, и будет всячески стремиться ограничить его формат и сроки;

— одновременная заинтересованность Москвы в военно-политическом (сотрудничество с НАТО) и экономическом (вступление в ВТО и т. д.) сближении с Западом;

— блокирование проектов транспортировки углеводородного сырья в южном направлении.

(С) Пекин продолжает занимать весьма осторожную позицию. В долгосрочные планы КНР в ЦА входит:

— укрепление своего присутствия в регионе, прежде всего, в экономической сфере. Пекин рассматривает ЦА в качестве территории, связывающей Китай со Средним и Ближним Востоком;

— содействие поддержанию стабильности в ЦА, главным образом, для обеспечения безопасности своих периферийных районов (СУАР). В Пекине допускают возможность разделения сфер влияния между США, РФ и КНР при условии сведения к минимуму соперничества между ними;

— предотвращение «негативного центрально-азиатского влияния» на внутриполитическую обстановку в СУАР;

— продвижение своей энергоресурсной стратегии в ЦА не только с экономической точки зрения, но и в качестве инструмента воздействия на международный нефтяной рынок.

В процессе продвижения своих интересов в ЦА Китай видит в США своего более серьезного и опасного соперника, нежели РФ.

(D) Пакистан, Иран и Турция рассматривают отношения со странами ЦА в качестве одного из приоритетных направлений своей внешней политики и предпринимают настойчивые попытки по вовлечению центрально-азиатских государств в орбиту своего влияния. Это осуществляется как путем включения стран ЦА в различные региональные организации (ЭКО и др.), так и посредством развития двусторонних связей.

(E) Индия видит развитие своих отношений с государствами ЦА в координации с РФ, что не исключает односторонних действий. Политика Пакистана в ЦА, в целом поддерживаемая США и Саудовской Аравией, Индией не приемлется.

Пятое. Анализ состояния региональной безопасности и стабильности в ЦА подводит авторов исследований к следующей суммарной политологической оценке.

Прежде всего, в настоящее время, несмотря на определенные подвижки в плане регионального сотрудничества в сфере безопасности, сообщество государств ЦА не имеет общей региональной системы безопасности, способной на достаточном уровне обеспечить предотвращение и нейтрализацию реальных и потенциальных угроз и вызовов.

При этом к военным опасностям политологи чаще всего относят:

— региональные конфликты и потенциальную возможность расширения их форматов и мощностей;

— поставки оружия в районы конфликтов, усугубляющие проблему их распространения, как на региональном, так и глобальном уровнях;

— религиозный экстремизм, способный вызвать дестабилизирующие военно-политическую ситуацию последствия с массовыми гражданскими беспорядками;

— территориальные, пограничные и трансграничные проблемы, которые потенциально могут стать причиной военных столкновений;

— деятельность незаконных воинских формирований, способных усилить военное противостояние конфликтующих сторон и расширить территории конфликтов (пример Афганистана, ранее — Таджикистана);

— провоцирование третьими сторонами и развязывание в регионе войны независимо от ее характера и масштабов;

— возникновение новых вооруженных конфликтов и их слияние с протекающими конфликтами;

— угрозу вооруженных конфликтов в приграничных районах.

В литературе делается ссылка на то, что на данном этапе представления о войне существенно изменились. Вооруженная борьба перестает быть сущностным признаком войны как таковой и является составной частью комплексного воздействия, носит локальный характер, легитимизируется международными институтами, ведется не за власть над территорией и ее населением, а в целях установления режима, управляемого извне.

Авторы публикаций акцентируют, как правило, внимание на том, что процесс национально-государственного строительства стран ЦА в целом протекает в условиях роста конфликтности на региональном и сопредельном уровнях. Существует реальная опасность спонтанности возникновения новых очагов военного противостояния. При неблагоприятном развитии событий центрально-азиатские страны неизбежно столкнутся с потоками беженцев, оружия, обострением и усложнением всего комплекса этнических, политических, социальных и иных проблем.

Среди факторов, прямо или косвенно воздействующих на стратегическую обстановку в регионе, авторы политологических исследований отмечают наличие потенциальных и реальных очагов нестабильности в регионе, слабую легитимность государственных границ, иностранное военное присутствие в регионе, стремление международных акторов к доминированию в ЦА, террористическую и экстремистскую деятельность, наркотрафик.

В литературе прослеживается мысль, что нынешние реалии Центрально-Азиатского региона, а также ситуация в Афганистане и вокруг него, говорят, что по ряду причин, прежде всего, внешнего характера, формирование и реализация действующего механизма региональной безопасности представляется весьма сложными.

Вместе с тем, по некоторым оценкам, решение данной задачи зависит от умения стран ЦА обойти создавшиеся препятствия и приблизиться к ее реализации. Весьма краткий перечень позиций показывает, что для региона полностью избежать конфликтности в ближайшей перспективе без решения вышеназванных условий не представляется возможным. Между тем, в принципиальном плане в ЦА имеются потенциальные возможности для выстраивания эффективного механизма региональной безопасности, способного поддерживать на достаточном уровне баланс устойчивого развития всего региона.

Шестое. Говоря об интеграции, политологи склоняются в сторону следующего подхода к данной теме. Десятилетний опыт развития СНГ говорит о возможности интеграции «очагового» типа, когда в различных измерениях постсоветского пространства формируются те или иные интеграционные кластеры, будь то транснациональные хозяйственные структуры, военно-политические, экономические блоки, или межгосударственные образования, система связей между которыми в их взаимодействии и взаимопереплетении может в конечном итоге образовать своего рода конструкцию, стягивающую фрагментированное постсоветское пространство в целостную систему.

Этот вывод дополняется пониманием со стороны политологов, что центрально-азиатская интеграция ориентирована на поиск взаимовыгодного решения наиболее острых экономических проблем государств-соседей.

Многие авторы полагают, что в пользу этого свидетельствует и факт параллельного участия стран ЦА (кроме Туркменистана) в других региональных объединениях на пространстве СНГ (ЕврАзЭС, ОДКБ) и в международных региональных организациях (ШОС и др.). Говорится, что наложение связей, сложившихся в рамках одних региональных структур, на систему связей в других структурах образуют своего рода «мостики» между странами, входящими в эти региональные объединения, укрепляет и стабилизирует отношения между ними, способствует формированию новых взаимовыгодных направлений сотрудничества. Кстати, данная точка зрения, преобладающая в русскоязычной политологической литературе, приходит в полное противоречие со взглядами некоторых западных политологов (например, Ш. Акинер), которые считают, что разновекторное участие государств ЦА в межгосударственных объединениях и международных региональных организациях не способствует и, более того, мешает активной интеграции государств региона, создает условия для т. н. «фрагментации регионального сообщества».

Седьмое. Отдельные политологические работы основаны исключительно на критическом подходе к рассмотрению региональной проблематики, изобилуют явно недружественными характеристиками в отношении соседних стран.

Целесообразным представляется в дальнейшем внимательное прочтение и анализ иностранной русскоязычной политологической литературы о ЦА, написанной с акцентом на новые тенденции и проблемы Центрально-Азиатского региона после событий 11 сентября 2001 г.

Особенно важно сфокусировать внимание на анализе изменения геополитической картины постсоветского пространства после «пятидневной войны» между Грузией и Южной Осетией в августе 2008 г., известных изменений в структуре ОДКБ, а также новых мировых тенденций, в том числе приходе к власти в США демократов и мирового финансово-экономического кризиса.