Издательский дом «Медина»
Поиск rss Написать нам
Главная » Исламоведение, политология, международные отношения
ДИАЛОГ ЦИВИЛИЗАЦИЙ И МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
06.10.2011

3.9. Михаил Смирнов. Открытие пространства диалога: возвращение Европы?

Тот потенциал преобразований, который сложился в Европе, да и в мире в целом, после падения Берлинской стены себя исчерпал. Те бурные процессы, те активные движения, которые мы наблюдаем сейчас в мире, и не только иракский вопрос, но и евросоюзный процесс, – все это больше похоже на метастазы старых идей и подходов, чем на действительно новые идеи. Нет новых идей, совсем новых, которые переоткрыли бы для нас наш старый мир по-новому.

Кристофер Коукер (Christopher Coker), профессор из Лондона, в своей любопытной книге «Сумерки Запада» (Twilight of the West), например, советует Европе: не стоит возрождать старые идеи и подходы, но «Европе еще не поздно вступить в историю на новых условиях». «Вступить», я думаю, здесь означает в духе Гегеля – войти, попасть, не промахнуться, утвердиться в потоке истории. И этот вопрос можно обратить ко всем. Но каковы эти новые условия? Каковы эти новые идеи, которые помогут каждому из нас утвердиться в истории, совпасть с историей? Все ищут ответ на этот вопрос. И американцы в Ираке, и члены Евросоюза пытаются забросить через эту структуру в историю свои якоря. Россия, Китай, Индия – все ищут, в том числе и участники всемирного форума «Диалог цивилизаций».

Ключевым понятием, однако, остается «европейский диалог» в широком смысле этого слова. Но, что в этом контексте уместно говорить о культурологии, философии и богословии этого диалога. Это очень важные вопросы.

Она требует некоторых уточнений в определениях. Итак, европейский диалог. Необходимо подчеркнуть данную характеристику: не общеевропейский, а именно европейский диалог. В слове «общеевропейский» уже изначально заложено некое существующее разделение. И оно, это разделение, уже выступает в этом определении диалога, как ни странно, его фундаментальной основой. Это разделение каким-то образом вызывает потребность диалога. Иначе говоря, мы ведем диалог, потому что мы серьезно разделены. Такое толкование выглядит очень странным основанием для обсуждения европейских вопросов.

Диалог осуществляется потому, что между его участниками нет и никогда не было принципиального, да и вообще какого бы то ни было фундаментального разделения, а есть изначальное и никогда не разрушавшееся единство – европейское единство во всей его глубокой и неисчерпаемой никакими историософскими или идеологическими концепциями простоте. Поэтому диалог и является не общеевропейским, не внутриевропейский, а именно просто европейским сам по себе.

Разделения существуют только в истории и именно как таковые принадлежат некоему европейскому единству. Да и если подумать, разве этих разделений не должно быть? Они просто обязаны быть. Иначе как бы по-другому проявило себя наше европейское единство. Но если мы видим только эти разделения, то мы становимся в некотором высшем смысле слепы.

Но мы все-таки говорим о диалоге как о разговоре двоих или более субъектов, о разговоре «между». Что это может значить? Дело в том, что обычаем стало употребление слова «Европа» в связи с некими географическими делениями. Мы часто говорим не задумываясь: Центральная Европа, Восточная и Западная, Северная и Южная. Теперь вот, после последнего расширения ЕС, стали вдруг говорить о том, что этим присоединением новых членов был положен конец эпохе деления на Западную и Восточную Европу. Имея в виду именно деление по территориально-географическому принципу, приводят, например, очень смешной довод, касающийся России: сегодня Россия не должна стремиться вступать в ЕС, иначе европейцы впадут в очень серьезное затруднение – они просто не будут знать, не будут понимать, на каком основании они смогут называть Европой Сибирь или Дальний Восток. Вот, может быть, через некоторое время (имеется в виду перспектива для России распасться наконец на несколько частей) будет больше оснований рассмотреть этот вопрос. Тогда и посмотрим.

В подобных рассуждениях забывается одна очень важная вещь. В обыденной практике мы вольны придавать слову «Европа» любой необходимый нам смысл. Но фундаментальный смысл слова «Европа» состоит в определении – европейско-христианский мир. И этого мира не два, не три, он один. И он един. Да, в нем существуют исторически сложившиеся разделения. Но примечательно, что наиболее значимые из этих разделений возникли именно и только благодаря христианству. Это очень важный момент. Иначе говоря, именно через эти исторически сложившиеся разделения единство европейско-христианского мира устанавливает себя и проявляет себя для нас. В этом мире нет единой христианской церкви, одной христианской общины, в нем существуют государственные границы. Но именно этот мир, каков он есть, со всеми его исторически сложившимися разделениями является прямым проявлением в истории единства европейско-христианского мира.

Уместно привести некий свободный богословский образ, который впрочем, агностиками принимается за метафору. В действительности же он является прямой реальностью, точно так же, как иконы в храме являются для верующего человека не символами трансцендентной реальности, а прямым ее проявлением в нашей реальности.

Вот этот образ: христианство охватывает Землю руками Христа. Мировое христианство имеет своим историческим и идеологическим центром Европу, начинавшуюся и имеющую историческую перспективу только как единство своих Востока и Запада. Восточное и западное христианство – это правая и левая руки единого тела Христа, а тело его – Европа. Символом Европы является Иисус Христос – Богочеловек. Он Сам Живой является мистическим телом Европы, в котором ее внутренний Восток не разделен с ее внутренним Западом, как и в Нем Божие не разделено с человеческим. В символическом значении Запада и Востока материальная география сливается и совпадает с духовной человеческой картографией: стоя на Востоке, ты упираешься глазами в Запад; стоя на Западе, ты упираешься глазами в Восток. Эта простая физика зрения обнажает сложную европейскую метафизику взаимного присвоения бытия: они – наш Запад, и мы – их Восток; напротив: они – наш Восток, и мы – их Запад.

Глобальный христианский мир образовался не от одной западной части Европы, а от нее и от России. Вряд ли кто-либо вдумывался глубоко в этот очевидный историко-географический факт. Посмотрим на карту. Что такое христианский мир в географическом смысле? Это единый пояс, замкнутый в северном полушарии планеты. Заметим, что первые христиане на самом дальнем, крайнем западе Востока, или, если смотреть с другой стороны – на самом дальнем, крайнем востоке Запада, то есть на Аляске, были восточные христиане из России. Им, принесшим в эти глухие, дикие земли свет христианства, выпало замкнуть великое христианское кольцо.

Нет двух или сколько бы то ни было «европ». В этом смысле нет ЕС, нет России. Есть только одна Европа, Европа как единый христианский мир, у которого есть свой внутренний Запад и свой внутренний Восток.

Раскол, внутреннее разделение христианского мира на Запад и Восток – это не частная (политическая, идеологическая и т. д.) проблема, это болезнь всего европейско-христианского духа. Болен не отдельно Запад, не отдельно Восток, а болен сам европейский христианский дух в самой своей сердцевине, там, где нет и не может быть разделения, вражды и отмежевания.

«Правое» – это не то, что «левое», «левое» никогда не станет «правым», но оба они неотъемлемо и исчерпывающе являются сторонами некоего их единства.

Все разделения между Востоком и Западом христианского мира существуют только на уровне реальной политики в процессе реальной истории. На уровне взаимной судьбы, которая выше всех частных событий истории, есть только кризис единства, но никакого распада изначального единства нет и быть не может.

Как нет и не может быть никакого искомого или чаемого синтеза Востока и Запада христианского мира. Восток и Запад – это не общие абстрактные принципы, теза и антитеза, как бы красиво и ладно, философски удовлетворительно это не выглядело. Восток и Запад европейско-христианского мира – это живые реальности. И всегда существует их изначальное единство в теле христианского мира. Тело может быть больно, неказисто, криво, иначе говоря, есть кризис этого единства, но не его разрушение, тем более не его отсутствие.

Уже давно единство европейско-христианского мира поразила страшная болезнь – европейская шизофрения. Путь ее преодоления – наша воля не к Западу или Востоку Европы как к чему-то лучшему из двух, а к Европе как неразделенности ее внутренних Запада и Востока.

Диалог Востока и Запада возможен только внутри их единства. Но моя позиция такова, что не диалог является неким путем к некоему единству, а уже изначально существующее фундаментальное единство является живым источником и самой возможностью нашего диалога. Никак по-другому. Если по-другому, то мы просто отстаем от нашей эпохи, от современных требований жизни. Исходить из единства в нашем диалоге, а не только еще стремиться к нему – вот что важно. Все, что мы можем, это в конечном счете только обнаруживать во всех наших противоречиях и во всех наших взаимных непониманиях это основное единство.

В развернутом виде такое единство я и называю единством европейско-христианского мира, а коротко – Европой, во всех возможных отличиях этого понятия от всех ограничивающих его политических, идеологических или исторических конструкций.

Таким образом, открытие пространства европейского диалога, неразрывно связано с идеей о возвращении Европы как единого европейско-христианского мира, имеющего не просто общую, а единую в себе историю.

Важно выявить некоторые актуальные особенности взаимных отношений Востока и Запада как единого европейско-христианского мира.

Просматривая «Вестник» форума «Диалог цивилизаций» (№ 1/2004), я обнаружил в речи Элиаса Гунариса очень точные слова. Надо отметить, что вообще многие мысли в его речи очень сильно резонируют с моими собственными взглядами. И меня это больше радует, чем удивляет: это говорит об объективном значении занимающих нас обоих идей. Гунарис, в частности, говорит: «Если и существует миф, который нужно развеять, то это представление о России как “экзотической” стране и находящейся “где-то в другом месте”». Моя позиция состоит в том, что Россия для Европы вовсе не «экзотическая» страна. История Европы (в контексте наших рассуждений о единстве европейско-христианского мира) принадлежит ей, России, неотъемлемо и по праву.

Напротив, для нас в России сейчас, мне кажется, очень актуально понять глубокую сугубую самобытность западной части европейского мира именно в контексте единой европейской истории. Но надо сказать, что в России уже давно осознали важность этой задачи и уже немало в этом преуспели. Понимание яркой оригинальности западной части европейско-христианского мира на фоне общей, целостной истории этого мира прошло в России сначала через этап критики. Этот период философской и богословской критики Запада, однако, довольно быстро сменился другим. Ведь эта критика была одновременно и освоением критикуемого. И теперь эта фундаментальная критика, к основным идеям которой трудно уже добавить что-либо существенно новое, но можно в соответствии с потребностями времени открывать новые стороны, грани, аспекты, – эта критика перешла, перетекла, а лучше сказать, органически переросла в понимание критикуемого как «своего другого». Иначе говоря, фундаментальная критика привела в конечном счете к пониманию и даже к приятию критикуемого в определенной форме. Критикуемое было освоено и внесено внутрь русского самосознания как свое без того, чтобы самым тривиальным образом заменить им что-то из своего. Великий смысл и значение XIX века в русском просвещении состоял, на мой взгляд, именно в этой гигантской и уникальной осуществляемой, подчеркну, в интересах целостного развития европейско-христианского мира работе. Наш русский XIX век получил свою оценку как «золотого», в самом глубоком смысле, именно по этой причине. А через это он стал великим веком мировой истории. В частности, например, нигде в мире, за исключением, конечно, самой западной части европейского мира, эссенциальный рационализм немецкой философии не был так высоко оценен. В России же он был буквально поднят на щит, потому что было понято его великое значение для раскрытия самобытной природы Великого Запада европейско-христианского мира. Русские в XIX веке постигли великую тайну Запада христианства и через это сделали ее частью самосознания всего европейско-христианского мира. С другой стороны, это означает, что они сделали ее частью, прежде всего, своего самосознания. Вообще, русские выработали себе такую философию, которая позволяет им, не отталкивая от себя ничего из огромного разнообразия европейско-христианского мира, да и мира в целом, чудесным образом перерабатывать все это в свое, придавая ему некое новое качество. Достоевский метко назвал эту черту из жизненной философии, то есть философии мышления и духа, «всемирностью», а еще точнее – «всечеловечностью».

На Западе, мне кажется, в этом плане всегда были большие проблемы: тамошний подход предполагал, скорее, замену чуждого своим, а не усвоение. Но как бы то ни было, существуют потребности современного развития. И с их точки зрения Западу европейско-христианского мира необходимо сейчас очень серьезно двинуться на его, этого мира, а иначе говоря, на собственный свой Восток. Не для того, чтобы освоить его материальные и экономические богатства, как это уже не раз бывало в европейской истории во время попыток западных экспансий, а присвоить, или, как говорят в России, усвоить себе его общие мировоззренческие идеи. На мой взгляд, Запад европейско-христианского мира в этом деле сильно отстает от его Востока и даже запаздывает, что, конечно, сильно рассогласовывает общее движение.

По поводу уникального опыта и даже мастерства русских осваивать «другое» как свое собственное у меня есть одна полушутливая мысль. Я иногда говорю своим друзьям: «Западничество нужно и даже обязательно для русских как постоянно обновляемая прививка для развития здорового организма – национального самосознания». То есть, на мой взгляд, чем более основательным бывает западничество у русского человека в молодости, в период ученичества, тем вернее он приходит затем к развитому национальному самосознанию. Есть даже такой феномен в русской культуре – он наиболее ярко проявился на примере Пушкина или такого тонкого интеллектуала, как Иван Киреевский: когда яркий либерал и европеист становится довольно консервативным патриотом и выразителем национального самосознания. (Лев Троцкий, кстати, в своей очень экстравагантной резкой манере высказался по этому поводу так: «Русский человек в молодости либерал, а потом подлец».) Но в этом переходе проявляет себя некая особенность русского ума, развившаяся наиболее сильно именно в XIX веке, прежде всего в сфере русской философии: сделать центром своего национального самосознания мировые, в частности, европейско-христианского мира, вопросы, ассоциировать или даже отождествлять свое национальное с мировым.

Идея «взаимства судьбы» России и Европы как внутренних Востока и Запада единого христианского мира, который сам есть старинное наследство и будущее достояние всего человечества, присутствовала при рождении русской философии. Эту ветвь европейско-христианской философии можно назвать философией единства европейско-христианского мира, так как зародилась она в живом, трепещущем лоне кризиса единства европейского христианского мира. Осознание и осмысление этого кризиса, поиск форм его разрешения – вот основа рассуждений в русской философской классике, о чем бы она ни начинала говорить.

Надо сказать, что сейчас универсалистские идеи русской классической философии становятся принципиально востребованы и российским обществом, и российским истеблишментом, они привлекают внимание наших партнеров. И это понятно. Наша страна, и смею здесь утверждать, что это происходит не только на уровне российской администрации, но относится к обществу в целом, теперь иначе позиционирует себя в мировых отношениях. Мы хотим везде иметь сегодня отношения без противостояния и, желательно, без конфликтов. Пусть будут противоречия в отношениях – их всегда можно разрешить на основе здравомыслия, но пусть не будет противостояния и конфликтов. Чаще всего, на мой взгляд, они возникают как следствие и развитие непонимания и, что хуже всего, незнания обычной, банальной неосведомленности. Непонимание – это чаще всего обратная сторона неосведомленности. Вспомним Сократа и Будду: все страдания – от незнания того, что такое добродетели, в чем состоит истинная сущность духа.

Сильно упрощая, я могу попросить вас: представьте себе, что «абсолютный дух», «абсолютная идея» Гегеля не остановилась в своем движении, а вышла в своем саморазвитии, в своем развертывании за границы Западной Европы. Что тогда? Тогда, согласно логике гегелева учения, мы уже не сможем иметь никаких принципиальных границ и разделений ни в истории, ни в духовном пространстве, что, кстати, и демонстрирует сейчас нам опыт объединенной Западной Европы. Да, будет многообразие проявлений «абсолютного духа». Я подчеркну: многообразие проявлений единого «абсолютного духа». Но многообразие проявлений чего-то единого не может быть причиной и собственной основой для своего разрушения. И уже невозможно будет ни на чем основать конкретно-исторические разделения и непонимание. Наши общие всеевропейские гении – Гегель, Шеллинг – не знали таких разделений. Для создания их необходимы специальные усилия непонимания и неосведомленности. Разделения, границы, барьеры, иначе говоря, непонимание от незнания, устанавливает сама наша непросвещенность. Наша собственная частная, лишенная вдохновения мысль ограничивает развертывание «абсолютного духа», «абсолютной идеи»! Разве такое мыслимо было для универсалиста Гегеля?

Но сегодня, после того как в Дублине 1 мая произошел, как говорят, «Великий Взрыв», произошло значительное расширение Евросоюза, говорят о том, что устранено внутреннее деление за Западную и Восточную Европу. Это мнение везде проходит как публицистический штамп. Говорят, что теперь Европа обрела наконец положенное ей историческое единство, нисколько не смущаясь тем, что общим знаменателем этого «восстановленного» единства становится не мировоззрение или история, а некие финансово рассчитанный инструмент – единая валюта. И то, что образовалось после присоединения к ЕС десятка новых стран, это не Европа – ни старая, ни новая, ни восстановленная, а все тот же (а что, собственно, принципиально изменилось?) торгово-экономический союз на основе единой евровалюты. И то, что понятие Европы походя загоняется в рамки некоего, пусть и имеющего глобальное значение, торгового предприятия, говорит об упадке и даже, может быть, кризисе осмысления европейских вопросов.

Говорят, вот теперь на самом деле есть Европа и у нее будут какие-то отношения с остальным миром, в том числе с Россией. А я хотел бы разделить: европейские вопросы – это одно, а отношения ЕС и России – это очень сильно другое. И когда я слышу, как говорят, имея в виду Евросоюз, о политике Европы в отношении России, мне кажется, что это какая-то глупость или непонимание.

Прошу понять меня правильно, я не противник ЕС. Но считаю, что проблемы внутренней жизни ЕС – это проблемы тех, кто входит в ЕС, и не больше. Нельзя сводить к ним все европейские вопросы. Может быть, какая-то часть из, казалось бы, внутренних вопросов ЕС действительно, на самом деле, по своему существу требует российского участия. Но тогда это уже собственно европейские вопросы.

И у нас в России часто делают акцент на том, что Россия находится между Европой и Азией и что Россия суть Евразия, синтезирующая в себе и то, и другое. При всей объективной правильности этих оценок, я хотел бы напомнить, что Россия прежде всего – это великая христианская держава (и, кстати, именно поэтому в ней свободно и даже, по сути, целыми странами со своими государствами проживают нехристианские народы). И как таковой ей принадлежит вся Европа во всей ее полноте, и она принадлежит Европе вся без остатка. Потому что Европа – это неделимое тело единого христианского мира.

Кстати, президент России на встрече в апреле 2004 года с канцлером Шредером высказался в том смысле, что «в каком-то далеком будущем общая Европа будет построена вместе с Россией и общей столицей немцев, французов и русских станет Брюссель». Вот вам факт российских устремлений. Его постоянно нужно иметь в виду. И нужно иметь в виду, что у русских имеется под этими устремлениями определенная философия, как и у членов ЕС имеется философия, которая позволяет им полностью отождествлять Европу исключительно только с собой. И мне кажется, что, делая буквально такие заявления: «общая Европа, но со столицей в Брюсселе» – русский президент путается среди этих двух философий. Правильно выражая общее стремление, он, на мой взгляд, не до конца продумывает его. Он был бы ближе к истинной идее европейского единства, если бы назвал столицей возвращенной Европы, например, Прагу. На мой взгляд, гораздо ближе.

Образ европейского единства – христианский храм. В моем понимании европейское единство священно, это – храм. В храме нет разделения на земное и небесное, на божественное и человеческое, на правое и левое, на восточное и западное. Точнее говоря, все это, конечно, есть, но не для этого храм существует, не для этого мы ходим в церковь: не для разделения, а для соединения, всегда – «не слитно, но и не раздельно». Когда мы приходим в храм, мы заходим в него с запада и движемся к востоку. Когда после нашего соборного священнодействия мы покидаем храм, мы идем от востока к западу, от взошедшего солнца к его закату. Можем ли мы реально, без романтической метафоры, представить одно действие без другого, если вся наша жизнь состоит в том, чтобы молиться и жить в этом Богом нам данном реальном мире. В связи с этим следует сказать несколько слов о роли интеллектуалов. Не русских интеллектуалов, не евросоюзных, не украинских, румынских или других, а именно европейских, то есть тех, кто работают в едином пространстве Европы над его вопросами, независимо от того, где они родились и работают: в ЕС, в России или других странах. Нужна инфраструктура для их деятельности и коммуникации. Например, исследовательский центр или объединение исследователей под эгидой «Диалога цивилизаций», которое в качестве своей исследовательской программы избрало бы осмысление истории и развития Европы как единого целого, как развития и истории единого европейско-христианского мира. Ведь на самом деле факты истории Европы более объединяют, чем разделяют подпавшие ей народы. Вообще, мне кажется, нужно внимательно посмотреть на то, что, как считается, нас разъединяет, другим взглядом – как на то, что на самом деле нас гораздо более соединяет. Вот интеллектуальный вызов, интеллектуальная задача, требующая нового видения мира в целом.



Контактная информация

Об издательстве

Условия копирования

Информационные партнеры

www.dumrf.ru | Мусульмане России Ислам в Российской Федерации islamsng.com www.miu.su | Московский исламский институт
При использовании материалов ссылка на сайт www.idmedina.ru обязательна
© 2024 Издательский дом «Медина»
закрыть

Уважаемые читатели!

В связи с плановыми техническими работами наш сайт будет недоступен с 16:00 20 мая до 16:00 21 мая. Приносим свои извинения за временные неудобства.