3.5. Александр Громыко. Россия в концерте цивилизаций

Тема цивилизаций из года в год занимает все большее место в публицистике, в научных трудах, в СМИ. В последние годы в России на нее обращают повышенное внимание не только ученые, но политики и дипломаты. О диалоге цивилизаций или об их столкновении не говорит разве что ленивый. Эта тема в моде, что неминуемо сопровождается распространением легковесных суждений. Однако спрос на нее не заслоняет того факта, что цивилизационные исследования, международная компаративистика, применяющая цивилизационные подходы, – действительно одни из самых перспективных с точки зрения анализа мировых процессов, тенденций и разработки сценариев глобального развития.

Признанием их важности стало появление не только исследовательских центров во многих странах, изучающих цивилизации и взаимоотношения между ними, таких как «Бахрейнский диалог цивилизаций» или «Центр мирового диалога» на Кипре, но и международных структур, включая форум «Диалог цивилизаций», основанный представителями России, Греции и Индии в 2002 г. Один из последних примеров: в январе 2008 г. в Мадриде состоялся первый форум межрегиональной организации «Альянс цивилизаций», инициированный Кофи Ананом в 2005 г. при поддержки Испании и Турции.

За рамками узконаучных исследований широкий интерес к проблематике цивилизаций после большого перерыва возродился в 1990-х гг. благодаря работам Самуэля Хантингтона («Столкновение цивилизаций?») и Фрэнсиса Фукуямы («Конец истории»), по крайней мере на уровне популярной научной мысли. Впервые же это произошло в XIX веке и связано с именем Николая Данилевского («Россия и Европа»), а позже – Освальда Шпенглера («Закат Европы») и Арнольда Тойнби («Исследование истории»). Конечно, понятие «цивилизация» возникло не в позапрошлом столетии, а еще раньше – в работах французских философов-просветителей, противопоставлявших передовые формы развития человечества варварству. Именно такое понимание истории человечества (единой истории человеческой цивилизации), избавляющегося от дикости и варварства, – было развито в трудах Льюиса Моргана. Оно же закрепилось на бытовом уровне и в разговорной речи, в которой, например, «цивилизованный человек» означает «культурный, воспитанный, образованный», а выражение «присоединиться к числу цивилизованных стран» означает стать развитой страной.

Позже, в развитие идей просветителей, утвердилось несколько взаимосвязанных подходов: экономико-социальный с выделением цивилизаций аграрной, индустриальной (промышленной) и постиндустриальной (информационной), социоэкономический, включая формационный (рабовладельческий, феодальный, капиталистический, социалистический строй). Схожей методологии придерживаются те, кто делит государства на домодернистские, модернистские и постмодернистские.

Однако нам интересна та часть политологического дискурса, участники которого понимают под цивилизациями пронизывающие историю крупные формы человеческих общностей, основным связующим раствором каждой из которых являются общая история, ментальность и социокультурные характеристики. История этих общностей развертывается в русле протяженных отрезков времени. Для цивилизаций, понимаемых в этом смысле, чрезвычайно важно наличие истории, уходящей корнями в прошлые исторические эпохи. Используя терминологию школы Фернана Броделя, – история цивилизаций – это «медленная история», история «структур», т. е. устойчивых исторических реальностей, ритм изменений которых измеряется веками. Суть «медленной истории» не сводима к историям дипломатической, политической, социально-экономической: они лишь главы в истории цивилизаций. Поэтому отдельные государства, а тем более их группы, не могут с легкостью перепрыгивать из одной цивилизации в другую, что в принципе возможно, но требует глубинных причин и многих десятилетий, а то и столетий.

Даже при «тотальном» взгляде на цивилизации их определениям несть числа. Их можно классифицировать как «по вертикали», так и «по горизонтали». В первом случае речь идет о том, что для различения цивилизаций используется один критерий, постоянная единица измерения, которая и задает всю типологию. Например, распространенным является взгляд на цивилизации через призму истории отдельных государств, т. е. критерием выступают государственные границы, на первое место выдвигается форма, а не содержание. Такая интерпретация ведет свою историю с работ Г. Бокля («История цивилизации в Англии»), Ф. Гизо («История цивилизация во Франции»), Р. Альтамире («История Испании и испанской цивилизации»), живших в XIX веке. «Цивилизация» интерпретируется как история отдельного народа, в данном случае английского, французского, испанского. С этим трудно согласиться. Государственные границы в некоторых случаях действительно задают контуры цивилизаций, как в случае с Индией или Китаем. Однако обратная логика не действует – подавляющее большинство государств не представляют собой отдельные цивилизации. Отрицать это – значит сводить цивилизацию к локальной культуре и/или другим особенностям данного народа, и тогда наука о цивилизациях становится ни чем иным, как по-другому названной культурологией, антропологией или этнографией, а следовательно, теряет самостоятельный гносеологический смысл.

Несомненно, что понятия цивилизации и культуры тесно связаны и переплетены. Любой народ, этнос, нация имеют свою вещественную и духовную культуру, но это не делает их автоматически цивилизациями в нашем понимании, даже если это великие национальные культуры. Классики цивилизационной типологии вели речь не о культуре в традиционном понимании, т. е. не о материальной и творческой «продукции» данной человеческой общности, а о «высших культурах» (Шпенглер) или «культурно-исторических типах» (Данилевский), т. е. о более сложных культурных феноменах, которые не привязаны к определенным территориям и языковым пространствам. Из этих концепций следует, что эти культурные феномены могут совпадать с границами национальных культур, не будучи им тождественны (например, египетской, китайской, индийской, русской/российской), но могут выходить далеко за их пределы (античная, европейская, римская). Кроме отсутствия обязательной привязки к какой-либо этнической или национальной общности, культуры этого типа – всегда значимы для развития не только своей страны, но окружающего региона или даже мира в целом. Именно в представлении о цивилизациях как о «высших культурах» коренится взгляд на Россию как на отдельную цивилизацию. Однако представление о цивилизациях как о «высших культурах» также представляется упрощением.

Помимо ошибочного приравнивания цивилизации к культуре (даже к «высшей культуре») в смысловые ловушки попадают и те, кто воспринимает ту или иную классификацию цивилизаций, разработанную в прошлые исторические эпохи, как по-прежнему отвечающую реальностям. Ошибка будет, конечно, не в отношении к «умершим» цивилизациям (вряд ли кто-то оспорит факт существования в глубоком прошлом античной или египетской цивилизации), а в отношении к «живущим», как о них писали исследователи XIX и первой половины XX века. Так, если Шпенглер в 1920-е гг. рассуждал о русско-сибирской высшей культуре, а Тойнби несколько позже – о православно-христианской и западной цивилизациях, должны ли мы и сегодня зачислять их в число «живущих»? Для ответа на этот вопрос нужен критический подход к типологиям, предложенным классиками цивилизационных исследований.

Помимо культуры в ее разных интерпретациях другими наиболее часто встречающимися «вертикалями» цивилизационных исследований выступают такие критерии, как религиозные, расовые/этнические (в значении суперэтносов), геополитические. Вслед за культурой, критерий религии, пожалуй, самый распространенный. Религия, безусловно, часть культуры, но не все представители одной культуры исповедуют одну и ту же религию, как не все прихожане одной церкви обязательно должны ощущать себя носителями одной и той же культуры. Таким образом, цивилизация – не синоним религий.

Надо сказать, что за исключением тех, кто приравнивает любое государство к цивилизации, сторонники «вертикальных» подходов редко обосновывают типологию цивилизаций единым критерием. Как правило, они комбинируют критерии, группируют их между собой, но всегда выделяют среди них ведущий. Так, Тойнби применял и географический и религиозный (точнее, метафизический) признаки цивилизации, но акцент делал на последний. По его стопам пошел и Самуэль Хантингтон, который, говоря о целом наборе идентификаций внутри каждой «ведущей» цивилизации, большинство из них выделяет, руководствуясь все же религиозным принципом, что следует уже из предлагаемых им названий: цивилизации западная (западное христианство), исламская, конфуцианская, ортодоксальная славянская (здесь добавляется критерий суперэтноса), индуистская, и лишь в трех случаях использует географический критерий: японская, латиноамериканская и африканская цивилизации.

В типологии, базирующиеся на суперэтносах, включаются такие цивилизации, как англосаксонская, античная, греческая, славянская, китайская и др. Здесь на первое место ставится критерий «по крови», а территориям и религиям отводится вспомогательная роль. Наиболее наглядный пример – тезис об «англосаксонской цивилизации», у которой нет своего географического ядра, ее части разбросаны по всему миру: Британия, США, Канада и т. д. Славянская или китайская цивилизации выступают как географически более компактные, однако, главный носитель их идентичности – не территория, а общность людей, этнически связанные друг с другом.

Типологии, основанные на геополитических критериях, отдают пальму первенства в иерархии цивилизационных признаков не просто территории, а территории «наполненной смыслом», некой экзистенциальностью, которая диктует их судьбу и задает их онтологическое основание. Здесь первостепенную роль играют понятия фронтира, хартленда, географических осей, жизненных пространств, метагеографии и др. Мир делится на морские и сухопутные цивилизации, включая атлантическую и евразийскую, лимитрофные межцивилизационные образования, в других классификациях говорится о североамериканской, латиноамериканской, российской, китайской цивилизациях и т. д.

Своя правда есть во всех упомянутых типологиях «по вертикали», но в каждой абсолютизируется тот или иной принцип. Действительно, цивилизация неотделима от культуры, но и не сводима ни к культуре духовной и материальной, ни к «высшим культурам». Тем более нельзя ставить знак равенства между цивилизацией и религией как части культуры, особенно применительно к Новейшей истории. Цивилизация не может возникнуть вне территории, но территория – это заливочная форма, а не сам раствор.

Классификация «по горизонтали» – синтетическая, исследователь оперирует не единым критерием (или их неизменной иерархией), а несколькими равноценными «единицами измерения». По определению эта классификация многофакторна. В таком понимании цивилизационная идентичность многослойна в том смысле, что ее составляющие жестко не соподчинены друг другу. Вырабатывая классификацию цивилизаций, исследователь не подходит к ним с одним мерилом, ведь тогда – сколько мерил, столько и классификаций.

Цивилизация – это устойчивая общность людей, покоящаяся на четырех априори равноценных принципах: территориально-временном, культурном (в значении «высшей культуры»), онтологическом и аксиологическом. Выпячивание любого из них при выявлении цивилизаций или устранение всех кроме одного приводит к ошибочным и однобоким оценкам и выводам.

С точки зрения человеческого материала цивилизация может быть лишь крупной общностью, структура которой развивается по законам «медленной истории». Она не может быть исключительно виртуальной, т. е. существовать лишь в головах людей, но должна быть привязана к определенной территории и к определенной линейке времени. Но верно и обратное: цивилизация невозможна вне ментальности, география для нее – лишь форма. Цивилизации в чем-то сродни империям – они не жизнеспособны вне больших территорий и человеческих и иных ресурсов.

Чтобы культура («высшая культура», культурно-исторический тип), пусть даже великая, поднялась до статуса цивилизации, она должна выработать свою философию жизни (великой может быть и имитационная культура), которая имела бы не только мировоззренческий, но и прикладной характер, а также отличную от других культур систему ценностей. Например, в XX веке таковыми были «советская мечта» (хотя она так никогда не называлась) и «американская мечта» (American Dream). В начале XXI века западноевропейские интеллектуальные элиты пропагандируют новую «европейскую мечту» (European Dream).

Классифицируя цивилизации «по горизонтали», предложим следующий перечень крупнейших «живущих» цивилизаций: европейская, исламская, африканская, латиноамериканская, китайская, японская и индийская. Границы между ними не очерчены четко, и существуют значительные зоны смешения и зоны двойной цивилизационной идентичности. Ряд цивилизаций имеют дробную структуру, например, европейская цивилизация включает российскую, западноевропейскую и североамериканскую субцивилизации. Рассуждая об исламской цивилизации, можно выдвинуть гипотезу о существовании в ее границах персидской, магрибской субцивилизаций, субцивилизации региона Персидского залива и др. Некоторые из субцивилизаций со временем могут претендовать на статус самостоятельных цивилизаций. Так, популярна точка зрения, что в США сложилась «американская цивилизация», а в России – «российская» (другие варианты: «православная», «русская», «славянская»).

Классификация «по горизонтали» является методом исследования, т. е. взглядом на цивилизации извне. Но если речь идет о саморефлексии, о «рассматривании» цивилизации изнутри, то ситуационная иерархия критериев неизбежна. Однако принципиальное отличие от классификации «по вертикали» в том, что эта иерархия не застывшая и не заданная раз и навсегда. Цивилизации могут прожить многие столетия, и приоритетность принципов, на которых они зиждутся, часто меняется. Среди них есть те, что присущи всем цивилизациям, например, пространственный и культурный, а религиозный, этнический или расовый принципы характеризуют только некоторые цивилизации. Но даже те признаки, которые встречаются у разных цивилизаций, по-своему уникальны: у каждой цивилизации своя неповторимая география, своя «высшая культура».

Для одних цивилизаций на определенном этапе развития (который, впрочем, может растянуться и всю известную нам историю), важнее религиозный признак, а, скажем, не национальный или территориальный, и в их название обоснованно отражать его влияние. Однако это не значит, что религиозный признак будет определяющим для них вечно. Например, в настоящее время правильнее говорить о китайской цивилизации и об индийской, а не о конфуцианской, индуистской или буддийской. Более тысячи лет европейская цивилизация по праву была в первую очередь христианской, однако, по крайней мере, с XVIII-XIX веков, по мере вытеснения церковного светским религиозный признак перестал быть доминирующим в ее определении. Теперь «европейская цивилизация» – наиболее адекватное название, где «европейская» – не географический или геополитический признак цивилизации (ведь она располагается не только в Европе), а ее историческая и социокультурная база. Для других цивилизаций в тот или иной период их истории приоритетное значение имеет геополитический признак, как, например, для латиноамериканской цивилизации. Расовый признак можно признать ключевым для африканской цивилизационной идентичности. Для китайской цивилизации с XX века определяющим признаком стал суперэтнос.

Исламская цивилизация – одна из самых крупных, обсуждаемых и дискутируемых. Однако возрастание интереса к ней с прошлого десятилетия сопровождалось широкомасштабным искажением, а порой и порочением ее сути, истории и современного состояния как по незнанию, так и по умыслу. Произошло это в результате тотальной политизации цивилизационного дискурса. Голоса ученых потонули в политическом галдеже. После исчезновения биполярного мира часть мирового политического истеблишмента не смогла или не захотела найти иной метод консолидации своей электоральной базы, кроме как образ чужого, внешний источник опасности. Для таких политиков знак вопроса в названии книги Хантингтона «Столкновение цивилизаций?» был лишним и не нужным, они спешили произнести это предложение с утвердительной интонацией.

В обзоре внешней политики России, подготовленным МИДом в 2007 г., в этой связи говорится: «Нельзя исключать, что формирование в лице ислама образа врага имеет целью усиление консолидации, недостающей Западу для глобальной субъектности». В русском языке есть пословица: «Поспешишь – людей насмешишь». Однако в начале XXI века поспешность действий политиков, особенно политиков, обладающих большой властью, не насмешила мир, а привела его в ужас. Под лозунгом столкновения цивилизаций межцивилизационному диалогу был нанесен громадный ущерб.

Исламская цивилизация на сегодняшний день, пожалуй, единственная, в которой религиозный признак имеет системообразующее значение. Большинство других цивилизаций имеют светский характер или религия не играет в них определяющей роли. Однако даже в самой светской цивилизации – европейской – духовное, ценностное, культурное наследие христианства остается одной из ее фундаментальных характеристик. Таким образом, религия продолжает быть крайне важным пространством развития отношений между цивилизациями. И в этом – залог их диалога, а не столкновения и распрей. Так, многие положения Корана перекликаются с текстами Ветхого и Нового Завета, что говорит о родстве трех монотеистических религий: ислама, христианства и иудаизма [1].

Мусульманская цивилизации уже тысячи лет назад самым активным образом взаимодействовала с западным миром. Мусульмане наследовали греческую философию и науку, которые Европе только через несколько веков предстояло открыть для себя. Кроме того, ислам поддерживал отношения с древними цивилизациями Индии и Китая. Исламу изначально была присуща такая степень гражданской и религиозной толерантности, о которой европейцы и не догадывались до выхода из средневековья. Мусульмане никогда не знали таких жестких сословных перегородок, какие сложились в средневековой Европе. Даже права женщин в странах ислама долгое время были во многом шире, чем их права в христианских странах [2].

Конечно, в истории религиозный фактор присутствовал в сотнях военных конфликтах. В священных книгах почти всех религий можно найти, помимо заповедей добра и любви, призывы совсем иного рода. Однако в большинстве случаев церковь была не инициатором войн, и религиозные верования были не причиной, а поводом, используемым политиками для их развязывания. Уже давно закрепилась тенденция не только по расширению экуменического диалога, но и по сближению позиций двух ведущих мировых религий – христианства и ислама. Попытки изменить эту тенденцию крайне опасны, так как приводят к страданиям, которые можно было бы избежать, однако вряд ли могут повернуть вспять этот объективный процесс. Министр иностранных дел России Сергей Лавров в своем выступлении на 62-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН в сентябре прошлого года, подчеркнул: «Жизненно важное значение приобретает духовно нравственная основа общечеловеческой солидарности. Духовные ценности всех мировых религий напоминают о необходимости достижения межцивилизационного согласия...».

Для российской внешней политики и дипломатии межцивилизационный диалог становится одним из наиболее значимых направлений деятельности, и значение этого факта трудно переоценить. В уже упомянутом обзоре внешней политики России 2007 г. указывается на то, что «напряженность в межцивилизационных отношениях провоцируют террористы и те, кто продвигает жестко идеологизированные подходы к международным делам. Угроза раскола мира по цивилизационному признаку становится одним из главных вызовов нашего времени». Другой важный тезис, что «восточным цивилизациям как важной части культурного наследия человечества еще предстоит сыграть позитивную роль в формировании общемировых тенденций развития».

Двумя основными задачами, которые на обозримое будущее ставит перед собой российская дипломатия, являются следующие: во-первых, «считать проблему межцивилизационного диалога и партнерства, противодействия расколу мира по цивилизационному признаку одной из приоритетных в реализации внешнеполитического курса...», и, во-вторых, «шире выходить на совместные действия с исламским миром, в том числе в рамках нашего участия в деятельности Организации Исламская конференция и посредством подключения наших партнеров из числа исламских государств к работе в различных международных форматах».

Кроме перечисленных выше критериев, большинство цивилизаций роднит то, без чего ни одна из них не состоялась бы: история и историческая память. Мало жить на определенной территории, мало принадлежать к господствующему на ней вероисповеданию, недостаточно даже приобщиться к ее культуре или принадлежать к данному суперэтносу или расе. Необходимо осознавать себя частью ее истории и считать себя носителем памяти о событиях, которые произошли на «твоей земле» давным-давно. Именно благодаря долгой совместной истории и «генетической памяти» у таких метаобщностей, как цивилизации, существуют свойственные им психологические и ментальные черты.

Цивилизационная идентификация самая латентная, менее всего востребованная по сравнению с другими (половой, этнической, родовой, национальной, региональной...). В обыденной жизни мало кто, за исключением философов, задумывается о собственной цивилизационной принадлежности. Это естественно, ведь идентичность – результат сравнения, а люди в подавляющем большинстве случаев сравнивают себя с представителями своей среды обитания и, следовательно, не заглядывают дальше пределов этнической, территориальной, национальной идентичности.

Носители разных цивилизационных идентичностей намного реже сталкиваются друг с другом, чем с себе подобными. Это столкновение происходит намного чаще вдоль границ цивилизаций, но затрагивает лишь небольшое количество населения соседствующих территорий. Стыкуются, как правило, только две цивилизации, а ведь их намного больше, и большинство находится друг от друга на больших расстояниях. Например, для жителя России нет ничего странного в вопросах: Русский или татарин? Москвич или петербуржец? Россиянин или украинец? Но все эти вопросы не выходят за рамки внутрицивилизационных идентичностей. Но вопрос о цивилизационной принадлежности приведет многих россиян в замешательство. Когда же они задумается о своих отличиях от африканца, японца или китайца, то в первую очередь будут оперировать не цивилизационными категориями, а отличиями языкового, поведенческого, этнического характера.

Широкий интерес к цивилизационной идентичности усиливается, когда большие массы населения разных цивилизаций приходят в соприкосновение, и вместе с всплеском межцивилизационной миграции активизируется процесс взаимопроникновения цивилизаций, а также, когда цивилизация или одна из ее составляющих переживает в своем развитии кризис. Так, в начале XXI века небывалого масштаба достигла миграция в Западную Европу и США представителей других цивилизаций, и соответственно цивилизационный дискурс стал очень интенсивным.

В 1990-е гг. глубочайший социально-экономический, политический и ментальный кризис постиг Россию, и как результат – разгорелись споры о ее идентичности. Россия до сих пор переживает тяжелый процесс переосмысления своего собственного Я и места в мире, в том числе высказываются самые разные точки зрения о ее цивилизационной принадлежности. Однако можно сколько угодно менять очки, но мир от этого не измениться. Смена оптик не ведет к изменению объекта наблюдения, меняется лишь его изображение. Необходимо подобрать правильные линзы и восстановить фокус, увидев мир таким, какой он есть. В сущности ничего нового в сегодняшних дискуссиях по этой проблеме не появилось: после завершения эксперимента по созданию новой советской цивилизации мы вновь вернулись (или откатились?) на век назад – к алгоритму противостояния западников и славянофилов.

В многоголосье споров, по крайней мере, одно не вызывает сомнения: в недалеком будущем Россия обретет не столько показную, сколько осознанную уверенность в своих силах и избавится как от комплекса неполноценности (недооценки своих сил), так и от комплекса превосходства (переоценки своих сил). Эти комплексы – две стороны одной медали внутренней духовной и мировоззренческой дезориентации россиян. Первый комплекс – это наследие российских бед конца прошлого столетия, второй – отражение психологического состояния общества, вновь почувствовавшего вкус к жизни, но еще травмированного недавним прошлым. Недооценка Россией своих сил после развала СССР выражалась в том, что многие были готовы отказаться от собственной идентичности и влиться в идентичность «западную». Переоценка своих сил – другая крайность, когда российская идентичность не только вновь признается, но представляется некой вещью в себе, когда хочется быть уже не частью чего-то, а быть больше, чем все другое. Еще недавно многие мечтали, что Россия станет часть «Запада», а теперь популярно рассматривать в качестве самостоятельных субъектов и даже противопоставлять не только Россию и «Запад», но даже Россию и «Европу».

Рационально предположить, что столь отличные взгляды на идентичность России не могут быть верными одновременно. Более того, вероятно, что ошибочны обе точки зрения, ведь одна крайность порождает другую, как революция порождает контрреволюцию. Истина же, как мы знаем, лежит посередине. Не будучи частью чуждого ей, она и не сама по себе. Россия принадлежит к своей, европейской цивилизации, но не единственное ее проявление.

Библиография

1. Красиков, А. А. Цивилизации, культуры и религии. Глава 2 / А. А. Красиков // Россия в многообразии цивилизаций // Доклады Института Европы. – М., 2007. – № 192. – С. 62.

2. Фурман, Д. Е. Реформа ислама // А. А. Красиков. На пути к исламской реформации. – М., 1999. – С. 274.