4.3. Отдаленное будущее конфликтующих сторон и стратегических операторов

Есть все основания полагать, что в долгосрочной перспективе (после 2050 г.) Большой Ближний Восток останется непревзойденным (в сравнении с другими регионами) средоточием конфликтогенности и нестабильности. Об этом свидетельствуют продолжающийся арабо-израильский конфликт, военно-политическая обстановка в Ираке и Афганистане, ситуация вокруг Ирана, роль Турции и Пакистана в региональной политике, влияние США, Великобритании и их союзников на меняющееся геополитическое положение, активизация дипломатических усилий Российской Федерации в зоне традиционных интересов Запада в целом [60].

Качество власти последнего осуществляется в пределах сложно организованного ближневосточного политического пространства и при таких обстоятельствах, как:

• взаимосвязь с внешней средой, оказывающей одновременно и консолидирующее и фрагментирующее влияние на структуру региона;

• этноконфессиональное, культурное, политическое единство стран региона, определяющие его внутреннюю целостность, которая принципиально не позволяет свести основные параметры функционирования системы к системе атрибутов составляющих ее элементов;

• гомеостаз, или сохранение некоего динамического равновесия, определяющего поддержание параметров внутри системы, так и по отношению к факторам внерегиональной среды;

• информативность, т. е. лингвистические и знаковые методы консолидации региона при реализации информационного обмена между народами, общество будет иным [61]. В рамках глобального управления с учетом особой напряженности действий основных акторов мировой политики в ближневосточной региональной системе кризисного реагирования не следует воспринимать моментно, а главное, вне циклического измерения [62].

«Сейчас все продолжают играть в линейную революцию, — пишет по этому поводу профессор социологии университета Париж-Нантер Ж. Бодрийар, — тогда как она уже захлестнулась вокруг себя, чтобы породить свой симулякр, подобно лепным ангелам, конечности которых соединяются в кривом зеркале.

Все вещи обретают конец в их удвоенной симуляции, и это знак, что цикл завершен. Когда эффект реальности, словно бесполезный мессия, который приходит на следующий день, начинает без пользы удваивать ход вещей, то это значит, что цикл заканчивается в игре симулякров, где все проигрывается заново перед тем, как умереть, и где все пропадает за горизонтом истины.

Бесполезно поэтому гоняться за властью или говорить о ней до бесконечности, ибо отныне она тоже стала частью сакрального горизонта кажимостей, она здесь только затем, чтобы скрыть, что ее больше не существует, или, скорее, что после апогея политики начинается спад, другая фаза цикла, обращение власти в собственный симулякр.

Завладеть властью можно не больше, чем завладеть тайной. Ибо тайна власти — в том же, в чем и тайна тайны: она в том, что ее нет. В другой фазе цикла, фазе упадка реального, операциональной является только мизансцена тайны или власти, но это знак того, что субстанция власти после своей беспрерывной; экспансии на протяжении нескольких веков внезапно взрывается изнутри, и что сфера — власти сжимается, превращаясь из звезды первой величины в красного карлика, а затем в черную дыру, которая поглощает всю субстанцию реального, все окружающие энергии, разом преобразившиеся в чистый знак, знак социального, плотность которого нас подавляет.

Не инстанция, не структура, не субстанция и на самом деле не отношение сил: власть — это вызов. От идола власти примитивных обществ, который говорит, чтобы нечего не сказать, до актуальной власти, которая существует только для того, чтобы заклинать отсутствие власти, был пройден весь цикл, цикл двойного вызова. Вызова, который власть бросает всему обществу. И вызова, который брошен тем, кто имеет власть. Это и есть тайная история власти и ее катастрофы» [63].

Для Запада в целом на Большом Ближнем Востоке в обозримом будущем наиболее важным окажется концептуальное обоснование и обеспечение качественно иных, чем прежде, функций, прежде всего в рамках коллективного миротворчества.

Особые надежды «сильных мира сего» в этой связи возлагаются на ООН, успешно применяющую все возможные миротворческие операции как совокупность политико-дипломатических, военных и иных форм и методов коллективных международных усилий по восстановлению международного мира и стабильности в зонах кризиса посредством скоординированных мер по предотвращению, снижению остроты, разрешению, ликвидации международных и межнациональных конфликтов [65].

В отдаленной (после 2050 г.) перспективе ООН окажется вполне способной существенным образом усовершенствовать механизм поддержания мира, методы вооруженного принуждения к миру, систему санкций, а также инструментов миростроительства применительно к ближневосточному территориальному пространству, прежде всего, поскольку последнее включает в себя англосаксонский стратегический эллипс [66].

США и Великобритания настойчиво потребуют от данной влиятельной универсальной организации проведения эффективных совместных действий карательного характера для того, чтобы подчинить себе неугодных, представляющих и старых и новых участников ближневосточного регионального политического процесса.

При этом следует рассматривать возможность создания оперативного военного штаба, подчиненного непосредственно Совету Безопасности для регулярного проведения всевозможных командно-штабных учений с участием офицеров генеральных штабов государств с тем, чтобы знакомить их с основными тактическими и стратегическими концепциями и тем самым облегчить проведение любых совместных военных действий, такая структура будет руководить действиями всех сил ООН на Большом Ближнем Востоке при оперативном взаимодействии с ЕС, НАТО, ЛАГ, другими влиятельными международными объединениями, а также соответствующими миротворческими усилиями отдельных государств, таких как Франция, Германия, Турция в особенности. В связи с этим, военное измерение еще не свершившегося на Большом Ближнем Востоке возобладает, международное военное вмешательство увеличится в масштабах, пресечение агрессии приобретет новые формы, а проблемы региональной безопасности, в увязке с борьбой против международного терроризма, получат напряженное императивное назначение применительно к Ираку, Ирану, Афганистану, государствам зоны Персидского залива, палестино-израильскому противостоянию и т. д. [67]

Таким образом, коллективное движение к стабильности непременно приведет к повышению уровня ближневосточной взрывоопасности.

«Управляемый хаос», как таковой, именно из-за противоречивых политических процессов на Большом Ближнем Востоке окажется трудно регулируемым.

Смена лидеров текущего поколения, неспособность региональных общественных структур к позитивной самоорганизации, разновекторная (Восток–Запад, Север–Юг) экспансия политического ислама, деструктивно воздействующего на другие территориальные пространства, не создадут каких-либо новых весомых предпосылок для синергетического обустройства системы кризисного регулирования, что может пагубно повлиять на все глобальное управление, лишив последнее реальных возможностей координации всех процессов мирового развития без исключения. Природа хаоса как своеобразного варианта сложной геометрии власти двойственна.

Известный российский исследователь Д. Темников следующим образом комментирует данное важное обстоятельство:

«Хаос нередко трактуется как деструктивное начало, ведущее к свержению старого порядка и замене его на новый посредством разрушения старых и выстраивания новых связей, что не отражает всех образов и путей формирования порядка и хаоса, в том числе разработанных в рамках теории самоорганизации.

Хаос не являет собой только лишь деструктивное начало, он может быть и конструктивным, т. е. выступающим в качестве условия для организации (порядка).

Хаос конструктивен через разрушительность (порядок возникает благодаря хаосу и из него, хаос лежит в основе выхода на одну из тенденций самоструктурирования сложной системы) и разрушителен через конструктивность (возникшие сложные упорядоченные структуры метастабильны, вблизи момента обострения становятся неустойчивыми).

Хаос, таким образом, амбивалентен по отношению к структурам порядка, выступая и в разрушительной, и в созидательной роли. Хаос никогда не исчезает и присутствует в порядке. Теория самоорганизации говорит о сосуществовании в системе, а также в подсистемах различного уровня сложности макроскопической упорядоченности и микроскопической разупорядоченности хаоса.

Хаос разрушающий заявляет себя как тенденция распада системы, хаос созидающий связан с конструктивной ролью процессов синхронизации, т. е. сглаживания неоднородностей, упорядочивания элементов, ведущих к гармонизации процессов развития системы. В большей степени хаос разрушающий выступает как сила, создающая неоднородности в системе, как тенденция к максимальной дифференциации ее элементов. Хаос конструктивный необходим для выхода системы на одну из траекторий ее возможного движения, он лежит в основе механизма объединения простых структур в сложные, механизма согласования темпов их эволюции, он может выступать как механизм перехода от одной относительно устойчивой структуры к другой.

Понятие хаоса, таким образом, освобождается в теории самоорганизации от негативного оттенка. Отклонение от кривой траектории развития системы перестает познаваться в качестве патологии, требующей рационального вмешательства для исправления ситуации» [68].

Процессы саморегулирования определяют сложное взаимодействие хаоса и порядка при тех бифуркациях, которые имеют непосредственное отношение к исходной симметрии в системе, так как делают определенный набор состояний более предпочтительными по сравнению с другими при таких признаках как:

• направление траектории развития системы взаимоотношений государств;

• содержание приоритетов основных субъектов мировой политики;

• способы реализации национальных интересов;

• направление развития международного сотрудничества [69].

«Совершенно очевидно, — признает в этой связи Д. Темников, — что распад СССР может рассматриваться как бифуркация: изменилось направление развития системы международных отношений (от биполярности к иному состоянию), изменилось содержание приоритетов США и России, способы реализации их национальных интересов, изменился характер сотрудничества как между двумя государствами, так и между другими странами.

К бифуркации в полной мере можно отнести и террористические акты в США в сентябре 2001 г., оказавшие значительное влияние на развитие международных отношений в последующий период. Военная операция в Афганистане, война в Ираке, дальнейшее укрепление НАТО как организации с глобальными целями, институционализация независимости Косово стали отчасти следствием реакции США на эти события.

Однако однозначность влияния 11 сентября на развитие системы международных отношений не привела автоматически к одновекторности ее дальнейшего развития. События 11 сентября оказали немаловажное влияние на содержание системной бифуркации, вылившейся в увеличение степени хаотичности системы международных отношений и, как следствие, в инициацию процессов самоорганизации, которые привели в дальнейшем к контрбалансированию однополярности путем нарастания недовольства действиями США в мире.

С одной стороны, реакция (политическая, экономическая, военная) США на события 11 сентября позволила некоторым исследователям указать на факт усиления влияния и расширения присутствия Америки в мире, установления нового мирового порядка, появления у США права предпринять «полномасштабный» пересмотр существующих правил и норм поведения в мире с целью противодействия угрозам новой природы.

Действия США по борьбе с международным терроризмом стали рассматриваться как оправданные, т. е. отвечающие принципам обороны в ответ на нападение.

С другой стороны, события 11 сентября показали уязвимость США перед угрозами нового типа. Неспособность США выявить, а тем более противопоставить что-либо этим угрозам ставит под сомнение предопределенность глобального лидерства Америки и возможности «рационального» (в смысле целенаправленного) регулирования международных отношений» [70].

Новая архитектура безопасности, с учетом возможностей эффективного кризисного реагирования в обстановке «управляемого хаоса», конечно же, окажется более комплексной, чем старая, тем более что всевозможные вызовы и угрозы оказались взаимно зависимыми по сложным правилам. Именно в связи с этим мировому сообществу необходимы гибкость дипломатии и концептуально правильная расстановка приоритетов глобального управления (Global Governance) даже при очевидной опасности рисков.

«Россия, — отмечается в Концепции внешней политики Российской Федерации 2008, — заинтересована в стабильном системе международных отношении, основанной на принципах равноправия, взаимного уважения и взаимовыгодного сотрудничества государств и опирающейся на международное право. Такая система призвана обеспечить надежную и равную безопасность каждого члена мирового сообщества в политической, военной, экономической, информационной, гуманитарной и иных областях. Ее главный инструмент — многосторонняя дипломатия.

Центром регулирования международных отношений и координации мировой политики в XXI веке должна оставаться ООН, которая доказала свою безальтернативность и наделена уникальной легитимностью. Россия поддерживает усилия по укреплению ее центральной и координирующей роли. Это предполагает: неуклонное соблюдение целей и принципов, зафиксированных в Уставе ООН; рациональное реформирование ООП в целях се планомерной адаптации к меняющимся политическим и экономическим реалиям в мире; дальнейшее повышение эффективности деятельности Совета Безопасности ООН, несущего главную ответственность за поддержание международного мира и безопасности, придание этому органу к процессе реформирования большей представительности при обеспечении должной оперативности в его работе. Любые решения по созданию дополнительных мест в Совете Безопасности ООН должны приниматься на основе самого широкого согласия государств — членов ООН. Статус пяти постоянных членов Совета Безопасности ООН должен быть сохранен.

Россия придает большое значение повышению управляемости мирового развития, созданию саморегулирующейся международной системы, что требует коллективного лидерства ведущих государств мира, которые должны быть представленными в географическом и цивилизационном отношении и осуществляться при полном уважении центральной и координирующей роли ООН. В этих целях Россия будет наращивать взаимодействие в таких форматах, как «группа восьми» и ее диалог с традиционными партнерами, «тройка» (Россия, Индия и Китай), «четверка» (Бразилия, Россия, Индия и Китай), а также с использованием других неформальных структур и диалоговых поездок [71].

Вышеизложенное свидетельствует об исключительных позитивных намерениях Российской Федерации в рамках глобальной и региональной динамики. Они, конечно же, способны повлиять на сложившуюся систему коллективного (западного в целом, но англосаксонского в особенности) кризисного реагирования на Большом Ближнем Востоке и во всем мире. Остается только сожалеть несбыточности внешнеполитических устремлений России применительно ко всем опасным зонам риска, так как в обозримом будущем (после 2050 г.) именно коллективные специальные действия (военные преимущественно), но с элементами мягкой силы (непременно), представленные в основном США, Великобританией со всеми их союзниками, но без всякого тактического взаимодействия с Россией на Большом Ближнем Востоке при максимальной (коллективной и автономной) поддержке влиятельных международных организаций составят наиболее серьезную угрозу для нового мирового порядка, концептуально определенного во время и после проведения широкомасштабной операции «Буря в пустыне» по отношению к Ираку.

Таким образом, «управляемый хаос» мгновенно превратится в лишенную всякой гармонии деградирующую по сути и неуправляемую властную систему Запада в целом.

Круг замкнется, но это отнюдь не означает, что катастрофические изменения не затронут англосаксонский эллипс. По всей видимости, он будет основным нетронутым, а хронический арабо-израильский конфликт так и останется основным катализатором международной напряженности.

Данное обстоятельство, впрочем, зависит от того, насколько новым будет распределение власти в рамках глобального управления (Governance). Хотя то, что когда-то началось в Лондоне, Лондоном и закончится. Вашингтон же останется жертвой собственной самонадеянной силы, всегда полной решимости. Где будет Тель-Авив — никто не знает.