Китаизация ислама или исламизация Китая?

Данил Назипович Сергеев
заместитель директора Института муниципального управления,
Екатеринбург

Махмуд Мурад, заместитель главного редактора крупнейшей каирской газеты «аль-Ахрам», в 2004 году заявил, что ислам – религия номер один в Китае¹. Парадоксальный вывод, ведь Поднебесная в первую очередь ассоциируется с буддистскими монастырями, тибетскими ламами, конфуцианскими святилищами, но никак не с минаретами и возносимым с них призывом на молитву. Кажется еще более удивительным факт публикации статьи египетского журналиста на официальном китайском интернет-ресурсе, что свидетельствует о молчаливом согласии властей Поднебесной с его мыслью. Прав ли М. Мурад?

Ислам проник на юг Китая во времена династии Тан еще в VII в. По китайским источникам, первым мусульманином в Срединном государстве был некто Касим, приехавший в 631 г. из Аравии в город Гуанчжоу (Кантон) – важный торговый порт и столицу Гуандуна. В той же южнокитайской провинции распространено и другое предание, согласно которому ислам в Поднебесной появился благодаря родственнику пророка Мухаммада Сааду ибн Абу Ваккасу, который со своими сподвижниками прибыл в 627 году² в Кантон для проповеди ислама среди проживавших там арабских торговцев, с его же именем связывается строительство минарета-маяка гуанчжоуской мечети Хуайшенсы. По легенде, Ибн Абу Ваккас похоронен в Гуанчжоу, и мусульмане города почитают место его упокоения, расположенное на кладбище недалеко от построенного им минарета. Со временем ислам стал проникать в Срединное государство и с северо-запада по Великому Шелковому пути из Средней Азии, завоевывая приверженцев среди некитайских национальных меньшинств Синьцзяна, Внутренней Монголии и провинции Ганьсу.

Итогом многовекового развития ислама в Китае стали около 25 миллионов мусульман, 40 000 мечетей, централизованная Исламская ассоциация Китая (первым президентом которой, к слову, был татарин – Бурхан Шахиди), учебные заведения, газеты, журналы и вся «стандартная» исламская инфраструктура³. Таким образом, мусульмане Китая составляют не более 2% населения Поднебесной. Можно ли в этом случае считать ислам религией номер один в Китае? Для ответа на этот вопрос необходимо в первую очередь попытаться понять отношение китайцев к религии и религиозным институтам.

Исследователи отмечают устойчивость национального характера и ментальности китайцев, сформировавшуюся за долгие тысячелетия непрерывного развития цивилизации на берегах Желтой реки. Воистину где китаец, там и Китай! Одной из основополагающих черт китайской нации является рациональность и прагматичность. В древних китайских учениях полностью отсутствовало религиозное начало: место человека – в единстве с природой, во взаимовыгодном сосуществовании субстанций. Именно поэтому китайское конфуцианское учение никогда не призывало человека осмысливать свои душевные переживания, пытаться заглянуть в душу другому человеку, оно устанавливало лишь нормы совместной жизни для достижения общей пользы. Рационализм конфуцианства настолько проник в сознание китайцев, что учение Конфуция стало национальной системой отношений, надличностной этической нормой. Прагматичность и сугубо практическая направленность этого учения может быть замечательно проиллюстрирована цитатой из самого Кун-цзы: «Если тебе плюют в спину, значит, ты впереди». Нет никаких призывов к рефлексии, осмыслению причин, есть только вывод, касающийся пользы: я впереди, значит, это мне полезно.

Казалось бы, такой прагматичный взгляд на жизнь исключает возможность укоренения в Китае религий и веры в Бога в традиционном для нас, выросших на монотеистических идеях божественного начала, понимании этого слова. Для такой ментальности «религией» может стать только этика. И это действительно так. Китайцы не религиозны. Традиционные для Китая конфуцианство, даосизм и буддизм трудно соотнести с монотеистическими христианством и исламом. В конфуцианстве нет поклонения Богу вообще, даосизм можно назвать религией лишь отчасти, а в большей степени это моральное и мистическое учение. Буддизм в Китае не отрицает наличия Творца, но образ Его не раскрыт по сравнению с Буддой – тем, кто уже достиг просветления, образцом для подражания. Именно поэтому все китайцы и каждый из них в отдельности – немного конфуцианцы, немного даосы и немного буддисты. В сознании китайца эти учения (религии) созданы для того, чтобы помочь жителю Поднебесной строить гармоничное общество с пользой для себя и своей общины.

Мой собственный опыт общения с китайцами на религиозные вопросы показал, что смесь этих учений, присущих им церемониалов – традиция, укоренившаяся среди граждан Срединного государства. Китаец идет в соответствующий храм («сы») только тогда, когда в этом возникла насущная необходимость. Если нужно узнать перспективы сделки, пекинский бизнесмен может пойти в квартал даосских прорицателей, расположенный между храмом Конфуция и Юнхэгуном – главным храмом тибетского буддизма в северной столице Поднебесной. Если нужно вспомнить предков, он купит ритуальные деньги «Банка Преисподней» с изображениями Нефритового императора или Мэрилин Монро в магазине буддистской атрибутики и пойдет сжигать их в конфуцианском или даосском святилище. В сознании китайца обращение к Небесам связано только со стремлением к разрешению определенной проблемы. Молиться «просто так» или «потому что так предписано религией» китаец не будет; для молитвы ему нужна особая причина, связанная с ожидаемым от священнодействия конкретным результатом («пользой»). И таких верующих среди китайцев большинство.

Именно поэтому ислам и является первой религией Китая, ибо рациональные религиозно-этические учения, о которых мы говорили выше, идут «как бы не в счет».

Почему же ислам – крупнейшая монотеистическая религия – смог пустить корни в Поднебесной? Ответ на этот вопрос дает президент Исламской ассоциации Китая Чень Гуаньюань: «Ислам в равной степени и рациональное и духовное учение... Он не является чисто идеалистическим учением... Учит людей уважать не только Бога... но и учит людей подчиняться своим родителям, любить семью и друзей»⁴. Своей рациональностью, сравнительной простотой и ясностью, практической направленностью учения, неизменностью постулатов, покровительством над традиционной для китайцев торговлей, способностью вписаться в конфуцианские ценности семьи, брака, почитания старших ислам смог проникнуть в сердца жителей Поднебесной. По той же причине буддизм смог прижиться именно в Китае, а не на своей родине в Индии. Но здесь возникает одно «но».

Буддизм в Китае подвергся существенной китаизации и смог из индийской религии переродиться в китайское религиозно-этическое учение. Произошла ли китаизация ислама? И да, и нет. Еще одной отличительной особенностью китайской ментальности является всеядность, причем не столько в гастрономическом, но и в культурном смысле. Китай за пять тысяч лет неоднократно показал миру, с одной стороны, свою открытость для новых идей, а с другой – оскалился цитатой из Конфуция: «Не приведись вам жить в эпоху перемен». Извечное китайское ментальное противоречие между стремлением извлечь пользу из всего нового и одновременным страхом перед всем новым привело к потрясающей способности Поднебесной адаптировать новое к китайскому идеалу и китаизировать некитайское. Все некитайское для Китая – табу, а вот доморощенное, китайское – разрешенное и правильное. Примерно такой процесс преодолел ислам в Срединном государстве среди его коренного населения. Изначально религия была принята в штыки, потому что ее носители – «ян гуйцзы» («заморские дьяволы») – арабы и персы, их учение – на варварском языке, их обычаи не похожи на китайские, а одежда вызывает изумление. За несколько столетий слово «Аллах» превратилось в «Аньла», где первый иероглиф имеет оттенок смысла «спокойствие», «безопасность». Имя «Мухаммад» превратилось в общемусульманскую фамилию Ма. Молитва (салят) стала «ритуалом бай» («либай»), то есть ритуалом поклонения небу. Закят стал «небесным налогом» («тянь кэ»). Коран стали именовать на китайский манер «гуланьцзин», что в переводе буквально означает Коран-цзин, где цзин – распространенное название традиционного китайского этического канона (например, книга мудреца Лао-цзы, основателя даосизма, «Дао дэ Цзин»). Мусульмане-китайцы, не только собственно китайского, но и арабского, тюркского, персидского происхождения, вскоре перестали внешне отличаться от остальных китайцев и по языку, внешней культуре быта, одежде, по многим другим факторам, обычно сопутствующим в культурном плане мусульманам от Западной Африки до Малайзии. При этом мусульман-китайцев в Китае стали называть «хуэй», «хуэйцзу». В настоящее время хуэй официально признаны одним из 56 национальных меньшинств в Китае, хотя этнически и по языку хуэйцзу – те же ханьцы⁵. Мой коллега – юрист из Китая Чжан Цзиньфу – так охарактеризовал разницу между хуэйцзу и ханьцами: «Хуэйцзу носят белую шапочку и не едят мясо дунпо, а в остальном это ханьцы». В отличие от большинства других мусульманских народов китайцы-хуэй никогда не использовали в повседневной жизни арабскую письменность, только китайские иероглифы. Мечети, построенные в среде хуэй, больше напоминают традиционные китайские храмы.

Таким образом, внешняя сторона жизни мусульман-хуэй полностью китаизировалась. Но в вопросах чистоты веры, соблюдения канонов и догматов ислама хуэйцзу ничем не отличаются от других мусульман-суннитов.

К слову, такое положение дел с хуэй вполне устраивает пекинские власти. По сообщению сайта Китайской исламской ассоциации, «на 8-й Всекитайской исламской конференции, состоявшейся в Пекине, участники заседания призвали национальное исламское сообщество и всех мусульман сплотиться в тесном контакте с генеральным секретарем ЦК КПК товарищем Ху Цзиньтао, теорией Дэн Сяопина... придерживаться концепции научного развития, построения гармоничного общества, стремиться к миру... в целях построения среднезажиточного и гармоничного общества в Одиннадцатую пятилетку... для великого возрождения китайской нации, стремления к единству и прогрессу всех мусульман». В определенной степени эта цитата демонстрирует некоторые проблемы, имеющиеся в китайском исламском сообществе.

В связи с тем что ислам проникал в Поднебесную разными путями, китайские мусульмане очень неоднородны и разрозненны, хотя и объединены в Исламскую ассоциацию Китая. Для Срединного государства характерно деление мусульман по этническому признаку, что отражается на социально-культурной и в первую очередь политической окраске мусульманских групп. Хуэй, будучи, по существу, этническими китайцами, вполне лояльны по отношению к ханьскому населению и центральному правительству. Былые противоречия между ханьцами и хуэй сглажены и напоминают о себе крайне редко. Хуэй расселены по всему Китаю и практически не образуют этнических территорий (за исключением Нинься-Хуэйского автономного района, нескольких автономных округов и уездов) в отличие от уйгуров, населяющих огромный Синьцзян-Уйгурский автономный район. «Уйгурский» ислам в политическом плане значительно отличается от хуэйского наличием панисламистских настроений, стремлением к сепаратизму и отграничению в культурно-языковом ракурсе от ханьцев. Такие настроения среди уйгуров привели к радикализации ислама на северо-западе Китая, что сильно беспокоит китайское правительство, опасающееся угрозы исламизации всей страны и проявлений радикализма среди других мусульманских народностей Китая. Радикальные явления уже замечены даже в благополучном Гонконге, где мусульманская умма также раздроблена по этническому признаку за счет космополитичности города.

На сегодняшний день страх перед исламизацией заставляет Поднебесную пересмотреть взгляды на мусульман внутри страны и, с одной стороны, идти на определенные уступки, законодательные послабления в вопросах свободы вероисповедания, а с другой – закрывать границы с «рассадниками» неугодных идей – Пакистаном и Афганистаном, устанавливать барьеры для поступления литературы.

Китаизировав образ жизни (но не религию!) многих мусульман, Китай встал перед возможной исламизацией страны. Древний китайский прием переваривания иноземных культур не сработал в отношении ислама, так и не занявшего место в пантеоне учений от мудрецов Кун-цзы и Лао-цзы до гуру Ринпоче Ляньхуа шэн-шан-ши. Ислам в Китае, хоть и получил китаизированное название «Чжунго Исылань», все же остался самим собой.

Примечания: