В 2004 и 2005 годах в рамках Московской международной книжной выставки-ярмарки проводился поэтический конкурс «Читая сладостный Коран», учредителями которого были Совет муфтиев России, издательство «Умма», федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям. На конкурс принимались поэтические работы на исламскую тематику, предпочтение отдавалось авторам-немусульманам. Цель конкурса была сформулирована так: «Поощрить интерес представителей других конфессий к Исламу». Однако чем дальше, тем больше на конкурс присылались не только стихотворные работы, но и проза и публицистика. Таким совершенно естественным образом поэтический конкурс вырос в литературную премию. Таким же естественным образом сместились приоритеты: наряду с поощрением интереса к Исламу одной из важнейших целей премии «Исламский прорыв» стало выявление талантливых авторов независимо от их конфессиональной принадлежности.


 

 

Исламский прорыв

Сергей Исаев (Клайпеда, Литва)

Марина Кивирьян (Петрозаводск)

Михаил Родионов (Санкт-Петербург)

Светлана Чураева (Уфа)
Автор повести "Ниже неба"

Вячеслав Рыбаков(Санкт-Петербург) - один из консультантов Хольм ван Зайчика, автор романа "Дело непогашенной луны"

Алексей Цветков (Москва). Автор путевого очерка "Второй Рим в апреле, или Настойчивое чувство Всевышнего"

Юлия Прудникова (Брянск) Автор эссе "Главная мусульманская книга"

Альфинур Гафурова (Санкт-Петербург) Автор биографического очерка "Атаулла Баязитов"

 Поэзия

 Бабочки

Над
Могилой Харири
Кружат бабочки.

Над прекрасным
Бейрутом
Кружат бабочки.

Над
Старыми и малыми
Кружат бабочки.

Разве не красиво? -

Нет.
Ведь эти бабочки
–Пепельные...

Clandestinus (Сергей Исаев)


Сквозь песок

На цветном покрывале планеты Земля
Пыль веков улеглась в золотые поля.
И лучи караванов пронзают восток
Сквозь песок.

И на юг, и на север верблюды несут
Наши мысли и слезы. И каждый верблюд
В тишине, в пустоте отбывает наш срок.
Сквозь песок

Я, как страус, смотрю в глубь Земли иногда,
Где стальными корнями срослись города,
И скрежещут, во тьме надрывая висок,
Сквозь песок.

Я смотрю, как, купаясь в недобрых делах,
Люди ждут, что простят Иисус и Аллах,
И растут не прямыми, а наискосок
Сквозь песок.

Если станут движенья просты и легки,
То не сделают зла золотые пески.
И к верблюду пробьется несмелый росток
Сквозь песок...
   Сквозь песок...
      Сквозь песок...

Кивирьян Марина Валентиновна


Из суры «Слон»

Гляди: Аллах воздал сполна
Владельцам одного слона,
На козни их устроил казнь.

Гордыню обратил в тщету:
Стучали клювы по щиту,
Зрачки текли из глаз.

И тут ударил Божий гром,
Каменьев грянул град,
И, как колосья под серпом,
Упала вражья рать.

Родионов Михаил Анатольевич


Проза

 Ниже неба

«Да хранит его любовь Аллаха», – говорили мужчины на сороковой день после родов. Шутка ли – наречь младенца перед Господом! Только мужчин можно звать на столь непростое дело. Они степенно вкушали угощение по поводу наречения ребенка. Ели вареную колбасу, мясо, хлебали густой мясной суп.

Шептали молитвы. Много-много торопливых священных слов – они помогают от страха. Ведь никто не знает, что происходит в мире, когда человеку дается имя. Мулла наклонился к нему и три раза прошептал на ухо: «Пусть имя твое будет Касим». Имя твое... Пусть будет.

Касим, сын Салигаскара, родился художником. Он долго не знал об этом, пока ему не сказал отец. Отец так и воскликнул по-русски: «Художник!», когда Касим разрисовал ягодным соком себя и сестер. На руках он нарисовал перья, и Касим, Бахрамхаят, Котлозаман бегали по лугу, крича, как птицы. Ветер подхватывал их, и они вот-вот полетели бы, если бы отец не поймал всех троих.

Цирк вырос за одну ночь посреди площади, круглый, как большая юрта кочевников. Около него, так же, как возле юрты, бродили косматые верблюды, пахло дымом и лошадьми. Но внутри! Внутри играла музыка, танцевали на веревке ослепительно прекрасные девушки, боролись атлеты и кричали шуты. Девушки, цирковые лошади и атлеты – ничего прекраснее Касим никогда не видел и даже не мог себе представить. Все они появлялись из большого расписного сундука. Конечно – волшебного. Господин в черной, высокой шляпе бесстрашно открывал его, выпуская наружу все новых невиданных существ: смешных кудрявых собак с бантами на шее, белых кроликов, обезьян во фраках, райских петухов и опять танцовщиц в расшитых блестками коротких юбках. Наконец, вылетели белые голуби с цветными лентами в клювах, выбрался медведь в ситцевых штанах, сундук превратился в колесницу, медведь запрягся в нее и увез под бархатный занавес. Голуби станцевали воздушный танец и тоже улетели прочь. Господин в черной шляпе исчез. Публика ревела.

Толпа вытолкала Касима на площадь, но он видел перед собой только сундук. Ярко расписанный цветами и павлинами. Не это ли делало его волшебным? Касим побежал домой, быстро, как только мог. Цветы и павлины дрожали в нем, он нашел краски, кисти и опасливо подошел к своему сундуку. Тот стоял на месте, древний, тяжелый. Наверное, он был сделан из первого дерева на земле. Древесина его так потемнела, что трудно было различить разводы годовых колец.

Касим понял, что его сундук еще волшебнее циркового и что ему не нужны цветы и павлины. Касим положил на пол коробку с красками, но рисунок уже расцвел в нем, волшебные цветы распускались, листья росли, толкаясь наружу. Стало нестерпимо трудно дышать. Павлины кричали где-то под горлом, хлопали крыльями, и Касим еле сдерживался, чтобы не закричать самому.

И тут он увидел печь. Недавно беленая, она ударила его своей чистотой. Касим открыл краски, макнул в них кисть и принялся скорей записывать на печь цветы и павлинов. Сразу вернулось дыхание, рисунок послушно выходил на белую стену, пока не вышел весь.

Внутри стало пусто и так легко, что можно было летать и без волшебной палочки. Так легко, что пальцы стали воздушными и не слушались, когда Касим стал складывать обратно в коробку кисти и краски. Так легко, что его вынесло на улицу и понесло ветром к церкви, через овраги, к реке. Он бежал и бежал по бесконечному городу, не видя ничего перед собой. Он улетел бы сейчас, но ноги тяжелели от усталости и тянули вниз.

Он полетел бы, он так хотел улететь, что уже чувствовал синеву неба вокруг и очень удивился, когда вдруг оказался дома. Касим неузнавающе смотрел на Салимгарей-агая, на его жену, на сестер. А они не смотрели на него и переговаривались тихо, как при больном. Хозяйка взяла его за руку, отвела умыться, раздела и уложила спать. Касим положил голову на подушку, и небо сразу распахнулось под ним, и он, наконец, полетел, не слыша, как сказала жена Салимгарей-агая: «А Касим-то вырос из своего сундука».

Чураева Светлана Рустэмовна


Дело непогашенной луны

Невесомый, сухой и седой, ровно ком тополиного пуха, Кормибарсов-старший медленно, но верно шествовал, опираясь на благоговейно подставленную руку Кормибарсова-младшего. Для Богдана, привыкшего видеть гордого бека в лязгающей и неподъемно тяжелой от орденов бурке, на белом коне величавого достоинства, эта картина быта откровением: заботливый шестидесятилетний сын, прикусив губу от старательности, не отрывал цепких глаз от дороги и, казалось, разглаживал и подметал ее взглядом, дабы, не дай Аллах, какой-нибудь непочтительный камешек не попался отцу под подошву мягкого сапога и не затруднил его продвижения к цели. Богдан невольно подобрался. Распрямил, насколько сумел, спину. Краем глаза увидел, что и на веселых водителей явление Кормибарсовых произвело не меньшее воздействие: присевший на капот повозки вскочил, оба вытянулись и побросали сигареты. Кормибарсовы приблизились, а в двух шагах от дверцы «лимуцзиня» и вовсе остановились. Старец, точно на смотру, оглядел вверенный ему на сегодняшний день ограниченный контингент (судя по всему, остался доволен) и, чуть раздвинув безгубый рот в приветственной улыбке, сказал:

– Салям.

Богдан, уже видевшийся нынче со старцем (он зашел в номер к старикам еще до завтрака, дабы пожелать доброго утра и справиться о том, как оба почивали, а заодно и убедиться, что те не проспали), смолчал и лишь чуть поклонился.

– Салям алейхем, – чуть вразнобой ответили водители серьезно.

– Почему мы еще не едем? – обстоятельно выговаривая каждое слово, осведомился патриарх.

– Мы можем попасть в пробку. Я знаю, у вас тут много пробок. Нехорошо заставлять Моше ждать. Он может подумать обо мне плохо.

Ясно было без слов, что в такой день городские власти уличного движения на самотек не пустят. Но Богдан все же позволил себе подать голос, только чтобы успокоить старца, столь щепетильного в вопросах чести.

– Думаю, сегодня пробок не будет.

Старший Кормибарсов медленно перекатил на него водянистый взгляд и несколько мгновений смотрел, словно бы вспоминая, кто это. Потом узнал. В глазах его, как это уже было полтора часа назад, зажегся приветливый огонек.

– Богдан, – раздельно произнес он, точно проверяя, правильно ли помнит.

–Да, дедушка, – смиренно проговорил минфа. Старец перевел взгляд еще чуть левее и увидел Фирузе.

– Моя внучка будет тебе хорошей женой, – заверил он.

– Мы уже девять лет женаты, – позволил себе слегка уточнить минфа.

– Девять лет, – повторил старец, словно пробуя эти слова на вкус. Пожевал губами: впечатление стало полным.

– Как летит время, – легко прокомментировал он услышанную новость. Повернулся к беку.

– Почему мы не едем? – сварливо спросил он.

– Ты хочешь, чтоб мы опоздали, и Моше стал думать обо мне плохо? Бек только засопел, как несправедливо обиженный, но хорошо воспитанный ребенок. И молча потянул старца к повозке.

Хольм ван Зайчик


Публицистика

Второй Рим в апреле, или Настойчивое чувство Всевышнего

Четыре дня в Стамбуле стоили меньше четырех сотен долларов. Включая перелет, отель в центре, хорошую местную еду, баню, билеты в главные музеи, разумные пожертвования в мечетях и минимальные сувениры. <…>

Непосредственно в Музей каллиграфии, кстати, ходить совершенно не обязательно. Гораздо более эффектные книги и письма с печатями есть в Музее исламского искусства, напротив Голубой Мечети: Коран как поперечное сечение «джами», Коран – лабиринт, Коран – танец золотых змей, Коран, аяты которого вписаны внутри других аятов, снова вписанных внутрь других и сколько угодно далее. Первая буква Корана – ба, а последняя – син. Слово «бас» по-персидски означает «достаточно». Адам без крыльев смог попасть туда, куда не может войти ни один ангел – ему была известна тайна букв.

С уличной афиши тебя видит Малкольм X – черный мусульманин с полумесяцем и звездой в перстне. Ты пытаешься отвечать на собственные вопросы:

Почему Роже Гароди – французский марксист с незапамятного года, автор множества книг, важных для международного левого движения – был марксистским диалектиком, да и принял Ислам на старости лет?

Почему его примеру последовали многие ветераны «красных бригад» в Италии?

Как объяснитъ обращение Лероя Джонса, самого близкого тебе среди битников поэта, превратившего себя в Амири Барака?

Особенно такие вопросы важны при всполохах горящих небоскребов и попытках развязатъ новую мировую войну, мотивируя ее «нейтрализацией зеленого фанатизма».

«В Судный день всякий скажет “я”, и только Мухаммад произнесет “моя община”».

Цветков Алексей Вячеславович


Главная мусульманская книга

Помню шариковую ручку, старый, не отгаданный до конца, залитый холодным чаем кроссворд. Невыносимо тоскливый, душный дачный вечер. Пытаюсь угадать пару слов. Шесть по горизонтали: «38-й президент США». Ну вот, буду еще я вам считать! Двенадцать по вертикали: «Главная мусульманская книга». Но вместо ответа я пишу на полях журнала слово «Коран» на арабском. Дальше – больше. Я принялась рисовать арабские слова, которые успела к тому времени выучить в большом количестве, а потом вдруг взяла и написала на том же журнале по-русски строку: «Скажи тем, кто сошел с Пути Прямого». Так вырвалось на свет первое в моей жизни стихотворение.

Сначала я подумала, что от долгого изучения в предвечерние часы Корана я, сама того не заметив, выучила наизусть какую-то суру или ее часть. Но, пролистав весь Коран, я поняла, что, вдохновленная почтением Священной Книги, написала собственное стихотворение, отражающее ключевую идею мусульманской религии, – идею о Единобожии.

Следующие два дня я бездумно гуляла по лесу недалеко от дачи и заучивала наизусть короткие коранические суры мекканского периода, повторяя их вслух бессчетное количество раз. А через несколько дней друг за другом стали возникать стихотворения, представлявшие собой вольный перевод выученных и прочувствованных мною глав «главной мусульманской книги». Так родились или, точнее сказать, проросли переводы сур «Аль-Баййина» («Явное доказательство»), «Ат-Тин» («Смоковница»), «Аль-Хумаза» («Хулитель»), «Ан-Нас» («Люди») и др.

Скажи тем, кто сошел с Пути Прямого:
«Нет милостивей Бога моего!»
Скажи: «Молитесь лишь великому Аллаху,
Он создал вас из маленького сгустка
И даровал богатство и удачу,
И нищету с терпеньем даровал,
Чтоб вас гордыня ввысь не заносила,
И вы не забывали о молитве,
И прибегали к милости Его!
Молитесь Милосердному Аллаху,
В любое время суток повторяйте:
“Нет милостивей Бога моего!”»

Хулитель

Горе тебе, о, хулитель злословящий,
Деньги копящий, богатство считающий,
В деньги как способ бессмертия верящий,
Будешь в огонь ты низвергнут карающий,
Что аль-хутамой зовется пылающей,
Души людей и сердца поджигающей.
Будет напрасен твой вопль умоляющий.

Прудникова Юлия Олеговна


Атаулла Баязитов

Благодаря организаторским способностям нового имама-хатыба касимовским татарам удалось укрепить свое влияние и создать отдельный мусульманский приход. Позднее Атаулла был также назначен ахуном Императорской гвардии. Тут нужно напомнить, что Отдельный гвардейский корпус с начала XIX века комплектовался солдатами и офицерами, исповедовавшими мусульманскую религию. Служили они и в Крымско-татарском эскадроне, и в Собственном конвое Его Императорского величества, и на кораблях флота. Привлекая мусульман к службе в гвардии, российский генералитет учитывал особые данные, присущие представителям этой конфессии, – трезвость, честность, трудолюбие и преданность. В гвардии неукоснительно поддерживался принцип веротерпимости. Для мусульман в Отдельном гвардейском корпусе и на Балтийском флоте предусматривались вакансии священнослужителей – муэдзинов и мулл, деятельностью которых руководили ахуны. Ахуны принимали участие в торжественных государственных церемониях, при принятии присяги, освящении знамен и штандартов, проводах частей на театр военных действий. Они следили за своевременным соблюдением обрядов и треб, календарными мусульманскими праздниками. Их деятельность, как правило, не ограничивалась службой в воинских частях, а была значительно шире. Претендент на занятие должности ахуна предварительно, до назначения, обязан был получить рекомендацию от Общества лейб-гвардии офицеров, исповедующих Ислам. Тот факт, что выбор пал именно на Баязитова, свидетельствует об авторитете среди мусульман этого, тогда еще совсем молодого, человека. Под попечительством Атауллы Баязитова, таким образом, кроме гражданского населения, находился военный мусульманский приход гвардейских частей Петербургского гарнизона.

Гафурова Альфинур Шарафитдиновна