Великие люди
Ислама

Тауфик Ибрагим,
доктор философских наук, профессор, председатель Российского общества исламоведов, ведущий научный сотрудник Института востоковедения РАН (Россия)

Вторая жена Абу-Ханифы

Поговаривают, что Абу-Ханифа женился во второй раз. Первая жена, мать Хаммада, узнав об этом, категорично заявила: «Либо ты трижды дашь ей развод, либо я не стану жить с тобой!». Найдя некий предлог, Имам пригласил новую супругу в дом первой жены. «А разве позволено женщине оставлять своего мужа?» – дивилась новая супруга Абу-Ханифы. Этот вопрос он и адресовал своей первой жене, не ведавшей, что ее соперница находится в доме. «Ты непременно дашь ей развод!» – лишь настаивала она. Тогда Имам сказал: «Каждая моя жена, что вне стен этого дома, трижды разведена со мной!». Так мать Хаммада успокоилась, а новая избранница Абу-Ханифы также осталась вместе с ним.

Как ан-Нуман стал Абу-Ханифой

«Почему женщина не может иметь более одного мужа, тогда как мужчине позволено иметь четырех жен?» – спросила однажды группа женщин у Имама. Имам не смог ответить сразу и пообещал вернуться с ответом позже. Он вошел в дом в глубокой задумчивости. Видя его озадаченным, его дочь, Ханифа, спросила: «В чем дело?». И Имам рассказал, что не может ответить на вопрос, заданный женщинами. «Я знаю ответ! – воскликнула Ханифа. – Но я скажу его только при условии, что ты будешь называть свое имя вместе с моим». Имам согласился.

Ханифа позвала всех тех женщин к себе домой и дала каждой из них по чаше. Она попросила сцедить немного грудного молока в эти чаши. Затем взяла миску и попросила вылить молоко из чаш в нее. Когда просьба была исполнена, Ханифа сказала, чтобы каждая из них взяла из миски свое молоко обратно. «Но это невозможно!» – воскликнули они. «Таковы же последствия брака более чем с одним мужчиной, – объяснила Ханифа. – Как вы сможете отличить ребенка от одного мужа или от другого?» Ошеломленные безупречным ответом Ханифы, женщины ушли полностью убежденными. С тех пор Имам стал называть себя Абу-Ханифой.

Чтение Корана

Однажды группа людей пришла к Имаму обсудить с ним вопрос о декламировании Корана предстоятелем на молитве. Абу-Ханифа сказал: «Как могу я обсуждать этот вопрос со столькими людьми одновременно! Единственный способ – говорить об этом со всеми сразу, если вы определите одного из вас как посредника». Как только они сделали это, Имам сказал: «Нет нужды обсуждать это: вопрос решен. Так же как один из вас был выбран, чтобы представить всех, так и проводящему молитву дозволено читать выдержки из Корана от имени всех присутствующих».

Кыяс и стрижка волос

Однажды цирюльник постригал Абу-Ханифу, и ученый сказал ему:

– Убирай седые места!

– Не надо, – ответил цирюльник.

– Почему?

– Потому что их станет больше.

– Тогда подстригай черные места, может, и их станет больше!

Когда Шарику ибн Абдаллаху поведали этот рассказ, он рассмеялся и воскликнул: «Если Абу-Ханифа оставит свой кыяс, то только вместе с цирюльником!».

Наихудший из троих

Однажды Абу-Ханифа поинтересовался у аль-Фадла о том, какие занятия посещает его сын – Мухаммад. Когда Абу-Ханифа узнал, что он ходит к разным хадисоведам и записывает то, что они говорят, ученый попросил привести к нему юношу. На встречу с Имамом Мухаммад пришел с книгой, которую он изучал. На первой же странице Абу-Ханифа увидел такую запись: «Ребенок, рожденный вне брака, является наихудшим из троих».

– Мухаммад, что означают слова Пророка: «Ребенок, рожденный вне брака, является наихудшим из троих»?

– Он таков, как сказано в этом хадисе.

– Все мы – от Бога! Ты же приписал Пророку нечто недопустимое и непозволительное, ибо эти слова противоречат Божьему Писанию и пророческой Сунне, являясь несправедливыми! Ведь Всевышний сказал: «Каждый человек – заложник того, что он приобрел (совершил)» (74:38). И еще: «…дабы Он воздал вершившим дурное за их поступки…» (53:31). И еще: «Они обнаружат перед собой все, что совершили. Твой Господь никого не обижает!» (18:49) И еще: «И устроим Мы весы для Дня воскресения. Не будет обижена душа ни в чем» (21:47). И еще: «Мы вас не обидели, но они сами были обидчиками» (43:76). И еще: «Во благо человеку – то, что он приобрел (совершил). И во вред ему – то, что он приобрел» (2:286). И еще: «Если вы творите добро, то для самих себя, а если творите зло, то для себя же» (17:7). И еще: «… и не понесет носящая ношу другой» (6:164).

Можно привести другие подобные аяты, а сказавший то, что повторил ты, идет наперекор сказанному в Коране и говорит об обязательности наказания за грех, совершенный другим, но слова его несправедливы!

– Так что же это означает? – спросил аль-Фадл.

– Мы считаем, что это касается лишь такого внебрачного ребенка, который станет совершать не только прелюбодеяние, как и его родители, но и другие дурные дела, вроде убийства, воровства и т. д. Говорят также, что он будет худшим из троих в том случае, если совершенное его родителями ограничится только прелюбодеянием, а сам он впадет в неверие. И поскольку неверие хуже прелюбодеяния, то говорят, что он является худшим из троих.

– Сие и есть знание! – воскликнул аль-Фадл и, обратившись к сыну, спросил: – Ты слышал?

– Мухаммад, – продолжил Абу-Ханифа, – если человек хочет изучать хадисы, но не стремится к изучению их толкования и постижению их смысла, то усилия его пропадут даром и это принесет ему вред.

После этого Мухаммад ибн аль-Фадл стал часто приходить за знаниями к Абу-Ханифе.

Мой кыяс не меняет религию

При встрече Абу-Ханифы с потомком Пророка Мухаммада аль-Бакыром последний спросил его:

– Так ты тот, кто изменил кыясом религию и хадисы моего деда?

– Боже упаси!

– Да нет же, изменил!

– Сядьте на свое место, как подобает Вам, а я сяду, как подобает мне. Поистине, Вы уважаемы для меня так же, каким был Ваш дед при жизни для своих сподвижников.

Когда аль-Бакыр сел, Абу-Ханифа встал перед ним на колени и сказал:

– Я задам Вам три вопроса, а Вы ответьте мне. Кто слабее – мужчина или женщина?

– Женщина.

– А сколько долей [в наследстве] ей причитается?

– Мужчине две доли, а женщине – одна.

– Так говорил Ваш дед; и если бы я изменил религию Вашего деда, то надлежало бы по кыясу, чтобы мужчине причиталась одна доля, а женщине две, ибо женщина слабее мужчины, – воскликнул Абу-Ханифа, а затем задал следующий вопрос: – Что важнее – молитва или пост?

– Молитва.

– Так говорил Ваш дед; и если бы я изменил религию Вашего деда, то кыяс был бы в том, что, очистившись после регул, женщина должна была бы восполнить молитву, а не пост, – подытожил Имам и снова спросил: – Что грязнее – моча или мужское семя?

– Моча.

– Если бы я изменял кыясом религию Вашего деда, то повелел бы ополаскиваться после мочи, а омываться после семяизвержения. Боже упаси изменить кыясом религию Вашего деда!

Аль-Бакыр встал, обнял и поцеловал Абу-Ханифу и оказал ему всяческие почести.

Тауфик Ибрагим

Родоначальник интеллектуализма и либерализма в мусульманском богословии

Отмечая юбилей Абу-Ханифы¹, мы прежде всего обращаемся к его богатому наследию, дабы развивать дальше, в соответствии с требованиями нашего времени, разработанные им рационально-гуманистические и толерантные установки, которые вполне шли в русле коранического/пророческого послания и благодаря авторитету Величайшего имама впоследствии утвердились в мусульманской/суннитской теологической мысли – как практической (в ханафитском фикхе), так и теоретической (в матуридитском каламе).

«Они люди, и мы люди»

Крупнейший поборник рационального подхода (рай) к толкованию религиозной традиции (накль – священные тексты и мнения предшествующих авторитетов) с особой остротой чувствовал опасность уже утвердившейся к его времени ориентации на таклид (эпигонство, слепое следование чужим убеждениям и нравам) и всеми силами противостоял подобной тенденции. И здесь Имам руководствовался кораническими заповедями, развенчающими таклид и осуждающими его поборников – мукаллидов². В частности, относительно заявлений многобожников в оправдание язычества – «Мы видели отцов наших исповедующими эту веру, по следам их мы и пойдем», пророк Мухаммад, по наущению Божьему, вопрошает:

Даже если водительство, что я вам принес,

Более верное, нежели вера отцов ваших?!

(43:23,24)

или, согласно другому айату:

Даже если отцы ваши ничего не смыслили,

Не ведали истинной стези?!

(2:170)

Как отмечает Писание, в Судный день отверженные мукаллиды будут оправдываться, сетуя:

Господи,

Поистине послушали мы вождей наших,

И увели они нас с правильного пути!

(33:67)

Придерживаясь коранического анти-эпигонизма, Абу-Ханифа учил интел-лектуально-критическому отношению к унаследованной традиции, нашедшему яркое отражение в его знаменитых словах: «если речение идет от Бога (Коран) или Пророка (аутентичная Сунна), мы ему безусловно повинуемся; если же оно восходит к сахабитам, мы выбираем [по своему усмотрению] то или другое из их мнений, но коли таковое принадлежит табиитам, то ведь они люди, и мы люди (хум риджаль ва-нахну риджаль)!»

В плане постижения религиозных истин само по себе предшествование по времени, близость к эпохе Пророка не дает никакого преимущества. И принятие любого мнения, касается ли сие прошлых авторитетов или современников, должно предваряться критическим осмыслением. Своих учеников Величайший Имам неоднократно предупреждал: «Никому не дозволено следовать моему мнению (версия: судить согласно нашему решению), если таковой не знает моего обоснования сего (версия: не знает, как к сему я пришел)» (харам аля ман лям йариф далили ан йуфти би-калями; ля-йахуллю ли-ахад ан йахуза би-каулина ма-лям йалям мин айна ахазнах).

Примечательно и следующее вспоминание аль-Джурджани о своем посещении одного из занятий Абу-Ханифы. Некий юноша задал Имаму вопрос и, получив ответ, воскликнул: «Ты ошибся, Абу-Ханифа!» Когда такое повторилось вновь, возмущенный аль-Джурджани принялся укорять учеников, почему не пресекают они выходки никому не известного отрока против почтенного старца. «Оставь их! – успокоил его Абу-Ханифа. – Я сам приучил их к этому!».

Следуя таким призывам к критическому мышлению, мутакаллимы ханафитско-матуридитской школы калама решительно отвергали таклид в теоретической сфере религии (т.е. касательно принципов веры), допуская его лишь в сфере практической (в отношении культа и права). По замечанию аль-Матуриди, приверженцы каждой из различных религий, а также каждого из различных толков внутри одной и той же религии, считают свою версию веры истинной, а чужую – ложной, при том, что свою веру они исповедуют посредством таклида своих предшественников (саляф)! Выход из такой бессмыслицы возможен лишь тогда, когда каждый удостоверится разумом в истинности проповедуемого учения. На этом пути «мнение большинства» не может служить ориентиром, ибо правым может оказаться один, в то время как многие окажутся неправыми.

Преодоление таклида является религиозной обязанностью для мусульманина. И если Абу-Ханифа и некоторые мутакаллимы, объявляя мукаллида (основывавшего свою веру посредством лишь таклида) ослушником (асы), поскольку пренебрегал умозрением и доказательством, вместе с тем еще признавали такового верующим (мумин), то другие мутакаллимы считали недействительным веру мукаллида, особенно если тот способен к рациональному мышлению, умозрению (назар)!

«Религия и есть благообразное суждение»

В творчестве Абу-Ханифы были разработаны два дополняющих друг друга принципа жизнеспособной/перспективной религиозной методологии: опора на разум (раи, акль) – особенно в трактовке теоретических/догматических аспектов вероучения, и ориентация на общее благо (пользу) – преимущественно в решении практических, социально-правовых вопросов (истихсан). Рациональная интенция Величайшего Имама отражалась, среди прочего, в его речении, которое шокировало кое-кого из тогдашних его слушателей: «Если бы Посланник Божий дожил до моего времени, он перенял бы многое из моих суждений, разве религия есть нечто иное, нежели благообразное суждение (ва-халь ад-дин илля ар-раи/аль-кауль аль-хасан) ?!»

Эта тенденция получила дальнейшее развитие в каламе, особенно матуридитском. В противовес традиционалистам-фидеистам³, полагавшимся исключительно на ревелятивные (наклиййа) источники богопознания (Коран, Сунну и мнения религиозных авторитетов) и отвергавшим собственно рациональные исследование в области религии, мутакаллимы учили о первичности разума по отношению к вере/откровению. Только таким образом, рассуждали они, можно преодолеть «круг в доказательстве»: принятие Слова Божьего (Священных Писаний) и пророков требует предварительного удостоверения, во-первых, в существовании Самого Бога и, во-вторых, в явлении Им посланников, а это возможно лишь посредством рационального доказательства, благодаря разуму. И обе школы суннитского калама – ашаритская и матуридитская – воздвигают рациональное познание, умозрение (назар) в первейшую обязанность для мусульманина. Расходятся они лишь в толковании характера этой обязанности – рационален он или ревелятивен.

Ашариты объявляют такую обязанность императивом ревелятивного Закона (шар), полагая, что только Божий Закон вправе предписать что-либо в области религии. При этом они ссылаются на слова Корана: «Узнай, что нет божества кроме Бога» (47:19), на многочисленные айаты с порицанием таклида, на кораническое восхваление веры в Бога и обещание райских наград за нее, одновременно с осуждением неверия и многобожия и с угрозой адскими муками за них. Матуридиты же пошли дальше, объявив богопознание предписанием самого разума, до прихода ревелятивного Закона и независимо от него. Так, человек, обитавший в отдаленном крае, куда вообще не доходило ни одного религиозного/небесного призыва, обязан верить в Бога, ибо собственным разумом он способен удостовериться в Его существовании. Чисто рациональным способом можно постичь и другие фундаментальные истины религии, в том числе – пророческие миссии и потустороннее воздаяние.

По убеждению мутакаллимов обеих школ, ревелятивное знание может иметь абсолютное значение лишь в области практического богословия-фикха; при решении же теоретических, теолого-философских вопросов ревелятивная аргументация способна играть лишь вспомогательную роль. Ибо «ревелятивные доказательства не дают достоверного знания (ад-даляиль ан-наклиййа ля-туфид аль-йакын)». Эти доказательства не могут быть вполне надежными, не поднимаются выше «мнения» (араб. занн, греч. doxa), вероятностного знания, ибо их достоверность зависит от множества условий, соблюдение которых крайне затруднительно. Ведь ревелятивные источники (прежде всего, Коран и Сунна) имеют различные аспекты: внешний и внутренний (захир и батын), буквальный и метафорический (хакыка и маджаз) и т.п. Ревелятивные тексты также бывают однозначными и многозначными (мухкам и муташабах), отменяющими и отмененными (насих и мансух), имеют общее или лишь частное значение (хасс и амм) и т.д. Поэтому сначала необходимо установить, к какому типу принадлежит данный текст (айат, хадис), как его надлежит истолковывать. Мнения же здесь весьма далеки от единогласия.

А раз ревелятивное таково, то надо отдавать рациональному первенство перед ним (такдим аль-акли аля ан-накли). В частности, в случае, если выводы разума приходят в противоречие с буквальным смыслом священных текстов, то последние надо подвергать иносказательно-аллегорическому толкованию (тавиль), дабы привести в соответствие с рациональными выводами, поскольку «разум есть основа (асл), а ревелятивное – производно (фар)».

Что касается собственно хадисов, то помимо этого рационального критерия Величайший Имам и его последователи из числа ханафитов-матуридитов выдвигают и такой: непротиворечие Корану. В этой связи примечательно следующее его рассуждение, изложенное в трактате «Учитель и ученик». В качестве контраргумента ирджаитской концепции, не исключающей великогрешника (в частности, прелюбодея) из общины верующих, оппоненты приводят хадис «Если верующий блудит, то через голову его уходит и вера, словно он снимает рубаху», добавляя: отвергающий наше суждение отвергает (каззаба) Пророка, ибо эти слова переданы со слов людей, цепочка которых восходит к самому Посланнику Божьему!

Парируя такой довод, Имам отмечает, что его неприятие такого суждения никак не есть отвержение (радд) слов Пророка – сие лишь отвержение тех, кто приписывает Пророку противоречащие Корану речения⁴, кто возводит к нему ложное (батыл). Ибо Пророк, подчеркивает далее Абу-Ханифа, «не повелевал ничего такого, что Бог запретил, не разрывал ничего такого, что Он соединил, не приписывал Ему ничего такого, чего Он не говорил..., посему Им и сказано: Кто повинуется Посланнику, тот повинуется Богу»(4:80). Именно так, в смысле полного следования Пророка Корану, подобает понимать данный айат, а не как претендуют иные, требуя принять приписываемую Пророку «сунну», при этом не только отличную от Корана, но порой и «модифицирующую/отменяющую» (насх) его!

Исходя из данной установки, Абу-Ханифа отвергал многие хадисы, идущие вразрез с кораническим демократизмом и либерализмом: хадис о непременной принадлежности к курайшитам (племени Пророка) имама-руководителя мусульманской общины – такое речение противоречит айату 49:13, связывающему достоинство/преимущество человека не с этническим его происхождением, а с праведностью и благочестием; хадис, запрещающий женщине заключать брак без согласия родственника-вали, тогда как Писание предоставляет ей право распоряжаться самой собой (2:234, 240); хадисы, которые не приравнивают (в плане наказания за убийство) свободного и раба, мужчину и женщину, мусульманина и иноверного/неверного, что не согласуется с кораническим принципом «жизнь – за жизнь» (5:45); и т. п.

Да, если Величайший Имам, согласно некоторым свидетельствам, передавал/признавал лишь 17 хадисов, то это прежде всего потому, что множество хадисов, в том числе впоследствии вошедших в «Сахихи» и другие «канонические» своды, не выдерживают строгий экзамен на соответствие Корану и здравому смыслу. Вспомним хотя бы хадисы о сотворении земли в течение семи дней; о вине сынов Израилевых в том, что мясо портится; о черной собаке как о дьяволе, которого следует убивать; о противоядии в крыле мухи; об Антихристе-Даджжале, закованном на некоем острове, и т.д и т.п.

Более того, хадисы могут быть надежными только в том случае, если они относятся к разряду мутаватир (т.е. передаваемы множеством лиц, которые не могли сговориться между собой), но таковые встречаются крайне редко. «Одиночные» (аахад) же хадисы, как признает большинство богословов, способны дать достоверное знание лишь в практической сфере (фикхе), но не касательно догматики-акыды. А для Абу-Ханифы и его последователей никакие хадисы этого разряда сами по себе (т.е. независимо от Корана) не могут служить основанием для учреждения чего-либо обязательного (ваджиб) или запретного (мухаррам), относится ли сие обязательное к практике или к догматике. Поэтому отрицание их не считается ересью (куфр).

«Всякий муджтахид прав»

С критическим отношением к таклиду тесно связана плюралистическая ориентация Абу-Ханифы, его открытость перед чужими воззрениями. «Мое мнение, [как полагаю], истинно, хотя оно может оказаться неверным; мнение же оппонента [я полагаю] неверным, но оно может оказаться истинным», учил Величайший Имам, а вслед за ним и аш-Шафии. Знамениты также его слова: «Это – наше мнение, самое хорошее из того, что нам удалось; но коли кто-то явит лучшее мнение, мы оное готовы принять». А своим ученикам он запрещал записывать за ним все его суждения подряд, заметив: «Ведь я – простой смертный (башар), и может статься, что сегодня я выскажу одно мнение, а завтра откажусь от него». Посему Имам не любил писать трактаты – не хотел фиксировать свои воззрения, дабы их не приняли за нечто категоричное, завершенное и окончательное.

Сия плюралистическая установка ярчайшим образом воплотилась в творчестве ближайших его последователей. В то время как в других толках-мазхабах фактически слышен только голос основателя, для ханафитской школы формативного периода характерно разнообразие/разногласие в подходах и мнениях, притом как между Имамом и двумя его учениками – Абу-Йусуф и аш-Шайбани, так и между последними. И не вина Имама и его воспитанников, что в последующие века этот ханафитский динамизм стал все менее и менее заметным.

Последовательный поборник принципа «В спорах рождается истина», Абу-Ханифа осуждал мутакаллимов (учителей калама) за стремление любой ценой одолеть оппонента и – что самое страшное – за недоброжелательность к нему. И именно фанатизм/такфиризм⁵, в котором порой погрязли мутакаллимы, стал причиной охлаждения Имама к каламу. В объяснение своего остережения от каламских диспутов, он говорил: на диспутах мы слушали своих оппонентов словно вкопанные, опасаясь, как бы они не споткнулись/ошиблись (залля); вы же дискутируете, желая, чтобы другой/оппонент (сахиб) ошибся; а кто желает, чтобы оппонент ошибся, тот желает, чтобы он впал в неверие (йакфур); «но кто желает, чтобы другой впал в неверие, сам первым впадет в неверие (ман арада ан йакфура сахибух факад кафара кабля ан йакфура сахибух)»! Эта позитивная толерантность к инакомыслящему впоследствии выражалась в методологическом принципе, который на основе высказываний авторитетных богословов матуридитско-ханафитской школы видный татарский мыслитель Шихаббуддин аль-Марджани сформулировал так: «Если [мнение оппонента по] какому-либо вопросу [из числа тех, на основе чего приверженца соответствующего взгляда причисляют к правоверию или к] куфру, допускает девяносто девять возможностей [толкования в смысле] куфра, и хоть одну возможность отрицания оного, то подобает отказаться от предания такового [человека] такфиру».

Более того, как учит Абу-Ханифа, на отчуждение или вражду со стороны оппонента подобает отвечать кротостью и снисходительностью. «Боже, [засвидетельствуй:] для того, в чьей душе нет места для нас, наше сердце всегда открыто (Аллахумма, ман дака бина садрух фа-инна кулюбана кад иттасаат лях)!», – любил взывать он.

И именно благодаря таким установкам Величайшего Имама в последующей богословской мысли, прежде всего – в фикхе, нашли распространение толерантно-плюралистические хадисы и максимы, такие как: «Воистину, разнообразие [во мнениях] моей общины есть признак [Божьей] милости [к ней]» (ихтиляф уммати рахма) и «Каждый муджтахид (т.е. прилагающий все свои познавательные усилия человек) прав (кулль муджтахид мусыб)» или, в другой формулировке, «Муджтахид заслуживает извинения (аль-муджтахид мазур)».

Последнее положение восходит к речению Пророка – «Если судья (аль-хаким), прилагая [все свои познавательные] усилия (иджтахада), выносит правильное решение, то ему [полагается] двойная награда, коли же выносит ошибочное решение, ему [полагается одна] награда – [за само усердие]». Более того, в пользу данного принципа свидетельствуют многие коранические откровения, в том числе:

Ни на одну душу Богом не возлагается

Ноши больше, чем в ее силах…,

Господи, не взыщи с нас за содеянное по забвению

Или по ошибке непреднамеренно.

( 2:286)

Нет на вас греха за непреднамеренную ошибку,

А только за умышленное душами вашими.

(33:5)

Однако этот принцип обычно ограничивали вопросами практического богословия-фикха. В трактовке же некоторых ханафитских мысителей (в частности, у аль-Марджани), и – как надо полагать – у самого Абу-Ханифы, он распространяется и на область догматики. Думается, такая толерантность должна быть еще более универсальной, охватывая не только мусульман, но и всех, кто усердно старается постичь истину и готов принять ее, если она ему будет открыта.

«Будем молиться за их спасение»

Конечно, ярче всего либерально-толератная ориентация Абу-Ханифы выражалась в концепции ирджа, выдвинутой им в противовес воинственному фанатизму хариджитов (ваххабитов того времени!), настаивавшем, что мусульманин, совершивший «великий грех» (например, пренебрегающий салятом или содеявший блуд), перестает быть «верующим» (мумин), сделается неверным (кафир) и в этой жизни объявляется вне закона, а в жизни будущей обрекается на вечные муки в Аду. «Мы никого не считаем неверным за [такой] грех, никого не исключаем из веры (ля-нукаффир ахадан би-занб ва-ля нанфи ахадан мин аль-иман)», – решительно возражает Величайший Имам. Что касается потусторонней участи великогрешника, то она оставляется на суд Божий. И в смысле такой «отсрочки» можно понять термин ирджа (возводя его к глаголу арджаа). Но Абу-Ханифа не ограничивается такой отсрочкой, а учит: ва-нарджу ля-хум, «мы надеемся на [спасение] для них»/«мы будем молиться за их [спасение]», что скорее позволяет истолковывать ирджа в смысле «надежды/упования» или «молитвы» (возводя термин к глаголу раджа).

Рассказывают, как однажды к Абу-Ханифе, расположившемуся в мечети, с обнаженными мечами в руках подступила группа хариджитов, угрожая и требуя от него «правильного» решения в отношение двух грешников, похоронные носилки которых стояли у врат мечети – мужчины, напивавшегося до смерти, и женшины, понесшей от блуда и скончавшейся при родах:

- Скажи, кто они, верующие или неверные?

- К какой конфессии они принадлежали? Иудейской? – переспросил у тех Имам.

- Нет.

- Христианской?

- Нет.

- Зороастрийской (маджус)?

- Нет.

- К какой же тогда?

- Мусульманской.

- Вот вы сами и ответили!

- А куда они последуют, в Рай или Ад?

- Я выскажусь о них словами, которые изрек Авраам в отношение тех, кто более грешен, чем сии двое:

Кто последует за мной, тот из моих,

А если кто откажется,

То ведь прощающ Ты и милосерд

(14:36)

или словами Иисуса:

Если накажешь их,

То ведь они – рабы Твоих;

А коли простишь,

То ведь Ты всемогущ и премудр!

(5:118)

И фанатики были посрамлены.

Осталось только напомнить, что пророк Авраам так отзывался в отношение идолопоклонников, а Иисус говорил о тех, кто почитает Христа и его мать как божества наряду с Богом. И, по примеру этих кротких пророков, нам следует молиться за всех грешников и неверных, чтобы в этой жизни Всевышний вывел таковых на правую стезю, нам также подобает надеяться на Его любовь/милость в мире ином – если не на всеохватывающее прощение заслуживающих кары, то хотя бы на временный характер их пребывания в Аду.

Всеми своими богословскими изысканиями Абу-Ханифа стремился воспитывать людей в кораническом/пророческом духе толерантности и снисходительности. И если кое-какие его суждения покажутся нам суровыми, то таковые надо сравнивать с соответствующими вердиктами факихов других мазхабов – и тогда сразу обнаружится поистине либерально-гуманистический настрой Величайшего Имама. Достаточно указать на его согласие на выкуп-джизию с язычников (тогда как иные богословы требовали обращения таковых в Ислам), или на его отказ приговоривать к смертной казни пренебрегающих салятом и вероотступниц. Вспомним также о его усилиях по разработке всяких «уверток» (хийаль), нацеленных на избежание крайних мер наказания, в частности за прелюбодеяние и воровство. В этом направлении Абу-Ханифа энергичнее всех следовал кроткому наставлению Пророка относительно применения хадда – предписанного Божьим законом наказания: «Насколько возможно, устраняйте хадд (версия: устраняйте хадд сомнениями), ибо ошибка в помиловании лучше ошибки в наказании».

И всюду, где сие возможно, Имам руководствовался учением Корана – «Бог желает вам облегчения, / А не отягощения» (2:185); «Не устанавливал Он чего-либо трудного в религии» (22:78)» и заповеди Пророка – «Облегчайте, а не затрудняйте!» Это он, единственный из основателей мазхабов, допускал даже для владеющего арабским чтение Корана на иных языках в рамках салята. Или взять хотя бы его дозволение мусульманину, живущему в иной конфессиональной среде, совершать сделки с процентной ставкой.

«Воистину, явился я с толерантным учением (аль-ханифиййа ас-самха)», – благовестил Пророк. И весьма символично, что обозначение этого учения созвучно названию основанного Величайшим Имамом толка!

Примечания:

1 Расширенная версия выступления на международном симпозиуме «Наследие Абу-Ханифы и его значение в международном диалоге» (Душанбе, 5-6 октября 2009), посвященном 1310-летию со дня рождения Имама.

2 Помимо нижеследующих фрагментов Корана, см. Айаты: 7:28; 10:78; 21:53; 26:74; 31:21.

3 Фидеизм преимущественно характерен для захиритов и ханбалитов, а представителей крайней его ориентации нарицательно называли хашвитами-буквалистами.

4 Абу-Ханифа ссылается на айаты 24:2 и 4:16, из которых следует, что виновников прелюбодеяния Бог не исключает из числа верующих.

5 А не сам каламский рационализм, как утверждают иные авторы, пытающиеся вернуть Величайшего Имама в лоно традиционализма.