О паломничествах Пророка

 Паломничество-хадж к Дому Божьему – Каабе – было предписано откровением: «И совершать хадж к Дому есть долг, / Богом возложенный на тех людей, / Кому по силам дорога к нему» (3:97), что подразумевает наличие материальных средств, здоровья, а также безопасность пути и т. п.

Сведения о времени предписания хаджа весьма разноречивы. По аш-Шафии, хадж (а с ним и малый хадж – умра) был предписан сошедшим на шестом году хиджры аятом 2:196 – «Во имя Божие исполните / И хадж, и умру». Поскольку Пророк совершил хадж лишь на десятом году хиджры, тогда как данный аят был ниспослан на шестом, аш-Шафии (а также ханафит Абу-Йусуф) полагают, что с совершением хаджа не обязательно спешить – его можно откладывать до той поры, пока у паломника не возникнет опасения, что дальнейшее оттягивание грозит ему вообще несовершением хаджа. 

 Противоположной точки зрения придерживаются основатели остальных мазхабов, согласно которым хадж надлежит исполнить незамедлительно, как только у мусульманина появится для этого возможность.

По мнению последних, хадж предписан не аятом 2:196 (где, как они полагают, говорится о необходимости завершения начатого обряда), а аятом 3:97, ниспосланным на девятом или десятом году хиджры. Введение хаджа датируется также пятым, седьмым или восьмым годом.

Особняком стоит предание о предписании хаджа еще в мекканском периоде. Следует отметить, что к этому периоду порой относят 22-ю суру, озаглавленную (вслед за ее 27-м аятом – «И призывай людей к хаджу») «ал-Хадж», хотя традиционно она считается мединской.

 Все свидетельства указывают на один-единственный хадж Пророка в мединский период – на десятом году хиджры. Относительно же совершения им хаджа до хиджры передают по-разному.

На вопрос о количестве хаджей Пророка его служитель Анас ответил, что был всего один хадж (хадис от ал-Бухари и Муслима); отсюда можно заключить, что других хаджей, в том числе в мекканский период, Пророк не исполнял. Согласно иным сведениям, до хиджры Пророк совершил хадж единожды (хадис от ал-Бухари и Муслима); дважды (хадис от Ибн-Маджи и ат-Тирмизи); по крайней мере, трижды (по числу его встреч с мединцами в долине Мина в сезон хаджа); неопределенное количество хаджей; ежегодно; неопределенное количество хаджей и умр – как до посланничества, так и после него (внеканонические хадисы).

Что касается умры, то большинство свидетельств сходятся на том, что в мединский период состоялось четыре таких паломничества: «Худайбийская умра» (6-й год), «Восполняющая умра» (7-й год), «Умра из Джираны» (8-й год) и умра, сочетаемая с хаджем (10-й год). Некоторые историографы (включая Ибн-Хишама) вторую умру считают восполнением первой, несостоявшейся умры.

 Первые три умры состоялись в месяце зу-л-каде (хадис от аль-­Бухари и Муслима). Говорят, свидетельство Айши о совершении Пророком всех умр исключительно в этом месяце (хадис от Ибн-Маджи) следует понимать в том смысле, что последняя, четвертая умра началась в зу-л-каде, хотя и завершилась только в зу-л-хидже. Сотворение Пророком всех умр в одном из месяцев хаджа было вполне осознанно: этим, как полагают, Пророк шел наперекор языческой традиции арабов, согласно которой считалось святотатством совершение умры в месяцах хаджа (так передает ал-Бухари и Муслим).

Ал-Бара ибн Азиб говорит о двух умрах Пророка, сотворенных им до хаджа (хадис от ал-Бухари). Однако здесь под «умрой», видимо, подразумевается отдельная, самостоятельная и полная умра, каковой не являлись ни 1-я, ни 4-я умры. Относительно же хадиса Ибн-Умара о четырех умрах Пророка, одна из которых имела место в месяце раджабе, следует отметить, что Айша отозвалась о последних словах как о заблуждении (так передают ал-Бухари и Муслим). А свидетельство самой Айши о некоей умре Пророка в месяце шаввале (хадис от Абу-Дауда), если оно является надежным, скорее надо отнести к «Умре из Джираны», поскольку Пророк выступил в Хунайн в шаввале, хотя и совершил саму умру в зу-л-каде.

 

ПРАЗДНИК ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ВРЕМЕН ПРОРОКА

По некоторым преданиям, этот праздник (араб. Ид ал-Адха, Ид ан-Нахр; татар. Курбан-­байрам), как и «праздник Разговения», был учрежден еще на втором году хиджры. Его справляют на десятый день месяца зу-л-хиджжи. В день сей паломники, совершающие хадж к Каабе и к окрестным святыням, приносят жертву в долине Мина, чтя память о благополучном исходе испытания Авраама, которому велено было принести в жертву собственного сына. Остальные мусульмане празднуют это событие на местах. 

 Первый день торжества обоих праздников знаменуется обрядовой «молитвой праздника» (араб. салят ал-­ид), известной также как «молитва двух праздников» (салят ал­идайн). К этой молитве Пророк делал полное омовение, обряжался в лучшие одежды и умащал тело благовониями. Молитву Пророк с мусульманами совершал на мусалле – площадке под открытым небом, расположенной к юго-западу от Медины.

На мусаллу Пророк шел пешком. Во главе процессии несли жезл, который потом, на время молитвы, водружали перед Пророком. Он заповедал, чтобы на праздничную молитву в мусаллу выходили не только мужчины, но и все женщины – молодые и старые, девушки и замужние.

В первый день Праздника жертвоприношения, после исполнения праздничной молитвы, состоятельные люди закалывали животное. Его мясо частью они употребляли в семье, а частью раздавали бедным. Как учил Пророк, для жертвоприношения на семью достаточно одной овцы. Сам он обычно закалывал двух баранов.

Пророк считал недействительным жертвоприношение, произведенное до праздничной молитвы. Животное следует заколоть после этой молитвы, 10 зу-л-хиджжи. Однако, по некоему свидетельству, закалывание дозволялось и в течение следующих трех дней.

Прямо в мусалле Пророк закалывал жертвенных животных. Полагают, что такая практика относилась только к нему, или, возможно, Пророк делал это именно в Мусалле, чтобы обучать мусульман закалыванию жертв. Остальные мусульмане совершают жертвоприношение дома.

 «Именем Бога, Бог превелик! (бисми-­Лляхи, ва-Ллаху акбар!)», – так говорил Пророк, закалывая животных. Иногда он добавлял: «Сие – от меня и от тех из моей общины, кто не приносил жертвы».

Дни обоих праздников – время веселья и радости для мусульман. Айша рассказывала, как отец ее, Абу-Бакр, возмущался певицами-невольницами, которые в ее комнате играли на тамбуринах и распевали песни. Однако Пророк его успокоил, сказав: «Это же праздник!» Подобным образом Пророк утихомирил и сурового Умара, вознамерившегося изгнать эфиопов-жонглеров из Мечети.

 

Прощальное паломничество

Так впоследствии стали называть паломничество – ­хадж Пророка, состоявшийся на десятом году хиджры. Ибо не суждено было ему больше совершить паломничества, и во время самого хаджа он прощался со своими последователями.

 

ИХРАМ

С наступлением месяца зу-л-кады Пророк начал готовиться к хаджу и велел собираться остальным. Узнав об этом, из разных племен Аравии в Медину стало стекаться множество народу, желающего сопровождать Пророка и учиться у него надлежащим обрядам.

Из Медины паломники выступили за пять суток до окончания зу-л-кады. Сотворив во главе народа полуденную молитву, Пророк двинулся в путь. С ним находились все его ближайшие сподвижники. Не было лишь Али, находившегося в Йемене по заданию Пророка. В паломничество отправились и жены Пророка, каждая в своем паланкине.

В долине Зу­-л-Хуляйфа, что в десяти километрах от Медины, караван остановился на ночлег. Здесь Пророк сотворил послеполуденную молитву, но уже в сокращенном виде – о двух ракаатах, как это дозволяется путнику.

 Утром, готовясь к священноприятию (ихрам), Пророк совершил омовение тела и облачился в полагающуюся для паломников одежду – набедренную (изар) и верхнюю (рида) накидки. Айша собственными руками умастила ему голову благовониями и мускусом, от которого заблестели пробор и борода. Чтобы пригладить Пророку волосы и защитить от пыли и насекомых, их смазали также мазью наподобие геля.

Сотворив молитву о двух ракаатах, Пророк произнес слова священноприятия – тальбийу: «Повинуюсь Тебе, Боже, повинуюсь; повинуюсь Тебе, сотоварищей не имеющему, повинуюсь; вся хвала, благость и власть – Тебе, сотоварищей не имеющему!» На протяжении всего пути и вплоть до прибытия в Зу­-Туву (на подступах к Мекке) Пророк изрек эти слова громким голосом и столь же громко велел повторить тальбийу остальным паломникам.

Здесь, в Зу-л-Хуляйфе, Пророк пометил животных, отобранных для предстоящего жертвоприношения.

В Сарифе (в окрестностях Мекки) или позже, после прибытия в саму Мекку, Пророк повелел всем паломникам, у кого не было жертвенных животных, разрешиться умрой и выйти из ихрама, исполнив таваф – обход вокруг Каабы и саи – пробег между Сафой и Марвой.

 

ТАВАФ

В Зу­-Туве караван расположился на ночлег. На следующий день – а он пришелся на 4-е зу-л-хиджжи – Пророк исполнил утреннюю молитву и, приготовляясь к вступлению в Мекку, совершил полное омовение тела.

Явившись к Каабе, Пророк воздал обрядовое приветствие (истилям) Черному камню. И, повернув направо, начал таваф – семикратный обход вокруг Храма. По его завершении Пророк направился к Макаму. «И кладите поклоны у Макама Аврамова», – вслед за аятом 2:125 возгласил он. Предстоя таким образом, что Макам оказался между ним и Каабой, он сотворил молитву о двух ракаатах.

Затем Пророк возвратился к Черному камню и снова воздал ему приветствие ­истилям. Оттуда он направился в сторону возвышенности Сафа, чтобы совершить саи – обрядовый бег между возвышенностями Сафа и Марва, напоминающий о метаниях Агари, жены Авраама, в поисках воды для своего младенца Измаила.

 

 САИ

Приближаясь к Сафе, Пророк прочитал слова Корана (2:158):

Воистину, саи между

Сафой и Марвой

Входят в предписанные Богом обряды.

«Я начну с того места, откуда начал Бог!» – воскликнул он и стал подниматься на Сафу.

Когда его взору открылась Кааба, Пророк обратился к ней лицом, вознося Богу такбир и тахлиль. «Нет божества кроме Бога единого, сотоварищей не имеющего; вся власть и хвала Ему, истинно всемогущему; нет божества кроме Бога единого, обещания Свои исполняющего; кто рабу Своему победу даровал, врага одним Собой сокрушал», – трижды возгласил Пророк, перемежая свои возгласы призывами к Всевышнему.

Таково же было и славословие Пророка, когда он взошел на Марву. От холма к холму Пророк переходил семь раз.

По завершении саи Пророк и паломники, у кого были жертвенные животные, сохранили состояние ихрама. Другие же, следуя повелению Пророка о разрешении умрой, вышли из ихрама, остригши волосы.

В ожидании 8-го зу-л-хиджжи, собственно начала хаджа, Пророк и паломники расположились лагерем в долине Абтах, что на восточной окраине Мекки.

К ним здесь присоединился Али, с которым Пророк разделил своих жертвенных животных.

 

 В АРАФАТЕ

Утром или после полудня 8 зу-л-хиджжи паломники, приняв ихрам для хаджа, из Абтаха выступили в сторону долины Арафат, чтобы на следующий день там совершить главный обряд хаджа – вукуф (предстояние). Восседая на своей верблюдице, Пророк следовал в Арафат дорогой, пролегающей через долину Мина, а затем через долину Муздалифа.

В Мине караван, сделав остановку, расположился на ночлег. Здесь Пророк сотворил полуденную, послеполуденную, закатную и вечернюю молитвы. Исполнив утром 9-го зу-л-хиджжи молитву и дождавшись восхода солнца, он двинулся в путь. Паломники пели славу Божию. Одни возглашали тальбийу, другие – такбир.

Достигнув долины Муздалифа, где курайшиты, по обыкновению, исполняли обряд вукуф, Пророк не стал останавливаться, а проследовал дальше, в Арафат, откуда Бог повелевает сходить после вукуфа (2:199).

В местечке Намира, расположенном на границе с долиной Арафат, Пророка ожидал раскинутый по его приказанию шатер. Передохнув в нем до полудня, он вышел, оседлал свою верблюдицу Касву и отправился верхом в долину Урана, где обратился к народу с проповедью, в которой зазвучала прощальная нота: «О люди, послушайте, что я вам скажу, ибо не знаю, встретимся ли мы еще раз после года сего».

Пророк призывал к следованию Корану (в одной версии – и Сунне), провозгласил святость жизни, чести и имущества, заповедовал заботу о женщинах, положил конец ростовщичеству и доисламским вирам, а также языческой практике переноса месяцев. 

 По окончании проповеди Биляль возвестил призывы к молитве – азан с икамой, и Пророк во главе паломников сотворил полуденную молитву. Затем Биляль провозгласил икаму, и Пророк сотворил послеполуденную молитву.

После этого караван паломников двинулся к Арафату. У подножия горы Джабал-ар-Рахма Пророк погрузился в обрядовое предстояние – вукуф и, не спешиваясь, с обращенным к Каабе лицом, вплоть до захода солнца возносил призывы и моления.

Предстояние в Арафате примечательно сошествием знаменитого откровения:

Сегодня Я завершил для вас

(Ниспослание) религии вашей,

Сполна вас Я облагодетельствовал,

Одобрил ваше исповедание Ислама.

(5:3)

 

В МУЗДАЛИФЕ

Из Арафата в Муздалифу Пророк выступил, когда солнце уже погасло, скрывшись за горизонтом. Позади себя он усадил Усаму и, придерживая изо всех сил верблюдицу, начал схождение. Правой рукой он делал паломникам знаки: «Тише, люди, тише!» Когда животное ступало на возвышенность, Пророк ослаблял поводья.

Прибыв в Муздалифу, Пророк во главе паломников совершил здесь закатную и вечернюю молитвы. Потом он устроился на ночной отдых. На следующий день, как забрезжило,

Пророк совершил утреннюю молитву. И сев на свою верблюдицу Касву, отправился к Машару для исполнения там обряда вукуф.

 Явившись к Машару, Пророк обратился лицом в сторону Каабы и воззвал к Богу, воспевая Его славу, величие и единство. Так он предстоял все время, пока не засиял рассвет, а затем, не дожидаясь восхода, начал нисхождение в Мину. Этим Пророк показал, что он отмежевывается от доисламского обычая, когда паломники покидали Муздалифу лишь при появлении солнца над соседней горой Сабир.

 

В МИНЕ

В долине Мина Пророк провел 10-е зу-л-хиджжи – День жертвоприношения, а также последующие трое суток, известные как Дни ташрика.

Сразу по прибытии в долину Пророк направился к одной из трех джамр – столбов, олицетворяющих собой Сатану: к Акабской джамре, самой большой и наиболее близкой к Мекке. Как гласит предание, на месте этих трех джамр пророк Авраам камушками отгонял Сатану­ Иблиса, склонявшего его к нарушению Божиего повеления о принесении в жертву сына.

Возглашая такбир при каждом броске, Пророк побил семью камушками Акабскую джамру. А происходило это поздним утром, когда солнце уже взошло над горизонтом. Остальных же джамр он в тот день не коснулся.

 Затем Пророк приступил к жертвоприношению, памятуя о благополучном исходе павшего на долю Авраама испытания, когда вместо Измаила в жертву было принесено животное. Собственной рукой он заколол шестьдесят три верблюда, остальных же он поручил Али, которого сделал своим соучастником в жертвоприношении. Пророк повелел взять мяса от каждой туши, сложить его в один котел и сварить. Когда пища была готова, Пророк и Али отведали мясо вместе с отваром.

Мясо, шкуры и попоны жертвенных верблюдов Пророк повелел раздать людям. Тому же, кто разделывал, – ничего, но пообещал наградить его лично от себя.

По завершении жертвоприношения Пророк приступил к частичному выходу из ихрама, что ознаменовывается либо сбриванием, либо укорочением волос. Сам Пророк обрился наголо, остальные же кто последовал его примеру, а кто лишь подстриг волосы. Затем Пророк облачился в свою обычную одежду и умастил тело благовониями.

Согласно некоторым преданиям, в Мине в День жертво-приношения и в последующие дни Пророк обратился к паломникам с проповедями.

 

ТАВАФ АЛ-­ИФАДА

В тот же день, 10-е зу-л-хиджжи, Пророк верхом на своей верблюдице направился к Каабе, чтобы совершить таваф аль­ифада («Таваф благосхождения»), который почитается краеугольным (рукн) обходом при хадже.

Исполнив таваф, Пророк явился к источнику Замзам, из которого его сородичи абд-­ал-­мутталибиты раздавали воду паломникам. Пророку передали ведро воды, из которого он пригубил немного.

 Относительно же обряда саи – пробега между Сафой и Марвой – свидетельства расходятся. По некоторым преданиям, Пророк на сей раз его не совершал, довольствуясь первым саи. Другие же повествуют о втором саи.

Также разноречивы и сообщения о полуденной молитве Пророка, совершенной им в тот день, – сотворил ли он ее в Мекке или уже в Мине, по возвращении из тавафа.

После тавафа аль­ифады Пророк полностью вышел из ихрама. Ему стало дозволено все, что было заказано по священноприятии.

 

ДНИ ТАШРИКА

Вернувшись в Мину в тот же день, Пророк остановился в местечке, где позже была возведена мечеть Хайф, или мечеть Мина. Спереди от своего местоположения Пророк велел стать ансаритам, по правую сторону от киблы, а позади себя, слева от киблы, – мухаджиритам, вокруг – всем остальным паломникам.

В каждый из Дней ташрика Пророк совершал обряд рами, бросая камушки во все три джамры. К ним он подходил, подолгу взывая к Богу у первой и второй, но не у третьей, Акабской.

 

  ПРОЩАЛЬНЫЙ ТАВАФ

Около полудня 13-го зу-л-хиджжи Пророк с паломниками покинули Мину. Им предстояло совершить заключительный обряд хаджа – прощальный таваф вокруг Каабы.

В долине Абтах Пророк стал лагерем. Здесь Пророк исполнил полуденную, послеполуденную, закатную и вечернюю молитвы. Потом он прилег отдохнуть.

Рано утром 14 зу-л-хиджжи Пророк направился к Каабе для прощального обхода. После тавафа он сотворил у Храма утреннюю молитву.

И Пророк пустился в обратный путь.

 

Из готовящейся к изданию книги
Н. Ефремовой и Т. Ибрагима «Жизнеописание Пророка Мухаммада» 

 

 

Караван мусульман-богомольцев
на пути в Медину

 

 

ХАДЖ

 «И на людей возложен

долг пред Богом

Паломничество

к Дому совершить,

(Но лишь для тех),

кто сможет это сделать»

(Коран, сура 3:97)

 Паломничество в Мекку – один из пяти столпов Ислама. Хадж, хотя бы раз в жизни, обязан совершить каждый мусульманин, у которого есть такая возможность.

Слово «хадж» буквально переводится как направленность к Всевышнему и стремление к самостоятельности. «И завершайте хадж и посещение ради Аллаха», – сказано в Коране (2:192–196).

Пророк Мухаммад установил основные обряды хаджа в 632 году во время своего «прощального хаджа». Во время хаджа мусульманин обязан выполнять ряд обрядов: облачиться в белое одеяние, состоящее из двух кусков ткани – ихрам, олицетворяющее собой отречение от всех земных благ, абсолютное упование на Господа. Другой важнейший обряд хаджа – обход Каабы (таваф). Таваф является необходимым элементом малого паломничества и дважды совершается во время большого паломничества: при вступлении в Мекку и при окончании хаджа.

 Каждый обряд хаджа знаменует событие священной истории. Так, именно на равнине Арафат, на которой девятого зу-л-хиджжа происходит стояние паломников, встретились раскаявшиеся и прощенные Аллахом Адам и Хавва (Ева). В центре равнины возвышается гора Милости (джабал ар-Рахма), в восточном склоне которой вырублена лестница, с которой читается проповедь «Дня Арафата».

Что касается семикратного преодоления расстояния между холмами Сафа и Марва, то этот ритуал связан с преданием о том, как жена Ибрахима Хаджар оказалась одна с сыном Исмаилом в пустыне, в окрестностях Мекки. Через некоторое время у матери с сыном закончилась вода, и Хаджар пришлось долго искать питье в пустыне между холмами. Именно тогда была ниспослана благодатная вода Замзам.  

 Истоки обряда жертвоприношения восходят к известному кораническому сюжету о том, как однажды пророку Ибрахиму приснилось, что Аллах велит ему принести в жертву сына Исмаила. Ибрахим поведал сыну об этом сне. «О, мой отец! Ты делай то, что велено тебе, и ты найдешь, что я – коли угодно Богу – найду в себе смирение и твердость», – ответил богобоязненный юноша. И в тот момент, когда Ибрахим уже готов был принести сына в жертву, милостивый Аллах остановил его, сказав, что он уже исполнил предначертанное, выказав полное свое послушание и смирение перед волей Всевышнего. Вместо Исмаила в жертву был принесен баран, что и положило начало празд-нику жертвоприношения Ид ал-­Адха.

 Другим событием, не столько легшим в основу обрядов хаджа, сколько определившим их, был прощальный хадж Пророка Мухаммада. Чтобы очистить древние обряды, установленные Аллахом, от искажений, внесенных язычниками, чтобы вернуть им первоначальную святость и чистоту, Пророк совершил в 632 году свой прощальный хадж.

И именно то, что на протяжении многих веков ритуалы служения Богу проводятся в одном месте, в одно и то же время, по четким, установленным Самим Всевышним канонам, и является одной из главных благодатей хаджа как средства укрепления духовной и культурной связи между временами, странами и мусульманами всего мира.  

 

ИД АЛ-АДХА

Десятого числа месяца зу-л-хиджжа, по завершении хаджа, мусульмане всего мира отмечают великий праздник Курбан­-байрам.

Как и хадж, жертвоприношение обязательно только для тех, кто имеет на это средства и здоровье. «Если вы в затруднении, то жертвуйте то из животных, что легко… а если кто из вас болен или у него страдания в голове, то выкуп постом или милостынею, или жертвой», – сказано в Коране. Воистину Всевышний не требует с уверовавшего больше, чем тот может сделать.

Для принесения жертвы мусульмане специально откармливают выбранное животное. Над приготовленной к закланию жертвой читают специальную молитву, а владелец животного или специально нанятый человек после этого перерезает ей горло. Над жертвой любой рядовой мусульманин может произнести краткую формулу: «Бисмиллях, Аллах Акбар», то есть «Во имя Аллаха, Аллах велик!» Прежде чем барана режут, его обязательно валят на землю головой в сторону Мекки. Жертве должно быть не менее года, она должна быть здорова и не иметь никаких недостатков. Считается, что овца или коза могут быть принесены в жертву только от одного человека, а корова, бык или верблюд – от семи человек.

Обычно режут барана, козу, корову или быка – двухлеток, жертвенному верблюду, как правило, бывает не менее пяти лет. Шариат допускает принесение жертвы не только за живых, но и за усопших.

 Мусульманин, совершив заклание, не должен скупиться на угощение. Необходимо обязательно накормить бедных и голодных. В Коране говорится: «Чтобы свидетельствовать о полезном им и поминать имя Аллаха в определенные дни над дарованными животными из скота: ешьте их и накормите несчастного бедняка!» (20:29). Ритуальное угощение устраивается также во избежание всевозможных несчастий и болезней.

В последующие после празд-ника дни обычно наносят визиты к родным и близким, знакомым, так как посещение в дни праздника жертвоприношения считается благословенным и желательным.

 

Опубликовано в газете
«Медина аль-Ислам» № 1(4)’2005

 

 

 

Мусульмане во время молитвы

 

 

Курбан-байрам – один из величайших праздников Ислама. Его арабское название Ид ал-Адха означает «празд-ник жертвоприношения». Но слово «курбан» происходит от арабского корня КРБ, который несет в себе значение всего, что связано с «приближением». Исходя из этого, становится очевидным, что сущностью праздника является не столько жертвоприношение, сколько «приближение к Аллаху» посредством этого обряда.

Жертвенные животные, приносимые паломниками в дни жертвоприношения, называются хадья, а животные, приносимые не паломниками, – адхия. Паломникам, которые совершают только хадж, принести в жертву животных является сунной, а для тех, кто совершает «хадж аль­киран» или «хадж ат-таматту», это является обязательным.

По мнению имама Абу-Ханифы курбан обязателен (ваджиб) для каждого свободного мусульманина (имеются в виду те, кто не совершают хадж), постоянно проживающего в данной местности на момент наступления праздника и состоятельного в день жертвоприношения. А согласно имаму аш-Шафии курбан входит в категорию подтвержденной сунны (сунна муаккада). В одном из хадисов Пророка Мухаммада (да благословит его Аллах и облагодетельствует) говорится: «Лучшие из моей общины – это те, кто делает жертвоприношение, худшие – те, кто не делает». Таким образом, совершение этого обряда не является фардом (т. е. предписанным), но в то же время многие из мусульман хотели бы оказаться в числе лучших.  

 Необходимо понимать и то, что есть и такие мусульмане, кто по разным причинам не в состоянии совершить данный обряд – очевидно, что их, конечно же, Пророк не имел в виду.

От имени одного человека совершается жертвоприношение в размере одного барана, а верблюда или корову – от имени семи человек. Со слов Джабира передается: «Посланник Аллаха велел каждым семерым из нас входить в долю при жертвоприношении верблюдов и коров».

Время для жертвоприношения наступает с появлением зари 10 дня месяца зу-л-хиджжа, но сам обряд совершается после проведения  имамом праздничной молитвы. Пророк сказал: «Первое, с чего мы начинаем в этот день, – это молитва. Затем возвращаемся и закладываем жертвенных животных. Кто сделает это, тот совершит нашу сунну. А кто сделает раньше, то это будет всего лишь мясом, которое он преподнесет своей семье, совсем не относящимся к обряду жертвоприношения».

Из мяса жертвенного животного едят и дают другим, если есть собственный достаток, а также его запасают. Приносящему в жертву желательно поесть немного из (мяса) животного и накормить оставшейся частью (других) в качестве подаяния и дара. А со слов имама аш-Шафии, желательно разделить его на три части, согласно словам Пророка: «Ешьте, раздавайте (в качестве) подаяния и кормите (других)».  

 Таким образом, лучше отдать в подаяние треть (мяса), треть использовать для угощения близких и друзей, а треть оставить про запас (естественно, что при наличии большого количества гостей одной трети мяса для угощения не хватит, в связи с чем все мясо может быть использовано для угощения). Допускается и такой вариант, при котором все мясо останется в доме (особенно, при малом достатке данной семьи). Это говорит о том, что раздача мяса – действие добровольное, хотя и крайне желательное. Раздавать мясо следует, прежде всего, несостоятельным людям для того, чтобы их положение было облегчено. Если кто-то захочет продать мясо, с тем чтобы раздать в подаяние его стоимость, он не может этого сделать, а может только есть сам или кормить (других).

Мясом жертвенных животных разрешается кормить и представителей других конфессий. Таково мнение многих мусульманских ученых, в том числе и имама Абу-Ханифы, а имам Малик говорил, что другие (т. е. не мусульмане) (в раздаче мяса) нам предпочтительнее.

Самое большее по награде жертвенное животное – это большее по цене, а если два животных по цене равны, тогда наиболее мясистое. Если же они равны и в этом, то тогда приоритет отдается тому, которое имеет лучший вкус мяса.

Существуют определенные правила, которых следует придерживаться при выполнении этого обряда:

1) Курбан совершается не человеку (из-за чего фраза «совершаем жертвоприношение такому-то» является не верной), а исключительно Всевышнему Аллаху.

 Таким образом, правильно следует говорить: «совершаем жертвоприношение Аллаху от имени такого-то, да будет Аллах этим доволен» или по-татарски «Аллахга курбан кылдык ошбу кеще (здесь следует имя человека) тарафыннан, Аллах ризалыгы очен».

2) Одним из распространенных в мусульманском мире способов совершения этого обряда является такая схема, когда одно жертвоприношение (т.е. один баран или седьмая часть коровы) делается от имени главы семьи (или же: всей семьи). Можно принести в жертву и большее число животных, и это зависит уже от материальных способностей конкретной семьи. Можно совершать жертву и от имени других членов семьи, в первую очередь совершеннолетних, а затем уже детей. Не возбраняется делать этот обряд и от имени умерших родственников или близких, делая намерение «совершить курбан ради Аллаха от имени такого-то (умершего)» с тем, чтобы это было искуплением за его (умершего) возможные грехи и ошибки.

Однако, при этом следует учесть, что если наследник покойного совершит курбан за него по его распоряжению, то он обязан раздать это мясо, не оставляя его своей семье. Если же он сделает это добровольно, то он может использовать мясо по своему усмотрению, так же, как и в случае с обычным курбаном, поскольку такое жертвоприношение совершается из его собственности, хотя вознаграждение и посвящается покойному.

 3) Некоторые суждения, распространенные среди российских мусульман, являются не совсем верными или же спорными с точки зрения шариата. Одним из них является мнение о необходимости совершать курбан от имени Пророка Мухаммада (да благословит его Аллах и облагодетельствует). Хотя указание на это присутствует в сборнике хадисов имама ат-Тирмизи со ссылкой на халифа Али (да помилует его Всевышний), зятя Пророка, все же данный хадис не может служить основанием для обязательности такого действия – оно может быть лишь желательным.

4) Не совсем верное понимание сущности курбана приводит к смешению разных видов жертвоприношений. Хотя среди российских мусульман любое заклание жертвенного животного известно как курбан, настоящий «Курбан» – приуроченный к празднику Курбан-байрам – проводится только в течение трех праздничных дней, начиная с первого дня праздника, что соответствует 10 числу месяца зу-л-хиджжа. Таким образом, курбан следует совершать в первый, второй или третий дни праздника (10, 11, 12 зу-л-хиджжа), хотя с точки зрения некоторых ученых при неспособности совершить жертвоприношение в эти дни можно сделать это и в четвертый день, т. е. 13 зу-л-хиджжа. В другие же дни заклание барашка не будет тем курбаном, о котором говорил Пророк Мухаммад  в соответствующем хадисе.

 При совмещении других видов заклания, таких  как назер (т.е. обет, обещание), акыка (посвященная рождению детей) или аш (приуроченный к проведению специального маджлиса, посвященного поминанию умерших) с курбаном следует совершать несколько жертвоприношений, тогда одно из них будет считаться настоящим курбаном, а другое (или другие) станут одним из вышеприведенных видов заклания.

5) Ошибочным является и распространенное среди российских мусульман наименование «курбан ае» или «месяц курбана». Такого месяца в мусульманском календаре не существует, но есть месяц хаджа – зу-л-хиджжа, при этом этот месяц начинается за 9 дней до праздника Курбан-байрам. Таким образом, неправильно говорить о том, что спустя 25 или 27 дней после праздника «все еще идет месяц курбана», поскольку уже через 19 или 20 дней после этого праздника месяц зу-л-хиджжа заканчивается, и начинается новый месяц (мухаррам), не имеющий отношения к хаджу и жертвоприношению.  А вот другой вопрос – когда можно провести религиозное собрание (маджлис) с угощением гостей мясом жертвенного животного?! Очевидно, это следует сделать как можно раньше (естественно, согласовывая с возможностями людей) – может быть, как раз в течение ближайшего месяца, хотя при нынешней холодильной технике мясо не портится и в течение нескольких месяцев после дней праздника.

6) В дополнение ко всему следует отметить также и день, предшествующий празднику Курбан-байрам, т. е. 9-е число месяца зу-л-хиджжа.  

 Он называется «день стояния на Арафате», т. к. в этот день паломники, совершающие хадж, проводят его на горе Арафат. Про этот день Пророк Мухаммад (мир ему и благословение Всевышнего) сказал: «По поводу поста в день Арафата, поистине, я считаю, что Аллах очистит от грехов (того, кто держит пост в этот  день) за весь прошлый год, и за будущий». Пост в этот день не является обязательным, хотя награда за него, как видим, огромна. Пост  в этот день желательно держать всем дееспособным, кроме совершающих хадж.

Подытоживая все сказанное, следует отметить, что Курбан-байрам (Ид-ал-Адха) является одним из величайших праздников Ислама. Это связано и с историей его возникновения и с пользой, которую он приносит людям ежегодно, не только очищая души и имущество верующих от грехов и ошибок, накопленных в течение года, но и предоставляя возможность нуждающимся получить столь необходимую им гуманитарную помощь.

 

Из «Книги

о жертвоприношении»

Абдульхамида Тахмаза

 

Шакирзян Ишаев

Мекка, священный город мусульман.
Рассказ паломника

 

Глава 1. Город Джидда

 В 1895 году я служил в г. Джидде, лежащем на берегу Красного моря, в области Аравии – Геджасе, или Хиджазе, как выговаривают это слово арабы. Джидда – довольно значительный город, главный торговый пункт Хиджаза. На его рейде часто останавливаются пароходы и суда, ведущие сношения Европы с восточной Африкой, южной Персией, Индией и дальним Востоком. Через Джидду двигается так же масса мусульманских паломников в Мекку, приезжающих из разных стран на судах и пароходах. Здесь они высаживаются и совершают сухопутно поездку в Мекку, до которой от Джидды не более семидесяти верст. Для охраны интересов паломников в Джидде находятся консульства от европейских государств, имеющих подданных мусульман: в числе консульств имеется и русское, в котором я и служил.

Город Джидда расположен на пустынном берегу моря, как в нем, так равно и в окрестностях, почти вовсе нет растительности, исключая нескольких финиковых пальм. Джиддинский рейд не отличается благоустройством. Вода для питья и других потребностей проведена в город подземными трубами из близлежащих горных ключей. Водопроводы выстроил бывший мекканский губернатор Усман-паша.

В городе много богатых купцов как из местных арабов, так равно и из иностранцев, которые ведут крупную торговлю хлебом и другими необходимыми вещами. Сюда привозятся хлеб и всякие товары для всего Хиджаза и затем развозятся по стране караванами в Мекку, Медину и другие места. Здесь имеются конторы и агентства некоторых иностранных и пароходных компаний, ведущих торговые и пароходные сношения между Европой и Востоком: выдающейся деятельностью в этом отношении отличаются англичане. Вообще Джидда – модный и бойкий торговый и промышленный город.

Базар помещается посредине города, торговцы преимущественно местные арабы, а из иностранцев много индийцев, сирийцев и персов, есть и наши среднеазиатцы: их 40 человек, и все они занимаются мелочной торговлей в лавках, а также на улицах с ларей и лотков. Христиан-торговцев в Джидде немного. Они торгуют винами и закусками. Им принадлежит также фабрика шипучих вод, на которой приготовляется лимонад, сельтерская вода и прочее.

Из местных промыслов жителей можно упомянуть о гончарном производстве: приготовляют на заводах котелки, горшки и прочее. Также много приготовляется плетенок из листьев финиковых пальм. И тем и другим промыслом занимаются преимущественно аравитянки. Многие из жителей занимаются также ловлей рыбы, жемчужных раковин и добычей черных кораллов (есюр). Для этих промыслов богатые люди снаряжают и отправляют в море особые суда и под начальством доверенных и приказчиков посылают партии своих рабов, которые существуют во всем Хиджазе, хотя официально рабство в Турции и уничтожено. Многие занимаются также ловлей саранчи, употребляемой в пищу[1]. Этот оригинальный промысел производится так: в том месте, где собирается много саранчи, промышленники ставят из хвороста столбы и ночью их зажигают; саранча прилетает на огонь, обжигает крылья и падает вокруг. Пойманную таким способом саранчу поджаривают в котлах на легком огне и едят без всякой приправы. Местные жители большие охотники на них и любители. На базаре саранча продается от 10 до 12 коп. за фунт.

В административном и военном отношениях Джидда управляется помощником мекканского губернатора – каим-макамом. В городе рас­положен турецкий гарнизон в 500 чел. и несколько пушек. Для помещения солдат имеются две казармы: одна находится на берегу моря, близ места, где высаживаются с кораблей паломники, а другая – у могилы Евы.

Особых достопримечательностей в городе нет, исключая могилы Евы, находящейся за городом, посреди большого кладбища. Могила праматери всех людей имеет в длину до 60 аршин, в голове поставлено что-то вроде мраморной плиты с арабскими надписями, и растет финиковая пальма, в ногах растут какие-то кустарники. Над срединой могилы построены два помещения под одной крышей: одно из них считается мечетью, а в другом имеется гробница, к которой приходят паломники и прикладываются. У выхода, снаружи, находится выдолбленный в большом камне резервуар, напоминающий собою колоду, в которой поят лошадей, в него наливают воду и его считают Замзамом Евы. Здесь живет много шейхов, а еще больше нищих женщин и детей; они собирают подаяния с являющихся на поклонение паломников.

Как сказано выше, могилу Евы окружает кладбище, на котором, между прочим, похоронен первый русский консул в Джидде д. ст. сов. Шагимардан Мирясович Ибрагимов[2], умерший от холеры в первый же год своего назначения в 1892 году[3]. На его могиле поставлен камень с надписью на русском и арабском языках его преемником консулом господином Левицким.

Так как покойный Ибрагимов был очень известен в Туркестане и вообще в Средней Азии, где он долго служил, то считаю не лишним привести собранные мною от некоторых лиц сведения о его смерти. Тем более это характеризует вообще положение паломников во время эпидемий в отношении полной беспомощности по неустройству пути сообщения между Джиддой и Меккой и по недостаточной заботливости о них местных арабов и турецкого правительства.

Живя вблизи Мекки, Ибрагимов как мусульманин в первый же год обязан был совершить в нее хадж, т.е. религиозное путешествие для поклонения мусульманским святыням. К его несчастью, в том году была сильная холера, и она особенно разыгралась в Мекке в «день Арафата» – в тот день, когда по порядку выполнения обрядностей хаджа, паломники ходят. Несчастный Ибрагимов сильно перепугался и прямо с Арафата отправился безостановочно в Мекку. Здесь заболела его жена или от холеры, или же от переутомления во время быстрого движения с Арафата. Оставив жену в Мекке, Ибрагимов с двумя джигитами (слугами) и с одним из туркестанцев выехал в Джидду. С ним поехал также еще какой-то врач египетской службы. При выезде все были здоровы и ехали верхом вместе с караваном. В первой же кофейне остановились отдохнуть: пили кофе, чай, закусывали. Двинувшись далее, не проехали они и несколько сот сажень, как Ибрагимов вдруг заболел расстройством желудка. С ним сделался (случился) сильный кровавый понос. Слуги сняли его с седла и положили на землю, врач начал его растирать и предложил принять какое-то лекарство, но больной решительно отказался.

Чувствуя крайнюю слабость, больной приказал положить себя в тахтарван – особое сидение, устраиваемое из двух брусков, которые укладываются на двух мулов или верблюдов, пространство между брусками переплетается веревками наподобие того, как это делается в сартовских[4] кроватях; в тахтараване можно сидеть и лежать во время движения, пользуясь известными удобствами. Больного уложили и поехали дальше. Спустя некоторого времени, врач приказал одному из слуг осмотреть больного и ощупать его тело. Слуга сказал, что тело больного уже похолодело. Врач ускакал вперед, сказав, что будет ожидать в следующем кофейне, но его больше и не видели. Он уехал в Джидду, бросив умирающего на произвол судьбы. Ибрагимов скончался, не доезжая станции Хадда. Тело его было доставлено в Джидду, где и похоронили его близ могилы Евы.

О причине смерти Ибрагимова ходит и другой слух[5], но я его рас­сказывать не буду, не имея в руках каких-либо доказательств.

Покойный Ибрагимов, будучи консулом, как рассказывают, относился к своим обязанностям ревностно и вел дело энергично, а потому его до сих пор со злобою вспоминают разные далили, вакили, те наши туркестанцы, которые в Джидде берут от легковерных паломников деньги на сохранение на время поездки в Мекку, и вообще все проходимцы, живущие исключительно обиранием паломников, всячески их (паломников) эксплуатируют. Он, как русский консул, старался защищать своих соотечественников от этой саранчи, которая нападает на них в Хиджазе, и вообще помогал им по мере возможностей. Нужно заметить, что, хотя мусульманская политика в Хиджазе и кажется с вида очень простой и невинной, но на самом деле она весьма мудреная и лукавая. Наше же консульство в Джидде – учреждение еще очень молодое и очень слабо гарантированное, что видно, например, из нападения арабов на консулов христианских держав в Джидде в 1895 году. Европейскому консулу здесь нужно быть чрезвычайно осторожным.

Нравы жителей Джидды не отличаются особой чистотой, что нужно приписать существованию невольничества и торговому характеру города, полному иностранцев, собирающихся сюда почти со всех концов света. Здесь, как впрочем, и во всем Хиджазе, в обычаях садомитство[6], называемое в Средней Азии «бачебазством»[7], и не известно, кто у кого заимствовал этот позорный грех, за который у европейцев полагаются уголовные наказания, – туркестанцы ли у арабов, или же арабы у туркестанцев. Под городом есть также родные притоны, находящиеся без всякого наблюдения со стороны местного начальства в медицинском и санитарном отношениях.

 

 Глава 2. От Джидды до станции Хадда

 Близость моего жительства к священному городу мусульман обязывала меня, как мусульманина, совершить в Мекку установленный хадж для поклонения мекканским святыням и особенно Каабе, как главному религиозному святилищу мусульман. Совершение хаджа относится к числу важнейших обязанностей мусульман, и, по учению шариата, писаного закона, никто не должен уклониться от хаджа, раз имеется к тому возможность. В виду этого, мне неловко было отлагать совершение хаджа и тем выказать перед своими единоверцами нерешимость в исполнении священного долга, хотя в то время в Мекке и окрестностях начиналась холера, и уже были смертные случаи. Об опасности заболеть и погибнуть от холеры предупреждало меня и мое начальство, но я подумал, что если отложить путешествие до следующего года, то в будущем холера может быть еще сильнее, потому что в Хиджазе редкий год ее не бывает. Холеру здесь можно считать болезнью почти постоянной. Приняв все это во внимание, я решился совершить паломничество, не откладывая до будущего года.

Около четырех часов пополудни 30 апреля наш караван поджидал нас за Мекканскими воротами Джидды, у последней кофейни, находящийся в недалеком расстоянии от ворот. Я отправился с семьей. До кофейни нас проводили управляющий Российским Императорским консульством в г. Джидда, добрейший Г. В. Брандт и секретарь Ф. Ф. Никитников, а также многие туркестанцы, проживающие в городе. У каравана мне представились верблюдовожатый и старший конвойный турецкий солдат. Верблюдовожатый был черный, худощавый араб, загоревший и весь в поту от суеты и хлопот сборов в дорогу. Он был в синей короткой рубахе с открытой грудью, на голове белый платок, подвязанный мишурным шнурком, на поясе кривая шашка в ножнах с узорчатой медной оправой. Подойдя ко мне, он бесцеремонно поздоровался со мною за руку и, обнажив в простодушной улыбке свои белые зубы и указывая на себя, дал слово довести нас благополучно до Мекки, так как поставил для каравана самых лучших и смирных верблюдов (джамал). Я со своей стороны обещал дать ему хороший бакшиш – денежный подарок, то, что у нас называются «на водку» или «на чаек». В Аравии все основано на бакшише. Старший конвойный солдат был с ружьем на плече, в старом мундире с медными пуговицами в два ряда, украшенными изображением луны, и в старых, стоптанных сапогах. На поясе у него был патронташ с боевыми патронами. Подойдя к нам, он заявил, что конвой под его командованием назначен каим-макамом[8], помощником мекканского губернатора, специально для нас и будет сопровождать нас до Мекки.

Так как караван еще не был готов к отъезду, то мы направились к кофейне. Мы все были одеты в белые, летние европейские костюмы. Господин Брандт был в белой русской фуражке, господин Никитников в соломенной шляпе, я же в турецкой феске. Европейский костюм здесь вообще не редкость и не режет глаза туземцев новизной и непривычностью, но общепринятым отличительным знаком турецкого подданства служит головной убор – феска. Хотя я и принадлежал к числу иностранцев, но меня принимали здесь за единоверца, а турки не уважают мусульман, носящих другой какой-либо головной убор, кроме фески. Когда я был в Константинополе и являлся в шляпе в посольство или консульство, мне не раз замечали встречавшиеся на улице турки, указывали на не­приличие моего головного убора, который я, однако, обязан был носить в силу желания нашего посла господина Нелидова[9], не выносившего фесок. Приехав в Хиджаз, я, во избежание нареканий со стороны турок и арабов, принужден был носить феску, несмотря на все мое отвращение к ней, так как я уже привык к шляпе, головному убору более удобному и особенно в жаркое время. Теперь, сидя за столом под открытым навесом кофейни, хотя и в феске, но окруженный иноверцами и туркестанцами, я невольно обращал на себя внимание массы томившихся вокруг паломников. Мне казалось, что они и во мне подозревали тоже иноверца, которым воспрещается посещать Мекку под опасением потерять жизни.[10]

Скучные сборы каравана, сопровождаемые шумом и криками людей, ревом верблюдов и песнями египетских и индийских женщин, направляющихся сотнями в Мекку, продолжались около часа. Все окружающее казалось мне крайне диким, непривычным и непонятным. Я все чего-то опасался, беспокоился, невольно щемило сердце, мне было тяжело и не хотелось расставаться с земляками. Среди чуждого и враждебного нам черного народа двое европейцев были моими друзьями, с которыми я мог говорить свободно, с открытой душой; в них только и заключалось наше спокойствие и безопасность в Джидде, как в представителях силы великого государства. Если кто из них зайдет, бывало, к нам в дом, мы не знаем, куда усадить гостя, чем угостить. Теперь приходилось расставаться с соотечественниками и углубляться дальше в неприветливую, дикую Аравию...

Наконец, распростившись с друзьями и знакомыми по русскому обычаю, я направился к каравану и сел на своего верблюда при помощи маленькой деревянной лесенки, приставленной к шее животного и поддерживаемой арабом верблюдовожатым. Мне еще не приходилось ездить на верблюде. Но, несмотря на мое нежелание испытать это удовольствие, я принужден был подчиняться «местным условиям», так как по этому пути другого способа передвижения не существует, исключая верховых мулов и ослов, что, впрочем, одно другого стоит... Весь караван состоял более чем из сотни верблюдов. Двинувшись вперед, он разорвал все нити, связывавшие меня с родными земляками, и мы в обществе других паломников, качаясь из стороны в сторону на неуклюжих «кораблях пустыни», отправились по направлению к Мекке по слегка песчаной дороге.

После двухчасового движения наш караван остановился у кофейни Расулгаем для отдыха верблюдов и поправки вьюков. От Джидды до этой кофейни приблизительно 8 верст, что отчетливо указывает на быстроту нашего движения. Здесь к каравану пристроился военный конвой из 25 человек, посаженных на мулов. После небольшого отдыха караван двинулся далее, достиг следующей кофейни Рагама и через полчаса хода от нее вступил в горы. Эти горы состоят из темно-красных каменных глыб и разбросанных по совершенно ровной поверхности отдельными невысокими конусообразными холмами, точно их кто-то разбросал нарочно по степи. Они не имеют никакого сходства с нашими туркестанскими горными хребтами, и представляют собой весьма оригинальный вид. Дорога тянется широкой полосой между этими каменными буграми, обходя длинными изгибами то один, то другой из них. Почва частью каменистая, частью покрыта песком до 2,5 вершков, дорога вообще довольно ровная, несмотря на горный, или, вернее, бугристый характер местности, на ней нет ни одного крутого подъема или спуска до самой Мекки. До половины пути между Джиддой и Меккой по сторонам дороги растут кусты какого-то колючего кустарника, от одной до полутора сажень вышины, трава, покрывающая песчаные пространства, имеет самый печальный вид; она растет как-то кучками и служит скудным кормом для верблюдов. Поблизости Мекки, на более глубоких песках растут дикие арбузы, называемые «Хабхаб Абуджаглу»; эти плоды величиной с кулак, несъедобны и названы так по имени Абуджагля (Абу Джахль)[11], одного из противников Мухаммеда.

По дороге, в пяти или шести пунктах, стоят пикетами турецкие военные караулы. Они сопровождают караваны паломников от одного пикета до другого, и по пути во время движения, растянувшись по длине каравана, перекликаются между собою трубными звуками, давая знать о благополучном его следовании, а при приближении его к следующему пикету, вызывают конвойных себе на смену. Таким порядком мы ехали всю ночь, останавливаясь у встречающихся кофеен на весьма короткое время. С нами двигалась масса пеших паломников, мужчин и женщин, а также разных торговцев, которые несли на спинах и головах мешки и корзины с разными продуктами для продажи в Мекке, у некоторых были и плоды; лимоны, апельсины и прочее. Пешие паломники обыкновенно всегда идут впереди каравана с большим шумом: поют священные песни, читают наизусть стихи Корана и др. книги, разговаривают, громко перекликаются. В ночной темноте они двигаются какой-то волнующейся черной стеной, в которой сверкают звездочки огня от курения табака. В караване некоторые из паломников едут с фонарями в руках, другие же, более богатые, нанимают для освещения дороги особых людей, которые с горящими факелами в руках идут по сторонам каравана. По пути постоянно встречаются или догоняют паломники, едущие на ишаках. Двигаются они обыкновенно весьма быстро и шумно, партиями в 20–30 человек, ишаки обвешаны всевозможными погремушками, погонщики бегут сзади, подгоняя ослов хлыстами. Мимо нас то и дело шумно проносится вперед толпа за толпою, что еще более увеличивает фантастичность нашего оригинального ночного путешествия.

Мы двигались во главе каравана под охраной всадников на мулах нашего специального конвоя. Они ехали по сторонам наших верблюдов, время от времени, понукая верблюдовожатого криками «чабук, чабук», что значит «скорее, скорее». Конвойные сменялись на каждом пикете, причем старший сдавал нас следующему пикету счетом, как людей, так и верблюдов. Точно мы представляли собою неодушевленные предметы, вещи какие-то... По окончании такой оригинальной сдачи, отбывавший конвойный представлялся мне и рапортовал об исправном доставлении нас и о сдаче следующему, я, конечно, щедро вознаграждал его бакшишем, без которого здесь паломник не делает ни шага...

Всех кофеен между Джиддой и Меккой одиннадцать, а именно: Расульгаем, Рагама, Джераде, Кахватул-абад, Багра, Хадда, Шамасы, Кахватул-бугас, Салим и Бустан. За исключением Хадды, все они одного типа. Это – полукруглые загородки, сплетенные из хвороста, некоторые в передней части имеют нечто вроде навеса, высотою в рост человека. У каждой кофейни сделаны из грубых неотесанных кусков камней невысокие сидения, крайне безобразного вида, на земле кое-где разбросаны старые, истасканные, грязные плетенки. Только в Джидде имеется обширный, весьма безобразного вида досчатый барак, а в нем кое-как сколоченные деревянные скамейки. Кофейни эти служат, главным образом, для короткого отдыха пеших, невзыскательных паломников. В них нет никаких удобств для проезжающих, привычных хоть к какому-нибудь комфорту. Здесь прибывшая разноплеменная и разноязычная толпа паломников располагается на каменных сиденьях, скамейках, плетенках. Многие пьют чай, кофе, закусывают. Цены на все – произвольные, – сколько спросят. Содержат их местные арабы. Вода во всех кофейнях, за исключением Хадды, колодезная, слегка солоноватая. Кофейни кругом заложены до последней степени, как животными, так и людьми, для которых отхожих мест не устроено, а на далекое расстояние от кофейни отходить не позволяется, из опасения грабежей и убийств, производимых хищными окрестными арабами и разным сбродом. Можно себе представить, что за ароматы царят возле этих кофеен.

На европейский взгляд все это поистине удивительно. Между Джиддой и Меккой постоянно двигаются многие десятки тысяч народа, в числе коего масса богатых людей. Между тем, для отдыха путников не только не устроено каких-либо сносных помещений, вроде персидских и туркестанских караван-сараев, европейских гостиниц и прочее, не говоря уже о почтовом сообщении или железной дороги для продвижения, но паломники двигаются даже под охраной военного конвоя. Вообще Турция – государство весьма странное, а дикость арабов превосходит всякое вероятие. Впрочем, изобретательность арабов проявилась в устройстве сидения на верблюдах, которые для них, должно быть, весьма удобны. Сидение состоит из двух плетенных из ветвей рамок, приблизительно до 2,5 аршин длины и более аршина ширины, к одной стороне рамки прикреплены деревянные ножки, а к другой подпорки. Обе рамки сверху связываются, а ножками и подпорками упираются в бока верблюда и крепко привязываются. Наверху получается плоская платформа, на которой можно сидеть или лежать. Для защиты от солнечных лучей, из ветвей и прутьев устраивается нечто вроде полукруглой кибитки, закрываемой полотном или другой какой-либо материей. Во время движения в этом странном верблюжьем экипаже качает до невозможности; при каждом шаге животного, седока отбрасывает то назад, то вперед, точно во время сильной морской качки... На пути до Мекки с моей женою четыре раза случилась морская болезнь, она выбилась из сил, в конце концов, заболела, а четырехлетний сын совершенно не мог вынести неудобств арабского экипажа, и его несли на руках наши слуги в течение всего времени переезда. Убийственно медленная и страшно утомительная такая езда! Ее может переносить только ко всему привыкшая восточная натура.

 

 Глава 3. Станция Хадда и прибытие в г. Мекку

 Утром первого мая, к семи часам караван подошел к станции Хадда, где и остановился для отдыха на целый день. Здесь встретил нас главный мекканский далил Мухаммед-Али Сруфии со своими учениками. Замечу здесь, что далилами называются руководители паломников во время совершения ими хаджа, и о них я скажу более подробно далше. Мухаммед-Али привез нам из Мекки много воды священного источника Замзам и приготовил обед из нескольких блюд, а детей одарил крашеными яйцами и разными сластями. О моей поездке на службу в Джидду он, оказывается, знал еще до моего отъезда из Ташкента. Из Джидды получил известие о моей поездке в Мекку, выехал навстречу и оказал нам здесь весьма радушный прием. За обедом он рассказал много новостей. Между прочим, он выказал свое неудовольствие по адресу мекканского шерифа, а также бывшего русского консула в Джидде Шагимардана Ибрагимова. Мухаммед-Али – чистокровный араб, более 60 лет, он знает турецкий язык, вообще очень почтенный и словоохотливый старик. Лет двадцать тому назад он был в России и теперь состоит далилем для всех татар и киргизов Российской империи, получая от них доход за руководство совершением хаджа во время посещения ими Мекки. Среди татар и киргизов он пользуется большим уважением и знает не только прибывающих сюда на поклонение, но и всех известных купцов и богачей из татар, а также ишанов и мулл, живущих в русских городах и киргизских степях. Я невольно удивился такому обширному знакомству его с Россией и Туркестаном: я, житель Туркестана, не знаю многих здешних татар, он же знает всех. Впоследствии это легко объяснилось, однако, тем, что Мухаммед-Али имеет целые тома списков русских мусульман. Со многими из них он ведет переписку и иногда с возвращающимися паломниками посылает в Россию своих учеников для сбора пожертвований.

Станция Хадда находится на середине дороги между Джиддой и Меккой. Она состоит из нескольких обширных помещений, сложенных из диких, не обтесанных камней на цементе, двор обнесен плетнем из хвороста, на дворе вдоль плетня находится множество шалашей, устроенных из того же материала. В них обыкновенно останавливаются паломники, укрываясь от палящих лучей солнца. Влево от главного двора имеется еще совершенно такой же, но поменьше. В числе других построек есть одно помещение в одну комнату с передней и с двором около, которое предназначается для семейных богатых паломников и сдается обыкновенно за большие деньги, а в особенности, если в числе лиц, прибывших с караваном, есть турецкие чиновники и богачи. Так как в Хадде проезжающим приходится стоять целый день летом при страшной жаре, то за занятие этого помещения денег обыкновенно не жалеют, спасая свою жизнь и здоровье. Жара в этой голой, безводной пустыне бывает, поистине, ужасной, грозя непривычному человеку солнечным ударом и вообще расстройством и расслаблением организма. На обратном пути, подъехавшие после нас турецкие чинов­ники с шумом и криком, начали было требовать себе это драгоценное помещение, без мебели, с голыми стенами и достаточно грязное. Но скоро отстали и успокоились, когда им сказали, что оно занято русским консульским чиновником. Даже и в диком Хиджазе русское имя пользуется авторитетом и уважением.

В Хадде имеется мечеть называемая «Наби», т. е. Пророка. По преданию, Мухаммед был здесь и отсюда отправился в Медину. Мечеть представляет собой довольно большое каменное здание с небольшим двориком, но находятся в большом запустении. По-видимому, в этой мечети никому нельзя молиться. Однако, не подозревая этого, я отправился было в нее совершить полуденный намаз (молитву), но застал там солдата военного караула, который, как оказалось, имеет квартиру в самой мечети, хотя у него и есть рядом же свое специалное помещение с террасой и двором. Дому молитвы дано очень странное назначение.

Хадда расположена в обширной горной долине, по которой в окрестностях станции виднеются жалкие шалаши арабов. Невдалеке от станции находится большая финиковая роща, а позади нее протекает маленькая речка, берущая начало из горных ключей. Она имеет всего до трех аршин ширины и до полуаршина глубины, ее водой орошается станция, клеверное поле, очень жалкого вида бахчи и хлопковые плантации. Это одна из немногих речек в Хиджазе. Как приятно было мне видеть в этой адски сухой, знойной и пустынной стране речку, хотя и маленькую, жалкую, мне, выросшему среди голубых и пенящихся потоков золотоносного Чирчика[12], с шумным приятным для уха рокотом текущего среди яркой и сочной зелени своей красивой долины... Стоя на берегу хиджазской речушки, я невольно вспомнил родной Ташкент, тонущий в изумрудной зелени своих садов и оценил всю важность обилия его вод, даваемых неистощимым Чирчиком. Но Ташкент казался уже для нас навсегда потерянным...

В окрестностях Хадды имеется несколько ничтожных арабских селений, состоящих каждое из нескольких семей, ведущих кое-какое хозяйство. Как для них, так и для проходящих назад и вперед паломников станция служит маленьким торговым пунктом, здесь есть несколько лавок и нечто вроде базара, на котором арабские сельчане сбывают продукты своего хозяйства. В лавках и на базарчике можно достать мясо, молоко, печеный хлеб, яйца, кур, ячмень, муку, клевер, дыни и арбузы. Имеется даже что-то вроде кухни, а в кофейнях можно напиться чая и кофе, но цены на все весьма высокие. На станции имеется даже полиция, которую изображает собой один старший турецкие солдат. Он обыкновенно одет в мундир и носит туфли на босу ногу, оружия не имеет. Он следит за порядком на станции, распоряжается отходом караванов и снаряжает для них конвой и прочее.

В Хадде паломники вступают собственно в священную область Мекки, запрещенную для входа всем иноверцам[13]. Здесь я должен был надеть на себя ихрам (саван), который состоит из двух кусков белой материи, каждый в длину приблизительно в 2,5 аршина при ширине в 1,5 аршина. Ихрам надевается на голое тело, а потому предварительно нужно разоблачиться до гола. Один кусок ихрама подвязывался на поясе и покрывает нижние части тела, ее другой кусок покрывает верхние части от пояса до плеч; голова, руки, ноги остаются не покрытыми. В таком костюме нужно ехать дальше, причем покрыться халатом и чем-либо иным допускается только в исключительных случаях. По предписаниям шариата, без ихрама никому нельзя входить в Мекку, и паломнику, надевшему ихрам, уже многое не дозволяется, в т.ч. половое сношение, вырывание волос, обрезывание ногтей и прочее. Нельзя даже почесаться и бить беспокоящих тело известных насекомых, что для многих из паломников представляет не последнее лишение... Впрочем, в том же шариате перечислено много причин и обстоятельств, допускающих все это, но подобные допуски обусловливаются денежными откупами или жертвоприношениями. Эти объяснения и толкования из шариата, обыкновенно, весьма длинные и весьма скучные. Я не буду приводить, потому что, в конце концов, все сводится к одному и тому же, именно к откупу согрешившими, т.е. попросту – к платежу штрафа за грех деньгами или вещами, а потому, имея средства, и в ихраме можно делать все, что угодно.

Из Хадды наш караван тронулся под вечер и прибыл в Мекку 2 мая на рассвете. При въезде в город, он остановился на какой-то большой площади, мы же не останавливаясь поехали к своей квартире, куда нас повели почти через весь город. Было еще довольно темно, и в сумраке рассвета я ничего не мог хорошенько рассмотреть. Верблюдов вели по узким и кривым улицам, они то спускались под гору, то поднимались. По сторонам дороги возвышались стены и дома. Местами мы наезжали на спящих прямо на улице каких-то людей. При приближении наших верблюдов, полусонные люди вскакивали с испугом на ноги, поднимался гвалт и крик, но конвойные, шедшие с ружьями в руках по сторонам наших верблюдов, как-то скоро прекращали шум и крики, и мы спокойно ехали до следующей кучки бездомников, избравших улицу своей спалней. Наконец, верблюды остановились у одного двухэтажного дома, где жил мой знакомый татарин, некто Абдрахман Султанов, перебравшийся из Ташкента на жительство в Мекку[14]. Он встретил меня у ворот дома. Тут же с ним находился далил Мухаммед-Али, встречавший нас в Хадде и уехавший вперед.

Каждый вновь прибывший в Мекку паломник, прежде всего, обязан совершить таваф – семикратное хождение вокруг Каабы (Бейтулла) и между Сафа и Марва и потом уже снять свой ихрам. Несмотря на сильнейшее утомление от переезда на «корабле пустыни», в экипаже не делавшем особенно большой чести остроумию и сообразительности арабов, я принужден был подчиниться священным правилам обряда вступления, что и исполнил в утреннем сумраке под руководством далила Мухаммед-Али. Таваф мой длился весьма долго, так что я вернулся в свою квартиру к 7 часам утра. Ко мне явился цирюльник и обрил мне голову, после чего я и снял свой священный костюм. Жена и дети еще спали. Султанов со своей женой суетились над приготовлением достархана – закуски из разных сластей, что хорошо известно всем туркестанцам.

Время уже подходило к 8 часам, как начали являться один за другим мекканские далили, распорядители водою священного колодца Замзам, ключники Бейтуллы, татары – содержатели «такиэ» (нечто вроде караван-сараев), бухарцы, сарты, киргизы и др. паломники из Средней Азии. Затем все далили прислали из своих домов обеды. Здесь существует такой обычай: каждый далил приветствует своего более богатого паломника довольно сытным обедом, присылаемым на квартиру, занятую прибывшим. В Мекке паломники между далилами распределяются по племенам и националностям, но мне, как представителю от всех племен мусульман, подданных России, и обеды были присланы от всех далилей, распределивших между собой наших паломников. За эти приношения, конечно, нужно было впоследствии одаривать. Собственно в этом и заключается вся суть любезности присылки обедов прибывшему путнику. Гостеприимства в этом нет и следа, а простой расчет получить за обед, по меньшей мере, вдвое и втрое против стоимости кушаний. Мой хозяин Султанов, как человек опытный и торговый, делал аккуратную расценку каждого обеда, применяясь к базарным местным ценам на продукты. Определил цену обедам от двух до трех меджидие, а так как турецкая монета меджидие стоит на русские деньги 1 р. 60 коп., то с прибавкою процента за любезности и радушие далилей, мне приходилось платить порядочно, тем более, этих обедов было прислано около десяти. Из них мне с семьей был нужен только один обед, почему все лишние пошли в угощение явившихся ко мне соотечественников и других гостей. В числе последних был и главный далил г. Мекки, по имени Мухаммед-Али; к моему удивлению, он вдруг заговорил со мною по-русски. Оказалось, что он за путешествие по Туркестанскому краю без паспорта был арестован и более двух лет, пока шли о нем переписки, просидел в Ташкентской городской тюрьме, где и научился русскому языку. Какие иной раз странные встречи бывают!

Оставаться нам долго в чужой квартире и стеснять семейного человека было нельзя. Между тем до времени совершения всех обрядностей хаджа оставалось еще около двадцати дней. Приходилось подыскать себе квартиру, чем я и занялся на другой день. Город был уже битком набит паломниками, все порядочные квартиры были заняты, а потому на оставшиеся еще свободными кое-какие помещения в центральной части, а в особенности поблизости к Бейтулле, цены стояли страшно высокие. Например, за две или три комнаты на четвертом или пятом этаже, комнаты без мебели и каких-либо удобств, спрашивали от 15 до 40 турецких лир. Турецкая лира стоит на русские деньги 8 руб. 50 коп., почему за плохую квартиру приходилось платить от 127 руб. 60 коп. до 340 рублей. Такие высокие цены объясняются тем, что квартиры здесь только и приносят доход во время хаджа, а когда уедут паломники, то они большей частью пустеют, поэтому домохозяину почти безразлично, проживете ли вы у него месяц, или год. Но, во всяком случае, сравнительно с качествами помещений, цены высоки до безобразия. Тем более что каждому из домохозяев отлично известно, что прибывший паломник долго здесь не задержится. Не последнюю роль в таких ценах играет спекуляция квартирами: более порядочная из них и на местах более удобных заблаговременно снимаются у домохозяев особыми подрядчиками, или, вернее, поставщиками квартир, они уже от себя сдают их паломникам и конечно, не без барыша. Таким образом, семейному человеку, а особенно прибывшему сравнительно поздно, подыскать себе квартиру представляется большим затруднением, и стоит она не дешево.

Бессемейные паломники обыкновенно собираются артелью и, наняв квартиру, живут все вместе, при чем каждому приходится понести квартирный расход всего от 10 до 15 рублей, а не сотни рублей, как семейному. Конечно, я здесь говорю не о тех бедных паломниках-скиталцах, которые по ночам устраивают себе спальни на площадях и улицах, а днем толкаются без пристанища из угла в угол, изнывают от жары, пыли и грязи, а говорю о паломниках более или менее зажиточных, располагающих средствами в две-три сотни рублей.

Квартиру мне подыскали в доме одного кокандского выходца сарта муллы Садыка, который сам упросил своего квартиранта отделить мне две комнаты за 16 лир в месяц, т.е. на русские деньги за 136 руб. Цена чисто мекканская и тем более удивительная, что весь дом нанимается в год за 30 лир, т.е. за 255 руб. Как можно видеть, здесь умеют пользоваться удобным случаем.

Моя квартира находилась в юго-восточной части города и лицевой стороной выходила на довольно большую площадь. Напротив, по другую сторону площади была квартира мекканского Вали-губернатора Хасан Халми-паши. С левой стороны находились казармы турецких солдат, а с правой, через несколько домов, казенная аптека и при ней небольшой садик, в котором по вечерам обычно разгуливали турецкие офицеры и частные лица. Губернаторская квартира своей задней стеной примыкал к горе, возвышавшейся, по крайней мере, сажень на 50 над крышей этого трехэтажного дома. На горе находилась крепость, а при ней городская тюрьма, у ворот которой стояли пушки. Рядом с домом губернатора с левой стороны в огромном полуразрушенном двухэтажном здании (такиэ) помещалось большинство паломников, прибывших из разных местностей Средней Азии, а справа расположены военные конюшни для верховых мулов, на которых здесь ездит турецкая кавалерия. Далее были разные воинские здания, а еще дальше, на склонах гор, виднелись белые палатки, в которых жили турецкие солдаты, составлявшие гарнизон Мекки. Помещаясь, таким образом, среди турецких войск и вблизи губернаторской квартиры, мы были более или менее обеспечены в отношении личной безопасности, что в Мекке не последнее дело. Здесь такая масса голодного люда, по незнанию явившегося сюда без всяких средств, что быть осторожным никогда не мешает. На площади, напротив моей квартиры, под вечер всегда собирались толпы арабских и индийских паломников из числа не имеющих приютов. Ночью они располагались на открытой площади на ночлег, укладываясь спать прямо на земле, без всякой подстилки. Так как эта площадь в Мекке единственное место, где можно подышать сравнительно чистым воздухом, то многие из бездомных паломников приходили сюда и днем. Они обливались здесь водой, не снимая свои ихрамы. Поистине жалко было смотреть на этих бедняков. Они были одеты в ихрамы, потерявшие цвет от грязи и пота и едва достигавшие колен. Все их имущество составляли крошечные узелки, небольшие жестяные чайники и сломанные зонтики, черные и желтые от природы, невероятно грязные, голодные и истощенные до последней степени они представляли собою настоящее подобие копченых селедок... Как не жалко их было, но с таким народом приходилось вести себя осторожно, потому что голод может довести человека до всего.

 

Глава 4. Город Мекка

 Город Мекка расположен в долине и окружен со всех сторон высокими горами. Он выстроен на песчано-каменистом грунте и занимает площадь приблизительно в три квадратных версты. Дома в нем от двух до пяти этажей и почти все выстроены из горных камней в виде неправильных, необтесанных кусков, сложенных в стены на цементе. Крыши, а также и полы в комнатах тоже цементные. Почти все дома приспособлены под наем квартир и очень неприглядны, не говоря уже о внутреннем виде комнат и об их санитарном состоянии. По наружному виду дома похожи на какие-то старые замки, оставленные без ремонта и вообще без всякого призора. Видать, что их хозяева смотрят на них, как на предмет дохода, а так как, вследствие периодического наплыва паломников, он постоянно обеспечен, то они и не заботятся ни о внешнем виде домов, ни о внутреннем их благоустройстве. Всех домов в Мекке насчитывается до трех тысяч, нижние их этажи почти повсюду занимаются торговыми помещениями, жилые же помещения находятся в верхних этажах, в которые ведут простые, малоудобные и грязные лестницы. Улицы города весьма неправильны, кривы и очень узки, как, впрочем, почти во всех восточных, а тем более старых городах, каков и есть г. Мекка, выстроенный очень давно[15].

Приспособления домов под жилые и торговые помещения заметно даже и на центральной части базара, расположенного по улицам пре­имущественно вокруг Бейтуллы. Всех лавок насчитывается до двух тысяч. Базарная обстановка и характер торговли во многом сходны со среднеазиатской: размер лавок в среднем не превышает одной квадратной сажени, следовательно они так же тесны, неудобны и неприглядны, как и у нас, в азиатских частях городов. В главной улице базара, около Бейтуллы, паломниками совершается таваф – семикратное шествие на Сафа и Марва. Сафа и Марва представляют собой нечто вроде сводчатых ворот, поставленных по концам улицы: одни ворота называются Сафа, другие Марва. Расстояние между ними около 300 сажен. Во время хаджа на этой улице постоянно толпится множество паломников, одетых в ихрамы, описанные выше, что производит весьма странное, оригиналное впечатление на глаз, не привыкший к таким костюмам.

Торговцы в Мекке преимущественно сирийцы, персияне, жители Дамаска и индийские мусульмане. Базар переполнен всевозможными товарами европейских фабрик. В особенности здесь много медной посуды индийского изделия. Мелочные товары преимущественно английских фабрик, а именно: бусы, браслеты, кольцо, серьги, кружева, ленты, чулки, позументы, поддельные бриллианты, лампы, вазы, чашки, стаканы и другая стеклянная, фарфоровая, фаянсовая, металлическая и эмалированная посуда, а также помада, духи, мыло, обувь, сработанная по последней моде и прочее. Кроме того, много разных сластей и закусок, всевозможные маринады, варенья, сардины и всякие кондитерские произведения и лакомства, разные аппараты, швейные льдоделательные машины и прочее. Все эти товары доставляются в Хиджаз, конечно, на европейских судах через Джиддинский порт. Честь и слава англичанам за их деятельность, энергию, а главное, за умение приохотить полудикие народы к своим изделиям! Из изделий русских фабрик ценятся местным населением единственно одни замки, привозимые иногда некоторыми паломниками, да и то в количестве всего несколько десятков. Вот все, что идет сюда из России.

Вследствие пустынности страны, окружающей Мекку, и кочевого быта ее населения, всякие жизненные продукты доставляются в город из других стран и городов. Так, свежие фрукты, виноград, абрикосы, урюк, персики, винные ягоды и прочее привозятся из Таифа, финики из Медины, разная огородная зелень, дыни арбузы и проч. – из местности Вади Фатима, разный хлеб, а также картофель и капуста – отчасти из Каира, а главное, из Бомбея. Для размола привозного зернового хлеба в городе имеются мельницы самой простой конструкции, приводимые в действия ослами и мулами. Как в самом городе, так и в его окрестностях никаких садов и огородов и вообще посевов нет, что зависит, прежде всего, от недостатка воды для орошения; без этого же в стране растут только финиковые пальмы и дикие растения, травы и колючие кустарники.

В центре главного базара, около Бейтуллы, находится специалный рынок для торговли рабами, он состоит из двух небольших отделений. Рабыни и их дети сидят обыкновенно на скамейках, а рабы помещаются прямо на полу. Эти несчастные люди принадлежат к черной и желтой расам: откуда они доставляются сюда – мне точно неизвестно, цены на рабов вообще не дорогие. Из любопытства я заходил на этот рынок и не рад был, что зашел... Эта непривычная для меня картина превращения людей в скот, или вещи, сильно меня взволновала, и я поскорее ушел...

Вода для питья, купаний, омовений и вообще для домашних потребностей проведена в Мекку по подземным трубам из дальних гор, верст за 40. Водопровод этот сделан вдовой халифа Гарун ар-Рашида (Харун ар-Рашид)[16] Зубейдой и существует в исправности до сего времени[17]. Вода находится в закрытых резервуарах, расположенных в разных частях города; жители пользуются ею бесплатно. Но, кроме того, как в самом городе, так равно и за городом имеются большие цистерны для стока дождевой воды, они составляют частную собственность, принося владельцам хороший доход от продажи из них воды. Вода из цистерн продается хозяевами преимущественно через рабов, которые развозят ее по городу в турсуках[18] на верблюдах и ослах, или же разносят пешком, взвалив турсуки на спины. Многие вдовы и сироты, владеющие цистернами, как наследственным достоянием, покупают рабов и употребляют их на частные заработки, преимущественно в качест-ве водоносов.

Коров у городского населения вообще мало и коровьего молока трудно достать, и оно дорого, доят коз. Бараны здесь очень мелкие худые, почему мясо невкусное, жесткое, не то, что мясо наших среднеазиатских баранов. Дрова и угль привозятся в город на верблюдах из окрестной страны.

Для бедных паломников всех националностей в городе имеются бесплатные помещения, называемые «такиэ» в виде домов, они выстроены в разное время и пожертвованы в пользу паломников богатыми мусульманами и народами, исповедующими Ислам. Этими «такиэ» заведуют особые лица, внешний и внутренний вид их весьма неудовлетворителен, как вообще у большинства домов в городе. Чужестранцы как в Мекке, так и во всем Хиджазе, по местному закону, не имеют прав на приобретение недвижимой собственности, а иноверцы вовсе не допускаются ни в Мекку, ни в Медину, как об этом было замечено выше. Всем здесь владеют арабы, которые по своей дикости и отсутствию конкуренции, очень мало заботятся и о хорошей постройке и правильном содержании жилых помещений. Турецкое же правительство, по причине слабости и расстройства финансов, не принимает никаких мер ни для доставления удобств паломникам, ни вообще для улучшения быта местного населения. Единственное исключение представляют собою следующие правительственные учреждения: почтово-телеграфная станция, принимающая и рассылающая письма и депеши во все концы света. Письма принимаются, впрочем, только простые и почту в Джидду и другие города Хиджаза возят частные извозчики на ослах... Как можно видеть из этого, почтовое сообщение же не отличается ни особым благо­устройством, ни быстротою... Затем имеются две аптеки, одна из них казенная, а другая частная, есть также больница, разграбленная, впрочем, арабами. Вот и все.

Вообще по части городского благоустройства и удобств жизни так же мало сделано, как и в других чисто азиатских городах. Здесь вовсе нет извозчиков, и экипажи имеются только у губернатора и мекканского шерифа. Лошадей нет вовсе, сообщение по городу производится на ослах верхом, а турецкая кавалерия, как я говорил об этом выше, посажена на мулов. Почему здесь, в главном городе стра­ны, славящейся своими лошадьми их нет вовсе, я не мог добиться, но могу удостоверить, что лошади здесь большая редкость. Уличного освещения по ночам в городе тоже нет вовсе, а в домах практикуется освещение керосиновое при помощи английских ламп и американского керосина.

Постоянного населения в городе насчитывается до 36 тыс. душ, обстановка в домах, в общем, далеко неказистая. Мебели в комнатах почти нет, и жители, по большей части, сидят и лежат на полу, как впрочем, все восточные народы, своего домашнего хозяйства почти не ведут, довольствуясь всем с базара. По этой причине в городе масса кофеен, съестных лавочек и пекарней. В городе довольно много живет наших среднеазиатцев, они занимаются разными промыслами и не думают возвращаться на родину.

Население города живет довольно нескучно. На праздники во время поста Рамазана, Курбан-байрама и прочих праздниках, устраиваются большие народные гуляния с каруселями и плясками мужчин в особых балаганах. На гуляниях устраиваются кофейни, съестные лавочки, здесь же продаются мелочными торговцами всевозможные безделушки, игрушки для детей, словом, устраивается праздничный базар. На гуляния собираются преимущественно женщины и дети в пестрых и блестящих костюмах. В особенности поражает непривычный глаз фантастические костюмы детей из парчи и кисеи, они обвешаны с головы до ног всевозможными ожерельями, серебряными монетами, разными побрякушками. Это какие-то костюмированные балы детей, устраиваемые на открытом воздухе. Женщины хотя и ходят с закрытыми лицами, но гуляют совершенно свободно, громко перекликаются в толпе, разговаривают, смеются, исключительно только ими занимаются карусели: они усаживаются на них обыкновенно попарно, поют песни, играют в бубны... Это им не только не воспрещается, и никто их не осуждает, но, напротив, мужчины чинно стоят в стороне и слушают их песни и игры на бубнах (здесь никакой иной музыки обыкновенно не бывает). Я невольно удивился такой свободе женщин в городе, вообще в Хиджазе. На гулянья собирается публика со всего города, здесь и офицеры и чиновники, и солдаты, приходят также, конечно, и паломники, прибывшие со всех концов света, торговцы. Бывают кадии, имамы, раисы, словом, представители всех классов городского общества и представители всех мусульманских народностей земного шара. Толпы мужчин ведут себя весьма скромно и прилично, как бы не замечая вовсе веселящихся женщин. По вечерам обыкновенно пускают ракеты, жгут бенгальские огни, которые очень дешевы: от пяти до десяти копеек штука, их отчасти приготовляют сами арабы, наибольшее же количество привозится индийскими торговцами из Бомбея. Вообще по вечерам на гуляниях очень весело: трещат и лопаются ракеты, горят разноцветные блестящие бенгальские огни, освещая пеструю оживленную шумящую толпу, фантастические костюмы детей, повсюду гремят бубны, раздаются песни женщин... Шумно, пестро, оживленно и все крайне оригинально.

Нужно, однако, заметить, что женские нравы в Мекке не отличаются особой чистотой. Конечно, всем понятно, что в городе, куда собирается множество бессемейного народа иначе и быть не может. Существующее мнение о том, что паломники могут жениться на разные сроки, от нескольких дней до нескольких месяцев, я подтвердить не могу, но известно, что спрос везде вызывает предложение. В городе много рабынь, а под городом есть притоны самого низкого разбора.

Заговорив о мекканских женщинах, не могу не упомянуть об одном их оригинальном обычае. Все они курят и, отправляясь куда-нибудь в гости, предварительно посылают свой наргале (калян), а, придя, усаживаются, курят и болтают с хозяйкой, как это делается повсюду и у всех народов. Вообще курение наргале в Хиджазе представляет собой почти то же, что у нас самовар и чаепитие, т. е. и угощение и времяпрепровождение. Поэтому табак здесь во всеобщем употреблении, и его часто не достает в лавках.

В городе имеются две крепости, выстроенные одна напротив другой на окружающих высотах, а пред въездом в город со стороны Джидды при мне строилась громадная двухэтажная казарма. Местный турецкий гарнизон состоит из тысячи человек пехоты и кавалерии на мулах: у него имеется довольно сносная военная духовая музыка. Есть также и артиллерия, но сколько батарей, неизвестно.

Военной и гражданской частью в Мекке управляет турецкий губернатор (в мою бытность там был Хасан Халми-паша). Он редко куда показывается и просителей всегда принимает у себя на дому, при нем состоит особое управление, называемое «хокумет», в нем сосредоточены решительно все дела: военные, административные, судебные и прочие. Из дома он выезжает иногда в коляске, запряженной в дышло парой темно-гнедых мулов, а иногда верхом на большом белом муле. Кучер, правящий мулами коляски, простой араб в обыкновенном арабском костюме и в калошах на босую ногу. При выездах губернатор одевался в легкий, длиннополый халат, на голове феска. Я ни разу не видел его в генеральской форме, хотя и был в Мекке в самое торжественное время года, т.е. во время хаджа. В коляске он всегда ездит один, при чем адъютанты сопровождают его пешком. Они обыкновенно одеты в черные мундиры с золотыми аксельбантами.

Между офицерами стоящего в Мекке турецкого гарнизона форма одежды и цвет ее материи, по-видимому, вовсе не соблюдается. Они ходят в чем попало, в разноцветных костюмах, хотя постоянно при оружии: с шашкой или саблей английского образа на серебряных или золотых портупеях, на плечах носят суконные погоны с металлическими звездочками. Солдаты одеты в белые рубахи: погоны у них суконные, без всяких отметок. Дисциплины и военной выправки между ними незаметно.

Заговорив о турецких солдатах, не могу умолчать об их нередких бунтах против своего начальства. Бунты происходят главным образом по двум причинам: по неполучению вовремя жалованья и по неправильной задержке на службе отпускных, отслуживших в рядах армии законное время. Во время бунта солдаты не редко занимают вооруженной рукой Бейтуллу, грабят население города и окрестностей и предаются разным неистовствам. Для их усмирения обыкновенно пускаются в ход уговоры, в чем, кроме офицеров, принимают участие и духовные лица, действуя на религиозные чувства солдат. Вообще солдаты стоящего здесь отряда – народ довольно распущенный и, разумеется, по вине своего начальства, не всегда поступающего справедливо и законно.

В 1890 году взбунтовался гарнизон Медины из-за того, что солдатам своевременно не дали отпуска со службы. Они побросали свое оружие и забрались во двор гробницы Пророка и прожили там более недели, пока начальству удалось их уговорить и успокоить. За эту неделю они превратили двор гробницы пророка в казарму и никого не пускали на поклонение, а для своего продовольствия грабили базар и съестные лавочки. Точно такой же бунт был в городе Джидде. В 1891 году солдаты заняли большую городскую мечеть и тоже грабили съестное на базаре.

В Мекке имеется казенная типография, печатающая только книги религиозного содержания, а также рисунки видов Мекки, Медины, Бейтуллы и прочее. Все печатается очень дешево: берут только за бумагу и немного за труд. У двух главных ворот Бейтуллы находятся книжные базары: покупаемые здесь паломниками книги и рисунки развозятся ими во все концы света. Их, как известно, можно немало встретить и у нас, в Средней Азии, в мечетях и саклях туземцев.

 

Глава 5. Бейтулла

 Бейтулла, или Бейтуллах – дом Божий, иначе Кааба, есть главная святыня Мекки: здание это находится в центральной части города посредине огромного четырехугольного двора, занимающего площадь приблизительно в четыре десятины. Площадь обнесена со всех сторон стенами, вдоль них выстроена терраса, перекрытая куполообразной крышей, обращенной открытой стороной к Бейтулле. Она украшена колоннадою из мраморных и каменных столбов или колонн, довольно простой работы. Пол этой террасы выложен местами из мраморных, а местами из простых камней неправильной кубической формы. Укладка их самая грубая. Над террасою в разных местах возвышаются семь минаретов. Так как площадь, на которой находится здание Бейтуллы и окружающие его террасы, ниже полотна примыкающих улиц по крайней мире на полторы сажени, то при входе со всех сторон необходимо спускаться по широким каменным лестницам. В таких местах устроены ворота, коих насчитывается до сорока. Все эти постройки самой простой архитектуры по своему характеру и внешнему виду не представляют решительно ничего замечательного, все как-то бедно, сделано грубо и некрасиво.

От террасы через всю дворовую площадь, по направлению к Бейтулле, проложены устланные камнем дорожки шириной до 2,5 аршин, по сторонам которых местами имеются решетчатые ящики. В них стоят простой гончарной работы корчаги с водою священного источника Замзама[19], на ящиках лежат медные чашечки для питья воды, что может делать каждый из паломников и притом бесплатно. Вся дворовая площадь между дорожками, Бейтуллой и террасами, выровнена и усыпана крупным песком. Вокруг стен Бейтуллы устроен помост из мраморных плит: он окружен проволоками из пруткового железа, укрепленный концами в чугунные столбы, поставленные вокруг помоста. Для входа на помост оставлены проемы. Таваф вокруг Бейтуллы совершается по этому помосту.

Здание Бейтуллы выстроено из больших кусков горных камней, не одинаковой величины, грубой оттески серого цвета, без всяких наружных украшений. Высотою здание приблизительно 5 сажен, шириною не более 3 сажен. Форма его основания квадратная. В восточном углу в стену вделан знаменитый черный камень «Хадгар-ал-асват», главная святыня Бейтуллы. Он вделан в стену на такой высоте, чтобы можно было его целовать, т.е. приблизительно на 2 аршинах от пола, окружающего здание мраморного помоста. Камень сверху с боков обложен серебром: на виду оставлена только часть его для целования паломниками. Величину его определить невозможно. Серебряная пластина, закрывающая камень, имея овалную форму, огибает угол здания. Посредине ее сделано небольшое отверстие, в котором, в углублении, видна часть камня, цвет его темно-красно-бурый с прожилками. Хотя за точное определение такого цвета я не ручаюсь, потому что вообще не знаток в распознании цветов, но, во всяком случае, он не черный как об этом рассказывают. За это я вполне ручаюсь, так как рассмотрел видимую часть камня весьма внимательно. Для входа во внутренность Бейтуллы имеется с северной стороны всего одна дверь, находящаяся на высоте сажени от площади окружающего двора. Окон нет вовсе. Дверь деревянная и с наружной стороны обложена листовым серебром. Входят обыкновенно при помощи простой приставной деревянной лестницы, а в торжественных случаях, по чугунной лестнице на колесах, которая подкатывается к двери: она стоит обыкновенно во дворе, несколько в стороне от Бейтуллы.

Крыша Бейтуллы плоская: для стока с нее дождевой воды с западной стороны устроен жолоб, как говорят, золотой: на нем висят золотые украшения величиною в кисть руки. С западной стороны здания имеется небольшая полукруглая мраморная стенка. По словам арабов, эта стенка означает, что здание Бейтуллы ранее было больше, и это есть остаток старых стен (По преданию Кааба строилась 10 раз). Все здание Бейтуллы с наружной стороны, от крыши до фундамента стен, обыкновенно покрывается толстой, черного цвета, шелковой материей. Это покрывало все заткано словами на арабском языке основного догмата Ислама: «Ля иляха илля Аллаху, Мухаммад расул-Аллах», т. е. и «Нет Бога, кроме Единого Бога и Мухаммед Его пророк». Это же изречение выткано посредине покрывала серебряными вызолоченными нитями: оно окружает, при надетом покрывале, Каабу как бы поясом. Покрывало ежегодно приготовляется новое по распоряжению турецкого султана по особому заказу. За три дня до начала хаджа покрывало подбирают снизу до половины высоты здания, а обнаженную часть стен закрывают белым полотном. Простой народ думает, это Бейтулла покрывается ихрамом, на самом же деле это делается для того, чтобы паломники, прикасаясь к покрывалу, не рвали его, это всегда возможно ожидать от толпы, собирающегося сюда всевозможного народа.

Следовательно, в покрытии нижней части Бейтуллы белым полотном нет ничего религиозного, а простой расчет сохранить в целости драгоценное покрывало, каждый кусок коего приносит заведующим Бейтуллою значительный доход. Накануне хаджа старое покрывало заменяется новым. Старое поступает в пользу служащих при здании, режется ими на куски, которые и продаются паломникам. Части покрывала, затканные серебром, поступают в пользу мекканского шерифа. Он извлекает из материи серебро и продает серебряникам. Они делают из него особые кольца, которые называются «баба-сир-йюзюк», т.е. кольца от грыжи. Концы серебряной пластинки кольца, почему-то никогда не спаиваются. Так как кольца из освященного серебра, по поверью мусульман, имеют целебные свойства, то они ценятся вообще довольно дорого, почему, как шериф, продающий серебро, так и серебряники, делающие из него кольца, получают хороший доход.

Внутренность Бейтуллы имеет следующий вид. Пол устроен из мраморных квадратных плиток. Нижняя часть стен, в виде панели, приблизительно на 1,5 аршина от пола обложена мраморными плитами с арабскими на них надписями. Посредине комнаты поставлены три деревянных столба, поддерживающие потолок. Стены обтянуты парчовой материей. Какого вида потолок, точно не знаю, смотреть на него почему-то считается большой неучтивостью. От стен по линии столбов, выше человеческого роста, протянута простая пеньковая веревка в палец толщиной, на которой повешено множество серебряных и золотых разной величины и формы кувшинов и ваз. Это все – приношения богатых паломников. С левой стороны от входа, у самой двери, стоит небольшой самой простой работы, ничем не покрытый деревянный столик. На нем лежит большой серебряный ключ. По желанию паломника ключ этот прикладывают ему к груди и на язык, за что и взимают плату по усердию и щедрости паломника. Что это означает, я познать не мог.

В правом углу комнаты имеется загородка в виде небольшого чулана: в ней находится вход на крышу. Говорят, что из этой загородки есть спуск в подземелье, имеющееся под зданием. Ходит молва, что в этом подземелье хранят редкостные и драгоценные вещи.

Проникнуть во внутренность Бейтуллы не так-то легко и, во всяком случае, это доступно далеко не всем паломникам. Дверь здания за время хаджа открывается только в известные дни, и вход туда стоит немалых денег. Впрочем, при желании вход возможен и каждый день по особому предварительному заказу, но это доступно только весьма богатым лицам, стоит многих хлопот и порядочных издержек. Арабы уверяют, что в Бейтуллу каждый день являются на поклонение 72 ветра, и что между ними много вредных для здоровья людей, но много и полезных.

В северо-восточной стороне двора, недалеко от Бейтуллы, находится колодец Замзам под каменным павильоном, имеющим одну входную дверь. Устье колодца обложено кирпичной оградой круглой формы, высотою в один аршин. В колодце опущена железная круглая решетка с решетчатым же дном. Сделано это ввиду того, что были случаи самопожертвований со стороны особенно восторженных паломников. Они бросались в колодец, и их тела не были находимы, будто бы потому, что колодец не имеет дна... Все это, разумеется, только религиозные рассказы. На самом деле глубина колодца до воды приблизительно 27 аршин, и глубина воды в нем до 17 аршин. Здесь глубину колодцев измеряют обыкновенно ростом человека. О Замзаме говорят, что глубина его до воды 11 человек, а глубина воды до дна ростом в 7 человек. Принимая средний рост человека в 2,5 аршин, я и даю цифры глубины в аршинах. Ходит какой-то неясный и не доказанный слух о том, что на самом деле, никакого колодца здесь нет, а вода проведена сюда под землей из какого-то источника. (Прим. ред.). Воду из колодца черпают кожаными бадьями, поднимаемыми и опускаемыми на веревках при помощи кое-как устроенных блоков, похожих на блоки в киргизских колодцах в наших пустынях. Теплая вода Замзама считается у мусульман целебной от всех болезней... Только что вынутая из колодца вода имеет несколько солоноватый вкус, отдающий щелочью. Пить ее для утоления жажды нельзя. Для этого воду разливают в корчаги, остужают и дают время отделиться находящимся в ней газам. Замзам – источник, видимо, минеральный. Настоящий химический состав его воды едва ли кому известен, так как если европейские ученые и исследовали ее состав, то, очевидно, по запасам паломников, в которых газообразные части уже испарились.

Колодец Замзам управляется двумя братьями, шейхами из одного арабского рода, а у них в подчинении находится масса служителей из их же рода. Начерпанная с вечера вода Замзама разливается во время хаджа, в тысячи горшков и утром разносится по квартирам зажиточных паломников. На следующий день запас заменяется новым, а пустые горшки уносятся служителями обратно. За это шейхи взимают деньги, ходя по квартирам паломников. Таксы нет, а довольствуются тем, кто что даст. Во время пятничного намаза во дворе Бейтуллы Замзам разносится по рядам паломников во время антрактов моления. Разносят в кувшинах и в медных чашечках, за что взимается сбор с молящихся, но опять таки без определения сумм, а по усердию и щедрости паломников. Разносится вода Замзама и в будничные дни, но денежного сбора уже не делается, – принято платить один раз в неделю, именно в пятницу, хотя, конечно, служители не отказываются принимать от особенно щедрых паломников даяние и в будничные дни. Паломники обыкновенно набирают воду в бутылки, флаконы, пузырьки и развозят ее по всем странам света. Возвратившись на родину, они одаривают ею родных, друзей и знакомых, а некоторые и продают, иногда за высокую цену.

Во дворе Бейтуллы находится пять макамов (мест). Главный из них макам Ибрагима, т. е. Авраама, который, по одному преданию, строил Каабу. Этот макам помещается на северо-восточной стороне от Бейтуллы. В решетчатом павильоне, с дверью постоянно под замком, находится камень, покрытый материей, вышитой золотом. Камень этот служил пророку Ибрагиму при постройке Бейтуллы подставкой, он при постройке, смотря по желанию строителя, то поднимался, то опускался, заменяя собою леса. Таково предание. Другие четыре макама, находящиеся по сторонам Бейтуллы в виде небольших павильонов, представляют собою четыре секты мусульманства, на которые оно делится, именами четырех имамом, представителей сект: ханбали, малики, ханафи, шафии (мазхабов. – Прим. ред.). В восточном углу двора находится огороженное деревянной решеткой помещение для женщин. Здесь они стоят во время совершения намазов (молитв), так как в это время у мусульман не принято допускать женщин в среду мужчин. Как сама площадь двора, так и пространство под террасой по ночам освещается тысячами огней в разноцветных шарообразных фонарях.

Бейтулла находится в полном заведывании мекканского шерифа и управляется одним из старших шейхов рода Бени Шейбе в наследственном порядке, как о том поведено в Коране. У этого шейха находится ключ от Бейтуллы. Он же заведует содержанием здания и наружного двора в порядке и прочее. Масло и другие осветительные материалы отпускаются турецким правительством. В распоряжении этого шейха имеется множество служащих из его же рода. Как их начальник, так равно и все они носят названия «Харам агалары». Они следят за порядком и тишиной во время сборищ паломников. Словом, это полные хозяева Бейтуллы. Нынешний мекканский шериф Гаун ал-Рафик отобрал ключ от прямого наследника по старшинству в роде Бени Шейбе и передал его другому лицу, хотя и того же арабского рода, но более младшему в роде, т.е. с нарушением порядка строгой наследственности. За это мекканцы считают его нарушителем божьих повелений.

 

 Глава 6. Мекканский шериф. Суд. Паломники и далили

 Мекканский шериф (слова «шериф», или «шариф», значит «благородный, священный»), это высшее духовное лицо всего мусульманского мира. По своему происхождению он считается прямым потомком и наследником Пророка Мухаммада. В былое время мекканские шерифы играли роль эмиров, т. е. независимых высших правителей. В настоящее время, хотя это звание и осталось за ними, но никакого практического значения не имеет: титул пишется только на бумаге. За последние 20 лет власть мекканских шерифов совершенно ограничена турецким султаном. Они только духовные начальники, никакой гражданской власти не имеют, подчиняются турецкому губернатору и назначаются на должности по его представлению, турецким султаном.

Потомки Пророка Мухаммада называются сеидами, а каждый сеид в Хиджазе носит звание шерифа, а потому шерифов здесь очень много. Они носят особый знак отличия – кривой нож на поясе и пользуются среди арабов почетом и уважением. Многие из них занимаются скотоводством, но большинство, имея верблюдов, посылают их на заработки со своими рабами по перевозке тяжестей и пассажиров по стране. Из этого рода сеидов назначается и мекканский шериф. В 1895 г. шерифом в Мекке был Гаун ал-Рафик. Ему было уже под 60 лет, и он имел постоянную резиденцию в Таифе – в городке верстах в 70 от Мекки по направлению на восток за Арафатом.

При шерифе обычно состоит турецкий конвой из 50 солдат при двух офицерах, которые считаются адъютантами шерифа и носят аксельбанты, как и адъютанты мекканского вали. Говорят, что шериф адъютантов и солдат конвоя содержит на свои доходы, которых у него не мало. Обыкновенно он одевается в длиннополый азиатский костюм, но для торжественных случаев имеет особенную форму в виде мундира, в котором, между прочим, делает визиты высокопоставленным иностранным особам. Он носит через плечо ленту вроде русской Андреевской ленты и множество орденов и звезд, усыпанных алмазами и бриллиантами. Из своего дома шериф выезжает обыкновенно в коляске, запряженной мулами. Замечательно то, что когда он желает сделать кому-нибудь визит, то за несколько минут до своего приезда посылает вперед несколько человек солдат с офицером при оружии. Они становятся в комнате, приготовленной для приема шерифа, и когда он приезжает, отдают ему честь: берут ружье на караул и так стоят перед шерифом и хозяином все время, пока продолжается визит. При этих визитах нередко случается, что в доме, куда он приезжает, предварительно приносят его нергале (кальян), как это делается женщинами, о чем я говорил выше.

Все духовенство Хиджаза, далили, вакили, лица. причастные к Бейтулле, а также все мелкие шерифы находятся у него в полном подчинении. Он есть глава и начальник всех тех лиц, которых, по европейским понятиям, можно назвать духовными лицами, хотя в мусульманстве собственно духовенства и нет, по крайней мере, в том виде, как это существует у христиан. Местные кадии (по среднеазиатски – казии, т. е. судьи) шерифу, однако, не подчиняются. В делах совершения хаджа, именно в выполнении священных его обрядностей, он никакого участия не принимает, исключая поездок на Арафат и в Мину. Через подчиненных ему далилей и вакилей он оказывает содействие паломникам в путешествии по святым местам, например, при поездке в Медину, отпуская для них ежегодно десятки тысяч верблюдов с верблюдовожатыми. Такса за наем верблюдов устанавливается им, однако, по собственному усмотрению. От этого он имеет крупный доход. В поставке верблюдов для паломников и перевозки их тяжестей принимает, впрочем, участие и мекканский Вали-губернатор.

Выше я сказал, что кадии не подчиняются шерифу и, следовательно, не состоят в числе духовных лиц, как это стремятся сделать наши туркестанские казии, присваивая себе незаконное право, например, совершения треб, вместо имамов. (По поводу вторжения казиев в неподходящую для них сферу в Туркестане издавались воспрещающие это приказы военных губернаторов.  – Прим. ред.) В Хиджазе кадии имеются в каждом городе и назначаются на должности турецким правительством. Суд производится гласно и публично. Порядок и форма разбора дел в судейских-камерах очень проста и несложна. Проста также и вся обстановка. Все ведется замечательно тихо и вполне при­лично. При разборе и решении дел кадии руководствуются не книгами шариата, а особыми уставами, составленными турецким правительством на основании шариатских постановлений. Уставы эти носят название «Дастур» и изложены в виде отдельных статей, как наши русские, или вообще европейские своды законов. Статьи «Дастура» изменяются и дополняются согласно требованиям практической жизни и современности, следовательно, не представляют собой таких неподвижных, неизменных постановлений, как шариат. (Порядок составления «Дастура» следующий: в Константинополе имеется особая комиссия из мусульманских юристов, которые на основании шариатских постановлений составляют кодекс по известному отделу права, излагая его в догматической форме, совершенно отсутствующей в книгах шариата. Составленный здесь проект кодекса литографируется и рассылается по генерал-губернаторствам и губернаторствам Турции, где име­ются второстепенные, провинциальные комиссии. Они рассматривают присланный им проект и возвращают со своими возражениями и заключениями. После рассмотрения этих заключений и своего проекта, столичная комиссия окончательно вырабатывает кодекс, которой, после утверждения его султаном, принимает вид закона. – Прим. ред.). Истец или ответчик, недовольный решением единоличного судьи, имеет право переносить дело в высшее учреждение, называемое Хокумет, которое состоит при губернаторе, как об этом сказано выше.

В общем, Хиджаз – страна далеко не сутяжническая. Замечательно, что больше всех других жителей занимают внимание судей наши туркестанские соотечественники. Очевидно, и туда они приносят свою страсть к спорам и горячему сутяжничеству, часто из сущих пустяков. Впрочем, недаром говорится, что привычка есть вторая натура.

По прибытию в Мекку в ихрамах, надетых на границах священной области, паломники, прежде всего, совершают таваф вокруг Бейтуллы и между Сафа и Марва, снимают затем ихрамы, устраиваются на частных квартирах или в общественных такиэ, переодеваются, и все время в ожидании хаджа толкаются то во дворе Бейтуллы, то по базарам. Здесь они покупают разные мелочи и безделушки: финики, сурьму, четки, воду Замзама, разные книги, молитвенники, литографированные виды Мекки, Медины, Бейтуллы и прочие вещи. Кроме того, покупают куски белой бази или полотна, на саван. Эти куски обмачиваются в воде Замзама, и просушиваются во дворе Бейтуллы. Во время хаджа в Мекке продается огромное количество указанных сортов материи, что дает значительные барыш торговцам. Немало получают дохода и служители Бейтуллы за обмакивание будущих саванов в водах Замзама и просушку их у Бейтуллы. По мусульманскому поверью, покойник, обернутый в саван, обмоченный в воде Замзама, избавляется от адского огня на том свете.

Все свои покупки, предназначенные для себя и подарков родным и знакомым на родине в память посещения священного города, паломники стараются сделать заранее, чтобы по окончании хаджа поскорее выехать на родину. Вследствие этого в месяц хаджа улицы Мекки положительно представляют собой вид ярмарки религиозного вида. По улицам и базарам народ кишит с раннего утра до поздней ночи. Один куда-то спешит, торопится, другой толкается без всякого дела. По улицам между Сафа и Марва только что прибывшие паломники совершают таваф под руководством далилей и вакилей, бегая легкой рысцою и оглядываясь по сторонам, вокруг Бейтуллы – то же. Если смотреть на улицу со второго или третьего этажа дома, то толпа, запружающая собою улицу, как бы стоит на одном месте, как бы заключена в узкий продолговатый ящик. Народу, как говорится, яблоку упасть негде, слышен только шум толпы, голоса. Между тем на улице пыль, жара страшная, просто дышать не чем.

Всех паломников можно разделить на четыре категории: действительные, специалисты, промышленники, плуты. Действительные, или истинные паломники едут в Мекку единственно по религиозному стремлению, как и христиане в Иерусалим, буддисты в Тибет, в Лхасу и прочие места. Они исключительно заняты только совершением хаджа, т.е. выполнением религиозных обрядностей и обязанностей, после чего немедленно возвращаются на родину. Это, разумеется, лучшие из паломников, Паломники-специалисты занимаются совершением хаджа за других, что допускается шариатом, и как люди уже опытные в этом деле, служат путеводителями для новичков. Они называются «бадалцами» – совершающими хадж за других, конечно, не без вознаграждения. Наши бадалцы постоянно вертятся между Россией и Меккой, превращая хадж в какое-то ремесло. Этим занимаются пре­имущественно муллы, имамы и прочие, словом, мусульманские духовные лица. Сами, за себя они на поклонение вообще мало ездят, а приезжают чаще бадалцами. Бадалчество особенно развито среди наших татар, хотя в последнее время начинает развиваться и среди степного киргизского населения.

Паломники-промышленники занимаются преимущественно торговлей, везут от города до города разные товары и останавливаются на неопределенное время там, где для них выгодно. Поспеть или опоздать ко времени хаджа для них, собственно говоря, совершенно безразлично. Таким же порядком они возвращаются обратно. Часто они женятся на пути, и остаются на жительство в тех городах Аравии или вообще Турции, где нашли себе пристанище. Паломники-плуты избрали себе специальность обирать более простодушных из своих собратьев, а особенно являющихся из разных диких местностей. Они встречают и провожают таких паломников на пути их следования, заботятся об их благополучии и интересах, прикидываются самими добрыми и простодушными спутниками, в особенности на пароходах. Изучив характер спутника, и узнав его достояние, эти плуты, при первом удобном случае, обирают доверчивую жертву и бросают ее часто на произвол судьбы среди чужих людей, вдали от родины. В этой профессии замечаются и женщины.ины.

Имена далилей  Их участки по России 
Мухаммед Али-Сруджи (главный далиль)  Татары, киргизы всех губерний и областей России. 
Наследники Аббаса  г. Коканд с уездом  
Сеид Абдулкадир  г. Наманган с уездом 
Шейх Али-Шукри  г. Андижан с уездом 
Али-Бренджи  Ошский уезд и сел. Чемион 
Азгар   Хивинское царство 
Сеид Мухаммед  Бухарские владения, Кашгар, Самаркандская область, Ташкент с уездом, Маргилан с уездом, Чимкент с уездом, Туркестан и Чуст. 
Мухаммед Салих Каркадан, Ибрагим Сильсиля, Ибрагим Мири, Хасан Аттар, Абдусалям-Хава, Ибрагим-Ширван, Ибрагим-Миркасим  Дагестан 
Шейх Абдулкадир Курды, Али Субха, Сулейман Мадда, Джаман Ляббан, Аббас Алвар-паши  Крым 

Обо всех умерших в Мекке и вообще в Хиджазе паломниках далили обязаны заявлять особому Турецкому чиновнику, должность которого носит название «байтал-мал» (Прим. ред. – Байт ал-мал собственно значит заведующий выморочными имуществами и наследствами). И он обязан принимать имущество и деньги умерших на хранение, что далеко не всегда аккуратно исполняется. Чаще всего имущество растаскивается товарищами умерших, а деньги остаются у тех, кому они даны на сохранение в Джидде или Мекке. Это здесь в общем обычае, так как иметь при себе деньги во время совершения хаджа, т.е. во время тавафов, поездки на Арафат и прочие места, более чем рискованно. В густой толпе и в тесноте всегда могут их украсть. От удержания в свою собственность денег и имущества после умерших паломников многие составили себе хорошие состояния в Хиджазе, а особенно в Джидде, как главном пункте сборища паломников, прибывающих на судах. В числе подобных лиц, владеющих капиталами, нажитыми указанным незаконным путем, имеются и наши туркестанцы. (После образования в Джидде русского консульства была сделана попытка принимать деньги на хранение в консульстве, что очень не понравилось указываемым автором лицам, а также далилам и вакилям, о чем автор упоминает в первой главе настоящей статьи. В 1894 году консульством было принято денег на хранение только от 12 паломников из числа 3349 человек, всех бывших: денег было принято 2990 руб. и на 5 руб. вещами. В 1893 году нашим консульством были открыты наследства двоих бухарских и 11 русско-подданных паломников, на сумму 2446 руб., 355,5 инд. рупий, 1 бухар. тилля и 8,5 турец. пиастра (Туркестанская туземн. газета, 1895 №18, 19. – Прим. ред.)).

  

Глава 7. Арафат

 Временем совершения хаджа считаются мусульманские месяцы лунного года шаввал, зу-л-када и часть месяца зу-л-хиджжа, но так как месяцы лунного года не совпадают с месяцами года солнечного (первые короче последних), то хадж совершается в разные времена года. Иногда хадж приходится на летние месяцы, иногда на зимние. Мусульманский лунный год имеет, как известно, 355 дней, а год христианский 365 дней с лишком: почему мусульманский отстает от христианского (солнечного) на 10 дней в год, отчего и бывает, что, например, пост рамазан в течение известного числа лет случается весною, летом, осенью и зимою. То же самое бывает и со временем хаджа, который в 1895 году был весной.

Главные религиозные обрядности хаджа заключаются в следующем: на границах священной области Мекки[20] паломник обязан надеть ихрам, вступить в нем в Мекку и совершить таваф – семикратное обхождение вокруг Бейтуллы и семь раз пробежать легкою рысцою между Сафа и Марва. Эти обряды можно считать «обрядами вступления» в Мекку. Затем он должен в назначенное время (в 7 день месяца зу-л-хиджжа) совершить путешествие на Арафат, слушать там хутбу имама. Сюда ходят в ихрамах. Потом идти на местность Муздалифа, собрать камешки и бросать их в шайтана в местности Мина, где и принести жертву. По окончании этих обрядностей паломник возвращается опять в Мекку и совершает таваф такой же, какой совершался при обрядности. Все остальное, требуемое шариатом и обычаями, уже роскошь и исполняется немногими паломниками, в т. ч. и путешествие в г. Медину.

Во время моего хаджа поездка на Арафат или иначе день Арафат, состоялась 21 мая в воскресенье. Я, надев ихрам, выехал с женою накануне, в субботу утром. Улицы Мекки были битком набиты верблюдами, – по ним, как говорится, не было ни прохода, ни проезда. Верблюдовожатые суетились, передвигая верблюдов то вперед, то назад. На узких улицах верблюды стесняли друг друга, задевали сидениями и опрокидывали паломников на землю. Над городом стоял невообразимый шум и гвалт. В спертом воздухе стояли столбы пыли. Сверху немилосердно пекло солнце...

Наконец, к 9 часам утра, с большим трудом мы выбились в предместье города, где и остановились, чтобы дать необходимый отдых людям и животным. Здесь мой возчик араб, указывая на большое здание, которые усердно разрушали арабы, сказал: «Бахур»... Оказалось, что это разрушенный дезинфектор, построенный было турецким правительством, с целью ослабить заразные болезни в городе, преимущественно, холеру, свирепствовавшую особенно сильно в 1892 г. Я и раньше имел сведения об этом дезинфекторе. Постройка его была только что закончена, и его предполагалось пустить в действие в этом году. Но арабы пришли в сильное возбуждение, обвиняя власти, особенно врачей, выдумывающих учреждения, противные религии... Невежественные, фанатизированные толпы не раз приходили к губернатору, высказывая убеждение, что дезинфектор не только со своим действием, но и одним своим видом может вызвать кровопролитие. Когда в город со всех стран света набрались паломники, смотрящие на все глазами местных арабов, турецкий губернатор, в конце концов, уступил, вероятно, во избежание большой резни и беспорядков. И вот только что отстроенное здание разрушалось теперь фанатиками. Крыша была уже сброшена, железные балки потолка отнесены в сторону. Окна и двери выбиты ломами и исковерканы. Сам аппарат был еще, по-видимому, цел, но наполовину засыпан разными обломками и осколками. Над этой руиной из совершенно свежего строительного материала, еще гордо возвышалась железная труба дезинфектора. А около валялось множество каких-то разорванных бумаг. Словом, торжество человеческого невежества было полное.

Арафат находится на востоке от Мекки в 20 верстах. Между ним и городом есть местечки Мина и а и Муздалифа, имеющие непосредственное отношение к хаджу паломников. Об этих местечках я скажу ниже. Дорога на Арафат пролегает между пустынными горами. Сам Арафат есть ни что иное, как песчано-каменистая долина, площадью приблизительно в 15 кв. верст. На нем местами растет кустарник, местами на песчаных бугорках нечто, вроде камыша. Кругом этой долины возвышаются горы. Место в долине, предназначаемое собственно для остановки паломников, находится в северной стороне долины. Оно отгорожено особыми знаками, в виде столбиков и воротцев. При мне стан выехавших на Арафат паломников, состоящий из палаток, занимал не более 5 кв. верст и, по моему приблизительному счету, паломников собралось никак не более 30 тыс. человек, между тем, по преувеличенным рассказам, паломников, обыкновенно полагают, что здесь ежегодно собирается 150 тыс. человек. Близ этого лагеря, на северной стороне долины возвышается каменистая гора вышиною от 50 до 70 сажень. На ней находится павильон самой простой архитектуры, нечто вроде среднеазиатской балаханы, где имам-хатыб читает хутбу (Имам собственно значит – предстоящий на молитве, по обязанностям соответствует христианскому священнику. Имам-хатыб более важней, читающий в мечети пятничные молитвы. Хутба – поучение. – Прим. ред.). Вот эта гора и носит собственно название Арафат, или иначе Гарафат. На ней архангел Гавриил (Джабраил) являлся Пророку Мухаммаду в своем настоящем виде. Слово Гарафат значит истина. (Прим. ред. – По толкованию арабистов Араф или Арафат, как пишет автор, означает «место познания». Такое название дано этому месту потому, что здесь Адам свиделся с Евой после долгой разлуки). Около горы обыкновенно останавливается мекканский шериф, губернатор и другие должностные и почетные лица, выезжающие на Арафат. Позади них располагаются турецкие войска и артиллерия, а далше, в глубину долины – паломники, кому где и как угодно. Подниматься на гору Арафат для паломников, по правилам хаджа, не обязательно, но это никому и не возбраняется.

Глава 8. Мина и возвращение в Мекку

 Из Муздалифы мы выехали поздней ночью в местечко Мину, куда и прибыли перед утром. Мина – это небольшой городок, стоящий от Мекки в 7–8 верстах. Он расположен в узкой долине между невысокими горами. В нем имеется около сотни каменных домов, вытянутых в две линии по сторонам широкой улицы. По правилам хаджа, паломники обязаны прожить здесь три дня. Но они обыкновенно, уезжают в Мекку на третий день пополудни. Мина служит как бы местом отдыха паломников после совершение хаеджа, хотя из сказанного выше легко можно убедиться, что отдыхать-то от усиленных молитв особенно и нечего. Здесь паломники снимают свои ихрамы и приносят жертвы. Из Мекки выезжают сюда все торговцы, и на улицах, и в окрестностях городка устраивается настоящая, шумная ярмарка. Персы весьма бойко торгуют здесь драгоценными камнями, преимущественно бирюзою, любимым камнем на всем Востоке. По вечерам устраивается довольно сносная иллюминация: горят огнями высокие башни, арки, вензеля, пускаются цветные воздушные шары, лопаются в воздухе ракеты и трещат фейерверки. Эти народные увеселения устраиваются в трех местах: у палатки мекканского шерифа, египетского махмаля и дамасского (шамского) махмаля. О том, что такое эти махмали, я скажу подробно ниже. На Мине турецкие власти, а также все, кто пожелает, делают визиты мекканскому шерифу. И он отдает их, только, конечно, более важным лицам. А паломники поздравляют друг друга с совершенным хаджем, угощают друг друга мясом приносимых ими в жертву животных, вообще благодушествуют. Войсковые египетские музыканты ходят по палаткам паломников и, за особое вознаграждение, играют серенады. Вообще, по вечерам здесь людно, шумно и весело...

Недалеко от месторасположения паломников, за городком по направлению к Мекке, находятся три, отдельные одна от друга конусообразные кучи, сложенные из горных камней. Эти кучи и называются шайтанами (дьяволами), вернее служат их видимым знаком. По наружному виду ровно ничего не представляют замечательного, но с ними связано следующее предание. Когда по повелению Божьему пророк Ибрагим вел своего сына для принесения его в жертву, то на этом именно месте им был замечен шайтан в трех видах, который начал говорить обреченному в жертву, что отец ведет его с целью зарезать, и склонял его к тому, чтобы он не слушался отца и вернулся. Пророк Ибрагим проклял лукавого шайтана и бросил в него камнем. В память этого здесь и сложены три каменных кучи и побиваются паломниками как изображения шайтана. Делается это так. Каждый паломник во время трехдневной стоянки на Мине обязан каждый день лично отправиться к кучам и бросить на них по 21 камешку из числа 63, набранных предварительно в Муздалифе и привезенных сюда. Только израсходовавший все камешки в указанном порядке считается совершившим этот обряд.

В память известного жертвоприношения Авраама, в Мине приносятся кровавые жертвы паломниками, не всеми, разумеется, а кто побогаче. Для жертвоприношений имеются особые бойни, находящиеся от Мины приблизительно в версте расстояния. Они состоят из навесов на столбах. Под навесами лежат запасы извести и выкопаны ямы, где и режутся жертвенные животные. Боен устроено в достаточном количестве, так что задержки в резании животных не бывает. Режут особые резаки, поставленные от мекканского шерифа, и берут за свою работу небольшую плату, больше всего удовлетворяются подаянием, смотря по щедрости жертвователя. На бойнях стоят турецкие солдаты и следят за порядком и чистотой. Нужно заметить, что, в общем, бойни содержатся хорошо, и зловония не чувствуется. В жертву приносятся бараны и верблюды, которые к этому времени загоняются к Мине арабами. Так как в жертву по большей части приносятся тощие бараны, вероятно, по русской пословице – «на тебе, Боже, что нам не гоже», то жертвователям даже при его желании воспользоваться жертвенным мясом, его не выдают, а заколов животное, бросают в яму и засыпают известью и песком. Обыкновенно выдают только мясо жирных баранов. Встречаются жертвователи, которые покупают и режут по десять и более баранов, но мясом не пользуются, даже жирным, а тут же раздают бедным арабам, которые и сидят обыкновенно возле боен. Но если и они отказываются, то все бросается в яму и закапывается. Много приносят в жертву и верблюдов, но так как их мясо никто не ест по его грубости, то трупы тоже бросают в яму. В этом, собственно говоря, и заключается жертвоприношение, т.е. паломник покупает животное, его режут на бойне, бросают в яму и зарывают. Ничего религиозного, поражающего глаз и сердце в этом как будто и нет, все сводится к одной формальности.

Шкуры с убитых животных иногда снимаются, а иногда нет. Право на шкуры с жертвенных животных принадлежит мекканскому шерифу, и в виду того, что они не имеют здесь почти вовсе ценности, то их по большой части не снимают. Впрочем, были годы, когда шериф сдавал бойни в аренду, собственно говоря, продавал промышленникам свое право на шкуры, которые, конечно, все снимались и поступали в пользу арендатора.

Выше я упомянул о махмалях египетских и дамасских. Махмал есть не что иное, как верблюд, на котором прикреплен балдахин в виде небольшой палатки, сделанный из бархата, расшитого золотом. Он убран золотыми кистями и бахромой. По углам с наружной стороны находятся золотые шарики, а наверху изображение луны, красиво убранное. Верблюд, носящий балдахин, покрыт блестящей парчой и увешан золотыми кистями. Вообще убранство махмаля очень красиво и, по-видимому, дорого. Говорят, что под балдахином помещается кусок дерева от молки или же от верблюжьего седла (сидения), на котором ездила в Мекку для совершения хаджа дочь Пророка Фатима, жена халифа Али. Во время путешествия махмаля сопровождают другие верблюды, тоже красиво убранные, – на них обыкновенно сидят аравитянки и распевают молитвы. Ко времени хаджа, махмалей прибывают в Мекку два: один – из Египта, а другой – из Шама (Дамаска). Первый прибывает морем, а другой идет сухим путем. Они направляются сначала в Медину, а потом уже идут в Мекку, где их встречают с большой церемонией. Махмали обыкновенно сопровождаются кавалерийским отрядом с артиллерией, под начальством пашей. Махмали вошли в моду за последние 5–6 лет, раньше их не существовало.

В Мине во время стоянки паломников, обыкновенно действуют телеграф и почта, но в этом году, по случаю нападения арабов на христианских консулов, эти учреждения были закрыты. Распространился слух, что между Меккой и Джиддой восстали арабы, ограбили почту, оборвали телеграфную проволоку и убивают и грабят проезжающих. По этой причине, находясь в Мине, я ни тем, ни другим способом не мог снестись с нашим консульством и узнать действительное положение дел. Только с большим трудом и за значительное вознаграждение я уговорил одного из своих служащих съездить в Джидду и, получив от него довольно обстоятельные известия, несколько успокоился. Нападения арабов на консулов европейских держав в Джидде в свое время было описано в газетах, а потому этого дела здесь я пока касаться не буду. Скажу, однако, что это не был взрыв только одного простого религиозного фанатизма полудиких арабов. Причины, вызвавшие нападение, весьма сложны. О них я надеюсь рассказать впоследствии.

Мечеть ал-Азхар в Каире



[1] Саранча издревле употреблялась в пищу на Ближнем Востоке и в Африке. В Библии саранча – одно из четырех «чистых» насекомых, разрешенных в пищу.

 [2] Шагимардан Мирясович Ибрагимов родился в 1841 году под Оренбургом. Окончил Омскую военную школу. Участвовал в завоевательных войнах России в Средней Азии. Как офицер, владеющий персидским, узбекским, казахским языками, был оставлен на службе в штабе туркестанского генерал-губернатора, где добился высоких чинов. В 1870 году начало выходить на местных тюркских (узбекский, казахский) языках еженедельное приложение к газете «Туркестанский вест-ник». Редактирование этого сборника было поручено Ш. Ибрагимову. Здесь были опубликованы его переводы произведений Л. Н. Толстого и других русских писателей, переводы сказок из «Тысячи и одной ночи». В 1871 году он составил и выпустил «Календарь 1872 года», в котором поместил свои утопические рассказы об освоении среднеазиатских пустынь. В 1891 г. Ш. Ибрагимов был назначен консулом России в Саудовской Аравии в г. Джидде, где и погиб.

 [3] В действительности в 1891 г. Прим. ред.

[4] Слово «сарт» есть название всего туземного оседлого населения Средней Азии, без различия происхождения. Особого народа «сарты» не существует, как нет и особого «сартовского языка». Те оседлые туземцы, к которым главным образом русские востоковеды применяют наименование «сарт», есть народ, образовавшийся от узбекско-таджикского смешения, не присвоивший себе особого названия. В таком случае следовало бы употреблять не слово «сарт», а «чала-узбек» (полуузбек) или «чала-таджик» (полутаджик). Язык, на котором говорит эта смесь, являющийся разновидностью тюркского языка с большим содержанием заимствованных иранизмов, правильнее всего называть ново-узбекским. Название «сарт» могло быть впервые дано кочевниками (казахами и киргизами) и, скорее всего, происходит от оскорбительного выражения «сары-эт» (желтая собака). Сарты – жители городов и селений Сырдарьинской и части Ферганской и Самаркандской областей. Общая численность их достигала 800000, составляя, по данным 1880 г., 26% всего населения Туркестана и 4,4% оседлого его населения. В Сырдарьинской обл. С. свыше 210 тыс., в Фергане ок. 350 тыс., в прежнем Заравшане (ныне Самаркандская обл.) свыше 150 тыс. Многочисленные во всей юго-вост. полосе Туркестанского края сплошные поселения С. оканчиваются в городах Туркестане и Аулиэ-ата, не распространяясь далее этих пунктов по долине Сыра и в пределы Семиреченской обл.

 [5] Видимо, религиозные фанатики, посчитав его одним из неверных (кяфиров), попавших на территорию хаджа, убили. Тело больного холерой не увозят далеко куда попало. (Курэсен яшеренеп хаж мэйданына уткэн кяфер дип фанатиклар утергэннэр. Холералы кеше гэудэсен алля кайларга ташып йертмилэр).

 [6] Содомитство (содомия – аналное половое сношение) – скотоложство. Прим. ред.

[7] Бачебазство – развлечение с бачами (мальчики для увеселения общества).

[8] Каим-макам – с арабского языка «стоящий на (чьем-нибудь) месте» – наместник, правитель санджака, или округа, подчиненный вали, или губернатору, стоящему во главе вилайета.

 [9] Нелидов Александр Иванович, дипломат, с 1855 на службе в МИДе Российской Империи, 1879 – посланник в Дрездене, 1883 – посол в Константинополе, 1897 – в Риме.

[10] Несмотря на подобное запрещение, несколько ученых европейцев проникали в Мекку, выдавая себя за мусульман и соблюдая все их религиозные обряды. Без этого они не были бы допущены в Мекку, а если бы и проникли в нее, то, наверное, были бы растерзаны фанатичной толпой изуверов-паломников. Прим. ред.

 [11] Абу Джахль

Сказал нечестивец: «Курайша сыны!

Мухаммеда мы образумить должны.

Он наших детей обращает в Ислам,

Он гибель несет нашим древним богам.

 

Во имя Аллаха приду я к нему

И камень тяжелый с собою возьму.

Как встанет Пророк на молитву свою,

Я голову камнем ему разобью»

 

Пришел он к Каабе в положенный срок

И видит: встает на молитву Пророк.

Идет он к Пророку, и камень несет,

Но страшный верблюд перед ним восстает.

 

Застыл нечестивец и пальцы разжал,

И выронил камень, и прочь побежал.

Меж ним и Пророком, без ангельских крыл,

В обличье верблюжьем стоял Джабраил.

 

Васильев Г. Л. (Минск).

 [12] Чирчик, река в Ташкентской области Узбекистана, правый приток Сырдарьи. Длина 155 км., площадь бассейна 14,9 тыс. км2. Образуется при слиянии р. Чаткал и Пскем.

[13] Границы священной области Мекки, в которую еще во времена Мухаммеда был воспрещен доступ иноверцам, были определены, очевидно, в первые века мусульманства. Так, для приближающихся со стороны Медины границей Мекканской области служило место Зу-л-Хуляйфа, для жителей Персии и др. восточных стран – Затул-гаурки, для сирийцев – Джухфя; для неджедцев – гора Каран и для йеменцев – Яламла. Все эти местности находились на весьма недалеком расстоянии от Мекки, из чего видно, что ее священная область невелика. Распад мусульманских государств давно уже сильно изменил направление путей в Мекку, из ко­их главнейшее значение получил путь через Джидду и Хадду, благодаря прорытию Суэцкого перешейка и пароходного сношения европейцев с Индией и южной Персией. Нужно заметить, что Хадда не упоминается в числе пограничных пунктов области Мекки, перечисленных выше. Хотя эта станция имеет теперь первенствующее значение, благодаря разбойничеству арабов и слабости турецкого правительства, не смогшего справиться с шайками этих голодных и оборванных разбойников, значительно сокративших размер движения паломников по сухопутным путям из Сирии, Ирака и др. стран. Прим. ред.

 [14] Количество татар в Узбекистане варьируется от 400 до 500 тыс. Татарское сообщество занимает не последнее место в политической, экономической, культурной и религиозной жизни этой страны и сегодня. Религиозные учебные заведения Бухары, Ташкента, Самарканда и других городов всегда привлекали татар, затем узбекский язык очень близок к татарскому, видимо, по этим и другим причинам эта страна стала близка к татарскому сердцу.

 [15] История города неразрывно связана с именем пророка Ибрахима (Авраама). Населенный пункт возник у источника Замзам. Впервые упоминается у Птолемея как Макораба. До зарождения Ислама (VII в.) играла важную роль в торговле между Востоком и странами бассейна Средиземного моря, была религиозным центром языческих племен Аравийского полуострова. В V–VI вв. она была важным перекрестком торговых путей, по которым к средиземноморским берегам доставляли специи и благовония, драгоценные камни и металлы, кожи и слоновую кость из Аравии, Индии и Африки. Через Мекку ехали купцы, направляясь из Вавилонии и Ирана в Йемен, к берегам Индийского океана и Красного моря. В конце VI в. отношения между Ираном и Византией были напряженными, и купцы, не желавшие попасть на территорию военных действий, стали искать новые маршруты и новые места для торговли. Постепенно теряла свое значение Палмира (древний Тадмор) и Хира на севере Ирака. Смещение торговых путей к югу принесло временное преимущество Мекке. Она стала пунктом, связывающим континентальные районы Азии с югом Аравии и африканским побережьем. Это предопределило знакомство жителей древней Мекки с культурой и религиозными верованиями народов этих районов. В Мекке родился основатель Ислама Мухаммед. С VII в. город стал священным городом мусульман и наряду с Мединой местом их паломничества (хаджа). С распадом халифата Аббасидов (X в.) Мекка находилась в зависимости от правивших в Египте династий. После завоевания Египта турками (1517 г.) правители Мекки (Шерифы) признавали суверенитет турецких султанов, но сохраняли относительную самостоятельность.

 [16] Харун ар-Рашид или Гарун ар-Рашид (февраль 766 г.), с 786–809 гг. пятый халиф из династии Аббасидов, сын третьего халифа Махди. Пришел к власти и правил с помощью визиров из семьи Бармакидов, представлявших Иранскую феодальную аристократию, а после их отстранения в 803 г. – единолично. При Харуне ар-Рашиде Багдад стал центром Исламского мира. К его двору стекались ученые и художники из различных частей страны и даже из-за ее пределов. Основал в Багдаде большой университет и библиотеку. При нем Халифат достиг значительного развития в сельском хозяйстве, ремесле, торговле и культуре (преимущественно литература), но вместе с тем наметились признаки его распада (антиправительственные восстания в Дейлеме, Сирии и др. областях). Будучи талантливым полководцем, Харун ар-Рашид расширил пределы своего государства на восток, а также в Малую Азию, присоединив земли, принадлежавшие византийскому императору Никифору. Однако еще при жизни большая часть Северной Африки фактически вышла из-под его власти, оставшись лишь в номинальном подчинении. Он продолжал борьбу с Византией, начатую его предшественниками. Умер во время военного похода, предпринятого им с целью подавить Рафи ибн Лейса, восстание в Средней Азии. Миф о добродетелях Х. а.-Р., навеянный сказками «Тысячи и одной ночи», опровергнут благодаря работам советского востоковеда В. В. Бартольда.

 [17] Канал имеет свое начало в 36 км. от Мекки в долине Хунайн, следуя через долину Нугман, Арафат, долину Урна достигает Мину и заканчивается в Мекке. В течение 12 столетий население Мекки пило воду из этого канала. Затем он был заброшен и лишь в 2000 г. начаты работы по восстановлению канала.

 [18] Турсук – сосуд, сшитый из кож, в виде мешка, в котором приготовляют и держат кумыс. Он может служить и для других жидкостей. Турсук изготовляются из кож верблюда, лошади и быка. Предварительно они сшиваются жилами или конским волосом, затем насыпаются песком, чтобы удержать данную форму, покрываются войлоком и подвергаются копчению в особо приготовленных ямах, где зажигается гнилое дерево или кизяк. Турсук коптятся дней 7–8, затвердевают и уже не размокают от влитых туда жидкостей. Форму турсук можно дать какую угодно, хотя бы в виде бутылки, которая вполне может заменить стеклянную. Турсук бывают разных размеров, для кумыса и молока имеют емкость от 5 до 6 ведер: они ставятся по правую сторону от входа.

 [19] С колодцем связано известное библейское предание об Агари (Хаджар) и ее сыне Измаиле (Исмаил). Когда Измаил умирал от жажды, и его мать нашла, наконец, колодец, она закричала ему: «Замь, замь!», что по-египетски значит: «Приди, приди!» Отсюда и произошло назва­ние колодца. Прим. ред.