Уже несколько лет ИД «Медина» выпускает альманах «Хадж российских мусульман», составителем и главным редактором которого является магистр ИСАА МГУ Ильдар Нуриманов. В альманахе традиционно представлены рассказы о паломничестве к святыням Ислама мусульман разных эпох и научные исследования хаджа. Мы продолжаем знакомить наших читателей с фрагментами очередного выпуска альманаха, а именно с рассказом о паломничестве в Медину и Мекку сэра Ричарда Бёртона, британского путешественника, писателя и этнографа. Напомним, Бёртон предпринял свое путешествие к святыням Ислама будучи немусульманином.

Продолжение. Начало в № 109 и 110.

Мы продолжали наш путь, и к часу утра я проснулся от криков: «Мекка! Святилище! Я здесь, Господи!». Я выглянул из моих носилок и различил при свете звезд темное очертание большого города, тень на нем была еще темнее равнины. В два часа утра мы стояли у ворот дома родителей моего Магомеда. Молодой человек не заставил себя долго ждать, он как будто переродился в эти несколько минут: обыкновенно пылкий и ветреный, он вдруг сделался важным, внимательным и любезным. Верно, оттого, что я был теперь его гостем.

Мы проснулись, когда первые лучи солнца освещали только извилистые верхушки Абу-Кубайса – это возвышенность на восток от Мекки, здесь, говорит предание мусульман, похоронены Адам и Ева. Мы выкупались, вычистились, нарядились и отправились в храм.

Наконец-то исполнились мечты стольких лет! Наконец-то достиг я цели моего долгого и трудного странствия. Мы вошли главным из входов и спустились по двум длинным лестницам, прошли стену и очутились перед Святилищем, этим центром всего магометанского мира. Мало на свете мест, так почитаемых столькими вероисповеданиями. Нет здесь ни гигантских украшений самой отдаленной древности, как в Египте, ни остатков изящной и гармонической красоты Греции, ни дикой восточной роскоши Индии, и, несмотря на то, впечатление этого места поразительно. Не многим из христиан удавалось бывать здесь. Из всех почитателей святыни, которые в слезах умиления прикладывались к покрову или же припадали с трепетом сердечным к этому камню, кажется, место это ни на одного не произвело такого впечатления, как на меня, странника далекого севера. Я перенесся мыслью в поэтические легенды арабов, и мне в самом деле казалось, будто движения крыльев ангелов, а не легкий утренний ветерок, надували покров Каабы. Впрочем, мною при этом руководила удовлетворенная гордость, тогда как другими – священный религиозный восторг.

Мы вошли в очерченный вокруг Каабы овал западной дверью, в том месте, по преданию, находился дом одной старухи, которая с тем только позволила Аврааму срыть его для храма, чтобы ключи от него постоянно хранились у нее и у ее потомков. После этих обхождений мы хотели попробовать приложиться к Черному Камню. Вокруг него теснилась толпа бедуинов и пилигримов, и я отчаивался просто подойти поближе посмотреть камень... Магомед собрал человек шесть своих знакомых из Мекки и, недолго думая, с их энергичною помощью живо очистил место для прохода. Бедуины окрысились на нас... Таким образом, несмотря на всеобщее негодование, мы добрались-таки до камня и оставались там около 10 минут, не слушая криков негодующих. Я внимательно рассматривал этот камень, усердно целуя его и ощупывая руками и лбом, и нашел, что это было не что иное, как аэролит.

На другой день утром, в понедельник 12 сентября 1853 года, шейх Мезуд до зари пришел стучаться в нашу дверь и торопил нас скорей собираться на гору Арафат, чтобы поспеть туда, не встретившись с опасным караваном из Египта или Багдада. Несколько пушечных выстрелов возвестили, что настало утро и что пора вставать готовиться к церемониям этого тревожного дня. После омовения и молитвы мы с Магомедом пошли осматривать священные места горы Милосердия.

Сначала мы направлялись к маленькому возвышению на 100 метров к юго-востоку от горы. Там, внутри одной очень низкой стены, находятся два куска гранита, на которых Пророк стоял во время молитвы. Потом, счастливо одолев все препятствия, мы миновали палатки и скалы и добрались наконец до горы и начали подниматься по грубым ступеням широкой лестнице, ведущей на вершину южной стороны горы. Несмотря на возрастающие трудности, мы не отчаивались дойти до вершины, где находится широкая платформа.

В ущелье, через которое нужно было пройти из долины Арафат, стало еще ужаснее. Верблюды вместе с носилками натыкались с шумом на стены. Никто не мог сообразить, что с ним делается. Пушечная пальба усиливала шум, и залп блестящих ракет увеличил смятение женщин и детей, пораженных ужасом, музыка не переставала, пилигримы кричали что было сил: «Да будет праздник этот благоприятен!»

Дальше опасность стала меньше. После трех часов утомительной ходьбы мы пришли к мечети, которая вся была освещена, мы были слишком голодны и утомлены, чтобы опять начать наши молитвы. Не забыв поднять здесь по обычаю по семь камешков, мы отправились поужинать, все легли отдохнуть, исключая молодого Магомеда, который поехал далее выбрать нам место для палатки в Мине.

На другой день утром мы едва отыскали его. Вымывшись семью водами, то есть водою с семи камешков, мы завязали их в угол нашей одежды и поехали прежде на западный конец улицы, на которой расположена деревня Мина. Там возвышается то место, где побивают камнями Великого сатану, среди деревни и еще на восточном конце улицы находятся другие два места побиения камнями. На этих трех местах, говорит предание, дьявол в образе шейха являлся Адаму, Аврааму и Измаилу, которые отогнали его, бросая в него по совету архангела Гавриила камнями величиною в боб... Наконец толпа немножко раздвинулась, и нам удалось подойти к дьяволу на расстояние двух метров, мы начали бросать в него правой рукой наши семь камешков, каждый раз приговаривая: «Делаю это во имя всемогущего Бога, в знак моей ненависти к дьяволу и чтобы посрамить его!»

Потом мы решили ехать и на рысях возвратились в Мекку.

Я остался в платье пилигрима, только оправил его, и, не теряя времени, мы вышли. При нашем появлении закричали: «Дорогу пилигриму, который идет посетить дом Божий!» Два сильных служителя подхватили меня на руки, передали третьему, который втащил меня наверх здания. Меня сейчас же окружили темные личности, из которых самый черный и некрасивый был молодой человек из семейства Бени-Шейба, самой благородной крови Хиджаза. Он спросил мое имя, где моя родина и еще несколько вопросов в таком роде, которыми он, верно, удовольствовался, потому что Магомед получил приказание обвести меня вокруг здания и совершить молитвы.

Признаюсь, не без волнения стоял я в этой комнате, оберегаемой силачами-слугами, среди стен без окон. Узнай кто-нибудь о моей вере и о том, кто я, – ничто не спасло бы меня от смерти. Это не помешало мне, впрочем, все хорошенько заметить.

Отдохнувши немного и надев обыкновенные одежды, вечером мы сели опять на своих ослов и отправились по дороге к Мине. Там мы нашли нашу палатку полною гостей. После их ухода мы начали совещаться о жертве, которую обыкновенно закалывают сейчас же после побиения камнями великого дьявола. Мы уж и то немного опоздали, к тому же несчастное положение моего кошелька не позволило мне купить ягненка, и я ограничился наблюдениями над моими соседями. После полуночи мы пошли второй раз побивать дьявола на восточном конце деревни.

Потом до зари мы позавтракали, чтобы подкрепиться для трудностей, и отправились в путь. Перескакивая в продолжение получаса со скалы на скалу, мы достигли подошвы горы Сабир, северной границы Мины.

Когда взошла луна, мы с Магомедом возвратились в Мину исполнить последнее побиение, после чего вернулись отдохнуть и признаюсь, от усталости заснули мертвым сном.

На другой день, на заре, привели верблюдов, мы их живо навьючили и поспешили уехать из этого воздуха, делавшегося заразительным. Здесь разлагалось от 5 до 6 тысяч убитых животных. Можно было бы помочь этому, если б закон ислама не противоречил внушениям здравого смысла, если бы в Мекке не предпочитали холеру беззаконному сопротивлению «Судьбы».

Проезжая мимо Мины, мы с наших верблюдов бросили дьяволу оставшийся 21 камушек. Вечером в день нашего приезда в Мекку мы отправились в Святилище на проповедь. Среди этой толпы, на кафедре, с ее высокой золотой стрелой, ярко блестящей на солнце, сидел проповедник и возгласил: «Да будет над вами мир, милосердие и благословение Божие!» Муэдзин с подножия кафедры произнес свой призыв к слушанию проповеди, и проповедник начал. Сначала глубокое молчание прерывалось только изредка словом «аминь»; но мало-помалу возгласы учащались, и к концу после каждых 3–4 слов то поочередно, то разом раздавались тысячи голосов. Немало видел я торжественных богослужений, но должен признаться, что ни одно не произвело на меня подобного впечатления.

После этого я пробыл только несколько дней в Мекке; все убеждало меня в невозможности моего плана путешествия через всю Аравию; я видел вокруг себя только длинные лица, повсюду – тоска по родине, повсюду – нетерпение скорей обнять жен и детей. Тоска увеличивалась; скоро и в нашем доме заговорили о приготовлениях к моему отъезду.

Путешествие иностранца в Мекку еще рискованное дело. Конечно, теперь не обидят франка, как это было в 1829 году в воротах Джедды (Джидды) со стороны Мекки, он свободно может посетить все святые места на восток от города, конечно, исключая святилища, но все-таки ни один бедуин при виде франка не утерпит не пустить в него пулю, иначе он не бедуин в своих глазах. Не мешает во время странствия туда быть инкогнито, но неминуема смерть того, кого признают за неверного. Многие находят, что опасность делает удовольствие приятным, пусть попробуют, я же могу их уверить, что результат далеко не будет соответствовать риску, которому они подвергнутся.

Продолжение следует.