Почему мы не едим свинину?

Самый правильный ответ на этот вопрос будет звучать примерно так: «Мы не употребляем свинину потому и только потому, что это строго запрещено в Св. Коране, ибо сказано Всевышним: «Запретно для вас мертвечина, кровь и мясо свиньи» (2:173, 5:3, 16:115), ведь, «поистине, это мерзость» (6:145). Для верующего человека данных слов уже достаточно, чтобы раз и навсегда отказаться от употребления свинины. Ведь слова Всевышнего самодовлеющи и не нуждаются в дополнительной доказательной базе. Поэтому, задаваясь вынесенным в заголовок статьи вопросом, мы тем самым хотим не усомниться в мудрости божественного предписания, но, напротив, глубже познать его смысл. Все верующие твердо знают: Бог желает для нас лишь добра, или, как говорили богословы прошлого, «прекрасного» (хасан), и не желает для нас «безобразного» (кабих), или, скажут сегодня, зла. В чем же выражено здесь это «прекрасное» и «безобразное» — вот наш единственный вопрос.

Современные интерпретаторы Ислама уже предпринимали попытки проникнуть в тайны божественных предписаний. Однако не все из этих попыток можно считать удачными. Очень часто для рационализации тех или иных религиозных норм привлекался не внутренний потенциал исламского учения, а идеи, привнесенные извне и даже чуждые ему. В результате исламский фасад подобных рассуждений в действительности скрывал пропаганду антиисламских идей. Делалось это не из-за злого умысла, но — от невнимательности, присущей всякому уму эпигонского склада.

Так, в наши дни делаются попытки оценивать коранические истины сквозь призму современной науки. С ее помощью доказывается историческая достоверность коранических сказаний и фактологическая точность при описании явлений природы и физиологии человека. Это на первый взгляд безобидное, а в проповедческих целях, казалось бы, даже полезное смещение ракурса таит в себе опасную червоточину, подтачивающую изнутри самую основу мусульманского мировоззрения — веру. Сциентистские установки, побуждающие под микроскопом разглядывать Бога и на электронных весах взвешивать душу (а такие эксперименты проводились), пытаются переместить объект веры в эмпирическое поле, разрушая тем самым само понятие веры. Доказать существование Бога (как и производные из этого положения веры) невозможно. Бога можно явственно осознать через Его проявления, почувствовать в индивидуальном опыте, но никак не доказать. Доказательство бытия Бога объективными, научными способами означало бы то, что мы уже не верим в Его существование, а просто знаем об этом, подобно тому, как знаем, например, что сумма углов в треугольнике равняется 180о, не прилагая к этой доказанной истине понятие веры. Сказанное не означает, что существует непримиримый конфликт между верой и наукой. Сказанное лишь означает, что у этих двух способов постижения сущего просто разные объекты приложения. Бог — это надматериальная реальность, недоступная для грубого научного инструментария, и потому попытки доказать Его существование следует не только считать бесперспективными, но и рассматривать как стремление понизить Его статус в онтологической иерархии.

Аналогичный «научный» подход сегодня применяется и в практической области Ислама. Здесь наука привлекается для того, чтобы показать, насколько полезны его практические нормы. Пост теперь выступает как очистительное голодание, каноническая молитва превращается в оздоровительную гимнастику, а «чтение Благодатного Писания в соответствии с этими указаниями [правилами таджвида. — Прим. авт.] способствует увеличению объема легких, количества воздуха, поступающего через кожу человека, а следовательно, укреплению его здоровья и продлению жизни»[1]. В том же русле трактуется и запрет на свинину. Мясо свиньи нельзя есть, дескать, потому, что только в нем обитают вредные для человека микробы, которые не погибают даже после продолжительной варки.

Благовидные мотивы авторов подобных интерпретаций ясны и понятны. Однако даже проповеднические цели да‘вата не оправдывают получаемого ими результата: все возвышенное, что есть в богослужебных актах поклонения Всевышнему, они принижают до обычных медицинских процедур и спортивных упражнений. Призывая к духовности, они говорят о физиологии, вместо духа — о плоти.

Возводя здания веры на фундаменте светской науки, мы тем самым не только уничтожаем веру, но и делаем ее заложником внешних факторов. Ведь как только наука пересмотрит свои выводы (а это случается периодически), то все, что было обосновано ею, сгинет под развалинами опровергнутых теорий. В случае со свининой — это еще и зависимость от технического прогресса: ведь как только изобретут сверхмощную микроволновую печь, уничтожающую всех известных микробов, запрет на свинину будет объявлен устаревшим и бессмысленным. Таким образом, современные интерпретаторы Ислама, сами того не сознавая, оказывают нашей религии медвежью, весьма сомнительную услугу.

Стоит ли говорить, что глубинной основой нового прочтения практических норм Ислама стали идеи здорового образа жизни, на которых просто помешан современный мир. Непрестанная забота о своем теле перерастает в наши дни в совершенно не совместимую с традиционной духовностью мировоззренческую установку — гедонизм. Это новый культ, культ самого себя: поклонение самому себе стало неоязычеством, современным вызовом вечной идее таухида, а как показывает современная психотерапия, и одним из видов проявления невроза. Странно, что проводниками столь сомнительной доктрины выступают сами мусульмане.

***

В прежние времена запрет на свинину толковался иными способами. Свинья традиционно рассматривалась как носитель определенных безнравственных качеств, наличие которых и объясняло пренебрежительное к ней отношение. «Свинья заслуживает порицания, — писал имам аль-Газали, — не из-за своего облика, но — по сути желания, жадности, алчности до всего скверного, отвратительного и бесчестного»[2]. Считалось, что, употребляя свинину, человек тем самым «впитывает» эти свинские качества, утрачивая подобно ей свое достоинство-намус.

Автор настоящих строк не берется судить, действительно ли существует связь между свинством человека и употребляемой им свининой. В рассуждениях богословов прошлого мы должны уловить главную мысль: свинья — это некий символ, смысловую нагрузку которого человек может разделять или нет. Для богословов прошлого свинья была символом безнравственности, бесчестия, одним словом, свинства. Но единственно ли это возможная интерпретация?

Свинья в Коране упоминается в пяти местах, из которых четыре затрагивают запрет на употребление ее мяса (2:173, 5:3, 6:145, 16:115). И в одном месте о ней говорится в несколько необычном контексте. Здесь вскользь упоминается народ, который «Бог проклял и на кого разгневался, и обратил их в обезьян и свиней» (5:60).

Как известно, в Коране упоминаются несколько историй о том, как люди своим святотатством и богоослушанием навлекли на себя Божью кару. Одни были наказаны смертоносной бурей (48:24–25; 51:41–42; 54:19–20; 69:6), другие — водной стихией (11:40; 54:11–12), третьи — каменным дождем (29:34; 26:173), четвертые — небесным кликом (11:67–68; 54:31; 15:73). На фоне подобных катастроф превращение грешников в животных выглядит чем-то необычным, выпадающим из общей канвы, привлекающим внимание.

Скептик увидит в нем лишь риторический прием, необходимый для устрашения слушателей коранической проповеди. Бесспорно, назидательный подтекст истории очевиден. Однако нас в данном случае интересует не тема возмездия за ослушание Богу, а собственно вопрос о свинье. Поэтому мы вправе задаться другим вопросом: почему среди множества животных объектом превращения были избраны только два вида: обезьяны и свиньи? Если все дело сводится к риторике, то существуют куда более омерзительные твари, перспектива превращения в которых была бы гораздо отвратительней и позорней, а следовательно, и ораторский задел — более результативным. Однако их не вспомнили. Объяснением столь странного обстоятельства может быть только одно: обезьяна и свинья образуют некую пару, объединенную по неведомому нам пока основанию.

Из этих двух животных началом разгадки может стать обезьяна. Основанием для подобного вывода служат аяты 2:65 и 7:166, где упоминается тот же богоослушный народ с той лишь разницей, что он был превращен не в стадо свиней и стаю обезьян, а — только в обезьян. Другими словами, во всех трех аятах, где упоминается история с превращением, обезьяны упоминаются всегда, а свиньи — лишь единожды. Нам как бы говорится, что свиньи в этой паре второстепенны, главные признаки нужно искать прежде всего у обезьяны.

Что первое бросается в глаза, когда мы смотрим на этих приматов? Ответ очевиден: их поразительное сходство с внешностью человека. Никакие другие животные так не похожи на народ человеческий, как они. Именно это обстоятельство побудило в свое время дарвинистов выдвинуть теорию о происхождении человека от обезьяны. В нашу задачу не входит опровержение теории Дарвина. Для нас важнее другое: подчеркнуть бесспорную схожесть облика человека и обезьяны. Иначе говоря, на поверхности лежит непреложный факт: обезьяна — это внешняя копия человека.

Быть может, антропоморфность и есть тот ключевой признак, который образует столь странную пару. Тогда по логике следует: если обезьяны — это внешняя копия человека, стало быть, свиньи — его копия внутренняя.

Средневековому человеку осознать столь шокирующий факт было сложно. Наглядно он никак не проступал. Хотя наши богословы, вне сомнений, все же чувствовали (скорее всего, благодаря подсказкам Корана) некую связь между человеком и свиньей. Для них она сводилась к духовно-нравственным вопросам, о чем уже шла речь выше. Но иногда речь велась не только о качествах души, но и о телесных аспектах их парности. Так, в фикхе мы встречаем положение, согласно которому дубление делает кожу ритуально чистой, за исключением только двух видов: кожи свиньи и человека. Первая никогда не станет чистой в силу своей изначальной нечистоты, вторая — в силу святости. Однако наглядно увидеть некую зеркальность между homo sapiens и свиньей на сугубо физиологическом уровне стало возможным только в Новое время.

В 1906 году венгерским врачом Жабулеем была произведена первая пересадка почек свиньи человеку. А в 1996 году в Великобритании впервые в мире проведена успешная операция по пересадке человеку свиного сердца. Подобные операции стали возможны в силу того, что по большинству морфологических, физиологических и иммунологических параметров именно свинья наиболее близка к человеку. У свиней, как и у людей, присутствуют четыре группы крови и подобие резус-фактора. Но подобно тому, как обезьяна не является точной копией внешнего облика человека, так и в свиньях нет полного соответствия человеку по анатомо-физиологическому строению органов. Поэтому трансплантация целых органов не получила широкого распространения: хирурги в основном пересаживают людям лишь небольшие участки или фрагменты органов свиньи. Но главное в другом: мысль о том, что свинья — это внутренняя (генетическая) копия человека, является верной.

Таким образом, свинья олицетворяет собой не только безнравственность, как полагали богословы прошлого, но и носителя этой безнравственности — человека. А это дает основание для нового прочтения запрета на свинину.

***

Запрет на свинину, как и другие положения Корана, должен пониматься буквально. Но за буквальным прочтением божественных символов нельзя не замечать и их внутренней глубины. Внешние положения Шариата обретают смысл тогда и только тогда, когда они выражают внутреннее состояние человека. Например, традиционный исламский Закон предписывает женщине покрывать голову — носить хиджаб. Однако подлинный смысл этого предписания становится ясным тогда, когда платок является выражением внутреннего отношения к жизни — целомудрия, без которого ходить в платке будет просто насмехательством над религией. «Молитва — небошествие для верующего», как учил Пророк, а потому если она не удерживает от греха, то человек не приближается, а, напротив, только отдаляется от Всевышнего. «Пост — это щит», гласит хадис, а потому, «кто во время поста не перестает сквернословить и поступает соответствующим этому образом, Богу незачем, чтобы он переставал есть и пить». Хадж, закят, запрет на вино, прелюбодеяние и проч. — во всех нормах Ислама мы всегда можем усмотреть глубинный смысл, показывающий, что сами обряды не самоцель, а лишь часть более общей задачи. Так почему же этого смысла не должно быть у запрета на свинину? Стало быть, подобно тому, как внешний хиджаб женщины является выражением ее внутреннего хиджаба, ее скромности, отказ употреблять свинину является внешним выражением отказа от «пожирания» человека.

Речь идет, конечно же, не о каннибализме, хотя в свете вышеизложенных фактов можно представить такую ситуацию, когда человек трапезничает свиной, скажем, печенкой, ничем не отличающейся от той, что находится во внутренностях его собеседника за столом. Речь идет о более омерзительных вещах. А что может быть омерзительнее зла, который причиняется самому совершенному созданию Всевышнего — человеку?

Чтобы более четко осознать обозначенную связь, необходимо знать, что порой в Коране некоторые образы и понятия используются в не совсем привычном для них семантическом поле. Например, Господь часто повествует о вере, благочестии и греховности терминами, взятыми из торговли: Судный день именуется Днем Расплаты, воздаяние на нем — расчетом. Деяния человека фиксируются в (учетную) книгу и будут взвешены на Весах. Тот, кто поддерживал дело Пророка, дает Богу заем, а за все богоугодные дела получит свою наемную плату. У маловеров и грешников же, напротив, торговля неприбыльна[3].

Аналогичным образом некоторые грехи, направленные против человека, Всевышний описывает словами, будто бы речь идет о продуктах питания. О нечестности: «Не пожирайте имуществ ваших между собой через ложное» (4:29; см. также 2:188; 5:42, 62–63), об обворовывании сирот: «Не ешьте их имущества в дополнение к вашему» (4:2; см. также 4:6, 10), о кабальном ростовщичестве: «Не пожирайте роста, удвоенного вдвойне» (3:130; см. также 2:275, 4:161). Теми же словами характеризуется корыстная лживость книжников и монахов (9:34), взяточные подношения судьям (2:188), растрата наследства (89:19). А в отношении сплетников образность достигает высшего накала: «И пусть одни из вас не поносят за глаза других: разве пожелает кто-нибудь из вас поедать мясо своего брата, когда он умер? Ведь вы почувствовали отвращение!» (49:12). Таким образом, термин акль («пожирание», «поедание») употребляется в смысле уничтожения (либо чужого имущества, либо, как в последнем аяте, человеческой чести и достоинства).

Подобные литературные формы имеют свою внутреннею логику: торговля — это всегда либо приобретение, либо утрата, как соответственно вера и неверие. Поедание, как уже было сказано, есть уничтожение. Но не просто уничтожение, а, как правило, с выгодой для себя. Поэтому запрет на употребление (поедание) свинины также необходимо понимать в рамках данной логики: свинья, согласно коранической истории, это потенциальный «потомок» человека, а стало быть, поедание свиного мяса олицетворяет собой его, человека, уничтожение. Таким образом, если в случае со сплетнями постижение смысла шло путем движения от незримого (сплетни) к вполне осязаемому (мертвечина), то здесь смысл разворачивается в обратном порядке: от осязаемого (свинины) к незримому (человеконенавистничество).

«В предании есть [история] о том, как две женщины, — повествует имам аль-Газали, — державшие пост, занимались при этом хулой. Случилось так, что от жажды, боясь погибнуть, они попросили указания Посланника, дабы прекратить пост. Он отослал им кубок, чтобы они туда проблевались. Из глотки каждой вышло по сгустку крови. Народ пребывал в изумлении. Затем Посланник сказал: «Эти две женщины держали пост от того, что Всевышний разрешил, прервав его тем, что Он запретил: они занимались хулой, а вырвавшееся из их глоток — мясо людей, которых они поедали»[4]. Иначе говоря, с точки зрения духовного знания разницы между материальным и нематериальным, осязаемым и незримым не существует. То, что мы не видим, когда сплетничаем, для потустороннего мира — вполне зримо и напоминает поедание трупного мяса. Точно так же явленное нам здесь в образе свинины, по ту сторону может подразумевать на самом деле нечто иное, а именно ненависть к ближнему.

Подобная двусторонность «одной медали» есть отличительная черта всего коранического символизма — зашифрованной информации, данной Богом человечеству. Истоки этой зашифрованности отнюдь не в том, чтобы скрыть подлинное знание от «профанов», а в принципиальной несовместимости между двумя мирами — потусторонним и посюсторонним. Например, в словах Корана мы встречаем понятные нам образы Рая и Ада. Однако, как правильно предупреждают нас великие богословы, это всего лишь образы, не более чем слова. Что же в действительности скрыто за ними, не может знать ни один смертный. А дело все в том, что, когда предвечное знание Бога проходит через грань между тем и этим мирами, оно неизбежно преломляется в историческую плоскость, обретает не свойственную ему языковую оболочку. Смысл (мана) Корана вечен, но его арабские формулировки (ляфз) — уже часть тварного мира (махлюк), учит исламская теология, касаясь данной проблемы. «Им доставлено только сходное» — говорит сам Коран на примере Рая (2:25) про внешнее совпадение образов, но различие придаваемых им значений в обоих мирах.

«Мы свидетельствуем, что Коран, — сказано в средневековом богословском трактате «Завещание о единобожии», — несотворенная речь Бога, Его откровение и ниспослание; это не есть Он и не есть нечто отличное от Него, но — Его истинный атрибут, [Речь], записанная в свитках, произносимая языком, хранимая в памяти, не будучи пребывающей в них. Чернила же, бумага и написание — все это есть сотворенное, ибо является деянием рабов Божьих. Но речь Бога не сотворена, ибо написание, буквы, слова и аяты — это всего лишь формы Корана, необходимые для людей. Речь же Бога есть сущее в себе, а смысл ее постигается с помощью этих вещей»[5]. Важнейшим инструментом для постижения этого смысла всегда было вскрытие подлинного значения коранических метафор, которыми по своей сути являются абсолютно все слова и образы Св. Писания, в том числе хинзир — «свинья».

Когда ты читаешь Коран,

Не смотри на внешнее, сын мой:

Иблис считал Адама не более чем глиной.

Поверхностный смысл Корана подобен человеческой форме:

Хотя его черты невидимы, дух его скрыт.

Дядьки смотрят на племянников сто лет,

И однако его внутреннего состояния

Не видят и на волосок[6].

Итак, после канонизации семи способов прочтения Корана (кыраат), его текст на каждом своем участке (в отличие от хадисов) был провозглашен категоричным (катыйя) с точки зрения своей аутентичности (субут). Другими словами, если хадисы всегда можно оспорить, то в отношении Корана такая возможность исключается. Однако возникающие трудности порой можно снять за счет аллегорического толкования.

***

Спор о том, как нужно интерпретировать коранические истины — буквально или иносказательно, существует ровно столько, сколько люди читают Коран. И в этом споре нет решающих аргументов, кроме индивидуальных наклонностей каждого человека в отдельности. Но истина, как всегда, посередине, а идеал — в соединении внешнего с внутренним, духа Корана с его буквой. Точно так же как бессмысленно надевать внешний хиджаб на развратную проститутку, не совсем разумно почитать запрет на свинину, не почитая человека, ведь именно последнее в высшей степени богопротивно. Как известно, согласно мусульманскому богословию, грехи бывают двух видов: против Бога и против человека. Но если внимательно прочесть священные тексты, то мы заметим, что грехов против Бога как таковых не существует. Не исполняя Божественные предписания, мы не наносим Ему никакого вреда или ущерба, мы вредим только самим себе. Даже многобожие/неверие, по мнению интерпретаторов Корана (см. 4:48, 47:34), единственно не прощаемый Всевышним грех, является зульмом — «несправедливостью», «притеснением» — против самих себя, но не против Бога. Потому в этом мире существует только один вид греха — зло против человека. И потому из всех видов животных прямо запрещается в Коране только одно — свинья.

В заключение следует сказать, что анализируемая история о превращении людей в стадо свиней в прежние времена на самом деле не всегда понималась буквально. В частности, еще один из самых ранних корифеев коранической экзегетики Муджахид считал, что «облик их не подвергся превращению, а [изменились] только сердца их»[7]. Смогут ли теперь современные мусульмане продолжить начатое дело по расшифровке образов Корана и подойти к той же самой истине, но только с другой стороны?