Издательский дом «Медина»
Поиск rss Написать нам
Главная » Краеведение и региональные исследования
Полумесяц над Волгой / Е. В. Арсюхин
18.01.2012

5. Культура нижегородских татар

Поскольку о нижегородских татарах в историческое время (XVII-XX века) написаны тома книг, не имеет смысла пересказывать данные других авторов. Я ограничусь поэтому кратким очерком, но не забуду и о своем скромном открытии, которое проливает неожиданный свет на одну из сторон культурной жизни этого народа.

В тяжелых перипетиях взаимоотношений Нижегородского княжества и Орды мы никогда не видим предков нижегородских татар в качестве активной, и, тем более, нападающей стороны. Судя по тому, как людям приходилось зарывать клады, местные татары были скорее стороной страдающей. Это резко контрастирует с поведением мордвы, которая упоминается в летописях как яростный противник русской экспансии. Дело тут, видимо, в том, что у тюркских обитателей буферной зоны существовал некий договор о ненападении с князьями, который они старательно соблюдали. Можно предположить, что татары были заинтересованы в существовании сильного Нижегородского княжества как торгового партнера, как рынка труда и как места приложения капиталов. В то же время войны с Булгаром, а потом с Казанью означали для местного населения сплошные потери, поскольку татары были, безусловно, заинтересованы также в существовании мощного тюркского государства восточнее мест своего обитания. Короче, местным татарам хотелось бы, чтобы Нижний Новгород и Булгар-Казань жили бы в мире и активнее развивали экономику, а не ВПК. К сожалению, так не получалось.

Судя по тому, что войско Ивана Грозного не встретило сопротивления, двигаясь по южной части Нижегородчины, татары были за установление мира в регионе любой ценой, в том числе той, которая им, возможно, была не слишком по душе. Так или иначе, они рассчитывали, что появление москвичей принесет возрождение волжского рынка и рост их доходов, но просчитались и в этом.

Мы не видим нижегородских татар также и среди участников партизанской войны после падения Казани. Можно предположить, что это было вызвано относительно гибкой политикой Москвы: татарам на достаточно длительный срок оставили право самоуправления, а последовавшее затем закабаление, во-первых, протекало постепенно, во-вторых, имело альтернативу — уход в казаки, в южные степи.

Факт, что из тюркского населения Нижегородчины точно так же формировались казацкие войска и республики, как и из поздних кипчаков южнорусских степей, кажется, не оценен в должной мере. Собственно, казацкие государства были своего рода пережиточными буферными зонами, куда стекались пассионарии из прежних, упраздняемых и закабаляемых буферных зон. Их политическая ориентация на Москву известна, тем более что Москва, с точки зрения многих, после завоевания Казани и Астрахани была наследником Золотой Орды. Поход Ермака, казака и тюрка, не был бы возможен, если бы Ермак не рассматривал московского царя более законным правителем, чем хана Западной Сибири. Однако казаки могли ориентироваться и на другие политические силы, например, на Османское государство, что было, вообще говоря, столь же естественным, как и ориентация на Москву.

В то же время большие массы населения остались на месте и приняли участие в охране границы государства, границы до поры очень неспокойной. Порубежье, проходившее где-то по территории нынешней Мордовии и Ульяновской области, становилось ареной постоянных вторжений кочевников всех мастей. Татары охраняли границу так, как это делали их предки, работавшие на Золотую Орду. Известны многочисленные эпизоды жесткого отпора, который дали нижегородские татары ногаям, приходившим с целью грабежа с юга, особенно в пору русской Смуты. Сформировался феномен служилых татар, на которых государство могло опереться даже более надежно, чем на прочие слои военного сословия. Счастье российских императоров — в том, что к моменту восстания Пугачева, спровоцированного попыткой ликвидации одной из последних буферных зон на Яике, нижегородские татары уже прошли длительный этап включения в податное сословие империи, и в массе своей не поддержали пассионарного Пугачева.

Но при том татары всегда сопротивлялись попыткам насильственного крещения. А таких попыток всегда было много. Особенно активно они начались в правление отца Петра, Алексея Михайловича, который, видимо, не совсем понимал, какой страной управляет и, мало того, что загнал ее по экономическим параметрам куда-то на задворки тогдашнего мира, так еще и насаждал христианство, тщетно рассматривая веру как мифический связующий элемент. Увы, но европеец Петр показал себя с той же стороны. Его приказ крестить татар быстро вызвал лишь волнения, акты притворного крещения с последующим отпадением от креста при первом удобном случае. Да и приказ, кстати, так и не был выполнен до правления Екатерины, которая прекратила насилие над умами людей. Крещение вызвало к жизни такой феномен, как татары-кряшены, причем часто сами крящены, отказываясь менять веру назад на ислам, считая такое поведение мелким, все же сами уговаривали односельчан не креститься. В деревнях сосуществование кряшен и мусульман протекало далеко не всегда гладко, и в итоге крященам пришлось основывать собственные села.

Татары, оставшиеся в исламе, в наибольшей степени сохранили свою традиционную культуру. До конца не оценено свидетельство архимандрита Дамаскина, который в правление Екатерины Великой исследовал жизнь мишарей («нижгаров»). В частности, он пишет, что нижегородские татары используют для письма арабский алфавит (правда, он считает, что ему они научились у казанских татар) и что среди них есть абызы (ученые люди), которые знают арабский и толкуют Коран. Насколько распространенным было это явление, видно по случайной находке, которую мне посчастливилось сделать в селе Рождественский Майдан Арзамасского района Нижегородской области. Прямо у самого храма Рождества Богородицы в центре села я обнаружил донце горшка, судя по фактуре, раннего XVIII столетия, на котором было, по сырой глине, начертано какое-то слово арабскими буквами. Надпись сделана довольно широкой щепочкой, размашисто и небрежно, причем видно, что писец следовал изгибу донца, пытаясь вписать надпись в круг.

Я с этим осколком намучился: демонстрировал его как московским коллегам (правда, не специалистам по средневековым древностям) сразу после находки летом 2001 года, так и археологам Чебоксар (тоже не знатокам русской древности) и Нижнего Новгорода (эти ребята являлись специалистами по каменному веку). Увы, найти знатока средневековых древностей именно этого региона мне не удалось (возможно, их и нет). Все указанные люди сошлись было на том, что перед нами — не надпись, а случайное сочетание черт.

Против этого можно возразить следующее. Во-первых, из многих сотен просмотренных мной донцев керамики аналогичного типа ничего подобного не встречается, хотя каких-то случайных вдавлений от неровностей гончарного круга немало. Во-вторых, трудно представить себе случайную черту, тем более нанесенную рукой человека безо всякого смысла на донце сырого еще сосуда. Для этого нужно было перевернуть мягкий еще сосуд, что затруднительно, если только у человека нет определенной цели, например, нанести клеймо. Наконец, в-третьих, надпись на сосуде, на наш взгляд, вполне определенно выполнена осмысленно, то есть линия не есть простая волна, или черта, а сложное сочетание черт, которое к тому же, как мы увидим ниже, без труда расшифровывается.

Черту под чертой, извините за намеренный каламбур, подвел человек, с которого и надо было бы, по-хорошему, начать хождение по специалистам: виднейший российский арабист, переводчик на русский сложнейших арабских книг Дмитрий Микульский, который сразу с рвением взял в руки донце, первым делом сказал, что граффити явно не случайное, после чего предположил, что скорее всего перед нами АРАБСКОЕ слово “Ад-дарс”=”Урок”.

Таким образом, перед нами — живое подтверждение свидетельства Дамаскина об «абызах», которые знают арабский и учат ему местных ребятишек. Выбор столь странного материала для «урока» может быть объяснен одним: в этой «школе» ребят учили не только грамоте, но и ремеслу. Деталь абсолютно забытая и не улавливаемая по письменным источникам. Таким образом, в селе с говорящим татарским названием “Майдан”, да еще неподалеку от даже более говорящего местечка Дивеево (см. выше) явно имелось медресе, а где медресе, там и мечеть. Причем место находки сосуда говорит за то, что оба эти мусульманских сооружения стояли как раз там, где сегодня возвышается храм Рождества Богородицы. Храм, судя по архитектуре, построен в середине XVIII века, колокольня к нему пристроена в XIX в. Таким образом, крещение села, сопровождавшееся, может, массовой сменой населения (очень характерно, что в селе толком не сохранилось преданий о постройке храма), случилось в пору петровских преобразований. Можно предположить, что всех жителей села забрали, например, на строительство Санкт-Петербурга, а пустующее место населили новыми колонистами. Из преданий сохранилось только одно — что до постройки храма оно называлось не Рождественский, а Макрашский Майдан. Интересно, что нижегородские археологи, судя по моим разговорам с ними, игнорируют этот регион, считая, что до Петра он представлял из себя Дикое поле, лишенное постоянного населения. Насколько это неверно, читатель уже уяснил.

По большому счету, культура нижегородских татар, как и их новейшая история, еще ждут своего вдумчивого исследователя. По сути, наука пока так и не продвинулась дальше поверхностных этнографических заметок исследователей позапрошлого столетия. То, что нужно сделать в первую очередь, — провести масштабное археологическое обследование мест компактного проживания нижегородских татар.



Контактная информация

Об издательстве

Условия копирования

Информационные партнеры

www.dumrf.ru | Мусульмане России Ислам в Российской Федерации islamsng.com www.miu.su | Московский исламский институт
При использовании материалов ссылка на сайт www.idmedina.ru обязательна
© 2024 Издательский дом «Медина»
закрыть

Уважаемые читатели!

В связи с плановыми техническими работами наш сайт будет недоступен с 16:00 20 мая до 16:00 21 мая. Приносим свои извинения за временные неудобства.