4. Нижегородские татары

4.1. Политическая география территории современного проживания нижегородских татар

Теперь обратимся непосредственно к нижегородским татарам. В главе, посвященной Волжской Булгарии, мы недаром так подробно остановились и на западных границах этого государства, и на народах, которые проживали в этих границах. Нам стало ясно, что вся или почти вся территория современной Нижегородской области входила в состав Булгарии, хотя с середины XII века владимирцы последовательно захватывают область за областью, от Городца до Нижнего Новгорода, несколько далее которого на восток и стабилизировалась граница к моменту монгольского нашествия. Существенно, что после прихода монгол граница оставалась примерно на той же позиции и лишь к зрелому XIV столетию подвинулась еще несколько на восток по Волге. Постараемся конкретизировать эти наблюдения.

Как писал краевед И.Кирьянов, граница Нижегородского княжества с Булгарским юртом, как позднее и граница Московского княжества и Казанского ханства, шла от Волги по Суре до устья Пьяны, затем поворачивала на запад, доходила до селения Вад, откуда двигалась по речке Сереже. Муром оказывался пограничным городом.

Эту картину можно существенно откорректировать. Так, совершенно очевидно, что до середины XIV века граница проходила не по Суре, а западнее. Город Сундовик на месте нынешнего Лыскова был приобретен или захвачен нижегородскими князьями не сразу, а лишь к указанному времени. Из ряда источников следует, что в самом начале XIV века территория, подчиненная Нижнему на этом направлении, вряд ли простиралась далее пары-тройки десятков километров. Река Кудьма, протекающая практически по южным окраинам современного Нижнего Новгорода, в источниках, а особенно в легендах, часто упоминается как граница  — так, из-за Кудьмы постоянно приходят враги, там начинается враждебный мир. Важным индикатором границы может служить цепочка однотипных топонимов «Курмыш». Это слово, вопреки разным спекуляциям, означает только одно — «пограничная застава». Курмыш на Суре, как представляется, возник лишь в пору поздней Золотой Орды, поскольку в раннее время граница не могла пролегать по Суре. Недавно нижегородские нумизматы предположили, что сурский Курмыш мог бить свою монету, но не сумели этого доказать, что и не мудрено: вероятно, такая эмиссия могла быть осуществлена лишь в самом позднем XIV столетии (поскольку до этого еще не существовало самого города), когда экономических оснований для нее уже не было. Курмыш на Волге у Чкаловска, видимо, отражает реалии до завоевания русскими устья Оки. А вот Курмыш в районе Павлова, очевидно, показывает границу Нижегородского княжества с начала золотоордынского периода где-то до середины XIV века. Таким образом, граница Нижегородского княжества исконно шла от Кстово на Волге по Кудьме и далее касалась Оки в районе Павловского Курмыша.

Территория вне пределов Нижегородского княжества могла частично входить в юрт Булгара (с запада), частично — в юрт Мохши (с юга), и, вероятно, какая-то ее часть представляла из себя буферную зону без четкой государственной принадлежности. Кажется, что места расселения современных нижегородских татар попадают большей частью на буферную зону, или на юрт Булгара, и лишь совсем немного на юрт Мохши.

4.2. Земли нижегородских татар в зоне влияния юрта Мохши

Разберем сначала земли, которые, видимо, тянули к Мохше.

Буферная зона, которая простиралась по всему югу Нижегородской области, но культурно и исторически была связана с юртом Мохши, скорее всего и наверняка, не была лишена государственности. Вообще представление о буферных зонах как о вольнице нужно оставить, поскольку пример казаков (типичных обитателей буферных зон) показывает, что власть у них есть, есть территория, короче, есть все государственные атрибуты. Есть и другие примеры — скажем, дорусская Тула явно сидела под своими правителями, не подчинявшимися ни Москве, ни Рязани, несмотря на то, что те попеременно включали ее в состав своих владений.

Видимо, центром «административной единицы» в этом регионе было городище в черте современного города Сарова. Ему могли подчиняться земли чуть ли не от Мурома на западе до Шумерли (примерно) на востоке, северная же граница, как мне кажется, шла севернее Арзамаса. Как пишет нижегородский археолог Н.Грибов, это было укрепленное место, которое, как он считает, населяла в основном мордва. Среди предметов, найденных при раскопках, первое место занимают русские, проникавшие сюда в результате торговли, но также и булгарские артефакты. При этом очень существенно, что фортификация, как отмечает этот исследователь, характерна не для мордовских убежищ, а именно для булгарских крепостей. К сожалению, автор не делает очевидного вывода, что Саровское городище, как и Золотаревское, как и пра-Нижний Новгород, было построено булгарскими инженерами, управлялось булгарскими наместниками, в числе контингента числились булгарские и, вероятно, аскизские воины, хотя местное, податное население преимущественно составляли финны. Для меня же очевидно, что такой вывод напрашивается. Зато Н.Грибов обоснованно предположил связь поселения с именем князя Пургаса, который, как известно, сопротивлялся колонизации устья Оки русскими и доставил им немало неприятностей. Тот Саров, который раскопал археолог, погибает от нашествия монголов и больше не восстанавливается.

Но легенда упорно говорит, что в конце XIII века некий золотоордынский князь (видимо, из юрта Булгар, Мохши, или даже откуда-то с юга, причем он мог убежать из-за войны Токты с Ногаем) поставил тут город Сараклыч, который, что характерно, упорно осаждали и мордва, и русские, и который в итоге погиб в конце XIV столетия. Легенда также говорит, что местные называли его остатки «Старым городищем». Было бы логично, если бы «новым», хотя о домонгольском Сарове люди в XVIII-XIX веках могли просто не знать (его и археологи-то обнаружили только в 1993 году). Таким образом, мы предполагаем, что Сараклыч, город, подчиненный или Булгару, или скорее Мохше, был, но его остатки пока не найдены.

Одним из заметных центров «татар» в булгарскую пору и позже мог быть Арзамас. Вероятно, Арзамас не существовал в домонгольскую пору как крупный центр, зато после разрушения Сарова перехватил инициативу. К сожалению, археологически город изучен очень плохо, и о том, что на месте русского поселения мог находиться булгарский, а впоследствии золотоордынский город, мы знаем лишь по косвенным, и позднейшим сведениям. В то же время краеведы упорно пишут, что Иван Грозный застал здесь старое городище, очевидно, булгарское или золотоордынское. Да и в окрестностях Арзамаса, в частности, в бассейне реки Аксу, обнаружены и тюркские могильники булгарского времени, и булгарская керамика. Так, могильник Выползово-II относится к XII-XIII векам, и его оставили, судя по погребениям, как мордва, так и тюрки.

Интересна и топонимика Арзамаса. Обычно имя города расшифровывается как Эрзя+Весь, то есть как контаминация имен двух мордовских (финских) племен. В то же время еще старые историки видели в основе топонима тюркское слово, которое означает «просьба», или контаминацию имен тюркских владетелей (Арза и Маза). Как и в случае с Дятлом и Соловьем, резиденции этих двух князей находились рядом, но стояли все-таки порознь. Это сходство с нижегородской легендой лично меня убеждает достаточно сильно и в правоте арзамасской. Есть и другие объяснения, хотя тренд в суждениях лингвистов прослеживается четкий: все активнее звучит критика финской теории происхождения топонима.

Вероятно, в пору булгарского господства город представлял из себя центр крошечного вассального княжества, которым, может быть, управляли булгарин (Арза) и финн (мордвин, Маза) совместно, и которые вместе подчинялись сидевшему в Сарове Пургасу. Впоследствии, в пору Золотой Орды, территория вокруг Арзамаса, хотя и относилась формально, по мнению В.Егорова, к юрту Мохша, не имела четких границ с Нижегородским княжеством и пользовалась независимостью от юрта Мохши. Его территория, на мой взгляд, хорошо очерчивается топонимами с компонентом «майдан», что есть старое тюркское слово, обозначающее «площадь, центр поселения». Эти «майданы» не идут выше Дальнего Константинова, в окрестностях которого, кстати, расположено село с говорящим названием Татарское. А сами «майданы» располагаются эллипсовидно относительно Арзамаса достаточно компактной группой. Термин «майдан» часто связывают с казачеством, и в самом деле, на первый взгляд так оно и есть. Но привлекать для объяснения происхождения наших «майданов» каких-то пришлых казаков, наверное, не стоит, поскольку население буферной зоны по определению — казаки, то есть «изгои» из «нормальных» государств. Не удивительно, что культура, в частности, лексика таких тюркских казаков золотоордынского времени, была примерно одинаковой от Дона до Нижегородской области.

Во главе небольших княжеств, центром одного из которых мог быть Арзамас, стояли или мордовские, или тюркские правители, принимавшие к себе любое население, в том числе славян, бежавших от налогов и политических неурядиц. В пору Казанского ханства ситуация продолжала оставаться точно такой же.

Арзамас вошел в состав Руси только после покорения Казани. Свидетельства о том, что это произошло раньше, я расцениваю скептически. Москвичи сохранили, по некоторым сведениям, старый порядок управления территорией чуть ли не до XVII века. Местную знать не трогали, и она продолжала управлять своими подданными, постепенно принимая крещение и, естественно, платя налоги уже не в Казань, а в Москву. Не случайно предания называют Ивана Грозного «московским мурзой» — он был для местного населения таким же правителем, как казанский хан, а что первый —
православный, второй — мусульманин, в то не вникали, как и в то, что нечаянно Ивана «понизили» — мурза, все-таки, это нечто вроде князя, а не хана. Впрочем, скорее всего, в исконном тексте предания говорилось об Иване как о «большом мурзе» — именно так, вероятно, местные величали хана, и уж потом приставка «большой» оказалась утеряна.

Для нашей темы очень существенно, что мордва, татары, а потом и русские старались селиться порознь, компактными группами сел. Это не означало конфронтации, просто разница вер предполагала разный жизненный уклад. Сие обстоятельство и сохранило, как мы увидим далее, нижегородских татар в почти стерильной этнической чистоте.

Более поздним центром можно считать Дивеево, сегодня известное как место паломничества ради мощей Серафима Саровского. Дивей был предводителем части крымских ногаев. От него имя получил весь его юрт (то есть население, подданные). Вероятно, когда ногаи из-за каких-то политических катаклизмов утратили земли севернее Перекопа в Крыму (их отняло Крымское ханство; подобных инцидентов история ногаев знает множество), весь юрт дивеев, или его часть, переселилась сюда. Это могло случиться и по другой схеме, в конце XV — начале XVI века, когда вместе с крымскими князьями, приезжавшими на казанский трон, дорогу сюда узнали и ногаи.

4.3. Земли нижегородских татар в зоне влияния юрта Булгар

Теперь обратимся к землям ближе к руслу Волги, явно всегда тянувшим к Булгару, а потом к Казани.

Безусловно, главным оплотом Булгарии на этом направлении после утраты Нижнего Новгорода стал Сундовит или Сундовик возле современного Лыскова. Крепость на Оленьей горе, доминирующей над городом, согласно последним изысканиям, возникла в XII-XIII веках. В городе жили мордва и русские (все та же Русь, бежавшая от князей на булгарские земли). Много позднее гору прозвали Лысой, откуда пошло современное название города.

Археологи раскопали в крепости булгарского времени два дома, один из которых принадлежал металлургу, другой — рыбаку. Слоев разрушений времени монгольской экспансии археологи на Оленьей горе не видят. В первой половине XIV века, в ходе ползучей экспансии Нижегородского великого княжества, местечко попадает под русский контроль. И после непрерывного 250-летнего существования поселение погибает от пожара, что историки связывают с набегом ордынского военачальника Булат-Тимура 1367 года, когда, по летописи, «пограби уезд весь даже и до Волги и до Сундовити и села княжи Борисовы».

Когда это происходит, можно установить, как ни странно, по имени горы. Оленья — это не от «олень», а от имени «Олена», то есть Елена. У Константина, первого князя Великого Нижегородского княжества (скончался, напомним, в 1355 году) было две жены: первая умерла в иночестве под именем Елены (она была гречанка), а вторую, от которой у Константина было три сына, звали так изначально. Можно предположить, что Константин пожаловал своей супруге (скорее второй) в кормление только что отвоеванную крепость Сундовик и ее округу. Как это часто бывает, место получило название по имени феодала.

Вероятно, вскоре после подчинения Сундовика нижегородские князья поставили свою крепость в виде четырехугольного вала высотой в 3 метра и периметром в 2044 метра, что сопоставимо с протяженностью стен нижегородского кремля. По валу шла деревянная стена высотой 4-5 метров, с 10-ю деревянными башнями, в том числе двумя шестиугольными проезжими (данные на XVII век; прочие башни были квадратными), на оси дороги «Нижний — Казань». Следы этой дороги, кое-где даже с каменной вымосткой, сохранились до нашего времени. Помимо проезжих башен, были ворота для вылазок к воде. В Лысково посадили военно-административного чиновника, наместника, как видно из документа, датированного 1423 годом.

Впервые в летописи Лысково упоминается в 1411 (так пишут везде; на самом деле — 1412) году. Поскольку события этого года были крайне важны для страны, а также из-за того, что ряд исследователей (Н.Филатов, И.Кирьянов, Н.Храмцовский) излагают суть дела с разной степенью путаницы, представим здесь правильную версию.

После захвата Нижнего Новгорода Москвой некоторые потомки княжеского рода нижегородского смирились с этим, а некоторые, как например, Даниил и Иоанн Борисовичи — нет. Они отправились в Орду, где ждали удобного момента для реализации своих замыслов. В 1411 году к власти приходит хан Джелал-ад-Дин (известна его монета этого года, битая в Булгаре). Он был другом литовского князя Витовта, который, в свою очередь, ненавидел москвича Василия Дмитриевича и был родственником по матери Даниилу Борисовичу. Понятно, что Джелал-ад-Дин (Зелени Салтан наших летописей) выдал ярлык Даниилу Борисовичу, как старшему, на великое нижегородское княжение. Поскольку Булгария также подчинялась Джелал-ад-Дину, вокруг Борисовичей сформировалось войско из числа булгарских и жукотинских (последними руководил князь Талыч) князей. Вся эта армия двинулась на Нижний. 15 января 1412 года (ясно, что ни 1411-го, как пишут везде, путаясь, очевидно, в стилях летописных датировок; Джелал-ад-Дин только еще пришел к власти в 1411 году) “на Лыскове”, как выразилась летопись, произошел бой между московским и нижегородско-булгарским войсками. Московским войском предводительствовал брат великого князя Петр, а также князья ростовский и ярославский. Московское войско было разбито, а один из промосковских князей, Даниил Васильевич, убит. “И стали на костях князья новгородские и казанские”, — замечает летописец.

Нижегородцы и булгары без боя взяли Нижний, после чего решили овладеть и Владимиром. 500 русских и жукотинцев под предводительством Талыча взяли город во время тотального послеобеденного сна, сожгли его и разграбили; митрополит Фотий, по случайности находившийся неподалеку от города, спасся чудом. Москва казалась побеждена, а Великое Нижегородское княжество реставрировано. Но не таков был москвич: в августе 1412 года Василий Дмитриевич отправился в Орду, где к тому времени хан Джелал-ад-Дин сменился на хана Кирим-Бирди. Тот обласкал москвича и дал ему ярлык на Нижний. Войска даже не понадобились: лишившись моральной поддержки Орды (да я думаю, что и жукотинцы вместе с булгарами побежали из Нижнего, едва узнали о смене власти), претенденты не стали перечить судьбе, оставили трон, и растворились кто где. Такие последствия имела неудачная для Москвы битва у Лыскова.

Конечно, Лысковская крепость «засветилась» и в событиях московско-казанских войн. Так, в январе 1536 года казанский отряд ограбил Балахну и, по одним сведениям — гонимый русскими войсками, по другим —
беспрепятственно, нагруженный добычей, двинулся назад в Казань. Под Лысковом казанцев нагнали русские полки из Нижнего. Дальше случилось что-то странное. Ни русские войска, ни татарские в крепость не вошли, но расположились рядом с ней. В крепости же, очевидно, затворилось местное население, которое не желало ввязываться в конфликт и спасало лишь свои жизни, не помогая ни русским, ни татарам. Когда прошла ночь, лысковцы обнаружили с валов крепости, что оба войска бежали каждый в свою сторону, не решившись принять боя. Видимо, русские побоялись сражаться с татарами, имея под боком недружественную крепость, татары же, просчитав тяжелое положение противника, мешающее ему организовать погоню, решили, не теряя времени и добычи, поскорее отправиться в Казань.

Вообще это была довольно странная крепость. Ни разу не встречал я записей о том, какого воеводу туда послали. Ни разу не записано, что крепость активно участвовала в войне с Казанью — или была в осаде, или выставляла ратников на бой. Оба военных эпизода, с участием крепости —
двусмысленные. Не есть ли вообще поначалу это — укрепление, сооруженное не властью, а людьми, местными жителями, для своей защиты? Тогда, может, эти люди пользовались до поры каким-то местным самоуправлением и не вполне подчинялись русским властям? Такое положение могло сохраниться до падения Казани в 1552-м.

Территория крепости была достаточно густо застроена: археологи раскопали несколько сооружений, и даже выявили систему улиц. Гарнизон сидел в крепости до середины XVII века. Но крепость захирела уже к XVI веку, когда, после покорения Казани, военная надобность в ней отпала. Жить на горе было все-таки неудобно как из-за ее крутизны, так и из-за отсутствия на ней воды. В XVII столетии мы видим в собственно крепости стрелецкую слободку и крохотную деревню в 9 дворов под названием Оленья гора. Остатки именно этих 9-ти дворов найдены у глубокого оврага, у “стены”, выходящей на реку Сундовик. Крестьяне прорубили прямо в стене, без башни, особые ворота и ходили через них на Сундовик за водой.

Общеизвестно, что великий князь Василий поставил свой город Васильсурск чуть за границей с Казанским ханством, формально — на его территории. В 8 верстах от Васильсурска находится Чертово городище (ныне, кажется, уничтоженное Волгой), которое, толком не исследованное, признано одними как булгарское, другими — как казанское, и, вероятно, верно и то, и другое. Там же располагалось, как писал М.Худяков, самое западное на территории России старое татарское кладбище (в чем он вряд ли прав). Вероятно, Чертово городище было ордынским пограничным пунктом, а затем казанской крепостью вплоть до основания Васильсурска.

Земли между Васильсурском и Лысково, захваченные Русью между серединой XIV века и началом XV-го, в XIII-XIV веках образовывали еще одну буферную зону, которая дала наиболее ярко выраженную концентрацию сел, населенных нижегородскими татарами. Их земли простирались далеко на юг от Волги, что хорошо видно по тому факту, что центр образованной было в ранние советские годы татарской «волости» располагался в селе Уразовка. Много татар жило и живет в Спасском, Княгининском, Сергачском районах, что как раз маркирует «шлейф» расселения татар от Сундовика на юг. Как справедливо отмечают исследователи, эти места Нижегородчины можно с полным правом назвать «нижегородской степью», хотя ныне это уже так не бросается в глаза. Предполагается, что этот район был привлекателен еще для булгарских скотоводов, потомками которых стали их золотоордынские коллеги, давшие, в чем мало сомнений, современных татар-пахарей. Регион отличается обилием курганов, толком не изученных (считается, что их насыпало войско Ивана Грозного, что, конечно, нелепо), а также старых тюркских топонимов, которые все советские годы безуспешно пытались толковать из финских языков. В золотоордынское время население региона активно пользовалось серебряной монетой Золотой Орды, что говорит о развитых товарно-денежных отношениях. Обилие кладов этой монеты, как справедливо говорят историки, связано с временами столкновений на этих землях нижегородских князей и наемных отрядов Мамая (самый яркий эпизод — сражение на Пьяне), что подробно нами описано. Для выпадения кладов немаловажным фактором было и ползучее расширение на восток нижегородской границы. Люди, уходя, думали, что вернутся, но — не судьба. Клады, на мой взгляд, свидетельствуют, что регион, оставаясь «буферной зоной», был в то же время активной экономической частью юрта Булгар.

Не соглашаясь с А.Орловым в том, что юрт Тогая находился где-то здесь (мы склонны локализовать все-таки его в Наровчате), согласимся, что другой ордынский князь, Секиз, в пору смуты (около 1361 года) осел примерно возле нынешнего Гагино, где фиксируется так называемая Грозная крепость. Вокруг его предполагаемого становища наблюдается как концентрация татарских названий, так и сгущение кладов и археологических памятников, по большей части дурно исследованных. Эти земли, в отличие от земель по Волге, долго оставались вне зоны управления Руси и вошли в ее состав, наверное, лишь к середине XV века, когда стабилизировалась граница с Казанским ханством по Суре. Впрочем, даже после этого времени территория принадлежала Руси лишь формально, и если тут появлялись славяне, то или как беглые, или как члены вооруженных до зубов отрядов, шедших на Казань, а то и бежавших оттуда первой торной дорогой. «Казанский летописец» пестрит сообщениями о том, как тот же Шах-Али, бегая по пустынным местностям, вдруг встречал рыбаков или иных промысловиков, непонятной принадлежности, и они показывали ему дорогу на Русь. Конечно, пока шла война с Казанью, а длилась она больше столетия, жить тут было непросто. Но говорить о полной деградации населения тоже не приходится. Иначе мы бы не встретили, шествуя мысленно вместе с Иваном Грозным, селений и скоплений народа, которые, хотя, наверное, и не питают большого восторга, но все-таки кормят и поят «московского мурзу».

4.4. Происхождение нижегородских татар

Таким образом, мы выяснили, что в пределах Нижегородской области наблюдается два «сгущения» татарских поселений, соответствующих двум буферным зонам — условно возле Сарова-Арзамаса и длинной лентой на юг от Сундовика-Лысково. Несмотря на то, что некоторые различия в татарском населении тут и там, несомненно, прослеживаются, все-таки четко видно, что генезис формирования обеих зон был одинаковым. Как же он выглядит?

В последние годы появились исследования, авторы которых убеждают, будто татарские селения в интересующих нас регионах — явление вторичной колонизации, чуть ли не после падения Казанского ханства, в крайнем случае в период этого ханства. Это совершенно не так. Не вдаваясь в детальную полемику по фактам, хотелось бы показать читателю, как рождаются такие выводы.

Мне приходилось видеть, какую нелюбовь питают этнографы к археологам. Это неудивительно. Существуют два метода познания истории —
этнографический с примыкающим к нему лингвистическим и археологический. Идеально, конечно, использовать оба, но из-за ведомственной разобщенности так практически никогда не бывает. Нижегородские татары «пали жертвой» именно этнографического метода.

Глубина народной памяти конечна, и, как говорят специалисты, не превышает 200-300 лет. После начинаются сбои и соблазны заменить историю легендами. Попытки удревнить народную память чуть ли не до палеолита (Б.Рыбаков) потерпели крах. И вот представьте себе, что такой «этнограф» приходит в село. То, что ему расскажут, никак не выйдет за рамки этих 200-300 лет. Именно поэтому краеведы в чистом виде, то есть люди, не разбирающиеся в археологии, оперируют как раз такой временной глубиной.

Далее, у нашего исследователя возникает соблазн подверстать к полученным им данным устных опросов письменные источники. Как правило, это Писцовые книги, которые для нашего региона составлялись едва ли в XVII веке, если не позже. Качество переписи также может оставлять желать лучшего. Есть регионы, переписанные досконально, но в том, что касается мест, где управляли еще в XVI-XVII веках полунезависимые от Москвы мурзы, переписчик ограничивались визитом к этому мурзе, а тот, естественно, занижал объемы податного населения и скрывал целые деревни. Если в Переписные книги попадали какие-то исторические экскурсы, они тоже опирались на народную память, а значит, их качество также ограничивалось ее глубиной. Стало быть, в XVII веке нельзя было записать предания древнее XV века.

Казалось бы, положение спасают знаменитые татарские родословные, но с этими документами надо уметь работать. Устные искони, они были записаны часто не раньше XVIII века и отражают все те же пороки, свойственные памяти, как и обычные рассказы. И если исследователи таких признанных и интересных для мировой публики государственных образований, как Крымское или Казанское ханства, в состоянии провести серьезный источниковедческий анализ таких родословных, в том, что касается «локальных проблем», эту работу просто некому делать.

Таким образом, этнограф и даже историк, если он оперирует письменными документами, не в состоянии проникнуть глубже XVI века. Мы хорошо видим это на примере Тулы, ранняя история которой просто утопает в тумане, хотя она была, и не было на месте Тулы никакого «дикого поля». В ту же ловушку попадают и исследователи нижегородских татар.

В то же время даже легкая попытка привлечь данные археологии показывает, что интересующие нас два региона были заселены тюркским населением уже с домонгольских времен, и нет никаких оснований думать, что в какой-то момент это население куда-то исчезло. Очень простой пример. Я прихожу в некую деревню, расспрашиваю стариков и узнаю истории про приезд сюда царя Николая I и про злую помещицу екатерининских времен. Вижу храм, построенный в первой половине XIX века. Читаю в Переписной книге XVII века, что деревня уже существовала и что в ней уже был храм того же посвящения, но деревянный. Все? Нет, не все. Походив по огородам, вижу керамику, которая, начинаясь от XIV века, перемешивается со всеми более поздними керамическими формами и доходит до XIX-XX веков. Делаю вывод: село существует с XIV века, до XVII века письменных свидетельств о нем нет. Кто делал такие изыскания в татарских деревнях? Да никто.

В том, что касается Арзамасской и Сундовикской буферных зон, намечается такая картина.

Арзамасская зона, назовем ее условно Саровским княжеством, испытала большее, по сравнению с приволжскими татарами, влияние мордвы. Это было вызвано как физической концентрацией мордвы в этом регионе, так и тем, что Саровское княжество входило в зону влияния юрта Мохши. Несомненно, что ядро нижегородских татар этого региона составляют все-таки древние булгары, которые еще в домонгольскую эпоху отюречили часть своих соседей. В последующие века было принято, что над территорией правили двое князей, мордвин и булгарин (шире — тюрок). Это деление сохраняется до сих пор в том смысле, что мордовские и татарские деревни располагаются компактными зонами, одна из которых фиксируется возле Арзамаса и выделяется по топонимическому компоненту «майдан». Находясь под собственным управлением до XVII века, оба основных этноса в общем сохранили свои особости, хотя взаимовлияние, безусловно, было резко выраженным.

Сундовикское княжество (условно) существовало в более «стерильной» среде — регион не знает ярко выраженных мордовских памятников, зато прослеживается пласт курганов, которые, по ближайшему исследованию, могут оказаться памятниками ранних, кочевых булгар. Булгары и были основой для этой (как и для арзамасской) ветви татар. Со временем, как булгары Казанского ханства принимали на себя имя татар, так и здешние татары забывали о своем булгарском самоназвании. Самое сильное влияние, которое они могли бы испытать, шло от русских, которые продвинули границу к Суре, но в силу различия вер ассимиляция с русскими носила замедленный характер, да и само подчинение Нижнему Новгороду, а затем Москве — номинальным. Земли же в районе Курмыша и вовсе, после ослабления Нижегородского княжества, были Русью утрачены и возвращены лишь после крушения Казанского ханства.

Подведем итог. Нижегородские татары — такие же прямые потомки булгар, как татары казанские. Различия в культуре и говоре легко объясняются разной средой окружения. Нижегородских татар нельзя смешивать ни с мишарями, ни с маджарами, ни с мещерой. Этот субэтнос еще ждет своих дотошных исследователей.