1. Перед броском. Захват у Булгарии Городца и Балахны

Основание владимирцами Нижнего Новгорода стало финальным актом в эпопее по отъему устья Оки у Волжской Булгарии. Тому, что случилось в 1221 году, предшествовала более чем 70-летняя подготовительная работа. Посмотрим, как это было.

Из главы, посвященной Волжской Булгарии, читатель уже мог уяснить, что территория современной Нижегородской области по течению Волги, как минимум до Городца, в XI-XII веках принадлежала Волжской Булгарии. Теперь настало время поговорить об этом подробнее. О том, что на месте современного Нижнего Новгорода стояла булгарская крепость, у нас будет отдельный разговор. Но, поскольку первым успехом Владимирского княжества стало основание Городца, стоит начать с выяснения вопроса, есть ли какие-то доказательства, что и Городец, и Балахну основала именно Волжская Булгария?

Кто и когда основал город Городец (Радилов) — точного ответа не существует. Считается, что «родил» Радилов вездесущий Юрий Долгорукий. Но против этого есть что возразить. Разберем для начала смутные свидетельства о том, что Городец старше русской колонизации края. Краеведы XIX века, которых сегодня обвиняют в мифотворчестве, уверяли, что крепость на месте Городца основана еще до русских. Так, анонимный автор книжки, написанной про Городец и его святыни накануне 300-летия дома Романовых, сообщает, что эта крепость называлась «Малый Китеж», а основали ее какие-то «кочевые черемисы». Большим Китежем, говорит далее он, называлась «вся эта местность от Унжи до Ветлуги», а само слово «Китеж» значит «скиталец, бродяга или кочевник». Можно ли доверять этому сообщению?

Слово «Китеж» в тюркских языках, естественно, отсутствует. Автор имел в виду, скорее всего, созвучное слово «кич» («рассеянный», то есть кочевой), откуда и взялось толкование слова «Китеж» как «скиталец, бродяга». Но есть еще более близкое созвучие, о котором этот краевед, видимо, не подозревал, и факт его незнания сам по себе доказывает, что в своем рассказе этот исследователь опирался не на фантазию, а на предания. «Кичик» — на тюркских языках значит «малый, незначительный». Отсюда видно, что «Малый Китеж» нашего автора — это «Малый Кичик», то есть характерное для народного перевода удвоение, сочетание в одном топониме его исконного звучания и перевода. Наш же анонимный краевед усмотрел только «кич» — «кочевой», и изобрел «кочевых черемисов», которых на самом деле, конечно, не было в природе. Зато «Малый Китеж» явно родился в ходе сложной многовековой эволюции от исходного топонима «Кичик».

Итак, мы предполагаем, что до русского проникновения в регион на месте Городца стояло поселение, называемое Кичик, то есть Малое, Незначительное, и, судя по языку, его основали тюркоговорящие булгары. Крайне важно, что «Малый Китеж» — общепризнанное «легендарное имя» Городца, а не фантазия указанного краеведа, или случайно зафиксированная филологическая редкость. Так, в «Летописце об убиении благоверного князя Георгия Всеволодовича» (известен в рукописи XIX века, по языку восходит к XVII веку, по мнению некоторых историков, берет исток от подлинной летописи XII века, что, впрочем, сомнительно) говорится, что в 1164 году крепость Малый Китеж поставил князь «Георгий Всеволодович». Имя князя явно искажено, но устойчивость именования Городца Малым Китежем налицо.

К сожалению, кроме этих топонимических наблюдений мы не имеем никаких данных о дорусском прошлом Городца. Археологические раскопки, активно начавшиеся в последнее время, видимо, не захватывают места гипотетического дорусского поселения (если его остатки вообще не погибли в ходе разрушения берега Волгой). В Городецком музее выставлена булгарская керамика, найденная при раскопках, но датировать ее с точностью до десятилетия сложно. Если, допустим, булгары основали крепость лет за 20 до русского прихода и оставили одну керамику, а потом приходят русские, к ним приезжают булгарские купцы и оставляют другую керамику, то мы по виду черепков не сможем отличить эти два керамических комплекса. Нужны стратиграфические наблюдения в чистом, не перемешанном археологическом слое, а с этим в городах всегда трудно (достаточно вспомнить, как археологическая дата основания Москвы, полученная по данным раскопок на Боровицком холме в Кремле, гуляла в пределах века у разных историков). Зато место, на котором стоит Городец, в стратегическом отношении настолько уникально, что если граница Руси и Булгарии и в самом деле проходила где-то здесь (доказательства чему будут представлены ниже), то главную свою пограничную крепость булгары должны были поставить именно на месте Городца. Город располагается на левом берегу Волги. Обычно левый берег великой реки — болотистый и низкий, но именно здесь, откуда ни возьмись, возникают на коротком отрезке горы. Кроме того, левый берег сам по себе хорош тем, что булгар от Владимирского княжества прикрывала еще и река, и это намного лучше, чем позиция на противоположном берегу, напольной стороной крепости к врагу.

Не столь глупо и надуманно и другое свидетельство авторов XVIII-XIX веков — о том, что в этой булгарской крепости были какие-то русские монахи, которые основали тут, на территории Волжской Булгарии, то ли храм, то ли обитель. Конечно, христианами тут и не пахло, зато было языческое святилище, причем древнейшего облика: сосна на берегу озера, да небо над ними — вот и весь храм. Святое озеро находится в пределах городского вала. Точнее, находилось: к началу ХХ века оно превратилось в болото, а сейчас, насколько я понимаю, и вовсе уничтожено. Возле озера росла сосна, которую в народе называли Крестовой. В 1912 году ее срубили царские чиновники по ходатайству священников: последние жаловались, что местные жители оказывают сосне «языческие» почести. Например, они прикрепляли к телу сосны бронзовые кресты.

В сознании людей XIX века языческие привычки причудливо переплелись с христианским осмыслением этих привычек. Так, люди говорили, что на месте Святого озера был монастырь, который провалился под землю. В Нижегородчине множество озер, про которые рассказывают именно такие легенды (начать с того, что в озеро Светлояр провалился сам Китеж, но не Малый, а Большой). От этого монастыря якобы осталась лишь часовенка, стоявшая за валом крепости, на восточной окраине города. В ней, как говорили, находилась икона Богоматери Одигитрии, написанная по преданию самим Лукой. Этой иконе после вынужденного переезда в Кострому (из-за разгрома Городца Едигеем в начале XV века) суждено будет прославиться как Федоровская. Все это, конечно, легенды: никакого монастыря, основанного еще на землях Булгарии, а потом провалившегося под воду, не было. А было грандиозное (и популярное) финско-булгарское святилище, почитавшееся под христианским флером еще в ХХ веке.

Владимирское княжество, задумав наступление на владения Булгарии, должно было прежде всего зацепиться именно за этот пункт, без разницы, был он населен или нет. Он ближе всего к Владимиру и Суздалю, хорошо укреплен самой природой. Крепость на месте Городца прочно фиксирует за владимирцами эту часть течения реки, поскольку располагается за рекой, на недружественной территории. Об этом хорошо сказал в своей классической работе «Русская земля…» А.Насонов: «Городец лежал там, где выходил путь от Владимира, Боголюбова, Суздаля и Ростова к среднему течению Волги. По этому пути двигались войска, когда шли на волжских булгар и здесь, очевидно, находили продовольственную базу. В самом Городце стоял военно-транспортный флот. Войска подходили на конях. В Городце часть войск перегружалась на «лодьи» и «насады». Дорога соединяла Волгу у Городца с устьем Нерли клязьминской и подходила к Боголюбову у реки Сурамли. Но вот вопрос, когда владимирцы смогли воспользоваться этими геополитическими преимуществами, далеко не ясен.

Версия, которая по-прежнему кочует, как черемис, из книжки в книжку, но которая, тем не менее, агрессивно оспаривается профессиональными историками, приписывает честь основания Городца Юрию Долгорукому в 1152 году. На самом деле, и дата, и связь этого события с самим Долгоруким не находят никакой опоры в аутентичных источниках, опираясь лишь на неверно интерпретированные летописи и поздние компиляции. Сторонники второй версии говорят, что Городец основал Андрей Боголюбский в 1164 году. Дата «1164» встречается в уже знакомом нам и не слишком надежном «Летописце об убиении благоверного князя Георгия Всеволодовича». Этот источник говорит, что некто «Григорий Всеволодович» (владимирский князь Юрий Всеволодович), в 1164 году развил бешеную активность, основав в том числе и Городец. Князь построил этот город во время похода вниз по Волге от Ярославля, что можно считать очень правдоподобной деталью. С князем была икона Богоматери, та самая, которую написал сам Лука. Во вновь построенной крепости икона «сама себе выбрала место», на котором тут же заложили монастырь. Все благолепно, но беда в том, что Юрий, княживший с 1212 года и родившийся в 1188-м, вряд ли физически существовал в 1164-м. Историки полагают, что анонимный автор «Повести» приписал «Юрию Всеволодовичу» деяния Андрея Боголюбского. Действительно, именно в 1164 году Андрей Боголюбский открывает восточную кампанию своим знаменитым походом на булгар. В 1151-м, при Юрии Долгоруком, Владимирскому княжеству было явно не до Востока, оно было занято укреплением тылов. Андрей Боголюбский, кстати, проявлял и большую тягу к насаждению культа Богородицы на Руси.

«1164», конечно, лучше, чем «1151», но обе даты, и оба источника, похоже, некорректны. 1151-й год и имя Юрия Долгорукого называет Супрасльская летопись, которая сваливает в одну статью события с 1151 по 1164 год. Года собственно основания Городца эта летопись не дает, так что историки, взявшие «1151» за отправную точку своих рассуждений, просто решили удревнить город по максимуму. Да и вообще, можно ли доверять в таком деле белорусской летописи, составленной в XVI столетии путем переписывания (с искажениями) новгородского свода? Все-таки дата «1164» получше, хотя тоже взята из полулегендарного источника. Во-первых, крайняя дата «хронологического отрезка» Супрасльской летописи тоже приводит нас к 1164-му, что может и не быть совпадением, во-вторых, очевидно, что в ходе булгарской кампании Андрей первым делом захватил опорный пункт — булгарскую крепость Кичик, а уж оттуда двинулся вниз по Волге. То, что в летописях именно так нигде не написано, не аргумент: летопись перечисляет ряд городов без топографической привязки, разоренных Андреем, среди которых мог быть и Кичик. А то, что без опоры на Волге кампания просто сорвалась бы, по-моему, понятно. Хорош был бы Иван Грозный в 1552 году, если бы у него не было на Волге Свияжска, не говоря уже о Васильсурске и Нижнем Новгороде.

Стоит сказать несколько слов о Большом Китеже, который, если верить легендам, располагался на месте озера Светлояр, и ушел под воду в год нашествия Батыя, чтобы укрыться от монголов до лучших времен. Можно ли говорить о том, что эта легенда имеет под собой какую-то основу, с учетом того, что этимология Малого Китежа нам теперь понятна?

От буквального толкования легенды нас удерживает несколько соображений. Во-первых, физически на дне Светлояра никакого города нет, а геологические условия формирования озера исключают, что такое событие, как провал города, могло иметь место в историческую эпоху. Во-вторых, как уже говорилось, в регионе множество озер, про которые рассказывают именно такие легенды. Задача будущего историка — найти все-таки какое-то историческое ядро, то есть озеро, в которое и в самом деле что-то провалилось, или же аналогичный финский миф, из которого славяне могли позаимствовать эту идею. Но тождество «Китежей» заставляет все-таки задуматься.

Я полагаю, что понятие «Большой Китеж» возникло от переосмысления городецких событий, хотя бы потому, что «Большой Китеж» — это нонсенс с филологической точки зрения («Большой Маленький»). В плане осторожной гипотезы можно предположить, что в 1164 году, после захвата Китежа-Городца владимирским войском, его тюркское население переместилось на берег Светлояра. Вероятно, туда же со Святого озера в Городце было перенесено финское святилище, почему имя озера и несет на себе четко выраженную сакральную нагрузку. Монгольский погром был болезнен для всех, и для славян, и для тюрок. Вероятно, легенда отражает тот факт, что тюркам и финнам пришлось теперь спрятаться в леса еще плотнее, и даже как бы «уйти под воду». Но, повторяю, эти предположения нужно еще проверять, причем комплексно, составив для начала весь свод «утонувших городов», для чего нужна большая работа фольклористов, а затем подключить к обследованию озер археологов.

Булгарские следы прослеживаются и в Балахне. Исследователь А.Орлов пишет, что еще в XI столетии на месте Балахны существовал булгарский поселок, а рядом с ним — крупная ярмарка, которая после основания русского Нижнего Новгорода не выдержала конкуренции с нижегородской и разорилась. В окрестностях Балахны, пишет г-н Орлов, есть три селения с названием «Курмыш», что значит «приграничная застава». Видимо, если прав г-н Орлов, Балахна была одним из таких «курмышей». Балахнинские «курмыши» — часть гигантского полукольца аналогичных топонимов, которые, видимо, маркировали границу между Булгарией и Владимиро-Суздальской Русью по состоянию на XII век. Это полукольцо располагается по левому берегу Оки (А.Орлов пишет, что только в пределах Владимирской губернии — 6 «курмышей»), а на юге заканчивается у Елатьмы в Тамбовской губернии.

О булгарском прошлом Балахны может рассказать и ее собственное название. Попытки расшифровать название «Балахна» из русского языка потерпели, на мой взгляд, полное поражение. Так, некоторые краеведы, ссылаясь на местные предания, говорят, что, когда русский царь (видимо, Иван III) поселил здесь пленных новгородцев и заставил добывать соль, те, изможденные тяжелыми условиями работы в едком рассоле, обратились к нему с просьбой выдать им балахоны. Царь согласился, и люди в балахонах заполонили поселок, который потому и прозвали «Балахной». Излишне говорить, что даже в извращенной экономике Московской Руси надеть балахон можно было и без помощи царя, не говоря уже о том, что само слово «балахон» — не русское, а персидское, на каковом языке оно значит «халат», а в халате соль добывать, согласитесь, неудобно.

Не лучше и версия о том, что в старом русском языке маленькие болота назывались «болохонцами» (в регионе рассеяно 14 местечек с названием «Балахна», возле которых вообще нет никаких болот). Или — что Балахна искони застраивалась хаотично, вольно, и люди в ней жили необузданные. А в некоторых диалектах, мол, «балахна» значило «ротозейство, неряха, разиня, настежь открытые ворота, не в меру широкий мешок, распашонка». В то же время «балахвост», «балахрыст», «балахрыстничать» — «шататься, шлендать, бить баклуши». Значит, здесь только и делали, что били баклуши. И уж совсем фантастично предположение, что первыми поселенцами в городе были ссыльные новгородцы, вот и получилось: волохонцы (от р. Волхов) — балахонцы.

Гипотезы, связывающие имя города с тюркскими корнями, выглядят куда более обоснованно. Но, конечно, не такие, как якобы «Балахна» = «балаган + хан», то есть булгары торговали там со своих балаганов, а, поскольку ярмарка вместе с балаганами принадлежала хану, от слияния этих слов и получилась «Балахна». На самом деле, еще в советские годы историк Ахмет Булатов убедительно показал, что «Балахна» безо всякой натяжки выводится из персидского «бала ханэ», что значит «высокая постройка», или просто — Верхний Город (отсюда современное слово «балкон»). В данном случае «верхний» — значит, видимо, что он был самым верхним по волжскому течению в цепи тюркских городов. Именно такую версию происхождения названия города я считаю наиболее обоснованной. Но, увы, есть одна неприятность: как известно, город впервые упоминается в начале XV столетия, и назывался он тогда вовсе не Балахна, а Соль-на-Городце. Современное же название фиксируется лишь в 1536 году, когда Иван III, после нападения казанцев, решает строить тут крепость. Непонятно, почему ранняя письменная традиция не зафиксировала исконное, как считают сторонники булгарской версии, название города, но оно, тем не менее, не забылось, а всплыло вдруг в XVI столетии? Мы вернемся к разрешению этой загадки в главе, посвященной рассказу о Нижегородском княжестве.

Мало о дорусской Балахне может рассказать и этнография. Татарский публицист Азат Ахунов, побывавший недавно в Балахне, констатирует, что татары (мишары) тут есть, но немного. Как пишет сам Ахунов, «в основной массе — это выходцы из Ульяновской области, потомки раскулаченных в 30-е годы зажиточных мишар. Те в свое время приехали сюда на строительство местной ГРЭС, да так и остались в этом маленьком городе, пустили здесь корни…».

Единственной зацепкой для нас могут служить недавние находки нижегородских краеведов, сделанные на берегу Волги, в самом центре Балахны. Автору этих строк буквально в те дни, когда книга находилась в печати, показали несколько черепков глиняной посуды, в одном из которых уверенно распознается ранняя русская керамика XII столетия. Это говорит о том, что на самом деле русское поселение появилось на месте Балахны много раньше даты ее официального основания (конец XIV века). Если вспомнить, что русские, как правило, селились на месте обитания аборигенов, придется признать такие находки хоть и за косвенное, но все-таки достаточно сильное доказательство булгарского прошлого Балахны.

Подводя итог, можно констатировать, что у нас нет ни единого твердого свидетельства существования на месте Балахны булгарской фактории, кроме факта нахождения города в узле возможных пограничных крепостей — «курмышей». По моему мнению, булгарская крепость здесь все-таки была, как была она на месте Городца, и точно — на месте Нижнего Новгорода. Однако для ее обнаружения нужны серьезные раскопки, которые пока не предпринимались. Полагаю, что называлась она не «Балахна», а как-то иначе, и исчезла вместе с Кичиком. О том, что в заселении Балахны уже во времена Нижегородского княжества явно участвовали золотоордынские персы, мы поговорим в своем месте.