Издательский дом «Медина»
Поиск rss Написать нам
Главная » Краеведение и региональные исследования
ИСТОРИЯ ТАТАР НИЖЕГОРОДСКОГО ПОВОЛЖЬЯ С ПОСЛЕДНЕЙ ТРЕТИ XVI ДО НАЧАЛА XX вв. - Духовная жизнь под сводами мечетей Нижегородского края XIX — начала XX веков
26.12.2011

§ 3. Духовная жизнь под сводами мечетей Нижегородского края XIX — начала XX веков

Начало XIX столетия внесло свои новшества в процесс развития исламских общин Нижегородчины. С 1804 года Оренбургское магометанское духовное собрание (ОМДС) начало широкий сбор сведений через земские суды о состоянии мусульманских махалля на местах (Нижегородскую администрацию Духовное собрание запросило еще ранее — в конце предыдущего столетия). Оренбург интересовали статистические данные о количестве существующих мечетей и их прихожан, числе священнослужителей с указанием их фамилий и кратких анкетных данных. В виде ведомостей эти материалы надлежало направлять в Духовное собрание.

Сельские служители исламского культа должны были пройти процедуру квалификации в форме соответствующих экзаменов, а затем получить должность «указного» (то есть официально возведенного Оренбургом в звание) муллы (так тогда нередко называли имама).

"Надлежащим порядком (отобранные кандидаты. — С. С.) высылались на экзамены и определялись к должностям«1. Таким образом ОМДС не только пыталось улучшить кадровый состав исламских священнослужителей, но и взять его под более жесткий контроль. С тех пор «указные муллы» обрели статус наиболее квалифицированных и, как следствие, более авторитетных имамов в среде своих прихожан.

Усиление внимания Оренбурга к своим периферийным мусульманским общинам для нас интересно по ряду обстоятельств, и прежде всего потому, что дает известные возможности более зримо представить общие тенденции развития исламских сообществ татарских селений Нижегородчины. Кроме того, собранные из разных источников сведения более или менее конкретно отражают ситуацию с кадрами служителей исламского культа, сложившуюся в первой четверти XIX века. Систематизировано эти данные представлены в табл. 13.

Анализ показывает, что в первой четверти XIX столетия почти во всех мечетях Нижегородского края имелись свои имамы. Исключение составили лишь малочисленные мусульманские общины Красного Яра (до 1816 года), Кузьминок (до 1822), Пицы (до 1807), приглашавшие служителей культа из соседних селений. По двое и более имамов было в Анде2, Ендовищах3, Камкино4, Ключищах5, Кочко-Пожарках, Красной Горке (Сафажае), Медяне, Петряксах, Семеновке6, Моклокове, Трехозерках, Урге, Шубине7.

Сами жители определяли их оклад годового содержания, размеры которого в связи с численностью прихожан колебались в пределах 25–100 рублей8. Так, имамы Карги и Шубина получали по 25 рублей в год9, а некоторые духовные лидеры Камкина и Овечьего Врага — по 100 рублей10. Многие (как, например, Хамит Сейфуллин Соколов из Пошатова, при окладе в 50 рублей располагавший 14 десятинами земли в соседней Семеновке11) были владельцами значительных участков земли.

Источники свидетельствуют, что более половины имамов прошли аттестацию в ОМДС до 1812 года, и это позволяет считать, что в целом корпус священнослужителей рассматриваемых селений был достаточно профессионально подготовленным и грамотным. Материальные оклады содержания делали их положение относительно самостоятельным и независимым.

Наиболее авторитетным и уважаемым среди имамов того времени следует признать ранее упомянутого Сулеймана Селюхова (1756 г. р.) из Большого Рыбушкина12. С годами росли его авторитет и известность за пределами родного села. Ему удалось воспитать весьма добропорядочных собственных детей.

Свое предназначение Сулейман Селюхов видел в религиозно-нравственном просвещении односельчан, в создании атмосферы взаимопонимания и терпимости между мусульманской и иными конфессиями. К концу века он был не только имамом рыбушкинской мечети, но уже вырос в весьма заметного религиозного деятеля и богослова российского масштаба, носившего высокое звание ахуна13. Отметим, что, согласно данным Т. Масленицкого, всего три ахуна имелось в России в 80-е годы того столетия — в Казани, Тобольске и Астрахани14. На этом основании можно признать, что рыбушкинская махалля того времени по праву могла гордиться своим выдающимся земляком15. Именно ему в первой четверти XIX века доверяли решать спорные вопросы (по гражданским и иным делам, входящим в судебную сферу компетенции исламских священнослужителей) между жителями разных татарских населенных пунктов16.

Рассмотрение и сопоставление ряда источников дает представление о мироощущении и мировосприятии татар-мусульман Нижегородского края. Повинуясь нормам Корана и шариата, они особо заботились о соблюдении прав и норм существования последователей ислама. Так, например, житель Андреевки Аблязов, приговоренный в 1809 году за ссору с волостным головой Асмановым к наказанию плетьми, предпринял долгие, хлопотные и затратные усилия для избежания экзекуции. Причем его страшила не сама порка, но то, что она "будет безчестием ему и его потомкам, семье в 9 человек"17. Добравшись до высоких нижегородских кабинетов и даже до министерских инстанций в Петербурге18, Аблязов настаивал на соблюдении своих прав, по существу, отстаивая право мусульманина на личное достоинство. Добавим, что в ходе разбирательств был строго наказан уездный следователь Шерхунов за то, что, снимая показания со сторон, он не потребовал от них полагающейся в таких случаях для мусульман клятвы на Коране19.

Есть иные факты, подтверждающие приверженность нижегородских татар исламским нормам. Так, например, в духовном завещании Фатимы Бикбулатовой из Пошатова от 20 февраля 1830 года, оформленном в присутствии духовных лиц — указного и соборного имама села Пошатово Хамита Сейфуллина Соколова и указного абыза Кочко-Пожарок Ярмухамета Ибраева, — подчеркивалось, что когда "Богу угодно будет прекратить жизнь мою, то похоронить меня по нашему магометанскому закону с поминовением моей души как долг повелевает с дачею законному моему мужу Жемлихану Рахметулину 150 рублей; на похоронах раздать 50 рублей; за прочитание десяти Алкурану за каждой по 24 рубли; за хождение на могилу 6 недель и годичное время и за поминание указному мулле 80 рублей..."20.

С 1825 по 1828 год тянулась тяжба четырех замужних татарок, урожденных Алембиковых, в девичестве проживавших в отцовской семье в деревне Семеновской и имевших наследственные земли в деревне Грибановой. Дело в том, что их земли были незаконно захвачены соседями, а женщины долгое время не могли подтвердить свои права среди старожилов, убежденные, что им, "просительницам препятствовал предпринять какое-либо хождение по делам и самый Закон магометанский: с людьми мужеска пола малейшее сношение особенно в молодых летах иметь возбраняющий«21.

Соблюдение традиций исламского законодательства татарами Нижегородского края в области семейно-брачных и иных отношений, чему активно способствовали мусульманские священнослужители, в частности упомянутый Сулейман Селюхов) свидетельствовало не только об укорененности этих традиций в сознании российских мусульман, но и о ряде иных небезынтересных обстоятельств. Допустимость официальными властями применения некоторых шариатских норм в среде их мусульманских подданных показывала готовность государства с его общероссийским законодательством считаться с религиозно-правовыми традициями части своих нерусских граждан. Это подчеркивало известную жизнестойкость российского сообщества и имперский характер его государственности, развившийся с XV века и достигающий своего пика к середине XIX столетия. Российская империя вбирала в себя не только нерусские этнорелигиозные настроения, но и элементы иных юридических норм в пределах собственного правового пространства, причем не только на его окраинах. Такое положение, в свою очередь, свидетельствовало о некотором запасе пластичности, коим обладала тогда российская цивилизация.

Установленное наличие учебных заведений в начале века (в Овечьем Враге, Ендовищах, Ключищах, Парше, Петряксах, Красной Горке и др.) заставляет считать, что имамы и муллы Нижегородского края того времени внимательно следили за духовной жизнью подрастающего поколения и подготовкой себе достойной смены. (Хотя следует отметить, что некоторые деятели исламской конфессии учили своих детей в обстановке собственного дома.)

По данным 1812 года, в Нижегородской губернии насчитывалось 26 мечетей, которые посещало более 15,5 тысячи человек (см. табл. 14).

К 1829 году число мечетей возросло до 30, а число их прихожан могло быть оценено в 16,5 тысяч (см. табл. 15).

Согласно данным 1859 года в губернии наличествовало 33 мечети, а общее число мусульман приближалось к 32 тысячам человек (см. табл. 16).

Приведенные цифры и их сопоставительный анализ убедительно свидетельствуют о том, что рост числа мусульман в Нижегородской губернии за полвека стал вполне заметен (более 100%), а общее количество мечетей увеличилось в меньшей степени (около 27%). Такие обстоятельства дали основания для иных размышлений.

С одной стороны, они указывают на полосу явных материальных затруднений, что переживало большинство татарских общин соответствующих уездов Нижегородчины. И потому неудивительна очевидная связь вполне заметной общей бедности членов исламских общин Нижегородчины со слабым ростом числа мусульманских храмов в их поселениях.

С другой стороны, выявленная выше имущественная дифференциация в среде нижегородских татар первой половины XIX века породила известное число сельских богачей, оперировавших сотнями и даже тысячами тогдашних рублей. Казалось бы, именно они обладали должным объемом средств для возведения новых мечетей в родных селениях и вполне могли бы стать зачинателями достаточно широкого строительства культовых сооружений. Однако, по свидетельству приведенных данных, в период с 1812 по 1859 год этого не произошло.

Изложенные факты и их промежуточные обобщения ставят перед исследователем ряд новых проблем, среди которых небезынтересный вопрос: отчего состоятельные татары первой половины XIX века (конкретные имена таковых персонажей см. в главе III) не тратились на богоугодное и одобряемое в исламской среде дело постройки новых мечетей? По-видимому, в тех обстоятельствах в сознании отдельных сельских лавочников, купцов, крупных землевладельцев и т. п. еще не созрело чувство общей принадлежности к слою национальной татарской буржуазии, процесс формирования которой проходил фазу становления. Еще не осознана потребность в укреплении своей национальной специфики через увеличение структурных единиц мусульманской конфессии. Не было необходимости содержания своих собственных «карманных» имамов и иных священнослужителей, способных укреплять авторитет и влияние одного конкретного деревенского богача-мецената.

Кроме того, приведенные материалы свидетельствовали о наличии известных демократических настроений в большинстве рассматриваемых исламских общин и определенной независимости их предводителей, обладавших значительным авторитетом и влиянием на прихожан.

Практически все рассматриваемые мечети являли собой прямоугольное бревенчатое одноэтажное сооружение с минаретом посередине двускатной крыши и михрабом, выступающим в сторону Мекки. Следует признать, что такой облик исламских храмов становился типовым. Такие мечети считались "устроенными по форме Российского государства"22. Исключение, наверное, составляла первая соборная мечеть в Ендовищах — культовое сооружение восьмигранной формы, увенчанное конусообразным минаретом. Такой формы мечети именовались "турецкими«23.

Единственная каменная мечеть Нижегородской губернии располагалась в ее центре — Нижнем Новгороде.

С начала столетия становится заметным качественный рост учебных заведений при мечетях, в которых священнослужители закладывали основы знаний и нравственности в сознание подрастающих поколений. В первой половине XIX века, кроме ранее созданных мектебе, в татарских селениях появляются еще дополнительно новые школы: в селе Сафажай (при первой соборной мечети в 1817 году и при третьей — в 1828), в Красном Острове (при третьей соборной мечети в 1829 году), в Новых Мочалеях (к двум уже ранее возникшим — при четвертой соборной мечети в 1830 году), в Петряксах (при третьей соборной мечети в 1845 году). В середине века было открыто мектебе в деревне Медяне (1850), а также в Старых Мочалеях (при первой соборной мечети в 1855 году)24.

В 1859 году в Большом Рыбушкине действовало четыре мечети, а при них три медресе. Но дата постройки ни одной из этих мечетей нам не известна, равно как и время появления религиозных школ. Этот факт отмечался российскими чиновниками при составлении ведомостей духовных лиц в 1909 году25. В том же 1859 году в Малом Рыбушкине насчитывалось три мечети и одно медресе26.

Всего в первой половине XIX столетия в пределах современной Нижегородской области функционировало не менее 36 мектебе и медресе при мусульманских мечетях27. Отметим следующее: заметный рост числа учебных заведений при мечетях шел на фоне очень медленного увеличения количества самих исламских храмов.

Пропаганда религиозных знаний и мусульманских традиций среди татарской молодежи становилась весьма актуальной и в связи с непрекращающейся (хотя и развивающейся в менее острых формах) политикой крещенства российских властей. Имеется достаточное число фактов, подтверждающих случаи перехода в христианство некоторых татар, населявших рассматриваемые нами селения.

Исследуя архивные материалы, отражающие факты принятия православия нижегородскими мусульманами (не только татарами, но и иными этносами), можно отметить одну немаловажную особенность. Подавляющее их большинство связано с обстоятельствами такого характера, что явно указывают на вынужденность смены вероисповедания. Кроме того, надо подчеркнуть, что политика крещенства на Нижегородчине не имела широкомасштабных последствий и заметного роста числа последователей Христа из татар.

Так, например, в начале XIX столетия христиан в селе Большое Рыбушкино было немного. В 1802 году их насчитывалось 2528, к тому же общее число православных там росло крайне медленно. В 1816 году оно достигло 2829. По данным 1834 года, всего в четырех дворах проживало 19 мужчин и 9 женщин, принявших православие30. Причем самый многочисленный новокрещенский клан Тимофеевых (10 человек) принял в 1812 году православие, попав в тяжелое положение. Тогда два брата-татарина, позже принявшие христианские имена Тимофея (1767 г. р.) и Ивана (1770 г. р.), совершив тяжкое преступление, были вынуждены креститься, ища смягчения своей участи согласно соответствующим статьям российского законодательства (указ 1743 года, указ 1814 года). Оба они были сосланы на поселение, оставив в Большом Рыбушкине также окрещенных родственников. Тимофей расстался с женой и двумя сыновьями, а Иван оставил двух жен (как явное подтверждение его прежнего мусульманского вероисповедания), причем вторую — ожидавшую ребенка (ее сын Василий родился в 1813 году31). Переход рыбушкинских татар в православие «по необходимости» подтверждал общую тенденцию в новокрещенском движении среди мусульман на территории современной Нижегородчины. Увеличение количества рыбушкинских (и иных) новокрещен шло за счет естественного прироста.

Документы содержат массу сведений о том, что и в иных селениях татары-мусульмане принимали христианство, нередко при этом лишь пытаясь избавиться от уголовного преследования. Так, например, в 1805 году житель Медяны Абтей Бикеев, осужденный за кражу целой телеги товаров (на сумму более чем в 2000 рублей) к наказанию кнутом и отдаче в рекруты, заявил о своем желании принять православие. "...Причем на вопросы судей заявил, что он принимает христианскую веру только для одного избавления от присужденного наказания и что если принятие веры не избавит его от наказания и отлучения от жилища, то и своего магометанского закона он не оставляет«32. Дело Бикеева было передано в столицу, дошло до Общего собрания Сената, которое, опираясь на 17-ю статью «Всемилостивейшего Манифеста» Александра I от 30 августа 1814 года, постановило в апреле 1815 года освободить Бикеева от телесного наказания, но не отдачи в рекруты. Дело затягивалось и по инициативе прокурора вновь было направлено в Сенат33.

Следует также отметить еще одно, вполне определенное обстоятельство: в тюркских селах проживал разный процент православных татар. Так, например, в 1804 году в Татарском Моклокове насчитывалось 255 новокрещеных из общего числа 1050 жителей34, в 1811 году в Базлове имелось 26 крещен среди 525 некрещеных35, в 1815 году в Андреевке — 30 среди 91236, в 1816 году в Петряксах (где население перевалило за тысячу человек) проживало лишь 27 православных татар, причем в последующие годы они отселялись в иные селения, а часть стариков скончалась37.

В 1834 году в Чембилее было 148 новокрещен (на 1770 жителей), в Красном Острове — 51 (около 1700 жителей), в Медянах (более 1,5 тысячи) — 29, в Рыбушкине (с населением более 1700 человек) — 2838.

О присутствии православных татар в Карге первой половины XIX века позволяет говорить факт наличия там в 1851 году новокрещенского кладбища39. Всего в Сергачском уезде согласно восьмой ревизии насчитывалось 83 православных татарина (см. табл. 17).

Приведенные цифры отражают относительно невысокую степень эффективности крещенской политики, проводившейся православной церковью и властями в пределах современной Нижегородской области в первой половине XIX столетия (заметное исключение — ситуация в Татарском Маклакове40). Положение мало изменилось к концу века. Всего в Сергачском, Васильском и Княгининском уездах, по данным Нижегородской епархии, на 23 декабря 1897 года числилось 875 православных (крещеных) татар41 на фоне почти 50 000 мусульман, населявших тогда Нижегородскую губернию42. Таким образом, к концу XIX века числившиеся крещеными татары не составляли и 2% общего количества татарского населения Нижегородской губернии. По сравнению с предыдущим столетием количество татар-новокрещен в процентном отношении шло на убыль.

Одним из факторов, определивших подобное положение, следует считать наличие почти во всех перечисленных населенных пунктах мусульманских духовных учебных заведений, закладывавших исламские религиозные убеждения в сознание юных татар. Безусловно, свою важную роль в этом процессе сыграли священнослужители и авторитетные старики-мусульмане.

Значительные новации в развитии нижегородских сельских мусульманских общин обнаруживаются во второй половине XIX века, когда стал вполне заметным количественный рост показателей разных сторон религиозной жизни татар. Высокими темпами начинает увеличиваться число мечетей, духовных школ, священнослужителей разных рангов и т. д.

Так, если в 1859 году в Нижегородской губернии имелось 33 мечети43, то через 20 лет их число возросло почти в полтора раза: в 1865 году их было 3644, к 1878 году насчитывалось 4745 (см. табл. 18), а в 1898 функционировало 63 мечети46. Анализ ряда обстоятельств не позволяет считать, что этот рост был только лишь прямым следствием увеличения демографических показателей (с 1858 по 1898 год мусульманское население Нижегородской губернии выросло с 28 598 до 49 844 человек)47. Как уже отмечалось в материалах главы III, заметный демографический прогресс имел место и на протяжении XVIII века, однако он не привел к росту числа деревенских мусульманских храмов.

К тому же даже поверхностное рассмотрение материалов табл. 19, отражающей количество населения и храмов в татарских поселениях в 1898 году, указывает на отсутствие прямой и однозначной связи между числом жителей и количеством мечетей. Например, в Карге при населении в 1794 человека имелось три мечети, равно как три мечети стояли в Андреевке с ее 3169 жителями. Две мечети имелись в Кочко-Пожарках (2382 прихожанина) и четыре в Пице (2807).

Видимо, причины роста числа мечетей, особо ставшего заметным в последней четверти XIX столетия, следует искать и в иных обстоятельствах. Сопоставление нескольких блоков различных статистических данных, извлеченных из разных источников, указывает на некоторые небезынтересные совпадения. Сравнение числа имевшихся в татарских селах в 1878 году духовных учебных заведений с количеством исламских храмов спустя 20 лет выявляет их связь.

Так, если в 1878 году в Ключищах работало 5 медресе (295 обучаемых), то в 1898 году там наличествовало 5 мечетей. В Пице это соотношение выглядело как 3 : 4 (122 ученика); в Ендовищах — 3 : 5 (115); в Татарском Маклакове — 3 : 7 (180). Приведенные цифры заставляют считать, что там, где имелось большее число духовных школ, к концу XIX века значительно увеличилось количество соборных и пятивременных мечетей. Таким образом, одной из причин большего или меньшего числа мусульманских храмов в рассматриваемых селениях была разная степень охвата религиозным воспитанием сельской молодежи.

Аналогичную картину дает анализ ситуации в восьми селах, ныне нижегородских, а тогда входивших в состав Симбирской губернии (Большое и Малое Рыбушкино, Медяны, Петряксы, Сафажай, Красный Остров, Новые и Старые Мочалеи). Там, где имелись глубокие и давние корни традиций религиозного просвещения, больше появилось храмов к концу XIX века. Три мектебе, выпустившие сотни грамотных мусульман48, возникли в Новых Мочалеях с 1767 по 1830 год, два мектебе в Сафажае возникли в 1817 и 1828 годах, а к концу века их было уже восемь49. По-видимому, их преподавателям удалось привить обучаемым чувство религиозной убежденности, а не формальной набожности.

Ибо истинно верующий мусульманин помнит слова Пророка Мухаммада, убеждавшего своих последователей, что молитва, вознесенная в храме, в 25 раз сильнее моления в ином месте: "Молитва, совершаемая совместно с другими людьми, превосходит молитву человека, совершаемую им в своем доме или на рынке, на 25 ступеней, поэтому, когда кто-либо из вас совершает омовение должным образом и приходит в мечеть с единственной целью помолиться, Аллах возвышает его на ступень после каждого сделанного им шага или же опускает его, если тот совершает прегрешение, пока он не войдет в мечеть"50. К тому же хадисы подчеркивают: "...если человек совершит в пятницу полное омовение, очистится самым тщательным образом, умастится маслом или же благовониями, которые найдутся у него дома, потом выйдет из дома и отправится в мечеть, избегая толкотни, потом совершит предписанную молитву, потом помолчит, слушая слова имама, ему обязательно простят прегрешения, совершенные им со времени прошедшей пятницы«51.

И потому глубоко религиозные мусульмане (благодаря деятельности духовных школ их становилось все больше) испытывали потребность в возведении исламских храмов. На рубеже XIX–XX веков в Сафажае было 8 мечетей. (При всех имелись мектебе: к двум действующим еще в первой половине XIX века добавились три вновь открытых в 1887, 1895, 1896 годах, а также начавшие действовать в 1905 году два мектебе и одно — в 1906.) Четыре мектебе работали в Новых Мочалеях (последнее было открыто в 1886 году), в Старых Мочалеях — 2 (с 1855 и 1891 годов), в Петряксах — 5 (при пяти мечетях осуществлялись учебные занятия; кроме открытого в 1845 году, здесь существовали еще мектебе с 1873, 1880, 1888 и 1902 годов), в Медянах — 2 (с 1850 и 1907), в Большом Рыбушкине — 4 (из них 2 — с 1868 года) и Малом Рыбушкине — 3 (2 — с 1873 и 1900 годов)52.

Конечно, свою позитивную роль сыграли вышеприведенные последствия реформ Александра II. В последней четверти XIX века наиболее нуждающиеся и обедневшие слои татарских деревень покинули их, перебравшись в города. В главе III мы уже упоминалось о некотором улучшении материальной жизни определенной части нижегородских татар. Это создавало дополнительные возможности для содержания ими новых священнослужителей, постройки новых деревянных мечетей.

Изложенные здесь материалы следует отнести к положительным моментам в развитии исламских общин рассматриваемых нами селений. Однако есть промежуточные обобщения иных фактов и факторов, указывающие на негативные тенденции, развивающиеся внутри нижегородских мусульманских сообществ, также связанные с количественным ростом числа мечетей при них.

Одним из результатов периода упомянутых российских реформ было становление и развитие татарской национальной городской и сельской буржуазии. В тюркских деревнях выделилась и окрепла группа состоятельных татар, внутренне «созревших» к тратам, но не столько на нужды религиозных общин, сколько для укрепления своего авторитета на селе через местные конфессиональные структуры.

В уездный центр Сергач и Нижний Новгород стали поступать заявления богатых жителей Пицы, Грибанова, Ключищ и других населенных пунктов с просьбой о разрешении начать строительство новых мечетей53. Это были весьма денежные селяне, готовые выложить сотни и даже тысячи рублей, ибо средняя стоимость тогдашней деревянной мечети составляла около 1,5 тысячи рублей54, а ее годовое содержание требовало от 500 до 1000 рублей55.

Источники стали отражать факты возведения мечетей отдельными сельскими богачами и водворения в них угодных меценатам служителей культа. Направляя в Строительное отделение Нижегородского губернского правления ходатайство о возведении храма, меценаты подчеркивали: "По доброй воле своей... на собственные средства я желаю выстроить в деревне... мечеть«56. Такие инициаторы и реализаторы собственных идей делали будущую мечеть «карманной», так как получали прямую возможность расстановки в ней угодных им кадров священнослужителей. Тогда и происходило закрепление авторитета отдельных лиц внутри сельской мусульманской общины. Свою значимость и влияние они демонстрировали в решении многих религиозных вопросов, причем не всегда в общих интересах махалля. Например: "...образования второго прихода я не желаю потому, что я... выстроил эту мечеть для себя и для прихожан этой мечети и для внука... который утвержден в этой мечети муллою"57. И подобных этому примеров достаточно58.

В Большом Рыбушкине на должность второго имама первой соборной мечети заступил в 1873 году молодой Таджетдин Мухаметшин (1846 — не ранее 1909)59. Он не был потомственным священнослужителем, но его состоятельный отец — купец второй гильдии — своими средствами восстановил эту мечеть после пожара60.

Конечно, такого рода обстоятельства не служили делу укрепления атмосферы равноправия внутри ряда деревенских исламских махалля. В какой-то степени это способствовало зарождению скептических и антиклерикальных настроений у части прихожан. Такое положение давало основу для духа неприязни и нездоровой конкуренции между настоятелями мечетей внутри одной и той же деревни.

Возможность безбедного по сельским понятиям существования (за счет оклада, содержания (ушер-десятина), права распоряжаться пожертвованиями прихожан на нужды храма (зякят), подношений на свадьбах, похоронах, рождениях (садака) и т. д.) привлекала немало желающих. В условиях ухудшения материальной жизни значительной части сельских татар число претендентов на звание деревенских имамов стало заметно расти. К тому же с развитием деятельности разрастающихся сельских религиозных школ все больше появлялось богословски грамотных людей. В 1895 году в Нижегородской губернии на 49 914 мусульман обоего пола насчитывался 301 служитель культа61.

Множились факты конфликтов между священнослужителями отдельных общин в борьбе за привлечение в свою мечеть зажиточных прихожан. Например, такой инцидент имел место в Ключищах, где яблоком раздора стали сельские богачи. Объясняя суть вражды имамов, местный писарь заявлял властям, что "...указанные лица выдаются своей состоятельностью, ввиду чего мулла и желает их привлечь в свой приход«62.

Формой проявления взаимной неприязни отдельных имамов становились обвинения в некомпетентности, неправедном образе жизни и т. п. Зачастую стремление опорочить конкурента выливалось в донос «в соответствующие инстанции». Парадокс подобных поступков выражался в том, что в условиях отсутствия общегубернских исламских структур жалобы и обвинения (иногда весьма нелепые) нередко направлялись не в ОМДС, а в светско-административные органы и в руководящие службы православной конфессии. В Нижегородское губернское правление все чаще стали поступать подписанные и анонимные возражения против конкретных кандидатур на вакантные должности имамов. Их упрекали в том, что кандидат не достиг соответствующего возрастного ценза63, не отбыл воинскую повинность и т. д. Дело доходило до прямой клеветы64.

Например, в 1874 году в Нижегородскую консисторию поступил донос на имама деревни Семеновки Сергачского уезда Аязитуллу Абзюкова как на "татарина, исполняющего магометанские обряды после вступления в христианство«65. С А. Абзюкова потребовали прекращения выполнения исламских обрядов, но «он упорствовал». Становилось очевидным, что этот мусульманский священнослужитель был искренним последователем Пророка Мухаммада и, несмотря на угрозу сергачского судебного следователя, остался верен своим убеждениям66.

В 1880 году имам второй соборной мечети села Татарское Моклоково Васильского уезда Рязят Салимжяфяров направил на имя епископа Нижегородского и Арзамасского Макария прошение о наказании другого моклоковского имама, Ильяса Байгулова, за то, что он «без разрешения правительства» совратил односельчанина новокрещена в мусульманскую веру, обвенчав его по исламскому обряду с дочерью другого новокрещена из деревни Уразовки Сергачского уезда67.

Однако неверным было бы считать всегда безучастной позицию прихожан в подобных случаях. Так, например, в Пице исламская община не допустила смещения своего пожилого заслуженного имама в угоду молодому протеже местного богача. Были приняты во внимание 15 лет его безупречной службы, наличие многодетной семьи и т. д.68 Такого рода отношение к достойным служителям культа не было единичным.

Делая промежуточные обобщения, отметим: жизнь исламских конфессиональных объединений Нижегородского края второй половины XIX века развивалась неоднозначно. С одной стороны, стал вполне заметным численный рост мусульманских храмов, духовных училищ, священнослужителей в татарских деревнях. Увеличилось количество не только религиозно грамотных лиц, но и очень незаурядных духовных предводителей, носящих высокое звание ахуна69. Дальнейшее распространение получило паломничество к исламским святыням Мекки, Медины и Иерусалима.

С другой стороны, за чисто арифметическими показателями скрывались новые, достаточно негативные тенденции. Увеличение массы служителей культа породило присутствие случайных и не всегда достойных ее представителей. В этой среде стали проявляться настроения внутренней враждебности и неприязни, выливающиеся в открытое и нездоровое соперничество отдельных исламских предводителей на селе.

В то же время не происходило должного структурного объединения мусульманских приходов. В известном смысле этому препятствовало отсутствие разветвленных и работоспособных конфессиональных структур губернского уровня, не предусмотренных тогдашним уставом ОМДС. Руководство уже существующей с первой четверти XIX века Нижегородской ярмарочной мечети не становилось тем цементирующим началом, способным к контролю и управлению конфессиональными и чисто организационными вопросами сельских мусульманских общин.

Появление Нижегородской ярмарочной мечети было связано с переносом в 1817 году торговой ярмарки из Макарьева в Нижний. Известно, что на распоряжение нижегородского губернатора А. С. Крюкова конторе Нижегородского ярмарочного гостиного двора выделить подходящее место для мусульманской мечети 26 июля 1822 года поступил ответ из Ярмарочной конторы, "что для мечети место отведено. За местным корпусом напиточных рядов, где оная уже и построена«70. Внешний вид мечети строго соответствовал позже появившемуся образцу 1829 года: восьмиугольная в плане постройка со входами и лестницами с двух сторон. Центр здания венчал минарет в форме барабана «луковичкой» и полумесяцем наверху.

Таким образом, следует признать, что этот исламский храм в Нижнем Новгороде был возведен с опережением «инициативы сверху». Мусульмане Нижнего (под которыми следует понимать не только местных татар, но и массу временно проживавших в городе торговцев с Кавказа, из Средней Азии, Поволжья, Персии, Турции и других мест) не стали дожидаться распоряжений муфтия ОМДС Гуссейна71 и собрав средства отстроили собственный храм. Однако они пошли навстречу пожеланиям мусульманского лидера страны, приняв в качестве настоятеля Нижегородской мечети его протеже — Абдул Сатара Шафеева, числящегося имамом с 1820 года72.

Следует подчеркнуть, что, направляя в Нижний исламских священнослужителей, Оренбург заботился не о духовно-религиозных потребностях татар-нижегородцев, но в первую очередь, как полагал муфтий, "уважая настоянии торгующих при Макарьевской ярмарке магометан пребывающих в разных Губерниях и также и выехавших из-за границы Азиатцов«73. Таким образом, ОМДС не ставило перед собой задачу создания на Нижегородчине (как, впрочем, и в иных местах) некоей общегубернской конфессиональной структуры, способной держать связи с разрозненными сельскими исламскими общинами.

Вслед за тем ОМДС постоянно направляло в Нижний исламских священнослужителей в основном из Казанской губернии, учитывая пожелания временно проживавших на ярмарке приезжих и весьма состоятельных купцов, но не местных татар74. Так, например, в 1847 году 108 иногородних богатых коммерсантов из Казани, Астрахани, Касимова, Москвы, Сибири и т. д., вновь собиравшихся прибыть на ежегодные нижегородские торги, обратились в ОМДС, прося прислать в качестве имама устраивавшего их Гизетуллу Абдулвахитова Девлекамова из Касимова75. Однако тогда муфтий тархан Габдулвахид Сулейманов76 направил на доходное место в ярмарочной мечети в Нижнем группу иных служителей исламского культа. В 1848 году это были Хисамутдин Абдулкаримов (из Стерлитамакского уезда), Искандер Маклютов (из Касимовского) в звании имамов, а азанчеями — Камалетдин Шамсутдинов, Хабибулла Абдуллин (оба из Казанской губернии) и Юнус Кантемиров (из Стерлитамакского уезда)77. Очевидно, что Г. Сулейманов направлял на престижные и доходные должности служителей культа в Нижегородской мечети преимущественно своих земляков из Стерлитамакского уезда и выходцев из Казанской губернии.

Авторитетные лидеры казанского духовенства, за которыми стояли очень богатые дома, набиравшие с середины XIX века все больший вес общероссийского уровня78, не желали выпускать из зоны своего контроля не столько нижегородскую татарскую исламскую общину, сколько группу весьма состоятельных мусульман-иностранцев с их средствами и зарубежными связями. И потому в 1855 году группа казанцев вышла с инициативным предложением в ОМДС просить МВД России отменить его же недавний запрет на постоянное командирование в Нижний имамов «со стороны». Однако Петербург ответил твердым отказом79.

По-видимому, российские власти не видели смысла в частой смене «гастролирующих» служителей культа в губернском центре, не занимавшихся проблемами сельских исламских общин. А между тем ряд событий в татарских селениях того времени настоятельно требовал внимания и контроля не только со стороны администрации, но и представителей конфессиональных структур.

Так, в апреле 1855 года в условиях развернувшейся войны с османской Турцией группы татар Сергачского уезда Нижегородской губернии проявили явное неповиновение, отказавшись от мобилизации на воинскую службу80. Тогда для ликвидации беспорядков в три волости — Маклаковскую, Пошатовскую и Ендовищенскую — среди других чиновников был направлен Нугаман Негамятов Кушаев, «имам при военнослужащих магометанах Нижнего Новгорода», или духовный наставник мусульманской части солдат губернского гарнизона81.

Опиравшемуся на местное духовенство Н. Кушаеву удалось предотвратить вспышку бунта и успокоить единоверцев. В мае 1855 года 323 человека из восьми татарских сел пополнили состав ополчения, о чем 8 июня нижегородский губернатор письменно сообщал уездным предводителям82. Это не осталось незамеченным и неоцененным.

Тогда служебная карьера Кушаева стремительно пошла вверх. С 1855 года он стал выполнять обязанности ярмарочного имама. В 1856 году Н. Н. Кушаев "за успокоение умов взволновавшихся татар всемилостивейше дарованную грамотой был возведен в тарханское достоинство«83. В 1857 году он организует восстановление здания ярмарочной мечети, пострадавшего после пожара84.

По-видимому, именно такой тип священнослужителя отвечал интересам не только прихожан, но и властей. Н. Кушаев нередко выполнял роль переводчика, находил общий язык и активно сотрудничал с местной бюрократией и, таким образом, был в гуще тех событий, что касались жизни исламских общин. Н. Кушаев оказался вполне подходящей кандидатурой на роль своеобразного координатора связей губернского центра с мусульманскими махалля периферии. Неудивительно, что, когда в 1858 году местные и иногородние прихожане ярмарочной мечети «приговорили его к званию „старшего мухтасиба“» и «эфенди» Нижегородской губернии«85, нижегородские власти поддержали это решение. По сути, Н. Кушаеву были выданы полномочия общегубернского исламского лидера.

Это был первый прецедент признания за Нижним Новгородом права на духовное предводительство над сельскими исламскими общинами. Иное дело, что, будучи заметной и достойной личностью, Н. Кушаев не возглавил соответствующую конфессиональную структуру вроде губернского духовного мусульманского управления, которое тогда так и не было создано. Впредь случаи неповиновения мусульман Нижегородчины не имели места, и это, вероятно, послужило одной из причин того, что работоспособная общегубернская исламская структура не была создана, а последующие имамы ярмарочной мечети не претендовали на статус и влияние, которыми пользовался ахун86 Н. Н. Кушаев.

Обязанности азанчея (муэдзина) при ярмарочной мечети выполнял приглашенный Н. Кушаевым из Пошатова весьма способный Зямил Самерхан Хамитов Соколов87. С 1867 года он занял место имама Нижегородской мечети и одновременно сотрудничал с администрацией, работая переводчиком с персидского языка при канцелярии нижегородского губернатора88.

Таким образом, со второй половины XIX века закладывалась традиция сотрудничества исламских предводителей Нижнего Новгорода с представителями городской и губернской властей.

Изложенное показывает: долгое время Оренбург рассматривал ярмарочную мечеть не как центр духовной жизни мусульман из татарских деревень края, а как место религиозных (и общественных) собраний приезжих состоятельных коммерсантов исламского вероисповедания. До середины XIX века сюда командировались имамы «со стороны», в общем далекие от проблем и нужд единоверцев из нижегородских деревенских общин.

Рассмотрение и анализ приведенных фактов убеждают, что не муфтият с его немногочисленным штатом сотрудников, а местные административные службы, в частности периферийные органы российского МВД, и православные иерархи разбирались в достаточно своеобразных внутренних делах исламских общин Нижегородского края. Среди прочего последнее обстоятельство указывает на наличие известных проблем в мусульманских объединениях нижегородских татар того времени и неполную способность этих объединений к самостоятельному внутриконфессиональному их разрешению.

До конца 90-х годов XIX столетия З. С. Х. Соколов был имамом ярмарочной мечети, в начале XX века уступив место земляку и собственному племяннику Мухаммеду Фатиху Хусеинову Соколову. Пошатовский клан Соколовых прочно занимал позицию в руководстве ярмарочной мечети Нижнего и в некотором смысле имел влияние на жизнь мусульман губернии в целом89.

Однако в начале XX века становилось более очевидным: среди прихожан ярмарочной мечети продолжали доминировать не местные, а пришлые весьма состоятельные мусульмане из Казани, Сибири, Средней Азии, Кавказа и ряда зарубежных стран с их настроениями, весьма, как оказалось, настораживающими власти. Одно из первых подтверждений тому дал учредительный съезд Всероссийской мусульманской партии, состоявшийся 15 августа 1905 года на борту парохода «Густав Струве» под видом увеселительной прогулки на Оке под Нижним.

Тогда полиции не удалось собрать сколько-нибудь достоверные сведения о составе, целях и задачах съезда: его организаторы оказались достаточно хорошо и профессионально подготовленными конспираторами. Позже стало известно, что среди участников съезда были такие известные политики, деятели культуры и священнослужители, как И. Гаспринский, Ю. Т. Акчурин (брат Х. Т. Акчурина), Ф. Карими, Р. Ибрагимов, М. Бигиев, З. Рамиев, М. Апанаев90 и др. Стало известно также, что среди тех пассажиров парохода находились и известные в Нижнем предприниматели: В. Яушев из Троицка, братья Хусаиновы и др. В отечественной историографии нет однозначного мнения о смысле и характере того мероприятия; в последнее время чаще упоминается о том, что "на нем единодушно была одобрена идея объединения всех российских тюрок-мусульман для реализации насущных политических, общественных и культурных задач«91.

Дальнейшие события, выявленные в контексте исследования истории нижегородских мусульман, показали: руководство и видные представители созданной организации своей деятельностью весьма часто шли вразрез с существовавшим российским законодательством, в том числе и по линии, грозившей внешней безопасности государства.

В складывающихся условиях начала XX века (на фоне внутриполитических событий после 1905 года и в связи с явным изменением международной ситуации) российское правительство, помимо иных важных вопросов, было вынуждено заниматься и все более политизирующимся исламским движением. Свое отражение эти проблемы находили и на периферии. Отслеживающим и по-своему понимающим политическую обстановку нижегородским губернским властям было более желательно видеть на месте настоятеля мечети местного уроженца, нежели командированного из иных мест. Вместе с тем имелась угроза потери контроля над настроениями довольно многочисленной группы приезжих из иных городов мусульман и иностранцев. В условиях нового обострения международных отношений, прежде всего с Турцией (что стало вполне очевидным с 1908 года после образования Антанты и младотурецких событий), следовало готовить почву для создания, так сказать, «своей» («чисто татарской») мечети. К тому же с началом XX столетия ярмарочная мечеть стала заметно ветшать. Уже в 1908 году нижегородский имам М. Ф. Х. Соколов выступил с инициативой постройки нового храма, причем не в заречной (ярмарочной) части города, а «на горе», на месте компактного проживания татар — у Солдатской слободки близ Сенной площади.

Добавим, что в начале XX века стала заметной активная политическая деятельность части прихожан ярмарочной мечети Нижнего Новгорода. Внешне вполне естественной выглядела попытка видных членов прихода поставить вопрос о перестройке обветшавшего здания храма. Согласно протоколу их общего собрания (101 человек), от 29 августа 1911 года, заверенному помощником пристава, было принято решение о создании комитета по устройству Нижегородской ярмарочной мечети92. Он назывался "Комитет по постройке в Нижегородской ярмарке новой мечети«93. В сентябре того же года его члены просили губернатора А. А. Хвостова утвердить его состав и разрешить Комитету действовать94. Однако власти не торопились с соответствующим разрешением и запросили губернское жандармское управление о личностях, составивших означенный Комитет.

Дело в том, что еще ранее — в начале 1911 года — Нижегородское жандармское управление получило под грифом «совершенно секретно» подробную экспертную записку из Уфы, детально квалифицировавшую панисламистское движение в России 95. Помимо прочего96, документ констатировал, что значительную угрозу существующему режиму представляют те преподаватели, адвокаты, коммерсанты из мусульман, что активно связаны с политикой. Подчеркивалось, что состоятельные мусульмане, кроме издательской деятельности, разъезжали по стране и за ее пределами, ведя пропаганду своих политических воззрений. Среди видных российских лидеров панисламизма, кроме других, упоминалось имя Х. Т. Акчурина — одного из иногородних руководителей мусульманской общины Нижегородской ярмарочной мечети и, как выяснилось, организатора мусульманского съезда в Нижнем в 1905 году97.

Правоохранительные органы направили соответствующие запросы по адресам постоянного жительства «главных» прихожан ярмарочной мечети — в Казань, Оренбург, Симбирск, Пензу, Саратов, Иркутск, Семипалатинск, Москву98. Оказалось, что почти половина верхушки иногородних мусульман Нижнего (6 из 16 членов упомянутого Комитета) при всей своей состоятельности была крайне политизирована и числилась «политически неблагонадежной». Три казанских купца — С. М. Аитов, С. С. Галикеев, Б. К. Апанаев — были в поле зрения казанских спецорганов с 1907 года99. С 1906 года полиция следила за пензенцем Я. М. Акчуриным 100 (не путать с Х. Т. Акчуриным из Симбирска). Коммерсант Ш. Шафигуллин был под наблюдением иркутских жандармов101. Особое внимание привлекала фигура попечителя Нижегородской ярмарочной мечети казанского торговца Т. С. Соловьева102. Сам настоятель мечети (с 1912 года) А.-М. Х. Сулейманов был членом запрещенного правительством религиозного общества103.

Таким образом, нижегородской администрации стало известно, что почти все руководство исламской общины ярмарочной мечети представляло собой общество людей с отчетливой политической позицией, причем окрашенной в религиозные тона. Значительное число иногородних представителей нижегородской исламской общины по меркам того времени характеризовалось как «политически неблагонадежное». Вряд ли после общероссийских событий 1905 года губернские власти могли безучастно взирать на политическую деятельность, разворачивавшуюся под сводами мусульманского храма в Канавине, параллельно с отправлением религиозного культа. В официальных документах МВД Нижегородская ярмарка применительно к деятельности политических организаций исламского толка именовалась не иначе как "центр съезда мусульман, где и впоследствии после 1905 года устраивались тайные собрания"104. Собрания политического характера прихожан ярмарочной мечети фиксировались спецорганами в августе 1909 и 1910 годов105. В последнем принимали участие члены Государственной думы Х. Б. Тевкелев и М. М. Тукаев106.

Анализ документов 1911–1915 годов показывает, что губернское правление не содействовало вышеупомянутому Комитету в деле возведения новой мечети. Между тем его члены продолжали заниматься политикой. Причем именно верхушка общины ярмарочной мечети (зажиточные иногородние коммерсанты и предприниматели) определяла суть и смысл деятельности исламского объединения города. В июле 1912 года в ответ на запрос жандармского управления имам Соколов сообщал, что "...средствами мечеть не располагает, поскольку прихожан значится сравнительно небольшое количество, большая часть прихожан приезжает во время Нижегородской ярмарки и никаких средств на ремонт нет"107. Очевидно, что средствами на существование, обновление или новую постройку храма располагали лишь приезжие мусульмане, по сути, и определявшие вектор деятельности этого исламского махалля.

Во время празднования рамазана в 1913 году (на территории городского ипподрома) среди 15 тысяч собравшихся его участников вновь обсуждались политические сюжеты108. Мероприятием руководили имамы Сулейманов и Соколов из Нижнего, Шакир из Казани, Хасанов из Уфы109. Там же присутствовал видный деятель российского панисламизма А. М. Ахмяров110.

Летом 1913 года полиция вновь констатировала "неразрешенные собрания купцов-мусульман в номерах Хусаинова, находившихся на территории ярмарки«111. В августе того же года разыскиваемый жандармами мулла из города Троицка Оренбургской губернии А. М. Рахманкулов встречался в ходе ярмарочных торгов с представителями ярмарочной мечети в гостинице, принадлежащей уже упомянутому Т. Соловьеву112.

Тогда же беспокойство полиции стали вызывать факты легальных и нелегальных контактов нижегородских мусульман с приезжими иностранцами. Уже с начала XX века российские правоохранительные органы весьма внимательно следили за деятельностью турецких подданных, появившихся в стране под видом торговцев, коммивояжеров и путешественников, бывших, по свидетельству источников, кадровыми офицерами османской армии или профессиональными богословами113. Российская контрразведка располагала сведениями о том, что в 1910 году в Турции создано «общество национальной помощи оттоманскому флоту» и тогда же по разным странам разъехались турецкие эмиссары (офицеры и священнослужители) для сбора средств для боевого флота младотурок114. В том же году «сборщики» появились в Бухаре, городах Туркестана; особый успех их ждал в Крыму, откуда стали сразу поступать большие деньги115. (Между прочим, британское правительство очень болезненно отреагировало на подобную деятельность турецких агентов в пределах Индии и немедленно заявило официальный протест Стамбулу116.)

Еще в ноябре 1911 года МВД России направило в адрес губернских жандармских управлений и начальников охранных отделений распоряжение о том, что "в случае появления в пределах вверенного вашему наблюдению района чалмоносцев и офицеров турецкой армии учреждать за ними тщательное наблюдение"117.

В марте 1913 года в Петербург поступили сведения о новой стамбульской инициативе: турки стали собирать деньги среди единоверцев, теперь уже в пользу своих раненых в Балканских войнах118. Причем интерес Османской империи не ограничивался зоной Кавказа или Средней Азии; один из сотрудников контрразведки докладывал, что пантюркисты Поволжья охотно помогают туркам в их инициативах: "на Волге Казань, Оренбург, Уфа всегда в точности исполняли приказания из Стамбула«119.

Нижегородская губерния не была оставлена вниманием турецких панисламистов и пантюркистов. В августе 1913 года в губернском центре появился высокопоставленный турецкий чиновник, в прошлом член кабинета Мухаммед-Ессаид-Еффенди (так передано его имя в российских документах. — С. С.). Он прибыл из Казани, по сути, нелегально, выдавая себя за «профессора в аграрной области». Однако российская контрразведка постоянно наблюдала за «профессором». Он был встречен на волжской пристани Нижнего уже упомянутым Х. Т. Акчуриным 5 августа 1913 года и в номере гостиницы провел ряд встреч с прихожанами ярмарочной мечети. Все это время за ним вели наружную слежку два агента Нижегородского жандармского управления120. Нелегальные связи с турками накануне Первой мировой войны фиксировались офицерами нижегородских спецорганов и в дальнейшем121. На фоне этих и прежде имевших место фактов фигура Х. Т. Акчурина, почти требовавшего от властей немедленного разрешения на постройку нового здания ярмарочной мечети (где он должен был играть роль нерелигиозного лидера прихожан), приобретала подозрительный характер122.

В конце 1914 года в условиях войны с турками поступили сведения о том, что российские панисламисты пытаются распространять свои издания по татарским селениям Нижегородской губернии. Тогда населению Камкина были доставлены «газеты и журналы «Юлдус», «Вахт», а также "Иль«"123.

При таких обстоятельствах достаточно известные полиции пантюркисты и панисламисты Нижнего активно ходатайствовали о возведении своего храма, в стенах которого, по мнению жандармов, разворачивались не только религиозные, но и политические, нередко антигосударственные деяния. В 1915 году планируемая стройка нового здания ярмарочной мечети в заречной части города вообще была отложена властями под предлогом трудностей военного времени124. В то же время активным ходом шло строительство «татарской» мечети «на горе», затеянное еще в 1908 году125 (оно будет закончено к марту 1915 года).

Сопоставление фактов показывает разность отношения властей к инициативам общин ярмарочной и строящейся «нагорной» мечетей, что проистекала из очевидной разницы в общественном поведении лидеров иногородних и местных нижегородских мусульман. Содействие губернского правления местной татарской мусульманской общине было одним из закономерных плодов долгосрочного лояльного отношения к властям городских и сельских исламских сообществ Нижегородского края. Десятилетиями мусульманские приходы демонстрировали свою аполитичность, мирное сосуществование с иными конфессиями, взаимопонимание с администрацией различного уровня. Судить об этом позволяет содержание официальных и достаточно объективных документов, отправляемых в МВД из Нижнего Новгорода на протяжении первых пятнадцати лет XX века.

В 1911 году нижегородский губернатор докладывал министру внутренних дел, что "идеи пантюркизма и панисламизма в губернии не наблюдаются"126. Следя за ситуацией, МВД требовало от своих региональных структур внимательного отношения ко вновь назначаемым кадрам исламских священнослужителей, допуская к должностям лояльных к власти претендентов. Циркуляром за № 11199 от 12 декабря 1911 года местным правоохранительным органам вменялось в обязанность установить, "имеет ли он (назначаемый имам. — С. С.) какие-либо прикосновения к современному религиозному... движению среди русских мусульман"127. Канцелярия нижегородского губернатора "представляла также и подписку, отобранную у нового муллы о непринадлежности к нелегализованным партиям"128. Анализ архивных дел, относящихся к исламским общинам начала XX века, показывает, что положительных ответов на подобные вопросы руководство нижегородской полиции не давало. По свидетельству губернской жандармерии, влияние приезжавших в Нижний священнослужителей из других городов на сельские махалля было незаметным129. Шеф губернского жандармского управления сообщал в Санкт-Петербург: "Имею честь доложить Вашему Превосходительству, что о проявлении противоправной деятельности среди мусульман Нижнего Новгорода сведений в моем распоряжении не имеется«130.

Неоднократные и многолетние запросы столичных ведомств по поводу распространения в России ваххабитских идей Б. Ваисова (с 1873 по 1910 год) также постоянно получали отрицательные ответы из Нижнего131.

Татарский национализм не нашел себе ожидаемой почвы среди тюркского населения Нижегородской губернии. Толерантность нижегородских татар, их терпимое отношение к иноверцам (в данном случае православным) позволили татарской национальной идее развиваться лишь до определенного уровня, в общем, не переступая грани политической и гражданской лояльности. Панисламизм и пантюркизм, несмотря на растущую национальную самоидентификацию татар-мишарей, не нашли в их среде последователей. Социально-политическая и социально-культурная обстановка данного региона в рассматриваемый период давала именно такой, а не какой-либо иной результат.

Власти отмечали наградами наиболее уважаемых и граждански зрелых служителей исламского культа (инициатива о награждении могла исходить от общины, ОМДС, а также гражданских чиновников). Так, например, Ж. Н. Соколов, имам-хатыб третьей соборной мечети села Пошатово Сергачского уезда, по ходатайству Нижегородского губернского правления был 21 мая 1912 года возведен в звание ахуна, а 4 июня того же года Духовное собрание поддержало предложение уфимского муфтия о награждении его медалью132.

В 1912–1914 годах двум имамам из Кочко-Пожарок и Ключищ были вручены серебряные медали «За усердие» как награда за более чем 25-летнюю службу. Причем инициатором награждения явился полицейский исправник Сергачского уезда. В рапорте он отмечал среди позитивных качеств одного из священнослужителей то, что он "...выделяется своей примерностью в исполнении законных распоряжений Правительства и с явным благорасположением относится к местной администрации. Благодаря его деятельности... с подобным же благорасположением к органам правительственной власти относится и местное магометанское население«133.

Гибкая политика администрации давала свои плоды, располагая мусульман и их духовных предводителей к нормальному сотрудничеству с властями. Это нашло свое подтверждение в трудное время Первой мировой войны, когда нижегородские мусульмане всячески помогали защите России без оглядки на Османскую империю с ее султаном-халифом всех мусульман-суннитов.

В первые дни войны они подписали «протест» исламского духовенства ряда российских регионов, направленный в Турцию в связи с началом боевых действий134. Нижегородский полицмейстер в записке от 21 сентября 1914 года докладывал, что татарское население города "встретило весть об объявлении войны с таким же большим подъемом патриотических чувств, как и русское«135. Исламское духовенство совершало богослужения о даровании побед, молебствия о единении россиян без различия религий и национальностей. Духовными лидерами проводились сборы денег, жертвуемых на нужды войны. Деятельность имамов мечетей и прихожан юго-востока губернии в тот период также была направлена на поддержку Отечества. Священнослужители исламских храмов в Камкине Княгининского уезда еженедельно совершали пятничные молитвы «о ниспослании доблестному русскому воинству и союзникам победы», проводили сбор денежных пожертвований, организовывали односельчан на сбор урожая членам семей солдат, ушедших на фронт136. Особенно активным организатором сбора средств на нужды фронта оказался Шаги Муллин, имам четвертой соборной мечети Камкина.

В Васильском уезде развернули сбор денег в помощь семьям раненых. По Ургинской волости всего было собрано 200 рублей, в Андреевской — 500 рублей137. Причем уездные чиновники отмечали, что денежные пожертвования татар-мусульман "поступали даже в больших размерах по сравнению с пожертвованиями от русских крестьян соседних селений"138. Общее отношение татар-мусульман к ситуации выразил в своем отчете один из чиновников Васильской администрации, подчеркивая, что татары "даже не раз со своими единоверцами сражались за общую мать Россию и царя батюшку, за что мы, русские, считаем их родными братьями«139.

События начала XX века выявили ряд конкретных тенденций. Вполне различимая на фоне религиозной жизни политическая активность иногородних мусульман, разворачивающаяся, помимо иных мест, в стенах ярмарочной мечети, настораживала губернские власти, прежде всего правоохранительные органы. С годами рос их интерес к иногородним и особенно иностранным представителям нижегородской исламской общины. Окрашенное в религиозные оттенки деятельное участие части казанских, сибирских, оренбургских и других татар в общественной жизни страны происходило в пределах Нижнего Новгорода. Отчеты жандармских офицеров подтверждают мысль о том, что приезжие прихожане ярмарочной мечети весьма активно занимались политикой, причем в тех формах и проявлениях, что становились объектом внимания полиции и контрразведки страны. Когда их верхушка попыталась создать рабочую структуру в целях постройки нового здания мечети, играющей роль своеобразного политклуба, власти затянули решение этого вопроса. Зато они достаточно быстро оформили соответствующие документы на возведение мечети «на горе», выстроенной на деньги, собранные среди нижегородских татар имамом М.-Ф. Соколовым.

Эти процессы шли на фоне явного отсутствия интереса широких масс городских и сельских татар-мусульман Нижегородской губернии к политическим и социальным проблемам страны. Следует признать, что духовно-религиозная жизнь рассматриваемых нами исламских общин к началу XX века не вобрала в себя настроения националистического или партийно-политического характера. В этом одна из специфических черт развития мусульманских сообществ Нижегородской губернии того времени.

В основе этого явления лежал комплекс обстоятельств, и в их ряду не последнее место занимали вышерассмотренные общая толерантность нижегородских мишарей, обретенная за века совместного сосуществования и сотрудничества с иными народами, добросовестное служение нескольких поколений татар государству. Позитивную роль сыграла долгосрочная практика сотрудничества нижегородских исламских священнослужителей с властями (в роли переводчиков, организаторов общих собраний, проводников распоряжений уездной администрации и т. п.).

Подведем общий итог настоящей главе.

В связи с установленным наличием татарских мусульманских общин в Паре, Рыбушкиной, Сафажае, Петряксах в XVI веке можно признать устойчивое существование исламских сообществ на Нижегородчине с времен не позднее XVI столетия. Выявленные факты принятия присяги по шариатским нормам, существования в XVI веке мусульманских кладбищ и т. д. позволяют считать, что не позже XVI столетия последователи ислама элементы проживали в Межпьянской излучине. Они дали импульс для дальнейшего распространения мусульманских настроений в географических пределах района между Окой, Волгой, Сурой, Алатырем. Учитывая, что появившиеся в последней четверти XVI века татарское население ряда деревень к югу от Арзамаса было немногочисленным (по сути, в отдельных пунктах проживали только единичные служилые татары и члены их семей), надо полагать, что тогда в Томаеве, Ореховце, Ичалове и других деревнях рассматриваемого района не существовало мечетей. По-видимому, там не было исламских храмов и в XVII столетии, так как татарские общины в них не росли количественно.

Значительную и заметную роль не только в развитии исламских общин, но и в общесоциальной жизни татарских селений XVII века играли духовные предводители — имамы, или, как их тогда именовали в российских документах, абызы. В значительной степени от их позиции зависело общее настроение членов татарских сельских сообществ, вектор решения тех или иных важных для деревни вопросов. Фиксированное источниками XVII века существование таких лиц дает основание для предположения о наличии исламских храмов в татарских селениях Алатырского и Курмышского уездов.

Источники показывают, что не позже первой четверти XVII века началось формирование татаро-мусульманского сообщества в Нижнем Новгороде, заложившего основу векового тесного сосуществования в нем исламской и православной общин.

Анализ документов позволяет считать, что уже с первой трети XVII века нижегородские татары стали объектом крещенской политики Российского государства. Ее результатом стала христианизация преимущественно представителей элиты служилых татар, положившая начало видным российским дворянским родам Кугушевых, Мустафиных, Чегодаевых и др. Однако нет достаточных материалов, подтверждающих широкие и массовые достижения властей в этой области. Большинство татарского населения сохраняло приверженность своим религиозным убеждениям.

Также нет документальных оснований говорить о структурном единстве разрозненных в XVII столетии исламских махалля Нижегородчины.

Архивные материалы позволяют сделать вывод о наличии мечетей в исламских общинах к началу XVIII века. В том же столетии зафиксированы религиозные учебные заведения, ставшие центрами распространения исламских знаний и духовно-нравственных убеждений. Во второй половине XVIII века источники подтверждают наличие мечети почти в каждом татарском селении. Они, кроме прочего, выполняли воспитательную роль в молодежной татарской среде, стимулируя население к преодолению очередной волны крещенства, вновь развернувшейся с 1740-х годов. Вышеприведенные факты отражали неприязнь большей части татар к христианизации, нежелание смены конфессиональной принадлежности. (Исключением следует считать настроения значительной части татарского населения Васильской округи, в частности в Моклокове, бывшего под мощным воздействием служителей Печерского монастыря.) Нередко смена религиозных убеждений диктовалась вынужденными обстоятельствами, например, стремлением некоторых нижегородских татар-мусульман избежать уголовного наказания, пользуясь соответствующими льготами правительства.

Заметную роль в среде прихожан продолжали играть священнослужители. Помимо чисто религиозной службы, они выполняли обязанности переводчиков, гражданских представителей татарских общин перед уездными властями, вели хронику сельских событий в книгах мечетских записей, заверяли «шеджере» и многочисленные прошения односельчан в инстанции. Многие сельские мусульманские лидеры в конце XVIII века были людьми лично состоятельными, влиятельными и авторитетными. Как правило, это были лица незаурядные и достойные. Им принадлежит немалая заслуга в удержании земляков от участия в кровопролитных восстаниях XVIII века Батырши и Пугачева.

Таким образом, следует признать позитивную роль служителей исламского культа в развитии не только духовно-нравственной, но гражданской и социальной жизни татарских селений Нижегородской и рассматриваемой части Симбирской (Курмышский уезд) губерний. Атмосфера, царящая в недрах мусульманских общин Нижегородчины XVIII века, может быть определена как способствовавшая духовному росту прихожан мечетей, воспитывавшая их в русле признания и принятия не только исламских ценностей, но и общих императивов российской цивилизации. В связи с ростом населения, ставшим вполне заметным на протяжении того столетия, увеличивалось число членов сельских мусульманских приходов.

На протяжении XIX века процесс развития исламских общин прошел ряд стадий и пережил некоторые новации. Усилились внимание и контроль со стороны ОМДС к своим периферийным махалля. В первой половине XIX столетия положение сельских служителей культа отличалось относительной независимостью и самостоятельностью; в приходах наличествовал элемент демократизма. Наиболее авторитетными имамами считались те, кто выделялся объемом знаний и благонравием, отвечал традиционным требованиям и представлениям прихожан о качествах духовного лица.

Наряду с проведением политики крещенства государство допускало существование шариатских норм в области семейно-брачного права в пределах татаро-мусульманских общин Нижегородской губернии. В известной степени это укрепляло их взаимопонимание с властями и чувство принадлежности к исламской конфессии.

К первой четверти XIX века относится появление каменного здания ярмарочной мечети в Нижнем Новгороде. На протяжении всего столетия ведущую роль среди ее прихожан играли приезжие предприниматели из других российских губерний и из-за границы. Ее настоятели назначались решением ОМДС и довольно часто сменялись Оренбургом, не принимавшим в расчет коллективные пожелания членов прихода относительно кандидатуры имама. Перед руководством ярмарочной мечети не ставились задачи организации разрозненных периферийных исламских общин Нижегородского края в подобие единой структуры. Такой подход, как показала практика, имел некоторые негативные последствия, что выявили события 1855 года в Сергачском уезде, когда губернским властям вместе с имамом Кушаевым из Нижнего пришлось успокаивать население ряда татарских селений, переживавшее бунтарские настроения.

Cо второй половины XIX века становится заметным рост числа мечетей на селе. За полвека их количество удвоилось: если раньше в населенном пункте стояла, как правило, одна мечеть, то теперь два-три и более храмов. В основе этого процесса лежал ряд причин как религиозного, так и социально-экономического порядка. Росло число религиозно образованных людей, увеличивались ряды состоятельных лиц. Возрастало чувство национального самосознания части татар, преломляемое через ощущение конфессиональной принадлежности. Последнее обстоятельство в значительной степени повлияло на формирование корпуса священнослужителей, отдельные представители которого стали занимать должности по протекции сельских богачей, инициаторов строительства новых храмов. Стали проявляться случаи соперничества и на этой почве конфликтов между некоторыми сельскими имамами. При отсутствии общегубернской конфессиональной структуры такое положение принимало довольно уродливые формы. Доносы, резкие обвинения и даже публичные перепалки стали отражением вражды отдельных священнослужителей. В какой-то степени это подрывало авторитет исламской конфессии в сознании части прихожан сельских мечетей Нижегородчины и готовило почву для зарождения атеистических настроений в мусульманской среде.

В силу конкретных обстоятельств Нижегородская ярмарочная мечеть так и не стала губернским центром духовной жизни мусульман края. В первую очередь иногородние представители ее приходского сообщества ставили перед собой задачи не религиозного, а политического толка в надежде использовать духовную жизнь исламской общины Нижнего Новгорода как фон, на котором решались вопросы партийно-прикладного характера. Дополнительным доказательством заявленному тезису служит факт отсутствия при Нижегородской мечети какого-либо учебного заведения, подчеркивающий нежелание богатых коммерсантов вложить средства в духовное воспитание подрастающего поколения мусульман-нижегородцев. (В то же время в отдельных селах губернии существовало по нескольку мектебе и даже имелись медресе.) Такой подход не способствовал процессу формирования дееспособной общегубернской конфессиональной структуры мусульманских сообществ, что затрудняло оперативное решение ряда вполне созревших в недрах исламских махалля Нижегородчины к рубежу XIX–XX веков организационных, религиозных, образовательных и иных вопросов.

Явная политизированность значительной части иногороднего руководства прихожан ярмарочной мечети, ее выявленные связи с запрещенными и нелегальными партиями пантюркистского и панисламистского толка, а также сомнительные контакты с иностранцами перечеркивали возможность ее взаимопонимания с нижегородскими властями. В начале XX века последние содействовали местной татарской общине в деле возведения нового исламского храма, выстроенного к 1915 году.

В заключение следует подчеркнуть, что большая часть священнослужителей Нижегородского края была достаточно образованной, продолжала быть носителем высоких убеждений, грамотности, личной порядочности. Они удерживали единоверцев от неповиновения властям, низменных инстинктов, суеверий и предрассудков.

1 ГАНО, ф. 5, оп. 41, д. 229, л. 1 об.

2 ГАНО, ф. 5, оп. 42, д. 16, лл. 22 об. — 23.

3 Там же, лл. 24 об. — 25.

4 Там же, оп. 45, д. 408, л. 113117.

5 Там же, оп. 42, д. 16, лл. 25 об. — 26; оп. 45, д. 408, лл. 79.

6 Там же, лл. 28 об.29.

7 Там же, оп. 41, д. 229, л. 11 об.; оп. 42, д. 16, лл. 29 об. — 30; оп. 45, д. 31, лл. 32 об. — 33.

8 Подсчитано по: ГАНО, ф. 5, оп. 41, д. 229, лл. 11 об., 13; оп. 42, д. 16, лл. 5 об. — 6, 22 об. — 30; оп. 45, д. 31, лл. 30 об. — 31, 32 об. — 33; оп. 45, д. 408, лл. 79.

9 ГАНО, ф. 5, оп. 42, д. 16, лл. 29 об. — 30; оп. 45, д. 408, лл. 79.

10 Там же, лл. 5 об. — 6, 26 об. — 27.

11 Там же, лл. 27 об. — 28.

12 Под именем Сулеймана Селюхова он фигурировал в русскоязычных документах конца XVIII — первой трети XIX веков. О нем персонально упоминал в своем труде знаменитый татарский ученый Ш. Б. Марджани (Мустафад аль-Акбир фи Аквани Казан ва Булгар. Источники по истории Казани и Булгара. — Казань: Тат. книг. изд., 1989. — С. 215).

13 ГАНО, ф. 1986, оп. 1, д. 85, лл. 6 об, 7; там же, д. 64, л. 116.

14 Масленицкий, Т. Указ. соч., л. 364.

15 Более подробно о нем см.: Сенюткин, С. Б. и др. История татарских селений Большое и Малое Рыбушкино... С. 40.

16 Как знатока норм шариата в 20-е гг. его приглашали для разрешения спорных ситуаций в татарских селениях, а также в помощь уездным властям для устранения межобщинных конфликтов. Так, например, в 1826 году вместе с волостным головой и ключищинскими имамами ему пришлось разбирать и устранять проблему, возникшую между семействами из Медяны. Тогда ключищинская девушка не пожелала выходить замуж за жителя Медяны. Согласно нормам шариата от ее родителей требовалось вернуть жениху «махр» (свадебный подарок, иногда называемый «калымом»), а священнослужителям надлежало зафиксировать это действо. Мать девушки возвратила медянцу 300 рублей — обычный в то время размер «махра»; реже давали 100150 рублей (см.: ГАНО, ф. 5, оп.45, д. 408, л. 2). Притом выяснилось, что эта прыткая женщина уже не впервые брала «калым» с иных потенциальных зятьев, рассчитывая на их забывчивость. Будучи вдовой, она полагала поправить свое материальное положение подобными играми в сватовство. По инициативе имама Сулеймана Селюхова это скандальное дело было направлено в ОМДС для дальнейшего рассмотрения исламскими авторитетами тогдашней России (ГАНО, ф. 5, оп. 45, д. 408, лл. 1–13 об.).

17 Опись дел Сенатского архива. 18001813 / Сост. П. И. Вишневский // Действия НГУАК. Т. VII. Отд. II. — Нижний Новгород: Тип. И. К. Владимирскаго, 1908. — С. 238.

18 Там же. С. 238239.

19 Там же. С. 238.

20 ГАНО, ф. 161, оп. 109 а, д. 243, л. 1.

21 Там же, оп. 109, д. 1084, л. 64.

22 Гациский, А. С. Нижегородские татары — татары ли? / А. С. Гациский. — Нижний Новгород, 1886. — С. 28.

23 Там же.

24 ГАУО, ф. 76, оп. 7, д. 591, л. 47.

25 Там же, ф. 88, оп. 1, д. 1752, лл. 25, 27 об. — 28 об.

26 Там же.

27 Подсчитано нами по: Российский государственный исторический архив (СПб.) (далее — РГИА), ф. 821, оп. 8, д. 1097, л. 6; ГАУО, ф. 76, оп. 7, д. 591, л. 47.

28 ГАУО, ф. 17, оп.3, д. 20, л. 17.

29 Там же, ф. 156, оп. 2, д. 168, л. 225.

30 Там же, д. 198, лл. 224 об. — 226.

31 Там же, д. 168, л. 225.

32 Опись дел Сенатского архива. 1805 год // Действия НГУАК. Т. 12. Вып. 1. — Нижний Новгород, 1912. — С. 55.

33 Опись дел Сенатского архива по Нижегородской губернии за 18151816 годы / Сост. Н. И. Драницын // Действия НГУАК. Т. XIII. Вып. III. Отд. I. — Нижний Новгород: Тип. губ. правл., 1912. — С. 37.

34 ГАНО, ф. 829, оп.676 а, д. 1289, л. 1.

35 Там же, д. 102, л. 1.

36 Там же, д. 126, л. 1.

37 Подсчитано по: ГАУО, ф. 156, оп. 2, д. 198, л. 220 об., 221.

38 Подсчитано по: ГАУО, ф. 156, оп. 1, д. 201, л. 1; оп. 2, д. 198, лл. 169 об., 170, 217 об., 218, 224 об., 225 об., 226, 229 об., 230, д. 201, лл. 199 об. — 200.

39 ГАНО, ф. 829, оп. 676а, д. 867, л. 1.

40 Отметим, что и в Татарском Маклакове власти неоднократно выявляли случаи чисто формального принятия его жителями православия. К примеру, чиновники Васильского уездного суда констатировали в 1867 году факты захоронения православных татар по мусульманскому обряду (Опись делам Васильскаго уезднаго суда 17811867 В. И. Снежневскаго / Вып. 7 (1890) // Действия НГУАК. Т. I. Вып. 114. — Нижний Новгород: Тип. губ. правл., 1890. — С. 318).

41 Подсчитано по: ГАНО, ф. 570, оп. 559, д. 15, л. 142.

42 Подсчитано по: ГАНО, ф. 5, оп. 49, д. 14041, лл. 1217.

43 Списки населенных мест Российской империи, составленные и издаваемые Центральным статистическим комитетом Министерства внутренних дел. XXV. Нижегородская губерния. — СПб.; 1863. — С. 2530.

44 Сборник статистических и справочных сведений по Нижегородской губернии. — Нижний Новгород: Издание Нижегородскаго губ. стат. комитета, тип. П. А. Косарева, 1880. — С. 89.

45 ГАНО, ф. 5, оп. 48, д. 8873, лл. 10 об. — 55.

46 Там же, оп. 49, д. 14041, лл. 1217.

47 РГИА, ф. 821, оп. 8, д. 1097, л. 6; ГАНО, ф. 5, оп. 49, д. 14041, лл. 1217.

48 ГАУО, ф. 76, оп. 7, д. 591, л. 47.

49 Там же.

50 Имам Исмаил аль-Бухари. Изречения и деяния (Хадисы) пророка Мухаммада / Предисловие имама Умяра Идрисова. — М., 1998. — С. 43.

51 Там же. С. 56.

52 ГАУО, ф. 76, оп. 7, д. 591, л. 47.

53 ГАНО, ф. 5, оп. 50, д. 18111, д. 18324, д. 19570.

54 Там же, оп. 51, д. 22306, л. 11.

55 Климович, Л. И. Ислам в царской России / Л. И. Климович. — М.: Изд-во АН СССР, 1936. — С. 133.

56 ГАНО, ф. 5, оп. 50, д. 16024, л. 13.

57 Там же, д. 18324, л. 5.

58 См.: ГАНО, ф. 5, оп. 47, д. 1786, л. 2 об.; оп. 50, д. 17847, л. 1; д. 18111, л. 3; д. 18352, л. 2; д. 19565, л. 3; д. 19568, л. 1; д. 19569, л. 3; д. 19570, л. 5; д. 19571, л. 2; д. 20047, л. 3.

59 ГАУО, ф. 88, оп.1, д. 1752, лл. 23 об., 24.

60 ГАУО, ф. 88, оп.1, д. 1674, л. 19. Вместе с тем следует также признать, что Т. Мухаметшин оказался весьма достойным духовным наставником, кроме того, воспитал в своей семье четырех уважаемых служителей исламского культа. Подробнее об этом см.: Сенюткин, С. Б. и др. История татарских селений Большое и Малое Рыбушкино... С. 55, 99, 100, 101.

61 Подсчитано по: Памятная книжка Нижегородской губернии на 1895 год. — Нижний Новгород: Изд. и тип. Ниж. губ. правл., 1895. — С. 101102.

62 ГАНО, ф. 5, оп. 50, д. 18111, л. 99.

63 Возрастной ценз был введен в 1855 году: для ахунов, мухтасибов и мударрисов — не менее 25 лет; для хатыбов и имамов — не менее 22 лет; а для азанчеев — не менее 21 года (ПСЗРИ. П. 23259, 21 мая 1850. Т. XXIV. Отд. 1, СПб., 1850; Ст. 29040, 14 февраля 1855. Т. XXX. Отд. 1. СПб., 1856).

64 ГАНО, ф. 5, оп. 50, д. 19567, л. 8.

65 ГАНО, ф. 570, оп. 559, д. 18, л. 51.

66 Там же.

67 Там же, л. 1 — 1 об. В ходе долгосрочного разбирательства (с командировками чиновников, их работой над метрическими книгами, опросом свидетелей и т.п.) так и не удалось установить, к какой конфессии принадлежали те молодожены, и в их отношении дело закрыли. Однако против имама И. Байгулова «было возбуждено судебное преследование» (ГАНО, ф. 570, оп. 559, д. 15, л. 51), что грозило ему отлучением от сана.

68 ГАНО, ф. 5, оп. 50, д. 20049, лл. 2, 18.

69 Уже в 1858 году в Нижегородской губернии имелось два ахуна из 42, бывших во всей Российской империи (РГИА, ф. 821, оп.8, д. 1097, л. 6).

70 ГАНО, ф. 489, оп. 286 а, д. 13, л. 1 об. Архитектором проекта стал известный нижегородский специалист А. Л. Леер. О нем см.: Филатов, Н. Ф. Нижний Новгород. Архитектура XIV — начала XX вв. / Н. Ф. Филатов. — Нижний Новгород, 1994. — С. 114, 239.

71 Таковая инициатива российского муфтия Гуссейна последовала в 1820 году, когда он направил в адрес нижегородского губернатора А. С. Крюкова просьбу содействовать открытию мечети в губернском центре в связи с переносом туда в 1817 году ярмарки из Макарьева. Он же рекомендовал в качестве ее имама Абдул Сатара Шафеева из деревни Мамачелей Спасского уезда Казанской губернии (ГАНО, ф. 489, оп. 286 а, д. 13, л. 1).

72 Там же, л. 2.

73 Там же.

74 Там же, ф. 3074, оп. 1, д. 946, л. 2; д. 947, л. 2; д. 958, л. 2; д. 962, л. 2.

75 Там же.

76 Подробнее о нем см.: Ислам на территории бывшей Российской империи. Энциклопедический словарь. Вып. 1. — М.: Изд. «Восточная литература» РАН, 1998. — С. 89.

77 ГАНО, ф. 3074, оп. 1, д. 960, л. 3.

78 Подробнее об этом см.: Ланда, Р. Г. Ислам в истории России / Р. Г. Ланда. — М.: Изд. «Восточная литература» РАН, 1995. — С. 142144.

79 ГАНО, ф. 3074, оп. 1, д. 960, л. 3.

80 Дело осложнялось выявленными фактами коррупции в коридорах столичной власти. За соответствующую взятку от сергачских татар имам Санкт-Петербургской соборной мечети Эмин Кантемиров вошел в контакт с некоторыми правительственными чиновниками и пытался добиться от них причисления означенных татар к лашманскому разряду, что избавляло последних от рекрутчины. Скандалом занимались разные инстанции и ведомства, в том числе МВД, весьма опасавшиеся даже подобия мусульманских бунтов на фоне неудачных сражений с турками в Крыму (РГИА, ф. 821, оп. 8, д. 982, лл. 6 — 6 об.).

81 Н. Н. Кушаев происходил родом из Казанской губернии. В конце 40-х гг. занимал ответственную чиновничью должность волостного головы. В 1854 году удачно выдержал экзаменационные испытания в ОМДС, а в 1855-м назначен имамом (как тогда говорили, муллой) в Нижегородский гарнизон при военнослужащих мусульманского вероисповедания. С 1855 года — имам Нижегородской ярмарочной соборной мечети. Подробнее см.: Идрисов, У. Ю. Из истории нижегородских мусульманских общин в XIX — 30-х годах XX века / У. Ю. Идрисов, С. Б. Сенюткин и др. — Нижний Новгород: Изд-во ННГУ, 1997. — С. 2830.

82 ГАНО, ф. 60, оп. 223, д. 1434, лл. 51, 111.

83 РГИА, ф. 821, оп. 8, д. 960, л. 3.

84 Там же, д. 638, лл. 1,2.

85 Подробнее см.: Идрисов, У. Ю. Из истории нижегородских мусульманских общин в XIX — 30-х годах XX века / У. Ю. Идрисов, С. Б. Сенюткин и др. — Нижний Новгород: Изд-во ННГУ, 1997. — С. 2830.

86 Звание ахуна ему было присвоено не позже 1863 года (ГАНО, ф. 5,оп. 48, д. 8874, лл. 3, 3 об.).

87 Приглашение З. С. Х.Соколова из Пошатова на престижную и перспективную должность в Нижегородскую мечеть не было случайным. Как уже упоминалось, среди склонных к мятежу в 1855 году были и татары Пошатовской волости. Видимо, опираясь на авторитетный клан пошатовских священнослужителей Соколовых (о нем см.: Сенюткин, С. Б. и др. История исламских общин Нижегородской области... С. 293–296), Н. Кушаев сумел ликвидировать нездоровые настроения и в дальнейшем привлекал его представителей к сотрудничеству.

88 РГИА, ф. 821, оп. 8, д. 638, лл. 1, 2. Знание фарси свидетельствовало о высокой профессиональной подготовке этого имама, что выделяло его среди иных.

89 Документально установлено, что три четверти века Соколовы работали на руководящих должностях нижегородских мечетей в период начиная не позже 1863 и заканчивая не ранее 1937 года. См.: Сенюткин, С. Б. и др. История исламских общин Нижегородской области... С. 294, 295, 397, 404–409.

90 Рашитов, Ф. А. Указ. соч. С. 181.

91 Там же. С. 181–182.

92 ГАНО, ф. 5, оп. 50, д. 20064, л. 2.

93 Там же, л. 1.

94 Там же.

95 Там же, ф. 918, оп. 8, д. 400, лл. 1–30.

96 Подробнее см.: Идрисов, У. Ю. и др. Указ. соч. С. 122–123.

97 ГАНО, ф. 918, оп. 8, д. 400, л. 23.

98 Там же, ф. 5, оп. 50, д. 20064, лл. 9— 28.

99 С. М. Аитовым и С. С. Галикеевым как членами панисламистского союза «Бреги», имевшими отношение к распространению «революционной пропаганды», занималось Казанское жандармское управление (ГАНО, ф. 5, оп. 50, д. 20064, л. 29). В 1909 году они и Б. К.Апанаев были привлечены «к переписке в порядке Положения об охране при Казанском жандармском управлении по «делу о педагогическом персонале Галеевского медресе в Казани». Под суд указанные лица не попали «за недостаточностью улик» (там же, л. 29 об.). Следует добавить, что Б. К. Апанаев был представителем одного из самых богатых купеческих родов Казани, содержащего знаменитое и здесь уже упомянутое Галеевское (иногда называемое по фамилии меценатов Апанаевское) медресе в Казани. Подчеркнем также, что руководство Казанской губернской полиции не считало тогдашних преподавателей Галеевского духовного училища политически благонадежными.

100 Делец из Пензы Я. М. Акчурин (владелец мануфактур) как делегат участвовал в январе 1906 году в общероссийском съезде мусульман в Петербурге (ГАНО, ф. 5, оп. 50, д. 20064, л. 22).

101 Продавец пушнины Ш. Шафигуллин активно сотрудничал с иркутским отделением кадетской партии (там же, л. 33).

102 Т. С. Соловьев, бывший казанский мугаллим, сменил служение культу на коммерцию и некоторое время торговал книгами в Оренбурге, одновременно храня на складе нелегальную литературу, и издавал публикации «с революционной окраской». Находился под негласным надзором полиции (ГАНО, ф. 5, оп. 50, д. 20064, л. 33).

103 А.-М. Х.Сулейманов, уроженец города Мамадыш Казанской губернии, окончил светский университет, состоял в нелегальном мусульманском сообществе «Таракъюн Ислям» (ГАНО, ф. 916, оп. 1, д. 122, л. 2). Имел очень состоятельных родственников на Дальнем Востоке, способных при необходимости выделить по его просьбе сотни тысяч рублей на нужды ярмарочной мечети (Нижегородский листок, 1915, 1 марта).

104 ГАНО, ф. 918, оп. 8, д. 400, л. 10 об.

105 Там же, лл. 25, 33; ф. 2, оп. 1, д. 837, л. 24.

106 Там же, д. 472, л. 33 об.

107 Там же, ф. 5, оп. 50, д. 20064, л. 37.

108 Там же, ф. 918, оп. 8, д. 472, л. 27 об.

109 Там же.

110 Там же, л. 26.

111 Там же, л. 30.

112 Там же, л. 24.

113 Там же.

114 Там же, д. 400, л. 15.

115 Там же, л. 15 об.

116 Там же, л. 16.

117 Там же, л. 35.

118 Там же, л. 36.

119 Там же, л. 39 об.

120 Там же, д. 472, лл. 11–15 об.

121 Подробнее см.: Идрисов, У. Ю. и др. Указ. соч. С. 125–126.

122 Еще с января 1912 г. Х. Т. Акчурин проходил по спискам «политически неблагонадежных» по причине своих не только убеждений, но и сомнительных связей (ГАНО, ф. 5, оп. 50, д. 20064, л. 18–21). В августе 1912 года он добивается своего избрания на пост председателя комитета по устройству Нижегородской ярмарочной мечети (там же, л. 50), то есть обретает права неформального предводителя нижегородских мусульман. Летом 1913 года он заваливает губернскую администрацию прошениями о сносе прежней и постройке новой мечети (ГАНО, ф. 489, оп. 286 а, д. 223, л. 5). Тогда же встречается с высокопоставленными пантюркистами из Стамбула, получает от них некие материалы, а позже, уже в ходе войны с Турцией, реализует на Нижегородской ярмарке турецкие ценные бумаги (ГАНО, ф. 918, оп. 8, д. 472, л. 68). Нетрудно понять, что Акчурин имел прямое отношение к сбору средств в пользу младотурок. Естественно, что охранное отделение не могло равнодушно взирать на его деяния. Однако многомиллионное состояние и обширные связи Акчурина, в том числе с депутатами Думы и с видными партийными функционерами (в частности, с Летфуллой Исхаковым, масоном и одновременно известным кадетом, по данным спецорганов, напрямую связанным с младотурками), затрудняли возможность его быстрого привлечения к уголовной ответственности.

123 ГАНО, ф. 2, оп. 1, д. 1485, л. 33.

124 Сенюткин, С. Б. Деятельность панисламистов на Нижегородчине в начале XX века и реакция на нее властей / С. Б. Сенюткин // Сто лет XVI Всероссийской промышленной и художественной выставке 1896 г. в Нижнем Новгороде: Материалы Всероссийской научно-практической конференции, 3–5 сентября 1996 года. — Нижний Новгород, 1997. — С. 123–125.

125 Развернуто об этом см.: Идрисов, У. Ю., Сенюткин, С. Б. Указ. соч. С. 90–105; Сенюткина, О. Н. Из истории Нижегородской мусульманской общины / О. Н. Сенюткина // Ислам: вопросы истории, культуры и философии. — Нижний Новгород: Изд. ННГУ, 1995. — С. 25–35.

126 ГАНО, ф. 2, оп. 1, д. 406, лл. 18, 20, 21.

127 Там же, ф. 5, оп. 51, д. 21254, л. 20.

128 Там же, л. 22; ф. 5, оп. 50, д. 19571, л. 17.

129 Там же, ф. 2, оп. 1, д. 1485, лл. 36–37.

130 Там же, ф. 918, оп. 8, д. 472, л. 32.

131 Подробнее см.: Сенюткин, С. Б. Феномен возникновения и распространения исламского фундаментализма в имперской России второй половины XIX века / С. Б. Сенюткин // Язык. Культура. Деятельность: Восток—Запад. Доклады второй Международной научной конференции. Т. 1. — Наб. Челны: Изд. Ин-та управления, 1999. — С. 51–52; его же. Ваисовство как попытка обновленчества в исламском мире России // Ислам: вопросы истории, образования, цивилизаций / Под ред. доц. С. Б. Сенюткина. Сб. науч. статей. Ч. 1. — Нижний Новгород, 2000. — С. 27–30.

132 ГАНО, ф. 5, оп. 50, д. 17854, лл. 69, 69 об., 71.

133 Там же, оп. 51, д. 21255, л. 7 об..

134 ГАНО, ф. 2, оп. 1, д. 1485, л. 31 об.

135 Там же, л. 10.

136 Там же, л. 16.

137 Там же, лл. 22, 27.

138 Там же, л. 22.

139 Там же, л. 31.



Контактная информация

Об издательстве

Условия копирования

Информационные партнеры

www.dumrf.ru | Мусульмане России Ислам в Российской Федерации islamsng.com www.miu.su | Московский исламский институт
При использовании материалов ссылка на сайт www.idmedina.ru обязательна
© 2024 Издательский дом «Медина»
закрыть

Уважаемые читатели!

В связи с плановыми техническими работами наш сайт будет недоступен с 16:00 20 мая до 16:00 21 мая. Приносим свои извинения за временные неудобства.