4.4. Российский тюркизм в условиях Первой мировой войны (1914–1917 гг.).

Однако в России существовала и действовала та часть тюркистов, что не разделяла общие патриотические настроения в условиях начавшейся войны. В своих печатных органах они помещали не только антивоенные, но и попросту пораженческие материалы и лозунги. Причем обосновывали свои настроения отнюдь не только в политическом  смысле, но и в контексте научно-теоретических рассуждений. 

К 1915 году вполне вызрели  и оформились  теоретические позиции лидеров тюркских националистов, связанные с обоснованием концепции ментального отличия тюрок России от типа мышления иных россиян, прежде всего, русских.

В одной из своих статей, опубликованной на страницах журнала «Национальные проблемы»[1], Г.Исхаков[2]  подчеркивал: «... везде и всюду мы остаемся верными себе, сохраняя отличительные черты своего национально-культурного характера, с его своеобразными методами мышления и своеобразными психологическими особенностями восприятия и выражения своих чувств...»[3]. Изложенное свидетельствовало о том, что лидеры «Иттифака» вполне осознали  сами  и пытались массово тиражировать различие содержания категории «менталитет» применительно к понятиям «тюрки» («татары») и «русские» («россияне»). Очевидно и другое: Г.Исхаков, не приводя никаких конкретных научных доказательств своей концепции, по сути, выступал не с научных позиций, а использовал «науку» для обоснования своих конкретных партийно-политических интересов и устремлений. 

Наверное, в этом нет ничего феноменального. Начало XX века и, тем более, годы Первой мировой войны, выявили особую потребность и склонность видных партийно-политических лидеров к политической деятельности. Используя наукообразную риторику, целый ряд их[4] публиковал сочинения, доказывающие объективность и неизбежность их политической деятельности. В этом смысле прав был О.Шпенглер (и не только он), говоривший о несовместимости научных изысканий  с партийно-политическими и иными пристрастиями ученого.  

Опираясь на псевдонаучные доказательства или публицистические оценки, Г.Исхаков, А.Цаликов, З.Валиди, З.Шамиль, К.Хасанов и др. обрушились с критикой на С.Максуди, поддержавшего начавшее войну правительство и выступившего с патриотическими лозунгами в газете «Русская воля».

Уже современники-читатели констатировали, что редактор газеты «Иль» Г.Исхаков «во время европейской войны открыто призывал мусульман не идти на войну против турок»[5]. Несколько позже, перебравшись в 1919 году в Европу, Г.Исхаков установил связи с политическими деятелями и спецслужбами Франции, Германии, Польши, сотрудничая с ними в ущерб советской России[6]. Собственные антироссийские настроения он никогда не скрывал,  широко тиражировал, одновременно пытаясь нанести ущерб российским государственным интересам в деле дискредитации большевизма и платного обслуживания задач иностранных разведок[7].

У представителей тюркской эмиграции (преимущественно осевших в Стамбуле) вызрел к 1914 году радикализм довольно высокого уровня. Возможно, их антироссийские настроения, помимо прочих дополнительных обстоятельств, стимулировал упомянутый ранее султанский (как халифа всех мусульман-суннитов) указ от 11 ноября 1914 года, объявивший джихад «поработителям исламских народов — Англии, Франции и России».

После лета 1914 года в распоряжении российских государственных работников стали скапливаться сведения об их вполне враждебных России действиях. Вряд ли работникам Российского Генштаба и спецслужб не было известно об основных чертах военно-стратегического плана Энвера-паши, предусматривавшего захват российского Закавказья, оккупацию Средней Азии и завоевание волжско-уральских районов[8]. Конечно, при этих расчетах весьма уместными и важными выглядели пропагандистские усилия младотурок среди мусульманского населения упомянутых районов. В таких условиях, ожидая наплыва турецких разведчиков и агитаторов (под личиной мусульманских проповедников) ДДДИИ МВД распорядился циркуляром за номером 8597 от 18 октября 1914 года об усилении контроля и «наблюдения за турецкими эмиссарами»[9]. 

По разным причинам  использование Германией и ее союзниками  российских тюрок в их войне против России не было случайным, тем более, единичным. Прежде всего, пленных тюрок пытались использовать в деле разведки. При условии, что саму турецкую военную разведку возглавлял германский подполковник Тосенэ[10], эта задача значительно облегчалась.

Некоторые из бывших лидеров «Иттифака» и их окружение, осевшие за рубежом, стали оказывать организационную помощь немцам и австрийцам в деле формирования «мусульманских отрядов» из российских военнопленных, что не было секретом не только для русских спецслужб, но и для рядовых современников. Так, еще Дж. Валидов отмечал, что «с началом войны Рашид Ибрагимов является устроителем мусульманских пленных в Германии и Австрии»[11]. Однако оставшимся в России татарским деятелям навряд ли было известно, что Р.Ибрагимова мало волновали вопросы улучшения  условий содержания пленных российских тюрок в лагерях Германии и Австрии[12]. Его задачей стало склонение пленных к измене Отечеству
в форме шпионажа.

Пытавшиеся исследовать этот сюжет А.Аршаруни и Х.Габидуллин отмечали: «в отношении русских мусульман проводилась политика покровительства сепаратистских настроений среди эмигрантов, а также с помощью последних среди военнопленных тюрок-татар в Германии происходила вербовка добровольцев в турецкую армию,  в рядах которой они должны были идти освобождать свой народ от русских»[13].

В приведенной цитате обращает на себя внимание вполне очевидное обстоятельство: авторы не взяли на себя труд упоминания о том, кто конкретно выполнял организационную работу в этом направлении. Таким образом, из поля зрения историков выпадают наиболее активные и бескомпромиссные деятели радикального крыла тюркского национализма. Нет возможности судить об эволюции их взглядов и ее условиях. Тем самым историк лишается возможности целостного восприятия важнейшего явления в контексте отечественной истории начала XX века. Считая активно сотрудничающего с младотурками  и турецкими спецорганами Ю.Акчурина сторонником тех мер, что «не выходили за рамки движения либеральной русской буржуазии»[14], авторы противоречат сами себе. Факты свидетельствовали обратное.

По инициативе генерала Э. Людендорфа и на средства руководимого им германского Генштаба в 40 км от Берлина в поселке Цоссен (близ железнодорожной станции Вюнсдорф) осенью 1914 года оборудуется специальный лагерь для 40000 пленных российских солдат мусульманского вероисповедания (татар, башкир и пр.)[15], предназначенных для «священной войны мусульман» против стран Антанты — «угнетателей Востока». Вся оргработа в данном направлении подчинялась Отделу Русского Востока кайзеровского Генштаба (руководители — майор Ванчинт и капитан фон Холден). Среди прочих его сотрудниками с осени 1915 года были представители казанских татар — Алим Идрисов (Галимжан Идриси) и Берди Кемаль Сейфульмулюков (он же — Камалетдинов)[16].

Деятельность Отдела была нацелена не только на обеспечение сносного существования пленных из России и защиту их прав, закрепленных известными международными конвенциями. В конкретные рабочие задачи германских офицеров и их тюркских сотрудников входили агитация за вступление военнопленных в особые «мусульманские части» для дальнейшего боевого похода не только в Россию, но и в восточные страны и полноценная подготовка к этим походам, вербовка агентуры для разведдеятельности в пользу Германии, воспитание прогерманских настроений в деморализованной массе пленных и т.д.[17].

По инициативе и при конкретном участии А.Идрисова в лагере издавались газеты «Эльджихад» на татарском, русском и арабском языках, «Яна Тормыш» («Новая жизнь») и «Татар иле» («Татарский край») на татарском языке. Основные материалы, выполненные А.Идрисовым, носили открытый антироссийский характер. Добавим, что, по мнению исследователя этого сюжета, «деятельность Идриси по руководству мусульманскими военнопленными оценивалась германской стороной очень высоко»[18].

В разное время с Восточным отделом германского Генштаба сотрудничали Фаузия Ибрагимова (дочь Р.Ибрагимова — тогда студентка Берлинского университета), Магомет Казанов (зять симбирских миллионеров Акчуриных) и его брат Абдулхамит Казанов (позже арестованный ОГПУ как резидент германской разведки)[19].

По мнению В.Е.Шамбарова, с началом Первой мировой войны спецслужбы противника по разным каналам активно поддерживали разнообразные, оппозиционные российскому правительству, объединения и организации. «Поддержка оказывалась любым оппозиционным движениям, расшатывающим государственные устои — кадетам, народным социалистам и пр. ... например, через подставных лиц, финансируя их издания»[20].

В условиях военного времени уровень требований к работникам спецслужб резко повысился. Некоторые из них[21], проявляя при этом заметный уровень профессионализма, пошли на повышение в должностях, чего, к сожалению, нельзя сказать об их коллегах в Средней Азии и Туркестане (не удержат ситуацию в интересах российского режима).

По сведениям бежавших из плена русских солдат и офицеров, немало российских мусульман действительно перешло на сторону немцев[22], или после попадания в плен их заставили служить германским интересам.

Оказалось, что, кроме базового лагеря военнопленных под Берлином, немцы достаточно быстро создали целую сеть небольших прифронтовых лагерей для краткосрочной целевой подготовки собственных разведчиков из мусульман — российских татар и даже турок, специально вывезенных из Турции. Так, по сообщению начальника контрразведывательного отделения штаба III армии осенью 1915 года немцы сформировали в Брест-Литовске так называемый «9-ый магометанский отряд» («специальность коего разведка»)[23], составленный из русско-говорящих турок, набранных немцами в Турции и российских тюрок (татар). Уже в ноябре 1915 года сообщение об этом поступило в Москву, затем в Нижний. Из полученной информации следовало, что в отряде насчитывается более 100 человек, среди которых много немцев, владеющих русским языком[24].

Цели, преследуемые германскими спецслужбами, не ограничивались лишь сбором разведданных о российских армии и военных объектах. Силы перебежчиков должны были быть использованы и в политическом плане, нацеленные на подрыв российского государства как такового. Из показаний возвратившегося из немецкого плена русского солдата[25], завербованного германцами для шпионажа, следовало, что «...немцы на агентуру не жалеют денег, особенно интересуются беспорядками и, главное, революционным движением в России»[26].

В начале 1915 года турецкие власти попытались распространить среди татар Поволжья (конкретно в Казанской губернии) материалы, призывающие их к открытому мятежу против властей. В качестве «детонатора» должно было «сработать» воззвание, исходящее якобы из могилы самого Пророка Мухаммада[27] .

Однако в целом в Поволжье этот призыв не имел заметного успеха. Так, в сообщении курмышского уездного исправника в адрес симбирского губернатора от 24 апреля 1915 года подчеркивалось: «...доношу, что настроения мусульманского населения во вверенном мне уезде спокойные и присланные из Медины письма, призывающие к священной войне, среди означенного населения не распространяются»[28]. Несмотря на это спокойствие мусульманского населения Поволжья, власти не решились на размещение в Нижегородской губернии пленных мусульман, хотя этот план серьезно продумывался и даже прошел через начальную стадию реализации[29]: высылка арестантов была приостановлена.

Опору режиму в мусульманской среде России могла составить новая партия, которую  сформировал руководитель петроградской общины мусульман М.С.Баязитов[30]. Она получила название «Всероссийский мусульманский народный союз» — «Правильный путь» («Сырат уль-мустаким»), и  даже сам директор ДП МВД квалифицировал ее в 1914 году как «черносотенную партию Михаила Архангела»[31].

Цель организации, как она была сформулирована в Уставе[32] , заключалась в «объединении русских мусульман для изучения мусульманства в его прошлом и настоящем, просвещения и всестороннего поднятия благосостояния единоверцев на почве строгой законности, верности МОНАРХУ и единства и целостности России». Деятельность партии должна была развернуться на всей территории империи, «кроме губерний и областей Великого княжества Финляндского, Наместничества Кавказского, Туркестанского генерал-губернаторства, Привисленских (кроме города Варшавы), а также областей Амурской, Камчатской, Приморской, Сахалинской и Якутской». Из приведенного перечня понятно, что деятельность организации «Сырат уль-мустаким» должна была блокировать политическую активность тюркистов Поволжско-Уральского региона. 

Организаторами новой партии планировалось издание «Ислам-ва-Магариф» («Ислам и просвещение»), что вызвало протесты петроградских студентов-мусульман, затем московских и  казанских[33]. 

Устав новой организации подвергла резкой критике уфимская газета «Турмыш». Там же было помещено письмо членов Госдумы К.-М.Тевкелева, И.Ахтямова, редактора газеты «Иль» Г.Исхакова, одного из лидеров мусульманской общины столицы М.Бигиева и др., считавших детище Баязитова «истинной копией русских черносотенных партий»[34]. Действительно, Баязитов делал попытку найти для российских мусульман нишу в рамках единой и неделимой России, перечеркивая тем самым все общественно-политические движения, предпринятые тюрками в предшествующий период.

В июне 1915 года скончался муфтий ОМДС М. Султанов. Его смерть стала основанием для стремления тюркистов «к назначению на этот пост своего единомышленника или,  по крайней мере, такого лица, которое можно было бы использовать в своих целях»[35]. Националисты «считали вопрос о назначении муфтия пробным шаром для определения, что “они могут” и насколько правительство считается с ними»[36].

В условиях войны с халифатистской Турцией правительство, хорошо осведомленное о брожении и недовольстве среди части мусульман Поволжья и Кавказа, мятежных настроениях в Туркестане, остановилось на кандидатуре М-С.Баязитова, известного своими прогосударственными настроениями[37]. Ответом националистов стало решение о созыве Всероссийского мусульманского съезда, где, кроме вопросов об очередных задачах, должно было «выразить протест против назначения Баязитова»[38]. Очередной раз, но теперь в опасных обстоятельствах военного времени,  тюркисты пытались проникнуть в пределы прерогатив государства и его структур.

В ближайшее время после роспуска Государственной Думы на каникулы 3 сентября 1915 года ряд лидеров исламских  политических  объединений выступил с инициативой созыва нового тайного съезда мусульман. В его повестку дня предлагалось внести «вопрос об отношении мусульман к социализму и выработке единой для всех программы действий в случае возникновения в России революционного движения»[39]. Таким образом, тюркисты вновь обратились к событиям и собственному опыту десятилетней давности. Как отмечалось в секретной депеше из казанской губернской администрации в Департамент полиции, среди тюрок «преобладало течение, что мусульмане в ожидавшемся общем для всей России движении должны принять участие как единая нация, не разбиваться на классы и группы», отдавая предпочтение левым партиям, а не как это было ранее, кадетам»[40].

В ходе войны с Турцией представители русской общественности стали все чаще высказывать уместную озабоченность по поводу отчетливых пантюркистских настроений среди части россиян, пропагандируемых в условиях военного времени. Так, в ходе публичной лекции в Московском университете в начале марта 1915 года профессор А.Н.Савин подчеркивал широкое распространение в России «пантюркизма, который хочет объединить на культурной почве турок, жителей Азербайджана, Крымских татар, жителей Поволжья, Прикамья, которые говорят на родственных наречиях. Некоторые мечтают о пантуранизме, присоединения сюда и угро-финской народности...». Причем ученый зорко подметил, что «очень многие вдохновители мусульманского модернизма и пантюркизма — русские подданные, питомцы наших университетов, не могущие не ценить тех благ, которые дала им немусульманская страна»[41]. В этих словах вполне различим упрек в адрес тюркских националистов, «питомцев русских университетов». Приведенные факты свидетельствовали о тревоге русской интеллигенции по поводу растущих сепаратистских настроений в стране.

Государство, со своей стороны, стремилось ужесточать цензуру. Так, Казанский временный комитет по делам печати в своем решении от 18 января 1915 года наложил арест на брошюру, написанную  Габдуллой Кешаевым под названием «Зубдату-ль Калям» («Основы богословия»). Она была издана в Оренбурге (тип. Дин-ва Магишет). На основании решения Комитета был наложен арест на издание и возбуждено судебное преследование по п. 6, ст. 129 Уг.Ул. Список арестованных изданий доведен до широких слоев общественности[42].

Наряду с натиском со стороны государства политический тюркизм переживал ослабление за счет отсутствия единства в своей элите. То, что националисты России тюркского происхождения не были едины, подтверждается, в частности,  их отношением к «Прогрессивному блоку». Часть из них (С.Максудов, М.Бигиев, Закир Кадыри) выступили за предложение вступить в блок при условии признания ряда требований мусульман (устранение законодательных ограничений  по отношению к мусульманам, реформа мусульманских духовных учреждений, разрешение вопроса об отдыхе торговых служащих). Часть же, настроенная более радикально (Г.Исхаков, Ш.Мухамедьяров, К.Сагит), не поддерживали идею присоединения к прогрессистам[43].

Иногда из-за радикализма отдельных лиц под подозрение  попадали  люди, не имеющие никакого отношения к акциям тюркистов[44]. Но бывало и так, что в небольших российских селениях некоторые учителя сеяли в сознание своих учеников семена халифатизма, опираясь на историческую память народа[45].

В 1915 году был создан «Комитет по защите прав тюрко-татар мусульман России» во главе с Ю.Акчуриным и Р.Ибрагимовым, начавший свою деятельность в Стамбуле. «Он требовал восстановления представительства всех мусульман в осударственной Думе, религиозной автономии, создания национальных светских школ и права для татар владеть недвижимостью в Туркестане»[46]. Тюркские идеологи пытались убедить российских мусульман, что тактика переговоров с российским правительством и парламентом бессмысленна, ссылаясь на отказ Госдумы 20 июня 1915 года признать равноправие нерусских народов.

Давление на Россию извне усиливалось. В ходе Первой мировой войны  Российскому Генштабу  и контрразведке стало очевидно, что турецкая разведка активно использует в своей работе кадровых разведчиков — не турок,  преимущественно греков с островов и Малой Азии, а также итальянцев и евреев[47]. Это означало, что в своей заграничной деятельности турецкое руководство опиралось не только на возможности и связи бывших российских подданных, осевших в Стамбуле.

Естественно, что в условиях военного времени правоохранительные органы усилили внимание ко всем иностранцам, в том числе и из нейтральных государств, ибо масса материалов и фактов свидетельствовала о принадлежности их части  к шпионской деятельности. Контроль на уездном уровне  устанавливался не только за турками и турецкими подданными (греками, албанцами, курдами и т.д.), но и за прибывающими персами, так как некоторые из них действовали  против России[48].

В конце 1915 года русская резидентура, работавшая в Вене, докладывала в Петроград об изменнических намерениях и действиях группы российских националистов. В ноябре того года депутация во главе с Ю.Акчуриным посетила Австро-Венгрию и была принята главой кабинета Штюргком и министром иностранных дел Форгачом. В ходе достаточно продолжительных переговоров австрийская сторона была ознакомлена с частью панисламистских и пантюркистских проектов послевоенного переустройства России. Среди них были планы следующего порядка, изложенные в памятной записке: 1) освобождение Бухары и Хивы от русского владычества и присоединение к ним Туркестана; 2) административно-политическая независимость киргизов; 3) восстановление Казанского царства и Крымского ханства, последнего — под покровительством турецкого султана; 4) признание реки Волги и Каспийского моря нейтральными[49].

По сути, тогда были озвучены в конкретной форме те замыслы панисламистов, что вынашивались и конфиденциально, в узком кругу, обсуждались ими на различных собраниях и съездах в течение последних нескольких лет. Совершенно очевидно, что податели того проекта  ни на минуту не сомневались в скором поражении России.

В декабре 1915 года делегация «Комитета по защите прав тюрко-татар мусульман России» побывала в столицах держав Четвертного Согласия. Ю.Акчурин составил меморандум Комитета на французском языке с требованием независимости тюрко-татарских народов. Была составлена также карта Казанского ханства, которое предполагалось восстановить под турецким протекторатом, то есть была оттеснена на задний план идея восстановления халифата  в Среднем Поволжье[50].

Немедленно (в начале января 1916 года) полицейским властям разного уровня (Нижегородской, Казанской, Уфимской и иных губерний), вплоть до уездных исправников, были отданы распоряжения задержать и этапировать в столицу видных тюркистов в случае их появления в России. Однако, судя по имеющимся отчетам начальников Губернских жандармских управлений, таковых на местах не оказалось[51].

В следующем 1916 году группа российских тюрок-эмигрантов посетила лондонскую «Конференцию народностей», где заявила о своем требовании к международному сообществу предоставить суверенитет тюркам Поволжья, Азербайджана, Хивы, Бухары и о собственных намерениях объединить эти территории с Турцией на правах федерации[52].

Получив одобрение своим намерениям от участников конференции, Р.Ибрагимов, Ю.Акчурин, А. Агаев и А.Гусейн-заде  направляют от имени  25 миллионов российских мусульман «Обращение» в адрес президента США В.Вильсона с просьбой «прийти на помощь и спасти эти (тюркские — О.С.) народы (России — О.С.) от окончательного истребления»[53]. С.М.Червонная[54]  охарактеризовала это посланное из Стокгольма 9 мая 1916 года «Воззвание аллогенов России» как важнейший рубеж в истории национально-освободительной борьбы народов империи, впервые осознавших тогда «необходимость выноса своих проблем на международную арену»[55].

В 1916 году, когда большая часть тюрок России участвовала в военных действиях по защите своего Отечества и трудилась в тылу во имя достижения победы, группа эмигрантов выступила от их имени, назвав татар, башкир, киргизов, сартов, таджиков, туркменов, народов Кавказа «чужими народами» для России — аллогенами. В контексте рассмотрения нашего сюжета о тюркизме, интересно и то, что единой группой названы в Обращении «мусульмане России», но этнически они обозначены не «тюрки», в духе пантюркизма, а отдельными народами: татары, башкиры и т.д., что подтверждает понимание авторами документа низкого уровня консолидации  тюркского сообщества.

Российские тюрки впервые участвовали в Третьем конгрессе народов (национальных меньшинств) Европы в июне 1916 года. Они представляли Кавказ, Крым и Волго-Уральский регион, фактически находясь в эмиграции. По итогам Конгресса Ю.Акчурин составил записку-меморандум о проблемах тюркских народов России. В июле и августе 1916 года в Женеве Ю.Акчурин встречался с В.И.Лениным и передал ему эту записку. В.И.Ленин обещал изучить ее[56]. 

Думается, что выход радикальных националистов «на международную арену» в 1915 и 1916 годах не был случайным. Турецкая армия не одерживала заметных и значимых побед. На Кавказском фронте турки отступали, а в Европе и Месопотамии не имели успеха. В таких условиях младотурецкое руководство подключало дополнительные средства для обретения внешней помощи — в получении «поддержки мирового общественного мнения» и руководства нейтральных государств. Младотурки вновь,  как и в 1914 году, подстрекая лидеров казанских татар к активным политическим действиям, надеялись на вспышку антиправительственных мятежей среди тюркского населения соседних и сопредельных стран. Нельзя сказать, что все их надежды были бесплодными. В июле 1916 года вспыхнул известный мятеж в Туркестане.

В течение всего периода войны сводки МВД по Среднеазиатскому региону были беспокойными[57]. Секретные сотрудники спецслужб под псевдонимами «Гард», «Ахмет», «Эфенди», «Кари» систематически доносили о деятельности группы лиц, настроенных против самодержавного режима. Наиболее активным «панисламистом» считался местный богатый торговец мануфактурными товарами Зайнетдин Тазетдинов[58] («идеи панисламизма распространяет всяческими путями»)[59]. Мусульманское население Туркестанского края проявляло повышенный интерес к оренбургской «Вакт» и казанской «Юлдуз», не имея местных мусульманских газет. Поэтому Ф.Каримов регулярно приезжал то в кишлаки Андижанского уезда, то в Коканду для сбора материала в «Вакт»[60].

Удобным моментом для освобождения от власти русских группа тюркистов Средней Азии[61] посчитала май 1916 года, когда, по их мнению, при посредстве афганского духовенства можно было просить Афганского эмира о немедленном выступлении против России[62].

К началу 1916 года, в условиях явных неудач русской армии, тон заявлений мусульманской фракции IV Государственной Думы стал заметно меняться: в них все чаще звучали ноты обид и претензий. В прениях 9-12 февраля представители тюрок-мусульман высказали свои настроения в следующей формулировке: «...политика власти в отношении к инородцам вообще и к мусульманам в частности осталась в дни войны такою же, какой она была в мирное время,  но теперь... тяжесть этой угнетающей дух политики ощущается гораздо сильнее и переживается гораздо острее, чем в мирное время»[63]. Сказывались нарастающее уныние и общее недовольство от поражений на Западном фронте, от растущих неудач русской армии.

В начале 1916 года мусульманская фракция Госдумы решила активизировать совместные усилия  с иными национальными и народническими фракциями, в том числе еврейскими[64].  В марте фракция организационно, структурно видоизменилась: в ней было образовано так называемое особое совещательное бюро (группа лидеров из четырех человек), составленное из представителей Казани, Уфы, Оренбурга, Троицка — опорных точек российских тюркских националистов[65]. Одновременно было запущено в мусульманскую среду негласное и незаконное указание о массовом сборе денег на нужды означенной фракции. (По сути, вновь разыгрывался сюжет 1909 года, когда депутаты Госдумы пытались собирать деньги на Нижегородской ярмарке, в Оренбурге и др. городах в интересах  своей мусульманской фракции).

Стало известно, что «в целях оказания материальной поддержки мусульманской фракции Госдумы, нуждающейся в средствах как на содержание и организацию фракции бюро, так и на привлечение сотрудников с мест для разработки различных вопросов, касающихся русского мусульманства среди мусульманского населения некоторых местностей производятся денежные сборы, причем муллы прогрессистского (т.е. националистического —  О.С.) направления, не ограничиваясь в данном случае обращением к отдельным жертвователям, предпочитают  производить сборы... во время богослужений в мечетях...»[66]. Очередной раз официальные лидеры мусульманского движения в России, законодатели, демонстрировали  неуважение к государственным законам, как бы не задумываясь над последствиями собственных деяний. МВД предложило своим региональным структурам принять соответствующие меры по пресечению подобных поборов на местах.

Активность по отношению к Госдуме проявлялась и на местах. Обсуждались вопросы о назначении киргизам отдельного муфтия, об определении их в конные полки и земельный вопрос [67]. Кроме наличия собственного депутата в Думе[68], планировалось изменение управления Туркестанским краем, введение земства[69]. 

Разворачивался новый этап натиска на режим его разнообразных, но почти откровенных противников. В марте 1916 года департамент полиции МВД разослал в губернии сообщение о том, что германская разведка расширяет в России сеть «агентов, способных вести агитацию по возбуждению в России революционных настроений»[70]. В этих условиях российская тюркская элита не демонстрировала сплоченных действий. Например, в апреле в Баку прошел съезд мугаллимов, на котором, по сведениям начальника Бакинского ГЖУ, не присутствовали казанцы. Однако понимание необходимости единства в политических действиях осознавалось — и общим пожеланием делегатов было проведение  в ближайшее время Всероссийского съезда мугаллимов[71]. 

В то же время в казанской среде продолжали существовать и развиваться идеи невозможности достижения тюркского единства[72]. Отметим, что подавляющее большинство имамов по-прежнему было настроено проправительственно[73].

Так называемая «освободительная война» выдвинула перед российскими тюрками вопрос единения (в рамках образовательной сферы) с элементами светскости. Объединяющими центрами стали мусульманские благотворительные общества, стремившиеся заботиться обо всех сторонах жизни тюрок, в том числе, о сфере образования и просвещения[74]. 

В мае 1916 года в Уфе состоялся губернский земский съезд для обсуждения вопросов инородческого образования. Участие в нем приняли представители 7-8 губерний. Из Казани были приглашены известные общественные деятели С.Максудов, Г.Максудов, Ф.Амирхан, Г.Исхаков, учителя Мухутдинов, Курбангалеев, а также Шакир Тагиров, Ибрагим Терегулов, бывший член ОМДС Хасан-Гата Габишев[75].

В своем докладе находившийся на службе в Уфимской губернской земской управе Гумер Терегулов выступил с критикой земской и правительственной школы. Он предлагал в целом в духе решений I съезда партии «Иттифак аль-муслимин» (1905 год) развивать общеобразовательную татарскую школу с преподаванием на татарском языке[76]. Школы должны были быть сорганизованы местными благотворительными обществами, поставлены под контроль духовных собраний с выборным муфтием. Выступление Терегулова нашло отражение на страницах местной газеты «Турмуш»[77]. Вопрос «национализации школы», по мнению начальника Уфимского ГЖУ[78], успешно разрешался в Уфе, Казани, Оренбурге, Троицке. В связи с этим он высказывал (в совершенно секретном информативном письме) опасение возможного  ущемления русских интересов в регионах с компактным проживанием татар.

Крупные уфимские купцы Абдуллатыф Хакимов и Назиров создали вакуф, насчитывавший несколько сотен тысяч рублей, предназначенный для издательской деятельности[79]. Организаторы заявляли, что «предприятие это, являясь достоянием всей нации, не будет преследовать никаких коммерческих целей, а будет служить исключительно распространению националистических идей и развитию самосознания мусульман»[80]. 

Стиль общения тюркистов сохранялся таким, каким он был задан еще с начала их деятельности — использование больших собраний людей, например, свадеб, для решения значимых для общественного движения вопросов. На свадьбу казанского купца Исмаила Аитова, бывшую 15 мая 1916 года в городе Симбирске, были приглашены активисты тюркизма: Муса Бигиев, Гаяз Исхаков, Галимжан Галиев, а также организатор мусульманской молодежи Фатих Зарифович Амирхан, мулла К.Терджиманов, казанский журналист Гали Рахимов, мулла из Троицка Ахмет Бакиров. Но так как первые трое не приехали, собрание не обрело политической окраски и ограничилось проведением благотворительной акции. Было решено перенести встречу в Казань[81].

26 июля 1916 года начальник Казанского ГЖУ на основании информации агента «Житель» докладывал «наверх», что «настроение мусульман спокойное». Основной вопрос, который обсуждался в их среде — школьный. К тому же дискуссии по этому вопросу направляло бюро мусульманской фракции Государственной Думы[82].

В октябре 1916 года Гаяз Исхаков был в Москве, где обсуждались вопросы установки памятника поэту Тукаю, открытия в Казани общества попечения учащихся-мусульман, издания газеты «Сюзь» под другим названием. Продолжение обсуждения было перенесено в Казань, где состоялось собрание молодежи  с участием А.Кареева, Г.Исхакова, Ф.Туктарова, Валид-Хана Таначева, Гарея Хасанова, Шигаба Ахмарова и др.[83].

Представители имперской администрации признавали, что не всегда они способны понять логику действия активных мусульман.  Так, в 1916 году, 10 октября, начальник Уфимского ГЖУ писал, что существует в России «неведомый для чиновников мир Ислама»[84].

Что касается внешней ситуации, то к 1916 году положение турецкой армии значительно ухудшилось: поражения следовали одно за другим. Их операции на Кавказе завершились катастрофой; к началу 1916 года русские дивизии начали успешное наступление на Анатолию, взяв Эрзерум, Трапезунд и Эрзинджан. Стамбулу потребовались новые порции разнообразной помощи извне, прежде всего, восстаний во внутренних областях России и поступлений новых денежных сумм, а также поддержка лидеров нейтральных стран и зарубежных политических структур, оппозиционно настроенных к собственным правящим режимам.

 При посредстве российских тюрок младотурки стали пытаться собрать деньги в мусульманской среде своего военного противника. Российские правоохранительные органы вновь фиксируют и пресекают подобные усилия[85].

В июле 1916 года МВД стало известно, что некоторые из коммерсантов-мусульман, съезжающиеся на нижегородскую ярмарку, готовят денежные средства для сбора в пользу Турции. Были установлены и каналы передачи — через купца Гаджи Иса-Мухамедова, имевшего магазины в Москве, Петербурге и Гельсингфорсе. Было намечено перевести деньги из Финляндии в Швейцарию, а затем в Турцию[86]. Стало также известно, что в начале 1916 года симбирский коммерсант Х.Т.Акчурин (родственник Ю.Акчурина[87]) стал торговать на Нижегородской ярмарке турецкими ценными бумагами, приобретенными им еще в 1913 году[88].

Следует отметить, что в годы Первой мировой войны активизировалась деятельность  тюркистов Сибири. В их среде продолжало существовать противостояние между сторонниками самодержавия и его противниками. Например, такое противостояние ощущалось в полной мере в Иркутске. С одной стороны, действовал  Иркутский комитет во главе с Шайхуллой Шафигуллиным[89], миллионером  и губернским ахуном, отличавшийся большими симпатиями к Турции[90]. С другой, — также ахун, 67-летний Мухамет-Гариф Беймуратов, настроенный проправительственно («непоколебимая преданность Престолу и Отечеству»). По данным спецслужб,  подобные Комитеты действовали в городах Чите и Томске, чьи активисты находились в переписке друг с другом[91]. Комитет в Томске возглавлял местный богатый купец Бухараев.
Им и другими тюркистами постоянно поддерживалась связь с Бакинским комитетом той же националистической направленности, который спецслужбы считали на тот момент самым сильным в России.  Председателем Бакинского Комитета являлся татарский купец Тагеев[92], владелец фабрики по изготовлению бязи. Усилиями Комитета в Баку сосредоточивалось оружие, которое сторонники тюркистов были готовы использовать при подходе турок для оказания им помощи. Через Бакинский комитет было отправлено в Турцию в начале войны 2 млн рублей, собранных мусульманами России[93]. 

Одной из целей указанных организаций являлась помощь военнопленным, воевавшим против России, особенно туркам. Тогда в Иркутске, Чите и др. городах была расквартирована часть захваченных в плен солдат и офицеров[94].

В январе 1916 года во время сбора средств в пользу семей раненых и убитых на фронтах россиян, происходившего в здании Общественного собрания города Иркутска, Шафигуллин агитировал выступать против правительства и царя. «В тот день, когда у Николая отберут все земли и оставят его без сапог, у татар будет величайший праздник», —  утверждал он. Не без его давления сборы составили всего лишь 12 рублей, хотя у Комитета, которым он руководил, в это время имелось 5-8 тысяч рублей[95].

В июне 1916 года в Иркутск прибыл Гиляч Хусаинов, привезший из Бодайбо золотой крупный красивый самородок, из которого предполагалось изготовить в Казани подарок Энверу-паше с надписью «От всех мусульман» (но не указывать имя Энвера-паши в целях конспирации). Слиток пропал во время разбойничьего нападения на Г.Хусаинова и его семью[96]. 

В газете «Сюзь», издававшейся в Москве на татарском языке, в 1916 году была помещена статья «Аресты иркутских мусульман и их причины», в которой автор Хабибалла Габитов обвинял М.-Г.Баймуратова в том, что он написал донос, содержащий клевету на губернского ахуна. При обыске в доме Шафигуллина были найдены фотографии с подписью «Рашид», снимок рукописи на японском языке, что свидетельствовало о его контактах с Р.Ибрагимовым[97].

Фигура Шафигуллина, который еще в 1912 году объединил вокруг себя единомышленников-туркофилов, оказалась в поле зрения местного ГЖУ. Руководитель группы еще тогда привлекался к судебной ответственности за речи по ниспровержению строя и неоднократную отправку денег в Турцию. Было выяснено, что этот кружок продолжал антиправительственную деятельность. Члены его отправляли детей учиться в Турцию[98]. Всего было пожертвовано в помощь Турции 147 тысяч рублей[99]. В 1916 году после очередного ареста[100]  судебный следователь освободил Шафигуллина под залог в сумме 500 рублей[101].

Спецслужбами была отмечена некая тенденция в тюркской среде. В условиях политического ослабления Турции «российские татары начали усиленно стараться об укреплении ислама в сердцах мусульман не только внутренней России, но и в Средней Азии, в видах повсеместной ассимиляции их под видом татаризации, что равносильно туркизации»[102]. Особую активность при этом проявляли казанские и оренбургские татары.

Отмечалось, что в Ташкенте до 1880-х годов ни на одной мечети не было изображения полумесяца. Затем этот символ — полумесяц со звездой, который воспринимался российскими чиновниками как турецкий символ ислама, начали ставить на всех мечетях аналогично кресту на церквях[103]. Подчеркивалось, что киргизы, башкиры и др. «не питают расположения к русскому государственному гербу — двуглавому орлу и предпочитают ему мусульманский символ Турции»[104].

Отметим далее, что сама по себе близость проживания российских тюрок к Турции жестко не определяла настроения местного населения. Так, хотя на юге России среди учителей были турки, это отнюдь не означало, что в Северном Причерноморье преобладали протурецкие настроения. В Таврической губернии, например,  в 1916 году, по сведениям начальника Таврического ГЖУ от 16 августа 1916 года, «яркого панисламизма не было». В Симферопольской мечети мусульмане обсуждали разочарование многих, кто ранее переселился в Турцию[105].

Представителями тюркистов России разыгрывалась также карта «международной трибуны», использования возможностей «общественного мнения» в нейтральных странах и т.п. псевдодипломатических демаршей. Это подтверждают визиты Ю.Акчурина в Европу в 1915-1916 гг.

Турецкое руководство имело в своем арсенале и ряд иных мер, ранее не применяемых воюющими сторонами в ходе боевых действий. В первой половине 1916 года разведорганы Российского Генштаба уведомили работников контрразведки о том, что по инициативе партийного руководства младотурок в страны Антанты выехали агенты для физического уничтожения ряда военных и политических лидеров[106], причем исполнителями должны были стать этнические албанцы, греки и итальянцы[107]. В августе 1916 года российская контрразведка вновь получила подтверждение турецких планов насчет цепи политических убийств в Петрограде: младотурки направили
в Россию специальную группу террористов для уничтожения ведущих политических деятелей и высокопоставленных военных[108]. Таким образом подтверждались вышеупомянутые нами агентурные данные от 1913 года.

В условиях развернувшегося в Туркестане антицарского восстания в ноябре 1916 года ротмистр Отдельного корпуса жандармов в Ташкенте Розенберг, докладывая в Петроград о ситуации в Средней Азии, помимо прочего, подчеркивал: «В стремлении российских, преимущественно приволжских и оренбургских мусульман к туркизации следует видеть серьезную опасность для государственного единства разноплеменной, разноверной России, в числе подданных которой насчитывается в настоящее время до 20 миллионов мусульман...»[109]  и далее: «...в Русском Туркестане были случаи перехода даже коренных русских мужчин, особенно женщин, в ислам...»[110]. Само происходящее и его последствия вполне ясно понимали представители властей.

Значительные усилия противников воюющей России были направлены на организацию беспорядков и роста недовольства посредством дестабилизации ее государственности. Один из резидентов германской разведки полагал в 1916 году, что в России того времени создается «отличная почва для поднятия крупнейших беспорядков и даже полного мятежа, если его умело и усиленно будем проплачивать»[111].

Что касается настроений мусульманского населения России, то, согласно мнению МВД, «важнейшие национальные желания» сводились к следующим пунктам: решение вопроса о праздничном отдыхе (речь идет о выходных днях в связи с мусульманскими праздниками), реформа религиозных дел согласно решениям мусульманских съездов, упразднение всех ограничений, существовавших в законе по отношению к мусульманам, принятие мер по прикреплению мусульман-киргизов к земле и обеспечению их землей, пересмотр законов по управлению Туркестанским краем[112].

Картину жизни мусульманских приходов в промышленных поселениях в европейской части России и Сибири  проанализировал на широком источниковом материале И.К.Загидуллин, показавший, что на рубеже XIX-XX вв. в значительной части промышленных предприятий действовали официальные или не зарегистрированные  приходы, выступающие, как правило, единственными общественными организациями в инокультурной среде обитания. При увеличении численности занятых на производстве мусульман, в том числе постоянно работающих, процесс регистрации махаллей ускорялся. И еще: «Приметами мусульманских рабочих приходов стали: отсутствие недвижимой собственности большинства рабочих махаллей, экономическая слабость, низкий культурный уровень и миграционная мобильность рабочего люда, определенная интеграция в русскую рабочую среду, устройство молитвенного здания, как правило,
не имевшего внешних атрибутов традиционной мечети…»[113].

Это был явный уход от прочной исламской традиционности, связанный с происходившей в России индустриализацией. Аналогичные процессы происходили в русской православной среде, что обеспечивало ослабление религиозных ценностных ориентаций в российском сообществе независимо от этнической принадлежности их носителей. Под давлением социально-экономического фактора усилилось сближение по ментальным восприятиям россиян разной этнической принадлежности, занятых в промышленной сфере.

Значительная часть лиц из тех, кто в 1905 году объединился в Нижнем Новгороде под знаменем «Иттифака», активно занималась вплоть до 1917 года (и далее) политической, в меньшей мере — религиозной деятельностью. Их предметно интересовали вопросы политического устройства и переустройства страны. Светские люди,  а не священнослужители из их рядов, заняли кресла депутатов Госдумы, приняв активное участие в законотворчестве и политической жизни.

Образно говоря, «мусульманский мотив» был лишь увертюрой, одним (и не самым главным) компонентом, из составивших «общую партитуру» деятельности российского «Иттифака». (Начав с прокламаций о необходимости улучшить исламское духовное образование, переустроить ОМДС, создать более благоприятные условия для строительства мечетей, уравнять в правах и возможностях мусульман и православных и т.д.,  иттифакисты весьма быстро, если не с самого начала, увязали эти призывы с действиями вполне политического свойства.)

На протяжении почти полутора десятков лет известные властям общественные и политические лидеры, выступавшие под знаменем ислама, совершили ряд конкретных и систематических действий, многие из которых квалифицировались, согласно существующему тогда законодательству, как противоправные или преступные. Среди них:

- создание и тиражирование на протяжении ряда лет нелегальных печатных изданий, содержащих материалы, пропагандирующие свержение правящего режима (т.е. подстрекательство к беспорядкам);

- содействие иностранным представителям (туркам) в установлении контроля над религиозными школами в Поволжье (т.е.  содействие иностранному вмешательству во внутренние дела России);

-  торговля ценными турецкими бумагами и сбор денежных средств в пользу Турции в ходе войны с ней России (т.е. оказание материальной помощи военному противнику);

- подготовка к добыче секретных материалов российского Генерального штаба для дальнейшей их передачи Османской империи накануне Первой  мировой войны (т.е. шпионаж);

- разработка конкретных планов и подготовка мер к отделению от империи ее составных частей — Поволжья, Кавказа, Крыма, Средней Азии и Туркестана, демилитаризации Волги и Каспия; обсуждение в ходе Первой мировой войны этих проектов с государственными лидерами Австро-Венгрии (т.е. измена Отечеству);

-  участие в подготовке физического уничтожения видных российских государственных деятелей, вплоть до главы государства и членов его семьи (т.е. терроризм);

- нелегальное создание запасов оружия, концентрированных в Закавказье.

Совокупность изложенного вполне выглядит как цепь преступных действий. Получилось так, что активное участие в них  приняли уроженцы и постоянные жители Поволжья (преимущественно казанские татары) Р. Ибрагимов, Ю.Акчурин, Г.Исхаков и др. Общие контуры и векторная направленность их деятельности были известны властям, которые, сообразуясь с законом, предпринимали соответствующие (но далеко не всегда адекватные) меры противодействия.

Анализ настроений большинства российских мусульман позволяет  согласиться с мнением А.Б.Юнусовой  о том, что «нигде  —  ни в Татарии, ни в Башкирии, ни в Средней Азии —  ислам не выдвигал политических претензий — создание исламского государства»[114]. Действительно, ОМДС в целом и большинство исламских священнослужителей  на местах были далеки от политики. Этим занимались светские, весьма политизированные национальные лидеры Поволжья, Кавказа, Средней Азии, обуреваемые идеей создать пантюркистскую сверхдержаву. И потому мы не можем до конца согласиться с другой мыслью упомянутого исследователя о том, что «общественная деятельность мусульманского духовенства и интеллигенции  (курсив наш — О.С.) не выходила за рамки собственно религиозных и просветительских вопросов»[115].

Сопоставительный анализ действий поволжских «панисламистов-пантюркистов» с их единомышленниками в Средней Азии и на Кавказе заставляет считать их позицию весьма деятельной и активной, их планы и намерения не менее радикальными, нежели у последних. Иное дело, что в силу конкретных причин и обстоятельств, им не удалось поднять вооруженное восстание в Петербурге, как это имело место
в 1916 году в Туркестане. Им не удалось в 1917-1918 годах провозгласить автономный (а по сути отделившийся от России) собственный «штат», как это имело место в Азербайджане, вышедшем из состава империи по инициативе лидеров партии «Мусават». Однако намерения, задачи и конкретные действия волжских политиков, именуемых властями с 1905 по 1916 годы  «панисламистами», преследовали цели, аналогичные целям их единомышленников в Средней Азии и на Кавказе.

И потому автор не может разделить существующее мнение о том, что в Поволжье начала XX века отсутствовали настроения панисламизма и пантюркизма, что эти явления и настроения были свойственны лишь части мусульманского населения Средней Азии и Кавказа[116].

Через парламентские структуры представители национальной тюркской буржуазии пытались вести диалог с российским самодержавием. Оставшись недовольными результатами диалога, они приходили к более радикальным настроениям и соответствующим им действиям.

Слабеющий самодержавный режим предпочитал не поиск взаимодействия с оппонентами, но репрессии и ограничения. Процесс массового распространения идей панисламизма, пантюркизма и пантуранизма имел под собой, помимо моральных и идейных настроений, ещё и вполне конкретный материальный интерес, скрытый, однако, за пропагандистскими, нередко демагогическими лозунгами религиозного и политического характера. Будучи политическими реализаторами финансово-экономических интересов тюркской национальной торгово-промышленной буржуазии, лидеры панисламистов и пантюркистов вполне увязывали свои личные интересы карьерного порядка с желаниями своих единоверцев-капиталистов.