3.2. Российские тюркисты в эмиграции (1907–1908 гг.)

Во второй половине 1907 года преследуемые российскими властями наиболее радикальные лидеры «Иттифака» И. Гаспринский, Р.Ибрагимов[1], Ю.Акчурин и целый ряд других деятелей тюркского национализма[2]  в поисках дополнительных средств, связей, единомышленников и партнеров[3]  выбывают за рубеж — в страны Европы[4], а также в  Турцию[5]. Однако, исповедуемые ими идеи пантюркизма и пантуранизма не встретили широкого энтузиазма в официальном Стамбуле. Дело в том, что правивший в то время султан Абдул-Хамид был ярым противником всякого национализма, будь он оттоманский или тюркский. Он признавал только ислам (религию)[6]  и считал, что всякий национализм неминуемо приведет к либерализму. «... будучи последовательным и убежденным панисламистом, он не особенно баловал часто обращавшиеся к нему делегации русских татар»[7].

Поэтому на первых порах  тюркским националистам из России приходилось играть роль «борцов за веру», изгнанных с родины. В частности, свои идеи тюркисты Ю.Акчурин, И.Гаспринский, Г. Исхаков проводили в жизнь, сотрудничая с журналом «Сират-и-мустаким», издававшемся в Стамбуле. Многие представители татарской интеллигенции, оставшиеся в России, полагали, что в Турции Ю.Акчурин[8]  и другие посвятили себя лишь журналистской и просветительской деятельности[9]. Однако, как показала практика, интересы и запросы эмигрантов простирались гораздо шире пределов публицистической работы. (Так, например, Юсуф Акчурин стал членом ЦК партии «Единение и прогресс»).

В Стамбуле тюркистов ожидала достаточно крупная денежная сумма от религиозных лидеров Турции — «5 тыс. лир (45 тыс. руб.), выделенная турецким шейх-уль-ислам  на усиление агентов на Кавказе, в Казанской и других губерниях, где живут мусульмане»[10].  Кроме того, сотни мусульманских агитаторов были собраны в Стамбуле Абдул-Хамидом II  осенью 1907 года, чтобы, пройдя дополнительный инструктаж, «идти в Кабул, Пешаур (Пешавар — О.С.), Алжир, Курдистан, Кавказ и другие места...»[11].

Султан проявлял интерес к мусульманам Поволжья. Так, на имя главы Статистического комитета Самарской губернии В.В.Якунина пришло письмо на французском языке от «адъютанта его Императорского Величества Султана, полковника Измаила Гакки бея» с просьбой сообщить количество мусульман  в губернии[12]. Якунин выслал сведения[13]. После отправки информации он сообщил об этом в Департамент полиции МВД[14]. В результате ему указали на пренебрежение циркуляром МВД от 18 октября 1907 года, поскольку он вступил в переписку с турецким полковником напрямую без ведома начальства и самовольно передал ему информацию статистического комитета[15].

Отметим интересную деталь: среди агитаторов  и участников мусульманских съездов в Стамбуле имелось немало японцев[16]. Достаточно быстро они нашли общий язык с лидерами младотурок, разделявшими их взгляды на полную этническую общность российских тюрок (татар, азербайджанцев, казахов, туркмен и т.д.) с османскими турками. Более того, в сложившейся тогда в Турции ситуации появились реальные условия для формирования национального турецкого государства, идеи которого обосновывались не только в работах Зии Гёк Альпа[17], но и Юсуфа Акчурина, Ахмеда Агаева и других тюркистов, имевших непосредственное отношение к России.

Российским правоохранительным органам стало известно, что не сумевшие расположить к себе султана  «Гаспринский, Акчурин и Исхаков, сблизившись с турецким общественным деятелем Ахмед Резой[18]  и др., устраивают конференцию, где стараются доказать историческими данными происхождение татар с турками из одного и того же племени. Рашид Ибрагимов отправляется на Дальний Восток[19]  и, проведя несколько недель среди бурят, проехал в Японию... Особенно долго Ибрагимов пробыл в Японии... известно лишь, что он агитировал в пользу всемирного мусульманского съезда.»[20]. Часть своих усилий Р.Ибрагимов направил на подготовку «научной» почвы для теоретического обоснования этнического единства всех тюрок от Балкан до Японии[21], чтобы впоследствии использовать это «открытие» в пропагандистских и политических целях. (Что касается его научных способностей, то следует подчеркнуть: часть современников весьма сомневалась в их наличии. В этой связи Дж.Валидов отмечал: «он человек не науки, а действия, пропаганды; любит производить сенсацию, волнение, причем, не очень последователен в своих мнениях и действиях»[22]). Другой его задачей стало налаживание взаимопонимания с японскими МИДом и спецслужбами, прежде всего с внешней разведкой. «Опека японских государственных органов над дальневосточными эмигрантскими организациями была подчинена и задачам военной разведки»[23], — отмечал Р.Б. Гайнетдинов.

Позже Р.Ибрагимов выступая в прессе, подчеркивал, что еще «перед русско-японской войной российские мусульмане уже прониклись симпатией к Японии»[24]. Уважение к японскому патриотизму звучало в публикациях мусульманских газет[25]. В период между русско-японской и Первой мировой войнами «руководители мусульманского движения в России стремились к укреплению, расширению и углублению дружественных связей с японскими политиками и дипломатами, рассматривая круги японской военщины в качестве союзника в освободительной борьбе мусульманских наций против царизма... Татарская буржуазная молодежь воспитывалась в японофильском духе[26]. Эти контакты Р.Ибрагимова и других дадут заметные плоды в 20-х и 30-х годах в условиях подготовки борьбы японцев с советской Россией[27].

Определенные усилия по утверждению идей панисламизма предпринял и И.Гаспринский, выехавший в 1908 году в Каир для совещания о созыве всемирного съезда мусульман. После поездки в татарской прессе появился его отчет о сделанном[28]. 

Упомянутый Ахмед Риза-бей имел связи за границей, всячески поддерживал молодых мусульман, выезжавших учиться за рубеж, в частности, в Париж. Уже в 1902 году во Францию стали приезжать учиться российские мусульмане, стремившиеся к сближению с единоверцами и ощутившие с 1907 г. поддержку Ахмеда Риза-бея. В 1910 году в Париже училось до 500 студентов-мусульман, большую часть которых составляли турки (до 300 человек), персы (до 100 человек), арабы и др. Группа мусульман из России составляла 10 человек, из них двое женского пола. Объединившись, студенты создали «La Fraternite musulmane», председателем которого стал доктор права Субхи-бей Дагестани. Своей целью Общество считало оказание помощи всем студентам-мусульманам Парижа, нуждавшимся в ней[29].  Кроме того, Ахмед-Реза и его единомышленники всячески поддерживали обучающихся в Мекке мусульман из России, объединившихся в «Научное общество русских мусульман-туллабов (учащихся — авт.)». Как отмечалось в прессе, «турецкое правительство очень симпатично относится к тамошним туллабам и помогает им»[30].

С 15 июля 1908 года по  1911 год в предместье Парижа на русском языке издавался журнал «Мусульманин»[31], материалы которого носили просветительский характер и развивали идеи «Тарджимана». В его издании принимали участие представители разных этносов России мусульманского вероисповедания, относящиеся к интеллектуалам-джадидам, как правило, имевшие мусульманское воспитание и образование, а также получившие высшее образование в Европе. В целевых установках журнала был вполне заметный панисламистский ориентир. В контексте рассматриваемой проблемы тюркизма следует подчеркнуть, что материалы журнала, вышедшие из-под пера российских тюрок-мусульман свидетельствуют о том, как мусульманский взгляд на мир испытывает на себе воздействие как европейской, так и русской культуры[32], но сохраняет своеобразие. Как верно отметила О.Ю.Бессмертная, «”Мусульманин” отчетливо воспроизводит простую схему, лежащую, наверное, за всей проблематикой отношений России и Запада. Это “лестница”, на верхней ступени которой стоит “культурная” Европа (“семья культурных народов мира”), на нижней – “отсталые народы”, а на средней — “отсталая” по сравнению с Европой и “передовая” по сравнению с “отсталыми народами” Россия»[33] . «В национальном плане выстраивается следующая линия по наращиванию “культурных характеристик”: этносы мусульманской цивилизации — “русские мусульмане”, в том числе тюрки — русские — народы Европы. Таким образом, в концепте журнала тюркам России предстоит путь труда и просвещения в достижении уровня европейского сообщества. Эта позиция отражает признание прогресса в мировом историческом процессе. Причем, главная роль отводится энергичной интеллигенции в противовес “фанатичному невежественному духовенству”»[34].

Сам факт низложения в Турции Абдул-Гамида не мог не насторожить мусульманское общественное мнение России. Однако те же турки объяснили, что «шариат вполне допускает конституцию»[35]  — и это утверждение широко растиражировала мусульманская печать России.

После прихода к власти в Турции младотурок[36]  действия и речи российских панисламистов все чаще окрашиваются пантюркистскими настроениями, идущими на смену их панисламистским мотивам. Повторимся: бывший полновластным до 1908 года турецкий султан Абдул-Хамид II не видел пользы и смысла в политике пантюркизма или пантуранизма и даже полагал ее вредной в контексте собственной внешнеполитической линии. Но сменившие его в Стамбуле младотурки почти открыто заявили о пантуранизме (пантюркизме) как составной части своих международных приоритетов[37]. «…татары, оказавшиеся волею судеб в Турции и занимавшие достаточно высокое положение в обществе, — писал Р.Хаким, — неизменно оказывались самыми активными “тюркистами”. Юсуф Акчура, блестящий политик и публицист, заложил основы теории “тюркизма”, Садри Максуди дал этой концепции правовую базу, Закиди Валиди, при всех его башкирских, мягко говоря, “нелепостях”, в конце концов писал о тюрко-татарской истории, Рашид Арат — о реформе турецкого языка, и все они вместе служили одной идее — возвысить тюрков как нацию»[38].

В условиях очевидного роста враждебности к самодержавному  режиму, как со стороны части российского сообщества, так и со стороны ряда иностранных государств (Германии, Австрии, Турции и др.), правительство провело ряд реорганизационных мер в своих силовых структурах.

8 февраля 1908 года Министерством внутренних дел был принят документ «О содействии жандармских управлений военным окружным властям в деле разведки». При этом содействие выражалось и в привлечении Отдельного корпуса жандармов к организации и ведению вербовочной работы среди населения с целью получения разведывательной и контрразведывательной информации[39]. «С Департаментом полиции МВД военная разведка имела общие заботы — “борьбу со шпионством”. Совместная работа, как известно, сближает людей, и общий язык с Департаментом полиции и Охранными отделениями был найден легко»[40].

Таким образом, в 1907-1908 годах власти серьезно усиливали борьбу с внешними и внутренними организованными противниками правящего режима, соединяя возможности Главного управления генштаба, МВД, а также МИДа и некоторых других ведомств. Автор полагает, что перечисленные меры были своевременны и уместны: помимо прочего, оказалось, что многие бежавшие за границу «революционеры» достаточно быстро нашли общий язык с иностранными специальными (в том числе военными и разведывательными) органами.

С тех пор в документах Департамента полиции и ГЖУ на местах все чаще стали появляться материалы, вышедшие из-под пера ответственных работников разведки, контрразведки, дипломатов. В таких условиях деятельность российских лидеров пантюркизма, осевших за рубежом, становилась более видимой.

Совокупность событий 1907–1909 годов породила заметное размежевание в среде тюркских политических деятелей России. Она расслаивалась на более или менее лояльных к режиму, менее или более радикальных в своих намерениях. Ряд вышеизложенных причин и обстоятельств делал неизбежной эту дифференциацию.

Очевидно: руководящие и вполне осведомленные работники госструктур были убеждены, что после 1905-1907 годов наиболее радикальные российские тюркские националисты считали своим долгом деятельность, направленную на свержение существовавшего тогда режима, ибо полагали, что при его сохранении произойдет исчезновение собственных наций и угасание мусульманской религии.  Иными словами: часть тюркских националистов предельно резко ставила вопрос — либо существование российского государства в наличествующих формах и тогда гибель наций, либо уничтожение царского режима, как путь к сохранению наций и конфессий. Следует добавить, что заявления идеологов развивающегося в России националистического движения о желании «сохранить нацию и ислам», сделанные в предыдущий период 1905-1907 годов, оказались лишь прологом к  более радикальным  и даже экстремистским намерениям и действиям в 1907-1909 годах. В частности,  в этот период началось их активное сотрудничество с заграничными политическими организациями и спецорганами иностранных государств.
В значительной степени российские пропагандисты панисламизма (избегавшие некоторое время их определения как «пантюркистов» и «панисламистов») опирались в своей деятельности на кризисные настроения в общественном сознании большинства россиян (в том числе татар, башкир и иных этносов), порожденные событиями 1905 года. 

Широко использовалась социальная и национальная демагогия о «притеснении народов и религий». В известной степени эти лозунги, как и иные радикальные и хлесткие призывы, оказывали соответствующее  воздействие на массовое сознание взбудораженного российского сообщества, в том числе и на его тюркскую составляющую. Если для одних тюрок-мусульман (Ю.Акчурин, Р.Ибрагимов, Г.Исхаков и др.) партийная работа представлялась сферой реализации собственных амбиций и путем к политической карьере, другим (З.Тагиев, М.Мухтаров, Ш.Рамиев и иные) финансовая поддержка политических деятелей «Иттифака» и других национальных организаций могла принести многократные материальные выгоды в будущем, связанным с развалом Российской империи и выделением из её состава независимых новых государств.

Идеи тюркистов, выраженные в дискуссиях о новом «методе преподавания», оказали влияние на поведение шакирдов. В ходе так называемых «стачек» учащихся Казанского медресе в качестве основного требования выдвигались необходимость изменения учебных планов в духе джадидизма. В том случае, если по результатам выступления шакирдов не происходило хотя бы частичного введения светских предметов в образовательный процесс, шакирды грозили властям  встать на путь террора, что вполне соответствовало состоянию российской общественной мысли и практики бытия. В намеченный список возможных жертв вошли муллы Ишми-ишан (Тунтари), Губай (Челяби), Вали (Оренбург), ахун Усманов (Уфа), Сабир (Уфа) Г.Баруди (Казань) и муфтий Султанов[41] .

Что касается собственно исламизма, то к 1909 году относится новация в жизни российских мусульман в виде создания «Общества попечения о мусульманских паломниках», первое собрание которого произошло 19 августа. Поставленный в I Государственной Думе, но не рассмотренный, вопрос о положении участников хаджа из России, был поднят вновь во II Госдуме, но только на уровне декларации «неприглядной картины тяжелого беззащитного положения паломников-мусульман». Конкретную оргработу, связанную с движением хаджиев, взяло на себя созданное «Общество попечения», во главе которого встали таврический муфтий Аджи-Адиль-Мурза Карашайский (председатель) и С.С.Крым (товарищ председателя)[42]. Такого рода деятельность носила характер, не связанный напрямую с националистической активностью.

Была и ещё одна, достаточно инертная, часть российских тюрок, тяготевшая к националистическим идеям как к передовым. Значительная часть обывательской массы, пришедшая в состояние брожения после 1905 года, оказалась весьма заполитизированной. Для неё «по меткому замечанию арзамасского уездного исправника — принадлежность к самозванной передовой партии важна как требование современного политического этикета»[43]. Имелась очень широкая масса рядовых российских тюрок (как, впрочем, и иных этносов), остававшаяся глухой к националистическим и политическим призывам лидеров «Иттифака»[44]. Что касается последнего, то как партия общероссийского масштаба, она выглядела весьма аморфной структурой, мало связанной с рядовым населением и слабо соперничающей с исламской конфессией, а более тяготеющей к реализации интересов состоятельных мусульман, к контактам с заграницей.

Идеология в исламской цивилизации (традиционной) не допускает иных идей, кроме исламских. Тюркистам-интеллектуалам этого показалось недостаточно. Тем более они оказались под влиянием того идеологического поля, которое было характерно для Запада и России. В то же время основным членам российской уммы этого было вполне достаточно: набор исламских идей давал им возможность исламской идентификации, оценку происходившего, целей деятельности, императивов с точки зрения исламских картин мира (ментальность). Отсюда возникновение закономерности ухода радикалов-тюркистов за пределы России. 

Подводя промежуточный итог изложенному, подчеркнем мысль о том, что в период 1907–1909 годов (называемый обычно в отечественной историографии «временем реакции») часть лидеров российских тюркских националистов постепенно переходила на новые, более радикальные и более выгодные для себя идеологические позиции. Перебравшись в Турцию и обретя там мощную поддержку, видные и авторитетные  поволжские националисты стали активно «раскручивать» концепцию пантюркизма и пантуранизма, рассчитывая на будущие развал и дезинтеграцию Российской империи, создание на ее обломках одного или нескольких государств с тюркским населением.

Природные богатства тех проектируемых стран (в том числе нефть) были в основе материальных интересов национальной тюркской буржуазии на местах. Эти интересы значительно стимулировали политическую деятельность националистов не только Азербайджана, но и Поволжья.

«Реакция» националистов на «реакцию» государства в 1907-1909 годах была вполне адекватной: они переходили к более агрессивным действиям в отношении правящего российского режима.