Н. Н. Грибов
доцент Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лобачевского, археолог, кандидат исторических наук
В средние века на территории современной России пересеклись исторические маршруты трех больших этнокультурных сообществ – финно-угорского, славянского и тюркоязычного. Каждое из них сформировалось в глубокой древности в весьма своеобразных природно-географических условиях, что выразилось в доминировании определённого хозяйственного уклада, в специфике культурных традиций. Далекие предки современных финно-угров (мордва, удмурты, марийцы и др.) обживали лесотундру Восточной Европы, Приуралья, Западной Сибири еще в эпоху таяния последнего Валдайского ледника. Издревле они научились добывать лесного зверя и озерную птицу, заниматься рыболовством, лесным собирательством и только в самом начале нашей эры начали по-настоящему осваивать придомное скотоводство и земледелие. Алтайские племена тугю (как называли их китайские хроникеры) породили степные державы тюркоязычных кочевников. Их отличало уменье управляться с огромным поголовьем скота, служившим главным источником существования и одновременно мерой богатства. В IV – V вв. гунны открыли им дорогу на запад и с той поры тюркоязычные народы начали обживать Восточную Европу. Для многих из их потомков не вечной оказалась кочевая жизнь. Вблизи берегов Волги они построили города и в X в. образовали самое северное мусульманское государство – Волжскую Булгарию. Встречное движение, не такое стремительное и яркое, как азиатское, шло с запада из областей Центральной Европы. Отсюда, с берегов теплой и щедрой Адриатики, с широких Дунайских просторов предки славянских народов принесли в лесные дебри Русской равнины навыки земледельческой средиземноморской цивилизации.
Зачастую историю России рассматривают однобоко. Одни достаточно жестко увязывают понимание основных событий с волнами кочевников-мигрантов. Другие рассматривают историю страны как своеобразную периодизацию славяно-русской колонизации. Третьи «вуаль» автохтонной культуры охотников и рыболовов принимают за определяющий фактор ее исторической эволюции. Вместе с тем, несмотря на множество исходных точек зрения, редко у кого вызывает сомнение историческая оригинальность России, ее непохожесть и самодостаточность, не позволяющие «слепить» ее бытие в единое целое ни с жизнью «передовой» объединенной Европой, ни с развитием восточных или каких бы то ни было других мировых держав. Особенность российского мира – в переплетении и во взаимообогащении различных этнокультурных традиций, каждая из которых в том или ином виде сохранилась до наших дней.
Средневековье Восточной Европы отмечено продолжительным осевым политическим противостоянием «запада» и «востока». Исчезали государства, на месте старых возникали новые, но неизменно сохранялась биполярность, подпитываемая генетически разными привычками, традициями, хозяйственными укладами (Хазарский каганат и Киевская Русь, русский Северо-Восток и Волжская Болгария, удельная Русь и Золотая Орда, Московская Русь и Казанское ханство). Современная Россия сложилась как вариант разрешения этого цивилизационного противоречия. Как произошло согласование столь крайних первоначальных позиций, в чем его механизм, какие процессы и явления средневековой действительности привели к взаимообогащению различных культур, как «притирались» друг к другу эти исторически разные народы, и как они, в конечном итоге, обрели новую общую Родину?
Общеизвестно, что один из важнейших путей взаимопроникновения различных традиций в эпоху Золотой Орды проходил по «дипломатическим каналам». Этнокультурному взаимодействию способствовали поездки на Русь золотоордынских посольств, которые периодически посещали многие из крупнейших городов русского Северо-Востока. Так, только за промежуток 1364 – 1392 гг. летописи содержат упоминания о четырех различных посольствах, связанных с Нижним Новгородом. Часто посещали Орду и русские князья со своими детьми и приближенными. И не просто посещали, а жили там. Как правило, каждый из них имел свой круг знакомств среди золотоордынских вельмож. Очевидно, такие поездки, в которых принимали участие представители различных социальных кругов – как с той, так и с другой стороны, приводили к лучшему узнаванию друг друга, к заимствованию тех или иных новаций в материальной культуре. Раскапывая русские поселения второй половины XIII – XIV вв., археологи находят многочисленный «восточный» импорт – вывезенные из Волжского царства (как русские летописцы называли Золотую Орду) парадную выделанную из кашина художественную посуду, украшенную росписью и покрытую блестящими цветными глазурями, бронзовую и железную поясную гарнитуру, зооморфные замки (хорошо известные по раскопкам селений Булгарского улуса) и другой инвентарь, обычный для золотоордынских городов. Повсеместность распространения этого инвентаря на русских памятниках свидетельствует о бытовавшей тогда «моде» на золотоордынские вещи.
Наиболее активные контакты проходили в областях русско-ордынского пограничья, которые в отличие от коренных заселенных в это время территорий Северо-Восточной Руси, Средней и Нижней Волги археологически пока не достаточно хорошо изучены. Одной из важнейших пограничных областей являлось Присурье. На протяжении нескольких столетий река Сура служила рубежом, разграничивающим политические влияния. В средневековье границ в современном понимании как таковых не существовало. В ту пору государственные образования территориально разделялись обширными малозаселенными или даже совсем не освоенными районами, «нормальная» жизнь в которых не была обеспечена необходимой защитой со стороны того или иного политического субъекта. Неслучайно, Тацит, описывая жизнь и нравы германских племен, пустующие районы, отделяющие германцев от других народов, называл «зонами страха». Но и они, эти пограничные земли, не навсегда оставались пустующими. Постепенно в силу тех или иных изменений общеисторической ситуации их заселяли выходцы, как из поволжских областей Золотой Орды, так и пришельцы из русских городов и сел. Именно здесь, на порубежье, этнокультурные контакты и взаимодействия были как никогда активны и разнообразны в силу самой пограничной судьбы местных насельников.
При реализации научно-исследовательского проекта «Материальная культура народов Волго-Окского региона в эпоху средневековья» совместной экспедицией Института истории им. Ш. Марджани и исторического факультета Нижегородского государственного университета в 2007 – 08 гг. на левом берегу р. Суры были обследованы два крупных средневековых памятника. Площадь каждого из них сравнима с размерами Нижегородского или Казанского кремлей. Одно из них – поселение Мурзицы. Оно располагается на территории одноименного села в Сеченовском районе Нижегородской области. Памятник был обнаружен сотрудниками Института истории им. Ш. Марджани еще в 2006 г. благодаря находкам одного из местных краеведов. Поселение занимает участок возвышенной береговой террасы, примыкающей к мысу, образованному устьем небольшой впадающей в р. Суру речки Кишь.
Согласно местной устной традиции современное село Мурзицы берет начало от Грозной крепости, построенной ордынским военачальником Секиз-беем. Она располагалась на территории нынешнего хлебоприемного пункта на берегу Суры. В местном предании говорится о том, что в XVI в. жители крепости, не желая подчиниться царской власти, отчаянно сопротивлялись воинам Ивана Грозного и почти все были перебиты. Возможно, с этими трагическими событиями связаны следы обширного пожара, которые в виде прослойки прокаленной глины, перекрывающей тонкий углисто-золистый горизонт, прослеживаются в культурном слое почти на всей территории исторического центра современного села. Осколки наиболее поздних извлеченных из «пожарной» прослойки керамических сосудов позволяют датировать это событие XVI столетием. Археологическое обследование подтвердило существование поселения и в более ранний период – во второй половине XIV века. Собранная коллекция керамики этого времени свидетельствует о полиэтничном составе местных насельников. Кроме выходцев из Золотой Орды среди них было много русских и мордвы. Авторы дошедших письменных свидетельств, к сожалению, мало внимания уделяли приграничным территориям. Рогожский летописец, составленный в середине XV в. (в основе которого лежит общерусский свод митрополита Киприана 1408 г.), сообщает о приходе ордынского князя Сегиз-бея, бежавшего из-за смут в Орде в 1361 г. в Запьянье, однако не указывает место, где тот «обрывся рвомъ, ту седе».
Область р. Кишь упоминается в русском летописании второй половины XIV в. дважды. Сначала, в статье за 1364 г. в связи с мором, который «…силенъ великъ на люди въ Новегороде въ Нижнем[ъ] и на уезде, и на Сару, и на Киши, и по странамъ, и по волостемъ». Вероятно, средневековое поселение на территории современного с. Мурзицы перестало существовать в 1375 г. Под этой датой летопись сообщает: «Того же лета приидоша Татарове изъ Мамаевы Орды и взяша Кишь и огнемъ пожгоша и боярина убиша Парфениа Феодорович[а] и за-Пиание все пограбиша и пусто сотвориша и людеи посекоша, а иныхъ въ полонъ поведоша». Косвенно это подтверждается отсутствием заселенной области на р. Кишь в перечне разоренных (отрядом Едигея) в 1408-09 гг. Присурских районов. Среди последних названы только Курмыш и Сара Великая. К сожалению, средневековый культурный слой открытого памятника оказался переотложенным сначала в XVI в., затем, при застройке села в XVIII – XX вв.
Намного более перспективным для археологического изучения является другой обследованный памятник – поселение Курмыш-4. Оно вызывает особый интерес, поскольку, во-первых, его территория фактически не застраивалась в позднейшее время, а во-вторых – сохранились средневековые документы, помогающие определить его владельческую принадлежность. По летописным известиям и жалованным грамотам (которые выдавались монастырям на право владения промысловыми угодьями и землями) известно, что во второй половине XIV в. (по крайней мере, в промежуток 1372 – 1393 гг.) земли по левому берегу Суры – от р. Курмышки до Волги – входили в домен (частное владенье, вотчину) удельного князя Бориса Константиновича Городецкого. Этот правитель, несмотря на свой явно вторичный статус среди нижегородских князей (он был лишь третьим по старшинству сыном первого нижегородского великого князя Константина Васильевича), благодаря собственной энергии и предприимчивости и, конечно, родственным связям, был известен даже в Византии и оказывал влияние на поставление Константинополем местных (нижегородских) церковных иерархов. В сохранившихся актах Константинопольского патриархата он упоминается, как политический противник Дмитрия Донского, не желающий видеть какого-нибудь «московита» главою местной епархии. В этих документах Борис Константинович (по сути – один из многочисленных удельных князей) называется явно неуместным, вызывающим удивление, королевским титулом «рекс» (rех), который в грамотах патриарха того времени закрепился исключительно за великими московскими князьями («королями великой Московии»). Предпосылкой противостояния Бориса Городецкого князьям Московского дома, вероятно, стала его женитьба в 1352 г. на Аграфене – дочери могущественного великого князя Литовского Ольгерда, войска которого не единожды осаждали Москву и которого официальная Воскресенская летопись по кончине назвала «зловредным, безбожным и нечестивым». Впоследствии дважды его политические инициативы пресекались московскими войсками, которые Нижегородские князья (сначала, старший брат Дмитрий в 1364 г., затем его сыновья – Василий и Семен Дмитриевичи в 1388 г.) призывали для удержания за собой стольного Нижнего Новгорода. Летописи фиксируют три продолжительные поездки Бориса Константиновича в Орду: с осени 1382 по осень 1383, весной-осенью 1386 г. и в 1389 – 1391 гг. В общей сложности он прожил в Орде около 3 лет. Однажды, в 1389 г., он 30 дней сопровождал Токтамыша в военном походе против Темир Аксака (Тимура). В 1392 г. ярлык на Нижегородское княжение был перекуплен Василием Дмитриевичем Московским. Ордынский посол, приведенный осенью этого года московскими боярами в Нижний Новгород, окончательно сместил Бориса Константиновича с великого нижегородского стола. Обманутый и преданный своими боярами он, по указанию Василия Дмитриевича, вместе с семьей был вывезен в ссылку, и закончил жизнь удельным суздальским князем 6 мая 1394 г.
Первое известие о владениях Бориса Константиновича в Присурье отмечено летописями под 1372 г. В нем сообщается, что Городецкий князь поставил себе город на Суре и нарек ему имя Курмыш. Впервые остатки этой небольшой крепости были обследованы в 1948 г. нижегородским историком и краеведом И.А. Кирьяновым, замерившим остатки земляных укреплений и описавшим их топографию. В 1991 г. нижегородский археолог И.А. Очеретин провел здесь первые шурфовочные работы, позволившие впервые собрать на памятнике средневековый материал (керамику, железные наконечник стрелы и ключ от цилиндрического замка) и определить размеры крепости. Оказалось, что она имела незначительную площадь (около 5000 кв. м), величина которой более присуща феодальным замкам (укрепленным феодальным усадьбам), нежели собственно городам (как многонаселённым и многофункциональным поселениям). В настоящее время территория крепости Курмыш полностью застроена усадьбами жителей одноименного современного поселка Пильнинского района Нижегородской области. Ее территория занимает верхнюю площадку мыса левого коренного берега р. Суры вблизи устья р. Курмышки.
О части владений Городецкого князя в окрестностях Курмыша можно судить по тексту его жалованной грамоты, составленной незадолго до кончины 8 декабря 1393 г. Согласно этому документу Борис Константинович передавал Нижегородскому Благовещенскому монастырю и Спасскому Нижегородскому собору «…свои рыбные ловли по Суре реке, озеро Пашково и с-ыстоком, озеро Саларево, озеро Плоское, озеро Сосновское, озеро Долгое, роздерти с-ыстоком, озеро Мягкое, и все озера и речки от Курмышки вниз Сурою, источные и глухие, и роздерти, и заводи, и пески, и с падучими речками, и бобровые гоны, и стрежень по реку Волгу». Таким образом, в его вотчину входила обширная территория левобережья от устья р. Курмышки до устья р. Суры. На берегу одного из перечисленных в грамоте озер (единственного, название которого сохранилось и отражено на современной топографической карте) – Пашкова озера – в 2008 г. было обнаружено небольшое средневековое поселение, которое, наверное, представляет собой одну из многочисленных в этом районе тонь (специализированных рыболовецких поселений) Бориса Константиновича. Памятник (селище Кекино-1) располагается вблизи впадения в озеро небольшого ручья. Керамический комплекс свидетельствует о сложном неоднозначном этническом составе местных рыболовов. На его периферии были обнаружены две небольшие курганные насыпи, которые свойственны для захоронений местной мордвы XIII – XIV вв.
В 1984 г. московский археолог М.Г. Жилин в 3 – 4 км к северу от Курмыша обнаружил скопление небольших (от 600 до 3000 кв. м) средневековых памятников (Курмыш-1, -2, -3, -4, -5), которые охарактеризовал как русско-мордовские селища XIV –XVI вв. По ходу экспедиционных работ 2006 г. совершенно неожиданно было установлено, что все эти памятники есть не что иное, как небольшие участки одного очень крупного средневекового поселения, близкого по размерам небольшим булгарским или золотоордынским городам. Его размеры были определены в пределах 16,5 гектар (165000 кв. м). Оно получило официальное наименование поселение Курмыш-4.
Юго-восточная оконечность памятника располагается в 2,8 км к северо-западу от северо-восточной окраины современного поселка Курмыш (и столько же – от крепости Бориса Константиновича). Памятник занимает верхнюю площадку широкого мыса, образованного излучиной первой надпойменной террасы левого берега р. Суры и примыкающий к нему с северо-запада участок платформы береговой террасы. Территория поселения вытянута вдоль бровки берегового обрыва (с юго-востока на северо-запад) на 1200 м и приподнята над уровнем заболоченной поймы реки на 5 – 7 м. В настоящее время она представляет собой довольно ровное заброшенное покрытое дерном поле.
Уже первое знакомство с археологическими материалами данного поселения подвигло к выводу о разнородном и сложном этническом составе местных жителей. Обширная керамическая коллекция (состоящая из 4000 фрагментов сосудов) включает в себя образцы гончарного ремесла четырех основных этнокультурных традиций. На памятнике преобладает керамическая посуда, изготовленная по русским образцам (в смысле формообразования), но с использованием совершенно чуждого для русского гончарства рецепта составления керамического теста – с примесью толченой раковины. Подобная посуда хорошо известна в отдельных областях Золотой Орды (в Болгаре, на Торецком селище вблизи г. Биляра, в бассейне р. Вятки и в некоторых других местах). Наиболее аргументированная гипотеза о ее происхождении соотносит посуду с раковинной примесью «славяноидного» облика со средневековыми черемисами (марийцами), которые проживали, преимущественно на залесенных северо-западных окраинах золотоордынских земель. Заметно присутствие на поселении и русской средневековой посуды (31,5%). На третьем месте по численности – местная лепная мордовская керамика (20,1%). Четвертую группу образует краснолощеная золотоордынская посуда, характерная для всех поволжских городов Золотой Орды. Частое использование полосчатого декоративного лощения указывает на то, что большинство из найденных краснолощёных сосудов были изготовлены в г. Болгаре.
Разные культурные традиции прочитываются и в вещевой коллекции, собранной на памятнике. Среди индивидуальных находок преобладают фрагменты массивных чугунных котлов, столь обычные для поселений Золотой Орды и столь редкие для памятников русского средневековья. Чугунолитейное производство, зародившееся на Дальнем Востоке, только в эпоху Золотой Орды проникло в Европу, на Среднюю Волгу. По обилию осколков чугуна поселение Курмыш-4 отчетливо выделяется среди средневековых памятников Нижегородского Поволжья. Единичные находки такого рода известны с двух селищ Нижегородской округи, из Нижнего Новгорода, г. Москвы, г. Переяславля Рязанского и ещё из нескольких сел и городов Северо-Восточной Руси. При рассмотрении распространенности остатков чугунных изделий среди предметов восточного импорта отчетливо замечается их редкость по сравнению с другими категориями привозного инвентаря (например, среди фрагментов из кашина, стеклянных золотоордынских бус, монет). Очевидно, чугунный котел «не прижился» в русском быту. Большое количество находок таких изделий на поселении Курмыш-4 отчетливо свидетельствует о том, что основная часть местных насельников была хорошо знакома с бытовыми традициями жителей городов Золотой Орды, и, очевидно, была переселена на берега Суры из какого-то ордынского улуса.
Большой интерес вызывают обнаруженные на памятнике монетные находки. Все они – золотоордынской чеканки. Четыре монеты – серебряные дирхемы. На их аверсах прочитываются имена ханов – Узбека (две монеты чекана столичного города Сарая 714 г.х. (1314 – 1315 гг.) и 734 г.х. (1333 – 1334 гг)), Джанибека (744 г.х. (1343 – 1344 гг.) чекана г. Сарая), Мюрида (764 г.х. (1362 – 1363 гг.) чекана г. Гюлистана). Одна найденная монета – анонимный (без указания имени эмитента – хана) медный пул с изображением барса на одной стороне. Он был отчеканен во времена Мюрида в 764 г.х. (1362 – 1363 гг.) в г. Гюлистане.
К характерным предметам, распространенным в быту горожан Золотой Орды, относится и бронзовый зооморфный замок, дужка от которого была обнаружена в заложенном на памятнике небольшом раскопе.
О присутствии в составе местных жителей русского населения свидетельствует бронзовый крест-тельник с остатками желтой эмали, а мордвы – бронзовая кольцевая застежка.
Большая часть обнаруженного на памятнике инвентаря – это обычные для средневековья бытовые предметы (ножи, кресала, замки, ключи, дверные пробои, гвозди, скобы и проч.), которые не имеют отчётливо выраженной этнокультурной атрибуции в силу универсальности своих форм и широкого распространения.
Помимо бытовых предметов на поселении были обнаружены отчетливые следы бронзолитейного и железоделательного производств. С первым связаны два фрагмента каменных литейных форм, служивших для отливки перстней, многочисленные выплески и слитки бронзы, литники (отходы литья, образующиеся при застывании металла в подводящих канавках литейных форм). О местной металлургии свидетельствуют многочисленные находки фрагментов железных криц и шлаков. С обработкой черного металла связан и массивный железный пробойник, декорированный насечкой вблизи бойка, обнаруженный на памятнике. Массовые находки – осколки чугунных изделий, наличие фрагментов стенок котлов со следами ремонта – заставляют задуматься о возможности существования местного чугунолитейного производства.
Полиэтничный состав населения, очевидно, был характерен в XIV в. для районов русско-ордынского пограничья вне зависимости от политической принадлежности тех или иных населенных пунктов. Дефицит рабочих рук, дефицит квалифицированных мастеров-ремесленников Борис Константинович, очевидно, восполнял выходцами из Золотой Орды, которые постепенно (или сразу?) составили костяк местного населения.
О характере местных жилых построек можно судить по объектам, вскрытым на небольшом раскопе (около 40 кв. м), заложенном в 2008 г. в одном из мест скопления массового материала. Первое сооружение представляет собой подпрямоугольный в плане котлован (размером 1,4 х 1,7 м), стенки которого были укреплены вертикально врытыми в пристенную канавку горбылями. Материковое дно ямы было перекрыто деревянным настилом. С верхней частью заполнения этого углубления связан развал глинобитной печи. Подобные конструкции подпольных ям (или погребов) хорошо известны во Владимирской Руси. Второе сооружение можно охарактеризовать как довольно обширную подпечную яму. В целом, обнаруженные конструкции можно предположительно интерпретировать как подземные части единой наземной деревянной жилой двухкамерной постройки. Ее более надёжная атрибуция станет возможна только после расширения раскопанной площади.
Материалы, полученные при обследовании данного поселения, позволяют по-новому взглянуть на освоение пограничного Присурья в эпоху Золотой Орды. Эти удаленные от центров средневековой городской жизни районы, служили не только как промысловые угодья – рыбные ловли, бортные ухожеи, небольшие расчищенные от леса пахотные поля («роздерти»). Здесь, на левом берегу р. Суры, в середине – второй половине XIV в. сложился крупный поселенческий центр, в котором процветало ремесло и, вероятно, торговля (судя по монетным находкам). Такое могло быть только в том случае, если он находился на важном транспортом пути, связывающем Орду с русскими землями. Можно предположить, что поселение Курмыш-4 представляет собой крупный торгово-ремесленный центр на сухопутной дороге, ведущей на Нижнюю Волгу. В таком случае становится понятным и строительство рядом с ним небольшой крепости, которая, очевидно, служила местным административным центром.
По какому погребальному обряду хоронили умерших местные жители? Какая культурная традиция господствовала при производстве ювелирных украшений? Какой ассортимент изделий был характерен для местных кузнецов и металлургов? Какие типы жилых и хозяйственных построек бытовали здесь? Когда и почему это поселение возникло и так и не успело «перерасти» в полноправный город?
Ответы на эти и другие многочисленные вопросы, возникшие по ходу первого знакомства с данным памятником, будут получены только после продолжения исследований.