К. В. Акопян
аспирантка факультета международных отношений Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лобачевского

Мультикультурализм: основные теоретические подходы

Мультикультурализм – комплекс разнообразных процессов развития, в ходе которых раскрываются многие культуры в противовес единой национальной культуре, что ставит под сомнение существование национальной идентичности. Понятие «мультикультурализм» используется, как правило, в двух основных значениях.

В первом значении мультикультурализм – это феномен этнокультурной фрагментации социума; по-другому и более точно его можно определить как «многокультурность», в конечном счете, направленную против культуры как общенационального явления. Таким образом, речь идет не о культурной автономии в рамках некой культурной общности, а именно об ее фрагментации. Во втором значении мультикультурализм выступает как идеология и политика, которые в значительной степени опираются на либеральные концепции «культурного разнообразия», проповедующие этнические, расовые и субкультурные предпочтения в экономической, политической и культурной сферах общественной жизни. Их цель – искоренение дискриминации и достижение «равенства» различного рода меньшинств с национальным большинством.

Термин мультикультурализм имеет непростую историю: он вводился в оборот в разных контекстах и первоначально выполнял исключительно инструментальную функцию. Как хорошо известно, впервые он появился в конце 1960-х годов в Канаде, а в 1971 году там стал официальным термином, обозначающим новый правительственный курс. Провозглашалась цель сделать государство более чувствительным к запросам своих граждан всех культурных и языковых групп. Неофициально считалось, что для правительства мультикультурализм был и остается способом увести политические дебаты от противостояния англофонов и франкофонов и тем самым избежать дальнейшей поляризации канадского общества. Несколько позже лозунг мультикультурализма взяла на вооружение Австралия: правительство положило конец бесперспективной политике ассимиляции иммигрантов и дискриминации «цветных» и постаралось сделать государство более удобным для всех жителей независимо от происхождения и языка. Разница между Канадой и Австралией заключается, в числе прочего, в том, что канадский мультикультурализм делает основной акцент на сохранении и поощрении этнических общин, а австралийский – на свободе выбора индивидами своей культурной принадлежности и на интеграции общества¹. По аналогичному пути в 1975 г. пошла Швеция, объединив под одной общей шапкой мультикультурализма политику в отношении иммигрантов и традиционных меньшинств страны². Во всех трех случаях мультикультурализм понимался широко, как нечто, объединяющее борьбу с дискриминацией, поддержку этнических неправительственных организаций, введение школьного обучения на языках иммигрантов и меньшинств и даже поощрение толерантности.

В США мультикультурализм возник в начале 1970-х годов как новое направление публичных дебатов, а не правительственная инициатива; точнее было бы назвать его привнесением этнокультурных значений и интерпретаций в проблематику социального равенства. Первыми на борьбу с расовой дискриминацией и государственную поддержку чернокожего населения отреагировали активисты иммигрантских меньшинств, выдвинувшие лозунги этнического возрождения и потребовавшие публичного признания культурного многообразия³. Обсуждение расовых проблем в этнических и культурных терминах поддержали академические круги; этот подход с определенными оговорками оказался не чужд и антирасистскому движению, и правительству. Американский мультикультурализм часто именуют дезинтегрированным, в том смысле, что в отличие от Канады в США проблематика равенства была отделена от этнокультурных вопросов⁴. Грубо говоря, для политиков, академических кругов и средств массовой информации культурализация социального, сведение социально-структурных проблем к культурным и поведенческим стали уловкой, позволяющей уклоняться от неудобных вопросов. «Сложная система социальных противоречий «выпрямляется» до простой конфронтации «своего» и «чужого»⁵. Такого рода дебаты отражаются и в практической политике, т.е. своего рода дифференцированной инкорпорации, в терминологии М. Смита. Прием и интеграция иностранцев в некоторых ситуациях предполагают их разделение по этническому и религиозному признакам, поддержку этнически ориентированных просветительских программ и этнических организаций⁶.

В других западных странах в тех или иных пропорциях сочетаются все те же сценарии освоения понятия. Обобщенное и усредненное представление о мультикультурализме как правительственной политике сводится к следующему: это компромиссная стратегия, избегающая двух крайностей: дифференцированного инкорпорирования мигрантов (т.е., по сути, их социального исключения) и принудительной ассимиляции⁷. За мультикультурализмом как описательным термином стоит множество разных социальных ситуаций, стратегий репрезентации и технологий власти, отличающихся по большому числу параметров. Например, по таким, как поощрение или подавление государством этничности в приватной и публичной сферах⁸.

Одна из основных связанных с мультикультурализмом проблем заключается в его открытом или (чаще) латентном эссенциализме. Культура в этом контексте по умолчанию воспринимается как стабильная целостность и как объективный атрибут определенной группы, как этническая культура. Группам приписывается гомогенность, а границы между ними не ставятся под вопрос. Мультикультурализм нередко выступает как синоним упомянутых выше плюрального общества, сегментированного общества или культурного плюрализма и наоборот, культурный плюрализм иногда используется как синоним мультикультурализма в нормативном или проектном смысле. Отличие заключается в том, что использование слова мультикультурализм чаще предполагает не только и столько описание конкретной ситуации, сколько нормативную оценку или программное требование из такой же эссенциалистской и группоцентристской перспективы.

Отправной тезис мультикультурализма, заключающийся в отрицании единого культурного стандарта, в принципе допускает много уровней (от индивидуального до глобального) и областей использования термина. Речь может идти о социализации индивида под воздействием разных культурных сред, праве личности на самоидентификацию и выбор жизненных стратегий, различных типах полилингвизма, последствиях секуляризации и вестернизации, развитии потребительских рынков, эффектах глобализации и пр. Но на практике все это потенциальное разнообразие сокращается до одной перспективы, которую С. Бенхабиб назвала мозаичным мультикультурализмом. Доминирует нарратив, который, по сути, отрицает существование единого общества и признает лишь конгломерат «общин»⁹.

Показательны определения, предлагаемые обзорной и справочной литературой. Например, такое: «Основу идеологии – и в некоторых случаях даже политики – мультикультурализма образует представление, что культурные сообщества меньшинств заслуживают уважения и признания в рамках основной (host) нации»¹⁰. Один из крупнейших современных авторитетов в вопросах мультикультурализма Б. Парех вроде бы делает, подобно многим другим авторам, необходимые оговорки: культуру нельзя рассматривать как нечто застывшее и изолированное, нельзя жестко связывать культуру с определенной группой и, наоборот, нельзя отделять культурное от социального и экономического, людям свойственна множественная и изменчивая идентичность, следует признать, что границы между группами подвижны и проницаемы и т.п¹¹. Однако все это, по сути, перечеркивается рассуждениями в духе отношения к «общинам» как к структурам, являющимся носителями особых культурных свойств и общим определением: «мультикультурным является общество, включающее в себя две или более культурные общины»¹². Недвусмысленно звучит и следующая формула: «мультикультурное общество состоит из нескольких хорошо организованных культурных общин, каждая из которых обладает более или менее специфичным пониманием того, что есть благо, и имеет свою особую историю, социальную структуру, традиции, потребности и устремления¹³.

Доминирующие версии мультикультурализма имеют много общего с исторически более старыми националистическими и этноцентристскими дискурсами. Зачастую мультикультурализм оборачивается просто риторическим обновлением прежних практик и старых проблем¹⁴. В частности, политкорректное слово культура замещает этничность, так же, как раньше этничность заменила собой расу¹⁵. Еще в начале 1990-х годов это дало Ф.О. Радтке, а следом за ним и другим исследователям, основания утверждать, что мультикультурализм становится новой формой национализма¹⁶. Интересно, что мультикультурализм используется как вариант этнонационализма и на постсоветском пространстве¹⁷.

Наиболее наглядным примерами приспособления новых слов к традиционной националистической повестке дня могут считаться «реактивный» и консервативный мультикультурализмы. Считается, что мультикультурализм есть порождение либеральной идеологии и в целом развивается в рамках либерализма¹⁸. Эта точка зрения как минимум требует уточнений: эссенциалистские допущения позволяют использовать мультикультуралистскую риторику кругам, весьма далеким от либерализма. «Реактивный» мультикультурализм¹⁹ есть стратегия, которой в первую очередь следуют активисты этнических меньшинств (во вторую – сторонники леворадикальных и леволиберальных взглядов). Их версия многокультурности включает невмешательство государства и «большого» общества в жизнь этнических «общин» с одновременным предоставлением «общинам» привилегий и дополнительных ресурсов во имя охраны их «идентичности» и в качестве компенсаций за прошлое неравенство. В основе своей на сходных позициях стоит консервативный мультикультурализм, настаивающий на социальной изоляции меньшинств от большинства в целях сохранения этнической идентичности тех и других. Здесь еще применим такой термин, как культурный фундаментализм, обозначающий, по сути, новые издания национализма и даже расизма²⁰.

С либерализмом тоже не все обстоит гладко. В среде тех, кто причисляет себя к сторонникам либеральной мысли, есть довольно активное и влиятельное ревизионистское течение, которое в основном восходит к коммунитаристскому направлению либеральной теории. Оно готово пересмотреть принципы индивидуальной свободы и автономии во имя социальной справедливости и защиты групповой идентичности. Многие политические философы – последователи этого направления – фокусируются на проблемах этничности и коллективных прав культурных групп²¹. Старания этих авторов в начале 1990-х годов оживили готовую было затухнуть дискуссию о мультикультурализме. Особую роль сыграла известная публикация Ч. Тэйлора²², который ввел в обращение без преувеличения знаковое понятие «признания». Ч. Тэйлор выстроил следующую логическую цепочку. Человеческая жизнь диалогична и протекает только во взаимодействии с другими; человеческое достоинство существует не само по себе, а в силу признания индивида со стороны окружающего общества. Люди принадлежат к каким-то культурным группам, и групповая принадлежность является необходимым элементом их идентичности. Отсутствие публичного «признания» этих особенностей, связанных с принадлежностью к группам, означает умаление достоинства людей. Либеральное государство не является «нейтральным» в идеологическом и культурном смысле, поскольку поддерживаемые властью символы, нормы и практики являются «своими» для большинства. Следовательно, для утверждения равного достоинства всех членов общества, государство должно признавать равную ценность и равное достоинство различных групп. Это должно повлечь за собой уважение норм и практик этих групп и принятие мер для их защиты и сохранения, т.е. в известной степени неравное обращение с членами разных коллективов.

Похожим образом мыслит и А. Янг: из признания того, что общество является суммой наций и культурных групп, а либеральное государство не является «нейтральным», должно следовать утверждение особых «культурных прав» групп на сохранение своей идентичности, т.е. на автономию, самоопределение и особое обращение²³.

Наиболее детальная теоретическая модель, также иногда обозначаемая понятиями мультикультурализм и мультикультурное гражданство, принадлежит У. Кимлике. Логика его рассуждений такова²⁴. Нет абстрактных индивидов, есть только члены культурных групп. В толковании У. Кимлики культура означает комплекс норм, ценностей и практик, является атрибутом определенной этнической группы и представляет собой ценность, нуждающуюся в защите. Культуры в подобном понимании находятся в неравном положении: некоторые выполняют весь набор коммуникативных, нормативных и пр. функций, обслуживая все общество (являясь, в терминологии У. Кимлики, социетальными), а некоторые оказываются в маргинальном положении. Соответственно, государство, независимо от правительственной риторики, не является «нейтральным»: господствующая и поддерживаемая государством социетальная культура является «своей» для одной части общества и «чужой» для остальных. Принципы либеральной справедливости требуют компенсационных и охранительных мер, т.е. разного отношения к разным группам и их членам. Группам должны быть предоставлены возможности для сохранения их культуры, а членам групп – для следования требованиям этой культуры. Из этого вытекает необходимость автономии групп от вмешательства окружающего общества, создания или признания подсистем власти и управления внутри групп и определенных преимуществ «слабым» группам. Защитить либеральные ценности в рамках такой системы можно, гарантировав индивидам право свободного выхода из «своей» группы.

Однако к разным группам требуется дифференцированное отношение. У. Кимлика выделяет несколько категорий групп, в отношении к которым требуется особая политика. Основными могут считаться две. Первая – это меньшинства, т.е. группы, чье включение в состав крупных государств не было результатом их свободного выбора (как валлийцы, каталонцы или франкофоны Квебека) и чья культура вполне может стать социентальной. Они имеют право на все меры вплоть до государственности для охраны своей самостоятельности. Вторая – иммигранты, которые переселяются в другую страну добровольно и тем самым не претендуют на сохранение своей культуры. Речь может идти только о том, чтобы государство выказывало уважение их культурным корням, гарантировало равные права и делало более комфортной адаптацию к принимающему обществу. С иммигрантами по основным параметрам сходны расовые группы, подвергавшиеся в прошлом угнетению²⁵.

Такие построения, под которыми охотно подписался бы любой самый заядлый этнонационалист, У. Кимлика называет либеральным плюрализмом. В качестве общества, наиболее приближенного к идеалу, он называет Канаду и считает, что либеральный плюрализм, якобы хорошо проявивший себя на Западе, должен стать спасительным рецептом для посткоммунистических стран²⁶. Б. Бэрри имел все основания назвать теорию У.Кимлики мультинационализмом.

Философы, рассуждающие о мультикультурализме глобально, вроде Б. Пареха, А. Янг, Ч. Тэйлора и др., могут позволить себе называть мультикультурализмом самые разные практики. Среди тех, кто изучает конкретные ситуации или занимается практической политикой, сложилась своего рода неписаная конвенция: слово мультикультурализм применимо в связи только с иммигрантами, но не традиционными этническими меньшинствами и не проблемами аборигенов, этнорегионализма и национализма. В Австралии и Канаде иногда мультикультурализмом называют целиком всю этнокультурную политику. Когда разговор становится немного более предметным, оказывается, что одни этнические и языковые категории встречают во многих аспектах иное отношение, чем другие: аборигенная проблематика отделена от иммиграционной, в Канаде франкоговорящие жители, и квебекцы в особенности, пользуются иным обращением, чем прочие меньшинства.

Вместо сложной системы меняющихся диспозиций, текучего и переливающегося континуума речь идет только о конгломерате монолитных и изолированных друг от друга социальных единиц, являющихся носителями специфических культур. При таком подходе вообще выпадают из рассмотрения ситуации, не предполагающие или не обязательно предполагающие выделение отличающихся групп или существование социальной границы между группами, как, например, многоязычные пограничные общества (вроде Андорры или Люксембурга), общества, где сосуществуют региональные, национальные и международные языки (например, Мальта, Кипр или Ирландия), ситуации, в которых сосуществуют разные и не совпадающие друг с другом деления (например, лингвистическое, религиозное, этническое и пр.).

Ведет ли мультикультурализм к интеграции или, наоборот, к выстраиванию и укреплению межгрупповых барьеров? Вроде бы те, кто разрабатывает и проводит мультикультурную политику, декларируют ее интеграционную направленность: мультикультурализм означает взаимную адаптацию разных категорий населения, создание более комфортных условий для меньшинств, а значит – повышение их социальной мобильности и укрепление общегражданской лояльности. Более того, для некоторых комментаторов мультикультурализм выглядит как политика мягкой ассимиляции. Но будем осторожны… не следует забывать, что хорошие идеи, пройдя сквозь политическую призму, всегда рискуют в одночасье превратиться в пустую риторику, и в этом случае мы вновь увидим не чудо, а возможность маскировки социального исключения не граждан.

Примечания: