Исмаил Гаспринский о школьной политике правительства в отношении мусульман Поволжья и Приуралья во второй половине XIX века

И. К. Загидуллин

Оценка Исмаила Гаспринского школьной политики царизма в отношении татар-мусульман Волго-Уралья во второй половине XIX в. имеет важное научное и познавательное значение по следующим причинам.

Во-первых, это мнение представителя российской элиты, потомственного дворянина из мусульман. Исмаил Гаспринский был одним из немногих крымских татар, который, проучившись 3–4 года в мектебе, 10-летним мальчиком стал учащимся Симферопольской мужской гимназии. Через два года, в 1863 г., родители направили его в Воронежский кадетский корпус, где он также обучался недолго. В 1864–1867 гг. И. Гаспринский получал образование во 2-й московской военной гимназии, где он «с изрядным успехом» изучал русский и французский языки, рисование, историю, географию, алгебру, геометрию и другие науки [1]. Однако и здесь, не завершив обучение, с четвертого курса был уволен «по домашним обстоятельствам».

Очевидно, что большую роль в его формировании как личности сыграла русская интеллигентская среда, в которой он находился в течение 9 лет, и русская средняя школа. Оторванность от семьи и привычной культурно-бытовой обстановки, длительное нахождение в иноязычном кругу привели к значительному обрусению юноши. Известно, что, прибыв на родину в 1870 г., занимаясь преподавательской работой в «русско-туземской» школе при Бахчисарайском ханском медресе, молодой человек ощущал свое плохое знание родного языка. Через общение с шакирдами он начал самостоятельно обогащать свой словарный запас [2].

Таким образом, образование молодого Исмаила состояло из двух частей: начальной национальной старометодной школы, где заучивались молитвы, изучалась арабская графика, Ясин, Афтияк и другие части Корана и давались навыки по чтению священной для мусульман книги [3], и незавершенного курса обучения в трех русских учебных заведениях. В результате такого симбиоза сформировалась молодая личность, хорошо знакомая с русской культурой и считающая себя представителем мусульманской и татарской общности.

Во-вторых, с точки зрения российского общества дворянин, не завершивший курс обучения в средней школе, считался неудачником. Сложившиеся жизненные обстоятельства Исмаил Гаспринский с лихвой компенсировал самообразованием. В 1871 г., достигнув совершеннолетия, он уехал во Францию. Он побывал также в Испании, Польше [4], имел возможность лично ознакомиться с взаимоотношениями славян и мусульман в Австро-Венгрии [5]. Три года жизни в Европе – достаточный срок для изучения западной модели общества и сравнения ее с российской действительностью. Знание французского языка открыло доступ к изучению западного культурного наследия. В Париже он учился в университете, посещал школу восточных языков [6]. Заграничная жизнь сыграла огромную роль в формировании мировоззрения молодого человека.

Живя на Западе, И. Гаспринский осознал, что не только тюрко-татарам, но и русскому народу предстояло пройти длительный путь для достижения мирового уровня развития. Для Запада Россия являлась таким же Востоком, каким восточные окраины страны представлялись российскому обществу. При таком подходе уровень развития России не мог быть конечной целью в поступательном развитии тюрко-татар, а служил этапом, поскольку культура России являлась частью европейской цивилизации. Иначе невозможно будет татарам, писал в 1881 г. И.Гаспринский, в перспективе стать во главе умственного развития и цивилизации остального мусульманства [7]. В одном из номеров «Тарджемана» за 1893 г., анализируя статистические сведения и делясь своими наблюдениями о прочных позициях финнов, немцев, поляков, евреев и армян в области промышленности и торговли, он признавался, что «если исключить московский промышленный район, то во всех прочих местах и городах мы увидим, что коммерция, ремесла и предприимчивость находятся в руках упомянутых народностей и иностранцев. Мы думаем, что главной причиной отсталости русского и мусульманского люда служит их большое “невежество” сравнительно не только с финляндцами и немцами, но и с евреями и армянами. Русскому и мусульманскому мужику одинаково нужны – перо, книга, учение и знания» [8]. Весьма символично, что в 1908 г. в своем интервью, данном каирской газете «Аль-Нахда» (Возрождение), он утверждал, что Запад – это Великобритания, Соединенные Штаты, Франция и Германия, но не Россия [9]. По мнению Александра Беннигсена, Исмаил Гаспринский верил, «что русские, как самая отсталая европейская нация, менее опасны для мусульманского мира, чем англичане или французы; но он предлагал России не слепое подчинение мусульман, а равноправное партнерство» [10].

В-третьих, И. Гаспринский имел возможность близко ознакомиться с системой образования на мусульманском Востоке. Из Европы через Алжир, Тунис, Египет и Грецию в 1874 г. он прибыл в Турцию. В Стамбуле он поступил учиться в военный колледж, в котором занятия вели французы и англичане. Российский посол граф Н. П. Игнатьев настоял на отчислении русского подданного из иностранного военного учебного заведения. Около года И. Гаспринский прожил в Стамбуле. Здесь он совершал поездки по стране, изучая быт, историю и систему образования османцев. Некоторые свои наблюдения в виде заметок и статей публиковал в газетах Санкт-Петербурга, Москвы и Одессы [11].

В-четвертых, проживание в Турции, посещение Туниса и Египта, на наш взгляд, позволили И. Гаспринскому оценить наблюдавшийся процесс трансформации исламских государств и общества по западноевропейской модели. Кроме того, для смышленого молодого человека не составляла особого труда сравнить динамику европеизации мусульман в Австро-Венгрии, в Османской, Российской – многоконфессиональных и полиэтнических – империях. На примере Турции и России нетрудно было увидеть движение к европеизации в православном и мусульманском государствах, несмотря на различие темпов развития и времени начала процесса обновления, природно-географических условий. Посещение мусульманских стран привело к осознанию исламской цивилизации как неотъемлемой части мирового сообщества и ее роли в развитии тюркских народов, населяющих Россию. В Алжире Исмаил Гапринский мог наблюдать цивилизационные тенденции в деятельности его метрополии – Франции и размышлять о возможных перспективах утвердившихся здесь государственно-исламских, христианско-исламских отношениях применительно к мусульманам России.

В-пятых, как представитель своего народа И. Гаспринский хорошо знал особенности культурного развития, менталитет и психологию крымских татар. Женитьба в 1881 г. на дочери фабриканта из Симбирской губернии Асфандияра Акчурина Зухре [12] позволила ему лучше узнать особенности быта и семейные традиции татар Поволжья. По роду своей профессиональной и общественной деятельности И. Гаспринскому приходилось часто общаться с представителями различных групп татар, ездить по стране и знакомиться с настроениями мусульман многих регионов. Через своих корреспондентов или корреспонденций частных лиц редакция газеты «Тарджеман» была достаточно хорошо осведомлена об общественно-культурных процессах, происходивших в тюрко-татарском мире. Как видный общественный деятель, ратовавший за обновление жизни мусульман России по западноевропейской модели, и редактор И. Гаспринский с 1883 г. активно использовал «Тарджеман» для пропаганды своих идей и живо откликался на проблемы, связанные с реорганизацией национальной системы обучения, в том числе корректно высказывал свое мнение о нововведениях правительства в этой области.

В-шестых, И. Гаспринский сам был известным педагогом, хорошо знавшим мировое педагогическое наследие и современную систему образования и воспитания на Западе и Востоке. Он преподавал в медресе Зынжырлы города Бахчисарай, в начале 1880-х гг. здесь апробировал и внедрил новометодное обучение, стал его популяризатором в татарских учебных заведениях России, издавал многочисленные учебно-методические пособия. Довольно длительное время (шесть-семь лет) И. Гаспринский вел занятия по русскому языку и арифметике в «русско-туземской» начальной школе, где на практике выяснил для себя положительные и слабые стороны этих учебных заведений, специально открытых правительством для крымских татар. Своей педагогической деятельностью И. Гапринский предложил альтернативное направление развития общественно-культурной жизни татар – путем сохранения национально-религиозных традиций трансформировать мусульманское общество России по европейской модели. Правительство же конечной целью своей школьной политики считало обрусение и слияние народов, исповедующих ислам, с русскими и проводило свою школьную политику без учета особенностей культурного развития, нередко за счет ущемления национальной школы.

В-седьмых, И. Гаспринский был искренним и рьяным сторонником знания русского языка тюрко-татарами. Благоволение русской культуре красной нитью проходит через большинство его публикаций в газете «Тарджеман». Не секрет, что во многом благодаря превосходному знанию русского языка он сделал неплохую карьеру в России, оно стало для него своеобразным мостиком для приобщения к западноевропейской культуре. Для подтверждения благосклонного отношения татарского просветителя к русскому языку достаточно привести его суждение о важности владения современному человеку несколькими языками. Каждый должен знать три языка: родной, язык того государства, где проживает, и по возможности французский, который тогда считался международным [13]. И. Гаспринский любил повторять о необходимости и полезности знания государственного языка в многонациональном государстве. Обычно на примере Османской империи доказывал, что правительство заинтересовано в знании подданными государственного языка, и подчеркивал, что его изучение нисколько не мешает вероисповеданию и религиозному обучению. Лучшим средством распространения государственного языка, по мнению редактора «Тарджемана», является обязательное обучение русскому языку и преподавание его во всех школах, подчиненных учебному ведомству, и недопущение на судах и в других правительственных учреждениях иного языка [14]. Очевидно, знание государственного языка он считал важным условием полноценной реализации гарантированных законом гражданских прав татар-мусульман в России.

В-восьмых, он оказался проницательным молодым человеком, на примере Османской империи осознавшим значение реформы школьного образования для будущего развития тюрко-татар. Именно в Турции, культура и традиции титульного населения которой были близки и понятны крымскому татарину, где духовная жизнь мусульман, как и у тюрко-татар, развивалась по законам ислама ханифитского толка, он не только отчетливо увидел перспективу, но и результаты модернизации национальной системы образования и страны в целом. Однако государственная граница была преградой для проникновения новых идей в Россию. Полицейский режим по возможности старательно отслеживал факты влияния исламского государства на умы мусульман Российской империи. Огромное значение просветительской деятельности И. Гаспринского в условиях унитарного полицейского государства заключается в том, что он как лояльный к царскому самодержавию российский подданный продуманно и грамотно построил свою работу как в распространении новометодного образования, так и в пропаганде среди татар-мусульман через газету «Тарджеман» идей европеизации. Самодержавие не смогло обвинить его в происках «турецкого шпиона», хотя его идеи выросли на благодатной почве реформ прежде всего Османской империи. Жандармерия стала изучать и «плотно» заниматься обновленческими процессами среди мусульман Волго-Уральского региона только на рубеже XIX–XX вв.

В-девятых, развитие капиталистических отношений в России, либеральный курс правительства 1860–1870 гг., наблюдавшийся процесс постепенного внедрения предпринимательской элиты татар в социально-экономическую жизнь страны и укрепление своих позиций на рынке в различных регионах империи во многом создали условия для внедрения обновленческих идей именно в Поволжье. Он прекрасно понимал, что в условиях, когда основная часть мусульман находится на самой низкой социальной лестнице государства – приписана к податному сословию, в условиях незнания ими государственного языка, при продолжавшейся миссионерской деятельности православной церкви и русификаторского внутриполитического курса правительства привлечение татар в русские учебные заведения было нереально. Поскольку направления и темпы реализации нового курса были непосредственно связаны с деятельностью турецкого правительства, финансировались и руководились государством, в условиях Российской империи модернизацию духовной жизни можно было начинать только с системы образования, хотя, как известно, система школьного образования всегда была, есть и остается наиболее консервативной, трудно и медленно поддающейся реформам областью в жизни общества. В этот период она находилась под контролем уммы, являлась внутренним делом самих мусульман. В финансовом плане мектебе и медресе также не зависели от царского правительства. Реальные результаты модернизации в этой области ожидались через 10–15 лет, ведь акцент был сделан на подрастающее поколение. Наконец, ограниченный в средствах, И. Гаспринский старался делать то, что сам хорошо освоил, знал и путем распространения своих методических разработок и идей намеревался сделать их достоянием интеллектуальной части мусульманского населения страны. То есть И. Гаспринский предложил модернизацию мусульманской уммы России силами самих мусульман, за счет пожертвований и максимального использования правового поля империи для развития национальной культуры, не отвергая при этом и государственные культурно-просветительские институты.

Таким образом, своим благородным происхождением, европейским образованием, превосходным знанием европейских и восточных языков Исмаил Гапринский выгодно отличался от многих русских сверстников и одновременно составлял исключение в среде мусульман. Если основная масса татар-мусульман не знала государственного языка, принадлежала к податному сословию и в целом находилась в значительной отдаленности от общественно-культурной жизни России, то по-европейски образованный татарский просветитель происходил из дворян, в 1879–1884 гг. был главой городской администрации Бахчисарая [15], с 1883 г. стал издателем и редактором газеты «Тарджеман», которая до 1905 г. оставалась единственным периодическим изданием для тюрко-татар России. В отличие от традиционной кадимисткой точки зрения на школьную политику царизма второй половины XIX в. его мнение особое – джадидистское. Именно этот аспект привлекает нас в рассматриваемой проблеме.

Среднее Поволжье уже несколько столетий являлось «внутренней» Россией. Здесь особое значение приобрело распространение русского образования среди «инородцев». Наблюдался нонсенс: на регион распространялись общероссийские законы, а мусульманское население, минимально соприкасаясь с властями, продолжало жить по своим правилам.

В основу разработанной новой системы обучения мусульман России был положен проект, представленный попечителем Одесского учебного округа Голубцовым. В документе отмечалось, что «обучение русскому языку менее всего может оскорбить национальное чувство татар. Никогда в Крыму между русским и татарским языком не существовало и тени антагонизма... Никогда не было замечено, чтобы татарин чувствовал какое-либо презрение к русскому языку, гнушался русской речью» [16]. Основные положения новой школьной политики царизма были изложены в журнале Совета министра народного просвещения от 2 февраля 1870 г. В этом документе было заявлено, что «...обрусение татар может быть введено лишь путем распространения русского языка и образования, с устранением всех тех мер, которые могли бы породить в этом, по природе подозрительном племени, опасения в посягательстве правительства на отклонение детей от веры» [17]. Высочайше утвержденным законом от 26 марта 1870 г. были утверждены Правила просвещения «инородцев»-христиан и мусульман.

Центрами для распространения русского образования призваны были стать русско-татарские училища и русские классы при мектебах и медресе, обучение в последнем для шакирдов было обязательным. Предполагалось осуществлять их финансирование за счет мусульман. Причем в дальнейшем каждое новое медресе или мектебе могли открываться только при создании условий для обучения в них русскому языку. Учителями могли стать как мусульмане, знающие русский язык, так и русские, хорошо владеющие родным языком учащихся. В русско-татарских училищах также создавались условия для изучения основ ислама – за счет средств родителей позволялось приглашать исламского вероучителя. Этот же принцип вводился в открытых в 1872 г. Симферополе и Уфе татарских учительских школах. Заслуживает также внимания намерение правительства по организации женского образования среди мусульман: создавать в русско-татарских школах «смены для обучения девочек»; в местностях с русскими классами при мектебе и медресе «устраивать за счет казны училища для девочек» [18]. Деятельность вновь создаваемых учебных заведений для мусульман курировал инспектор местной губернской дирекции народных школ.

Таким образом, вырисовывались два направления обучения татар государственному языку: через специально открытые для мусульман образовательные учреждения и русские начальные, средние и высшие учебные заведения.

«Правила» 1870 г. предопределили подчинение в 1874 г. национальных школ татар-мусульман Поволжья и Приуралья ведомству Министерства народного просвещения, в 1891 г. – введение русского образовательного ценза в округе Оренбургского магометанского духовного собрания для лиц, желающих занять мусульманские духовные должности, и другие мероприятия правительства. Однако эти меры властей не затронули крымских татар. Их мектебе и медресе оставались по-прежнему в подчинении Таврического магометанского духовного правления.

Взаимоотношения властей и крымских татар в сфере национального образования ограничивались открытием русских классов и русско-татарских школ. Приостановка наступления правительства на татарскую школу во многом была связана с обострением «национального вопроса» в Крыму, наглядно проявившегося в массовом переселении татар в Турцию в 1874–1875 гг. из боязни возложения воинской повинности и русификации, и в новом движении эмиграции 1891–1902 гг. под воздействием тяжелых экономических условий жизни [19]. Очевидно, введение контроля над школьным образованием мусульман еще более обострило бы ситуацию. Если учесть, что на родине И. Гаспринского функционировало относительно небольшое число мектебе и медресе (так, по данным местного директора народных училищ Таврической губернии, в 1883 г. насчитывалось 298, в 1887 г. – 539, в 1893 г., видимо, в результате очередной волны эмиграции крымских татар, всего 330 национальных учебных заведений) [20], контроль инспекторов над их учебными и хозяйственными делами мог быть весьма ощутимым.

Можно констатировать, что, живя в Крыму, И. Гаспринский избежал вмешательства русских чиновников в свою деятельность по внедрению новометодного образования. Реформа национальной школы, подготовка учительских кадров, способных преподавать по новому методу в Одесском учебном округе, как и жизнедеятельность мектебов и медресе, оставались внутренним делом самих мусульман. Это во-первых.

Во-вторых, развитие событий в Волго-Уральском регионе показало, что попытки Министерства народного просвещения по установлению контроля над мусульманскими школами в целом не достигли своей цели, привели к обострению общественной обстановки, резко усилили недоверие народных масс к самодержавной власти, способствовали осложнению взаимоотношений между традиционалистами и джадидистами.

Просветительская деятельность И. Гаспринского имела среди соотечественников как своих приверженцев, так и противников. Появление правительственных школ для мусульман и подготовка педагогических кадров для них в значительной степени отгородили И. Гаспринского от различного рода обвинений местной мусульманской общиной в предательстве национальных интересов и изолировании от уммы, облегчили внедрение новометодного образования в мектебах и медресе.

Деятельность И. Гаспринского в качестве редактора газеты «Тарджеман» и публициста можно бы одним словом охарактеризовать как стремление сделать из России родину – страну, где мусульманам и другим подданным было бы жить удобно и комфортно. Эта проблема была злободневной, актуальной и в отношении верховной власти к русскому населению. Он пытался разъяснить русскому самодержавию и чиновникам – правопреемникам своих предшественников, покоривших мусульманские народы, – об их ответственности за судьбу тюрко-татар и призывал не относиться к ним как к пасынкам – «инородцам» или «туземцам», исповедующим нехристианскую религию. Величие державы для него определялось именно этим критерием. В этой связи пристального внимания заслуживают мысли, изложенные в его эссе «Русское мусульманство: мысли, заметки, наблюдения», изданном отдельной книгой в 1881 г. Этот программный труд является, как признавался автор в 1896 г. в другой своей брошюре [21], итогом и важным этапом его размышлений об увиденном на Западе и Востоке, о возможных перспективах развития мусульманских народов в Российской империи.

И. Гаспринский с горечью признавал, что «великая цивилизаторская миссия России на Востоке» ограничивается механическим распространением российских административных порядков, русского правового пространства, где ведущие позиции по управлению на местах переходят в руки русских чиновников [22]. Более того, он не побоялся заявить о том, что «русское господство не ведет к прогрессу и цивилизации», указывая в качестве примера упадок в период русского владычества таких важных показателей развития культуры, как национальные школы и письменность, хотя мусульмане, по его мнению, пользуются равными правами с русским народом [23].

Применение в дальнейшем в отношении татар принципа средневековых властителей – «Я владею, вы платите и живите, как хотите» – он считает недопустимым. Отсутствием «строго намеченной, последовательной политики, воодушевленной высокой идеей распространения цивилизации среди русского мусульманства», просветитель объясняет вынужденные миграции из России крымских татар, кавказцев, бессарабцев, а в Среднем Поволжье, по его мнению, такой внутриполитический курс привел к самоизоляции основной массы татар от русских властей и российского общества [24]. В качестве образца он называет мусульманские центры, такие как Константинополь, Смирна, Каир, Дамаск, Тунис, где «чувствуется Европа» – оживление умственной и нравственной жизни, которые в своем развитии «во всех отношениях» обошли российских мусульман [25].

И. Гаспринский выделяет ряд «систем» во внутриполитическом курсе правительства 1860–1870 гг. в национальных окраинах империи, два из них просветитель выделяет как наиболее показательные: в отношении польских губерний и великого княжества Финляндского, преследовавшие, независимо от форм и методов, одну единственную цель – сохранение единства империи [26].

В 1905 г. по этому поводу он писал следующее: «Мусульмане не думают о казанском, крымском, шемахинском и других ханствах, не думают также об областных автономиях. Строго легальные, они желают быть добрыми гражданами России: глубоко верующие, они желают быть и остаться мусульманами. Положив в основание отношения к мусульманам “справедливость”, нетрудно будет их вполне удовлетворять и сделать сынами России не за страх, а за совесть и сердечное влечение» [27].

Для усиления своих аргументов по «национальному вопросу» И. Гаспринский нередко ссылался на публикации представителей демократической русской интеллигенции. Мы ограничимся одной такой цитатой из газеты «Русь» (1905 г.): «Отнять у человека его национальность – не меньшее насилие, чем отнять свободу совести в религии или разрушить семью. Наши крепостники недавних еще времен не стеснялись продавать в розницу отдельных членов семей своих крепостных, считая узы семейные привилегией только своего сословия. Так и современные крепостники-политики признают святые узы народности исключительно правом господствующего народа» [28].

Наряду с важными либеральными реформами 1860–1870 гг., предполагавшими введение в русское общество элементов правового государства европейского типа, в «национальном вопросе» царизм начал реализовать политику, направленную на унификацию прав подданных и распространение единого юридического пространства на окраинах, населенных «инородцами», «туземцами» и «аборигенами». Данный внутриполитический курс означал демонтаж или свертывание тех национальных особенностей в управлении и гражданских прав местных народов, в значительной степени сохраненных самодержавием после присоединения их к России.

Светским правительством проводилась ассимиляторская политика, важным условием реализации которой являлось соблюдение свободы вероисповедания подданных. Теперь на первый план выходило распространение русского образования среди «инородцев», а крещение их было следующим закономерным шагом в этом направлении.

Школьная политика правительства в отношении «инородцев» европейской части России состояла из нескольких этапов. Первый предполагал создание условий для изучения государственного языка, что предоставило бы подданным, как и грамотной части русского населения, возможность реализовывать свои гражданские права. Упрощенно говоря, двуязычие мусульманского населения правительством воспринималось частью модернизации российского общества. Нам кажется, именно этот аспект – перспектива культурного развития нации – привлекал внимание И. Гаспринского в школьной политике царизма.

Просветитель пытался убедить русских чиновников в невозможности в России полного «поглощения» одного народа другим [29]. Следует также пояснить смысл слова «обрусение» по И. Гаспринскому. Если для светских властей и православных священнослужителей этот термин олицетворял ограждение «инородца» от родного языка, культуры, исповедуемой религии, потерю национально-религиозного самосознания и наполнение этого вакуума русско-православным духовным содержанием, то для татарского просветителя он означал заботу правительства в превращении мусульман в полноправных граждан России, создании условий для развития национальной культуры, добровольного изучения русского грамоты и близкого знакомства с русской культурой и наукой.

Большое значение в оценке школьной политики царизма рассматриваемого периода имеют наблюдения редактора газеты «Тарджеман» о неодобрительном отношении татар-мусульман Волго-Уральского региона к русской системе образования в целом и к русско-татарским школам и русским классам в частности. Причины этого явления он объясняет конкретными историческими обстоятельствами.

И. Гаспринский придает большое значение истории православно-исламских отношений в регионе, деятельности самодержавно-церковной власти в отношении мусульман: «Все эти и подобные мероприятия, более или менее систематичные, вселили в многонациональное население боязнь за благополучие своей религии, вселили недоверие ко всякому мероприятию администрации, предполагая во всем обрусительно-миссионерские намерения» [30]. В частности, существенную роль в осложнении государственно-исламских отношений в Волго-Уральском регионе он отводит великодержавной деятельности представителей местной администрации, миссионеров Н. И. Ильминского, Миропиева и других. «Благодаря этим “просветителям” просвещение мусульман далеко отстало и дело сближения с русской гражданственностью сильно затормозилось», – отмечает он [31]. «В то время, когда среди северных мусульман ко всем “мерам” и “предложениям” администрации относятся с опаской и подозрением, на юге ничего подобного не замечается. В гимназиях университетской Казани и в самом университете вы не найдете и одного десятка обучающихся местных мусульман, а там, у персидской границы, в захолустном городе Шуше, более трети учащихся мусульмане. В высших учебных заведениях России получают ныне специальное образование более ста студентов мусульман, из них 85% – южане, 10% – киргизы (казахи. – И. З.) и только 5% – мусульмане Поволжья. Вот яркий, бьющий в глаза результат различных административных систем, применявшихся к мусульманам внутренней России и ее южных окраин; вот плоды инородческой политики Скарятина (казанского губернатора (1864–1880 гг.). – И. З.), Ильминского на севере и кн. Воронцова с его школьной политикой на юге. На севере – отчуждение, на юге – заметное приобщение к русской культуре» [32].

Подразумевая внутриполитический курс правительства, он писал, что «система ассимиляторской политики, с какой бы выдержкой и тактом она ни проводилась, носит в себе характер принуждения, ограничения прав данной народности и поэтому имеет за собой очень мало симпатий» [33].

И. Гаспринский также обращает внимание на особенности культурного развития тюрко-татар, признавая, что «школа без преподавания религии немыслима в наших понятиях и традициях» [34]. Одной из главных причин, отталкивающих мусульман от русских школ, он указывает «боязнь остаться без надлежащего религиозного воспитания, которое немыслимо без обучения татарской грамоте» [35].

Заслуживают внимания его аргументы относительно невозможности просвещения тюрко-татар через русское образование, печать и культуру. Во-первых, из-за малочисленности правительственных школ для мусульман. Скажем, в 1881 г. русско-татарских школ в Таврической губернии насчитывалось 18, из которых только 9 имели вероучителя, а русских классов при медресе – 13 [36]. Во-вторых, из-за малоэффективности этих школ в силу краткости курса, неразработанности единых программ и нормативов.

Убедительно звучит его решительное заявление в 1881 г. о том, что «русская школа для татар есть мертворожденное учреждение» [37]. Просветитель с горечью признавался, что, будучи ревностным учителем этих школ, после 6–7-летней практики, «потеряв всякую надежду выучить говорить по-русски хоть одного татарина», он оставил эту работу. Причем, проанализировав деятельность своих коллег на этом нелегком поприще, свое заключение И. Гаспринский оформил в резонный вопрос: «Выпустили ли в целое десятилетие (1870–1880 гг. – И. З.) крымские татарские школы хоть одного татарчонка со свидетельством на знание русской речи?» [38], тем самым указав на еще одну из слабых сторон русско-татарских школ – исключительно низкий процент учащихся, завершивших обучение с искомым свидетельством. Такая тенденция была характерна и для Волго-Уральского региона.

По наблюдению И. Гаспринского, открытая в сельской местности, где по-русски говорят лишь волостной писарь и бывающий там наездами становой пристав, начальная школа, в которой занятия продолжаются 5–7 месяцев в год по 2–3 часа занятий в день, объективно не может дать учащимся хороших знаний. Как педагог он подчеркивает, что в методическом плане изучение русского языка для татар равнозначно проблеме сколько-нибудь основательному изучению русским мальчиком или юношей иностранного языка. В качестве примера он ссылается на десятилетнюю деятельность Симферопольской татарской учительской школы, открытой в 1872 г. В этом закрытом учебном заведении, где мальчики находятся под постоянным наблюдением и руководством опытных педагогов и окружены русской прислугой, нужно не менее 3 лет усиленного обучения по 10 месяцев в год при 7–8-часовых занятиях в сутки в классе, чтобы научить их русской речи настолько, чтобы было возможно дальнейшее преподавание предметов курса начальной школы на этом языке. А с учетом особенностей существования народных школ для такого успеха необходимо, делает вывод И. Гаспринский, не менее 9 лет «при желании выучиться со стороны учащегося» [39].

Как человек, хорошо знающий менталитет своих соотечественников, он обращает внимание русских чиновников на возрастной аспект вопроса. Согласно традиции, мусульмане отдают сыновей в русскую школу только после окончания ими мектебов, т. е. не ранее 10–12 лет [40]. Иначе говоря, по сравнению с русскими их обучение государственному языку начинается с опозданием на 3–4 года.

Принудительная задержка татарских юношей в русской начальной школе до18–19-летнего возраста, по мнению И. Гаспринского, имела бы ничтожный результат и свелась бы к изучению русских слов и фраз, фактически не нужных им в обиходе [41]. С учетом того, что татарские крестьяне – представители податного сословия, которым отводилась пассивная роль в социально-экономической и общественно-культурной жизни страны, – составляли основную массу мусульманского населения России, следует признать правомерность его суждений. Он категорически заявляет, что «распространение отечествоведения и знаний среди мусульман посредством русского языка немыслимо» [42]. Рассуждая на эту тему, в 1897 г. он подчеркнул: «Развитие лишь простой грамотности, то есть умения кое-как читать, писать и говорить по-русски, еще на долгий период оставит нетронутым умственный застой нашей массы, ибо на примере русского народа мы видим, что приобретенная в начальной школе грамота многими забывается, а остальными почти не применяется как орудие для дальнейшего самообразования. ...Закваска знаний и любознательность, положительная на родном языке, даст больший процент “стремящихся” к дальнейшему изучению русской грамоты и литературы, чем теперь, когда большинство мусульман думает, что вся школьная наука заключается в умении подписать свою фамилию и знать известное количество обиходных слов» [43].

Он был убежден, что целью правительственной «инородческой» школы, как и любого начального образовательного учреждения, должны стать «воспитание и развитие». В случае обогащения ума посредством родного языка произошел бы реальный толчок к умственному движению, писал он, тогда татары «увидели бы в такой школе реальную пользу, а не нечто туманное и непонятное...» [44].

Следующий момент, который рельефно выступает в его публикациях в газете «Тарджеман» в оценке русско-татарских школ, это необходимость соблюдения обязательности обучения детей основам ислама и добровольности изучения русского языка [45].

Внутриполитический курс царизма в отношении коренного населения покоренных русским самодержавием в XIX в. регионов отличался осторожностью и взвешенным подходом. Как правило, управление этими территориями осуществлялось на основании особых Положений и включение их в единое общероссийское правовое пространство считалось делом будущего. В этом плане не стали исключением Закавказье и Туркестан. Сравнивая русско-татарские училища «внутренней» России – Казанского и Одесского учебных округов – с учебными заведениями для мусульман на Кавказе и Туркестане, в которых дети обучались и родному языку, и религии, И. Гаспринский делает выбор в пользу последних [46]. Просветитель предлагает изменить их учебные программы по прообразу «русско-туземских» школ Закавказья. Вот тогда они действительно стали бы народной русско-татарской школой и по содержанию, заключает он.

Поскольку власти игнорировали эти пожелания, И. Гаспринский не раз затрагивал данный вопрос в своих публикациях и считал неотъемлемой частью «мусульманского вопроса» в Российской империи. В частности, в 1897 г. он писал, что «инородческая» школа «должна поставить своей задачей “умственное развитие” своих питомцев, причем русский язык и русская народная литература должны быть главными орудиями этого “развития”, не исключающими знание в этом великом деле родного языка учащихся» [47].

И. Гаспринского также волнует система обучения в Симферопольской и Казанской татарских учительских школах: он рекомендует увеличить часы на изучение родного языка и основ ислама, подчеркивая, что только учитель, знающий традиции и религию своего народа может завоевать доверие и расположение мусульман [48].

В своих публикациях известный просветитель не обходил вниманием и вопрос обучения мусульман в русских средних и высших учебных заведениях, предлагал свои варианты решения имеющихся в этой области проблем. Как известно, Правилами 1870 г. было законодательно оформлено освобождение детей мусульман, обучающихся в русских сельских и городских училищах, от обязательного чтения по церковнославянским книгам, в уездных училищах – от изучения церковнославянского языка, в гимназиях – церковнославянского, греческого и немецкого языков. Более того, для облегчения поступления татар-мусульман в начальные школы предполагалось создание, где будет потребность, подготовительных классов при общих начальных училищах с целью научить детей русскому языку, а при уездных училищах и гимназиях – подготовки их поступления в первый класс этих учебных заведений [49].

Одной из важных преград к обучению мусульманских юношей в русских средних учебных заведениях И. Гаспринский, видимо, исходя из собственного опыта, признает игнорирование учебным начальством права татар обучаться родному языку, основам религии. «Всякий мусульманин не прочь учиться, – пишет он, – но прежде всего он желает – таков вековой обычай, и обязан – такой религиозный догмат, учиться своему закону и грамоте» [50]. Создание такой возможности сделало бы их привлекательными для мусульман и «дало толчок всему делу просвещения между ними» [51]. Примечательно, что необходимость обучения татар родному языку И. Гаспринский, видимо, с учетом менталитета российского общества, ограничивает средней школой, не распространяя его на высшие учебные заведения [52].

Узнав в 1886 г. о создании в Тифлисе попечителем местного учебного округа комиссии для обсуждения вопроса преподавания в правительственных учебных заведениях татарского языка в случае существования такой потребности и определения его объема в учебных программах, редактор «Тарджемана» спешит поделиться своими мыслями по этому важному вопросу: «Если мусульманская интеллигенция или вообще мусульмане, получающие европейское просвещение, будут обладать достаточным религиозным образованием и знанием родной грамоты и письменности, они будут в сотни раз почтенней среди народа и будут достаточно сильны, подготовлены и авторитетны, чтобы своими знаниями сослужить полезную службу и своему мусульманскому обществу, и своему правительству» [53]. Чтобы не быть голословным, он обращает внимание читателей на отсутствие влияния мусульман с русским средним и высшим светским образованием на национальное просвещение и науку в силу незнания родной грамоты и основ ислама [54].

В своей газете редактор поднимал и частные проблемы, имевшие отношение к мусульманскому образованию. Так, не акцентируя внимание на ущемление гражданских прав мусульманок при поступлении в медицинский институт и со ссылкой на газету «Свет», в 1897 г. сообщил читателям, что вопрос о допущении нехристиан в это учебное заведение решен положительно, правда, имеется квота – не более 5% общего числа слушательниц [55].

Главное место в публицистической и общественно-педагогической деятельности И. Гаспринского в последней трети XIX в. занимало реформирование национальной школы. По существу, его деятельность в этом направлении можно оценивать как опосредованное выражение своего отношения к школьной политике царизма: каким путем должна развиваться система народного образования у мусульман. С учетом того, что среди тюрко-татар русским языком владеет ограниченное число лиц мужского пола, единственно правильным путем он считает введение в мектебах и медресе общеобразовательных наук на татарском языке [56].

Как было сказано, «высочайше» утвержденным решением Государственного совета от 24 ноября 1874 г. школы башкир, казахов и татар-мусульман округа Оренбургского магометанского духовного собрания, содержавшиеся за счет казны или местных средств, а также «инородцев-нехристиан», расселенных в этих губерниях, занимающиеся домашним или частным обучением, были подчинены в ведение Министерства народного просвещения.      В 1881 г., анализируя деятельность правительства за этот период, И. Гаспринский писал, что «в сфере народного просвещения мусульман заметно отсутствие точно определенной цели и соответствующих средств» [57].

Свое отношение к подчинению национальных школ Волго-Уральского региона контролю правительства И. Гаспринский корректно выразил в 1890 г. в связи с подобной инициативой русской газеты «Крым», где дал ей следующую оценку: «Переход мусульманских духовных училищ в ведение министерства едва ли можно признать рациональной мерой. Мы полагаем, что... одобрение добрых начинаний самих мусульман... принесет лучшие плоды, чем непосредственное вмешательство в щекотливую сферу их духовных дел» [58].

В 1905 г., в период свободы слова, по этому поводу он высказался более откровенно: «Конфессиональные мусульманские школы, бывшие в заведовании Оренбургского магометанского духовного собрания, были взяты в ведомство Министерства народного просвещения. И за 30-летие этого введения для этих школ ровно ничего не сделано, кроме того, что мусульманское население было запугано и раздражено. Не говорим о преподавании, но даже в смысле улучшения жалкой внешности этих школ не ударили палец о палец, так что причина причисления мектебов и медрес к ведомству народного просвещения остается загадочным вопросом» [59].

И. Гаспринский всегда оставался верным своему убеждению о необходимости татарам знания русского языка, даже в случаях принятия правительством шовинистических законов. Наглядным примером его позиции служат события 1892–1894 гг. В циркуляре Министерства народного просвещения от 10 июля 1892 г. по Казанскому, Московскому и Оренбургскому учебным округам было постановлено о введении следующих правил. Во-первых, чтобы в мусульманских школах «были употребляемы лишь печатные книги, одобренные русскою цензурою», т. е. остальные книги и рукописи должны быть изъяты. Во-вторых, чтобы к преподаванию допускались только «русские подданные, получившие образование в России» [60]. Было очевидно, что его исполнение однозначно приведет к закрытию татарских национальных школ, лишив их компетентных педагогов и учебно-методической базы. Одним словом, в сложившейся ситуации требование устранить из медресе рукописные тетради было равносильно запрету использования в национальной школе письменных принадлежностей, без которых немыслимо существование учебного заведения.

Мусульманами России эта мера властей была справедливо воспринята как грубое ограничение их религиозных прав, не имеющее под собой реальной основы. Под давлением получаемых прошений из разных местностей России об отмене или отсрочки этих правил на время в 1894 г. действием циркуляра было временно приостановлено. Администрация всеми возможными способами стала успокаивать татар и башкир.

В «Тарджемане» был опубликованы циркуляр муфтия М. Султанова от 12 апреля 1894 г., опровергавший слухи о намерении правительства крестить мусульман, а также «обращения» уфимского [61], самарского губернаторов [62]. На наш взгляд, в данном случае редактор газеты как бы выступает адвокатом царизма и действий чиновников. От себя он добавляет небольшую реплику, мол, было бы «многократно лучше», если бы эти обращения вообще не появились.

В «обращении» самарского губернатора, в частности, говорилось по поводу инициативы архиереев Волго-Уральского региона, направленной на свертывание исламских институтов: «...упразднения должности муфтия, сокращения числа мечетей и мулл», опубликованной в отчете обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева за 1890 и 1891 гг. в «Церковном вестнике» (№ 1 за 1994 г.). Губернатор подчеркивал: «Означенное мнение не имеет силы законного распоряжения. Татарские дети могут обучаться в русских школах только с соответствия их родителей, принуждать татар нет никакой необходимости» [63].

Просветитель призывал татар верить генеральной линии верховной власти в отношении мусульман, несмотря на подобные «частные» недоразумения: «Правительство желает нашего всестороннего преуспения, нисколько не касаясь нашей религии. Оно желает и должен иметь контроль за нашей жизнью и учением для нашей же пользы, а так как в нашей жизни, в наших училищах, в наших книгах ничего противогосударственного нет, то нам нечего опасаться. Если же кто оскорбит нас или будет мешать свободе учения и исповедания, то это всегда установится обращением закону и правительству. Не следует тревожиться из-за мнений разных частных лиц, печатаемых в разных изданиях... Мусульманам следует теперь не бояться, не разбегаться, а усердно взяться за работу и за полезное учение, чтобы приобрести силу материальную и умственную. Мы должны бояться своей слабости и ничего больше» [64].

Размышляя о возможных путях правительственного содействия развитию народного просвещения, в 1881 г. он предлагал «воскресить» «арабские медресе, давшее в свое время столько славных тружеников науки и мысли». Как первые шаги в этом направлении, рекомендовал провести преобразования 9–10 медресе в таких мусульманских центрах, как Казань, Уфа, Оренбург, Астрахань, Самарканд, Баку, Нуха и Бахчисарай. Сутью преобразования должно было стать введение в учебные программы медресе таких общеобразовательных дисциплин на родном языке учащихся, как сокращенные курсы по географии, истории, естественным наукам, арифметики с планиметрией, педагогики и краткому русскому законоведению. По его мнению, преподавателями могли бы стать выпускники Восточного факультета Санкт-Петербургского университета или Лазаревского института восточных языков. При такой реальной помощи правительства, ответственно заявлял он, за какие-нибудь 15 лет фактически повсеместно татары могли бы изучать на родном языке такой важный предмет, как отечествоведение, общеобразовательные дисциплины, «подвергаясь в то же время воспитательному влиянию своего наставника» [65].

Не ограничиваясь реформированием мектебов и медресе, просветитель вел речь об организации профессиональных учебных заведений на родном языке обучения (низшие ремесленные школы), как основе прогресса в области экономики [66].

Законом 16 июля 1888 г. правительство постановило о введении с 1 января 1891 г. русского образовательного ценза для лиц, желающих занять мусульманские духовные должности в округе Оренбургского магометанского духовного собрания. На полученные редакцией тревожные отзывы татар И. Гаспринский отвечает статьей «Русская грамота и мусульманское духовенство» [67]. В следующем году редактор затрагивает финансовую сторону проблемы изучения шакирдами государственного языка. Издатель газеты также обеспокоен возможностью ущемления религиозных прав мусульман в обеспечении махалли духовными лицами [68]. Он рекомендует организовать в нужном количестве «подготовительные школы», чтобы выпускники медресе имели возможность основательно изучить русскую грамоту [69], для успешного решения проблемы предлагает открыть в Уфе центральное медресе-училище [70].

Просветитель всячески приветствовал это нововведение правительства. В 1889–1891 гг., зная недоверчивое отношение мусульманских духовных лиц к введению русского образовательного ценза, он говорил о неверности предположения, что знание русского языка может ослабить ислам, старался убедить читателей в необходимости знания государственного языка и его преимущества для священнослужителя и прихожан, на многочисленных примерах доказывая это [71].

Его выступления главным образом были направлены на подготовку нового поколения мусульманских духовных лиц, преподавателей       национальных школ, так как именно их И. Гаспринский представлял предводителями будущих преобразований. Он прямо писал, что «просвещенный, честный и нравственный мулла может принести громадную пользу своему приходу: он учитель, советник, юрист, проповедник и образец хорошей жизни. Как учитель он сеет грамоту; как проповедник он поучает (или должен поучать) людей к нравственной, трудовой жизни, вести их к совершенствованию и прогрессу; как юрист и судья, он сглаживает столкновения, устанавливает право, порядок... Они могут вести народ ко всему хорошему; но могут так же своим бездействием и своим упадком деморализовать темное население и вести его к гибели духовной и материальной» [72].

Одним из методов воздействия на читателей у редактора газеты являлось печатание сообщений корреспондентов об успехах мусульман в области образования и культуры. Так, в 1897 г. поместил сообщение из Уфы, где говорилось об успехах готовящихся стать муллами шакирдов, обучающихся в русском классе местного медресе под руководством учителя князя Селимгерея Девлеткильдеева [73].

Следует выделить два важных аспекта размышлений И. Гапринского относительно правительственного школьного вопроса. Он стремился сломать сложившийся стереотип в правительственных кругах и отчасти в русском обществе о мусульманах как об отсталых народах, что нередко пытались объяснить их вероисповеданием [74], и призывал властей оказывать содействие культурному развитию татар прежде всего за счет развития их национальной системы образования, в которой обучение русскому языку в каждом конкретном случае вводилось по желанию самих родителей.

И. Гаспринский призывал татар-мусульман использовать предоставленные законом права и возможности для развития своей нации, не боясь сближения с русской школой, допускать обучение своих детей в русско-татарских школах и русских учебных заведениях только тогда, когда ребенок в национальной школе усвоит основы ислама и грамоты и у него сформируется национальное самосознание. В молодых людях, не знающих свои национальные традиции, родной язык и основы ислама, он не видел полезных людей для своего народа. Он считал, что русский язык как учебный предмет должен стать одной из дисциплин в новометодных татарских учебных заведениях и его необходимо максимально использовать для достижения мусульманами европейского уровня в культуре, экономике, при этом сохраняя свои национальные традиции.

Его идея европеизации татарской национальной системы образования и создания профессиональной национальной школы остается актуальной, ибо она и сто лет назад, и сегодня означает конкурентоспособность национальной школы в подготовке интеллектуально развитого молодого человека, соответствующего требованиям времени и способного достойно решать проблемы своей нации в полиэтнической и поликонфессиональной России. Высказывания известного просветителя о школьной политике самодержавия пореформенного периода в отношении татар-мусульман Волго-Уральского региона приобретают концептуальное содержание при сопоставлении последней с методами и путями решения «школьного вопроса» в советской и постсоветской России. Их злободневность обусловлена не только значимостью системы образования и воспитания в жизнедеятельности современного общества. На наш взгляд, они имеют научную ценность в плане объективной оценки имперской великодержавной политики советского периода в области нерусской национальной системы образования, которая в этот период была многократно шире и глубже реализована. О такой эффективности и результативности русификации татар-мусульман за такой короткий временной отрезок не могли мечтать ни самые рьяные миссионеры, шовинисты XIX в., не мог предвидеть ни сам Исмаил Гаспринский. Приходится констатировать, что свертывание и деформация татарской национальной системы образования, имеющей многовековые традиции, а во многих регионах компактного проживания татар – ее ликвидация были осуществлены при помощи идей великого просветителя, хотя в 1920-х гг. официальной идеологией он уже был превращен во «врага» татарской нации. Не в этом ли заключается одна из главных причин величия и трагедии колоритной фигуры Исмаила Гаспринского?