Исламское просвещение

Д. Халидов

Проблема адекватности, уроки прошлого и назревшие реформы

Мы часто задаем себе вопрос о причинах отсталости исламского мира в современный период. Какие причины привели к системному (научно-технологическому, институциональному и т. д.) отставанию исламского мира? Внешние ли причины тому виной, вроде колониальной политики Запада, или внутренние – вот главный вопрос, на который необходимо найти ответ. Поиски ответа на этот ключевой вопрос заставили меня обратиться к истории давно минувших дней. Было важно найти объяснение тому, как «золотой век» халифата, когда исламский мир процветал и учил варварскую Европу, сменился упадком и распадом, невежеством и косностью. Мы не имеем права ссылаться на то, что «такова уж Божья воля». Фатализм – удел невежественных и отрицает человеческую активность в познании и освоении окружающего мира. Будучи наместником Всевышнего на Земле, человек наделен разумом и душой, чтобы познавать суть вещей, тайну Божественной воли и устраивать жизнь по его заповедям, а не оставаться в тисках «джахилии».

Неадекватность исламского «ответа» и «исламоведы»

С тех пор как исламский мир столкнулся с колониальной экспансией Запада, был запущен процесс переосмысления мусульманского интеллектуального наследия. Здесь нет необходимости подробно анализировать эту тему. Но замечу, что именно Джамалдин аль-Афганы и Мухамед Абдо в конце XIX века одними из первых в среде духовной «корпорации» ясно осознали характер вызовов и стали искать ответы на вопрос: «Что делать в новых условиях?» Именно они выдвинули лозунг «Вперед с Кораном!» Идеология синтеза модерна и религиозных традиций, реабилитация социально активной личности и прав человека в Исламе, ссылки на ключевую формулу Ислама: «Бог ничего не меняет в людях, покуда сами они не изменять себя» – вот тот неполный перечень нового прочтения исламского наследия этими двумя реформаторами. Реформаторство выступало как отражение кризиса традиционно Ислама, не способного на адекватный ответ вызовам колониальных держав Европы. Восстанавливались в своих правах и такие интеллектуально-методологические практики, как идждихат и иджму и отказ от следования традициям предков.

Но институты исламского мира «погрязли» в косности, и голос реформаторов остался без ответа. Когда государственные (и общественные) институты наряду с учеными (мусульманских стран) «молчат», не в силах быть на высоте нового положения и вызовов времени, как правило, активизируются исламофобы с научными степенями, с одной стороны, и радикалы-троцкисты от Ислама с другой. В итоге с определенной поры для оправдания продолжения неоколониальной экспансии в исламском мире на Западе была взята на вооружение идея «перманентной борьбы с международным терроризмом», что неявно подразумевает эндогенный (в рамках исламской традиции) характер терроризма. Ислам в данном случае представляется как религия и мировоззрение, изначально способное продуцировать насилие и жестокость, в модернизирующихся обществах третьего мира. В группе отечественных «исламоведов» особо можно выделить Александра Игнатенко [1]. В рамках данной концепции лишь в очень слабой мере говорится о реактивном характере радикального (исламского) фундаментализма. Не вдаваясь в полемику с авторами концепции «эндогенности», автор позволит себе только несколько замечаний.

Во-первых, право на «идждихад» (вынесение суждений, опирающихся лишь в конечном счете на Коран и Сунны пророка Мухаммед) любого мусульманина, на который ссылается А. Игнатенко, не согласуется с исламской традицией. Такое право – это исключительная прерогатива улемов, т. е. ученых – наследников пророков, согласно Корану.

Во-вторых, Игнатенко анализирует деятельность радикалов, вне исторического, геополитического и социокультурного контекста. Ему не интересны мотивы, побудившие людей взяться за оружие, ситуация в которой они находились и т. д.

В-третьих, о проблеме невинных жертв терактов. Ссылаясь на фетвы (заключения, выводы) очень узкого круга улемов из Королевства Саудовской Аравии, Игнатенко формулирует вывод о допустимости таких жертв в рамках Ислама. Между тем подавляющее большинство знатоков исламского права совершенно иначе (т. е. запрет на проливание крови невинных людей) интерпретируют аяты Корана или хадисы, регулирующие «правила войны», чего не хочет замечать Игнатенко.

Впрочем, по косвенному признанию самого Игнатенко, он отрабатывает «хороший» заказ. «Деньги ведь не пахнут!?»

Таким образом, чем более актуализируется дискурс на тему «Ислам и террор», тем более обостренный характер приобретает мусульманская идентичность и тем больше среди мусульман тех, кто готов мысленно, а то и делом поддержать бен Ладена или Доку Умарова с его идеей «Кавказского эмирата», призванного заменить упраздненную «Ичкерию». Похоже, что именно этого и добываются авторы сценария глобальной дестабилизации исламского мира, не исключая и Россию.

Является ли реакция бен Ладена или северокавказских «моджахедов» адекватной вызовам времени? Такой ли должна быть реакция мусульман мира, должны ли мы поддержать их (безоговорочно, условно и т. п.) или же решительно осудить? Данный вопрос непосредственно связан с исследовательскими задачами, которые мы поставили. То есть почему с определенной поры исламский мир начал цивилизационно отставать от Европы? Не есть ли неадекватная реакция, с массовыми акциями террора, актом отчаяния – асимметричным «ответом» людей, осознающих свое непреодолимое и качественное отставание?! Да, безусловно, реактивный характер (ответ слабого на чрезмерное государственное насилие и даже террор) исламистских радикалов не вызывает сомнения у многих исследователей. Но мы вправе говорить о мере адекватности этой реакции. Несколько отвлекаясь от основной темы доклада, замечу, что есть правила войны, принятые в Исламе, вытекающие из соответствующих интерпретаций стихов Корана и хадисов пророка Мухаммеда. И коль скоро эти правила нарушаются, любой непредвзятый улем-ученый докажет неправомерность акций Большого террора (с множеством невинных жертв), равно как и не спровоцированного «наступательного» джихада [2]. «Война в Исламе была предписана, – пишет один из самих авторитетных улемов председатель Международного совета мусульманских ученых. Юсуф Кардави, – только для отражения агрессии или для устранения препятствии с пути призыва к религии Аллаха... Ошибочным является деление мира на Дар уль-Салям (Земля мира) и дар-уль-Харб (Земля войны), признание войны как основы отношений мусульман с немусульманами и наступательного джихада коллективной обязанностью уммы...» [3]

Исходя из вышеизложенного, есть смысл проанализировать механизмы возникновения цивилизационного отставания и исламского мира, чтобы найти пути преодоления. С этих позиций процессы, которые мы наблюдаем в мусульманской среде, вполне укладывается в классическую тойнбианскую (см. «Постижение истории» Арнольда Тойнби) модель «вызов–ответ», когда на вызовы Запада в исламском мире (в ситуации догоняющего развития) судорожно ищут и не находят адекватного ответа. Мощный и не без умысла «промоушн» для носителей гиперактивной реакции «троцкистов» от ислама (ничтожной доли в «умме») и неадекватной оценки вызовов вытесняет на периферию подлинную мусульманскую элиту; перекрывает поиск достойного и адекватного ответа.

Наука, просвещение и Ислам

Попробуем поставить вопрос несколько в другом ракурсе. Не является ли неадекватная реакция на вызовы Запада отражением другой неадекватности: а именно такой избирательной актуализации тех или иных норм ислама (легитимирующих право на насилие), когда другие, более значимые нормы находятся в режиме «спячки»? Автор здесь пытается просто переформулировать вопрос, который однажды озвучил известный отечественный исламофоб протоиерий Андрей Кураев (в газете «Известия», сентябрь 2004 г.): «Несет ли ответственность исламский мир и его духовная элита за терроризм, за Бен Ладена и Басаева?» – но с других позиций.

Что имеется в виду? Нормативная система Ислама имеет целостный характер и включает в себя десятки, а то и сотни норм-элементов, связанных друг с другом: тот каркас – незримый «коридор», который задает модель образцово благочестивого поведения и мировоззрения мусульманина в повседневной жизни и во все эпохи. Эти нормы выстраиваются в определенную иерархию: есть более значимые (столпы Ислама и «аккиды» – вероубеждения) и менее значимые, актуализируемые в ежедневной практике или в эпизодических ситуациях и т. д. и т. п. Но эта система норм достаточно гибкая, чтобы реагировать на вызовы и угрозы безбожного мира: на различия в культурах и цивилизациях включаемых в орбиту исламского мира.

К примеру, достаточно вспомнить тот гибкий и предельно уважительный подход к проблеме исламизации и исламского призыва – «дав-ата» в цивилизованном Ираке, в VIII веке продемонстрированный имамом Абу-Ханифа, основоположником одного из четырех мазхабов – правовой школы в Исламе. Так вот, как только эта система норм приобретает черты закостенелости (в силу сложившейся и не совсем адекватной их трансляции в процессе образования и социализации), так следом некоторые нормы переводятся в разряд незначимых и неактуальных. Институты и система исламского образования, таким образом, перестают адекватно реагировать на изменяющийся мир. Как следствие, все новые поколения мусульман, прошедших такую школу социализации и образования, постепенно теряют тот нормативно-ценностный багаж, который в свое время и составлял методологическую («технологическую») и познавательную базу «золотого века» халифата (VIII–XIII вв.). Когда улемы-ученые, обязанные быть подлинными «наследниками пророков» (согласно Корану), молчат или их голос невнятен, то в исламском мире чаще звучат взрывы бомб и автоматные очереди. И авторская гипотеза состоит в следующем.

Исламские институты (служителей культа и образования) в традиционных центрах исламской мысли еще не преодолели кризис, начало которому было положено в средние века (с XIII–XV вв.). «Золотой век» халифата с его общим рынком (от Гренады и Кордовы в Испании, до Индии и ЮВА), развитой городской культурой, наукой и образованием постепенно уступил место косности, догматизму и... регрессу. В общественном мнении стран халифата (в период его расцвета) ценность образования и науки были столь высоки, что это прямо отражалось во всех сферах жизни: в торговле и ремесленном производстве, в экономике и политике, в системе образования и воспитания.

Примеры из истории. Вот некоторые примеры из монографии швейцарского востоковеда Адама Меца [4], представляющей собой сводный труд из ценнейших источников мусульманского мира X–XI вв.: «В XI в. через всю империю мусульман, от Кордовы и до Индии, можно было путешествовать с меньшей опасностью для жизни, чем путешествовавшие в XVIII в. по Германии» (как нынче в Европе). А вот иллюстрация к теме веротерпимости: «Больше всего поражает в мусульманской империи огромное количество чиновников-немусульмаи. В своей империи мусульмане подчинялись христианам... Чиновников из христиан и иудеев приводили к присяге, так же как и чиновников из мусульман».

Никакой сегрегации и почти полное равенство в правах представителей трех монотеистических религий, немыслимое для средневековой Европы, – примеров подобного рода множество в монографии. Более того, нередко мусульмане в своих странах поднимали бунт, видя, сколь привилегированное положение занимали представители иудеев и христиан.

В монографии приводятся также впечатляющие примеры развития науки и образования в халифате% «Книжные фонды в библиотеках Кордовы и Каира, Багдада и Дамаска, Куфа и Самарканда в XI–XII вв. насчитывали более 100 тыс. томов по самым разным отраслям: богословии и философии, юриспруденции и математике, астрономии и географии, медицине и истории. Для сравнения: в научных центрах Европы того периода (в Констанце, соборной библиотеке Бамберга в ХП в., в Бенедиктбеурене, в Баварии, лишь несколько сотен томов, не более 350–400)».

Один из известных исламских ученых того периода Аль-Муттахар (355/966 г.) писал: «Наука открывает свое лицо лишь тому, кто ЦЕЛИКОМ ПОСВЯЩАЕТ себя ей с чистым разумом и ясным пониманием и... собирает воедино все силы своего рассудка, кто засучив рукава бодрствует ночи напролет, кто добивается своей цели, подымаясь шаг за шагом к вершинам знаний, кто не насилует науку бесцельными отступлениями и безрассудными атаками, кто не блуждает в науке наугад, как слепой верблюд в потемках. Он не имеет права разрешать себе дурные привычки и давать совратить себя своей натуре, должен избегать общества, отказаться от споров и не отвращать взора от глубин истины, отличать достоверное от сомнительного, подлинное от поддельного и постоянно пребывать в здравом рассудке» (!!). Вот вам подлинная методология и этика научного поиска, присущая исламскому улему.

Но что же случилось после, что изменилось в исламском мире? Я полагаю, что на каком-то этапе эволюции исламская идея органического сочетания веры и разума, мистического и рационального в познании и в целом философия прогресса (научного и технологического) была забыта, вытеснена на периферию общественной жизни. Был утерян тот мощный импульс научного поиска и культа знаний, который дал миру множество бессмертных творений. Трудно соотнести внутренние и внешние факторы регресса, отступления от норм и принципов, позволявших исламскому миру быть на передовых рубежах технологического и научного прогресса. Очевидно, что кочевнический (монгольский) элемент с Великой степи внес в исламский мир разрушительные, по сути, антипросвещенческие мотивы. Был предан забвению целый ряд норм, легитимирующих органическую связь религиозных истин с естественнонаучными поисками.

Но нельзя отрицать и внутренние факторы «разложения», когда процессы рутинизации (бюрократизации, корпоратизвизма) коснулись и религиозных институтов. С определенной поры, как только официальное (мусульманское) духовенство получило свою долю власти (и не только в своей сфере), оно объявило приоритетным исключительно религиозное образование в ущерб естественнонаучному [5]. Был переведен в режим «спячки» целый ряд норм, легитимирующих упорство в поисках знаний и рационализм, органическую связь религиозных истин с естественнонаучными поисками [6]. Это был шаг «назад», и роковой по своим последствиям в сравнении с «золотой эпохой» для Османской империи, последней мировой державы мусульман.

В итоге каждое последующее поколение духовной элиты воспроизводило и закрепляло эту антипросвещенческую (и социально-пассивную) норму, разрушавшую органическую связь между религиозным и позитивным знанием, медитативными практиками и общественной активностью мусульман. Практика редукции (упрощения) религиозного долга правоверных до очень узкой области норм обрядовой практики и социального поведения, когда другие, гораздо более актуальные в современных условиях нормы (из сферы трудовой морали, политического культуры, отношение к наукам и НТР и др.) находятся в режиме «спячки» продолжается и теперь.

Вот характерный пример из истории Османского халифата 20–30-х гг. XIX века. Правивший тогда султан Махмуд II Реформатор четко осознавал растущую отсталость (в сфере науки и технологии, образования и военного дела, системы правления и права) своей империи от передовых стран Европы. На этом фоне им были спланированы широкие реформы, в том числе и в системе просвещения и образования. Был создан Совет полезных дел, который в своем докладе писал: «Религиозное знание служит спасению в грядущем мире, но наука служит совершенствованию человека в этом мире. Например, астрономия служит прогрессу навигации и развитию торговли. Математические науки необходимы для успешного ведения военных действий и военного управления. Обсуждая любой из проектов возрождения сельского хозяйства, торговли и/или промышленности, Совет обнаружил, что ничего нельзя сделать без привлечения науки и что средства приобретения научных знании и совершенствования образования заключаются во внедрении в школах нового порядка» [7].

Но школы, о которых шла в этом докладе речь, были начальными, а они сплошь были религиозными. Так вот, османское управление шейх-уль-Ислама и улемы выступили категорически против реформы системы образования в Османском халифате, в результате чего вплоть до начала XX века школы в Османской империи оставались религиозными. Султан ничего не смог поделать с косным корпоративным (непросвещенным) эгоизмом улемов и попытался провести реформу в средней школе. Но и там его начинание потерпело неудачу, столкнувшись с непримиримой позицией «улемов». Я не случайно взял в кавычки слово «улем», ибо наследники пророков (по канонам Ислама), коими всегда должны оставаться настоящие улемы, они давно уже превратились в их противоположность. Османские улемы с позиций корпоративного эгоизма и не понимая диалектики связи между духовным и позитивным знанием, неадекватно толковали такие аяты из Корана, как перечисленные ниже: «Аллах возвысит (на много) ступеней тех из вас, которые уверовали и которым даровано знание..» (сура «Препирательство», 11); «Скажи: Разве равны друг другу те. которые знают, и те, которые не знают?» (сура «Толпы», 9). Они предпочли забыть многие хадисы пророка Мухаммеда (да благословит его Всевышний), в которых степень ищущего знание намного возвышается над степенью тех, кто посвящает себя исключительно молитвам: «Для того, кто вступит на путь в поисках знания, Всевышний облегчит путь, ведущий к раю» (Муслим); «Поиски знания являются обязанностью каждого мусульманина»; «Когда человек умирает, (все) его дела прекращаются за исключением трех: непрерывной милостыни, знания, которым могут пользоваться (другие люди), или праведных детей, которые станут обращаться к Аллаху с мольбой за него» (Муслим). Последствия такого косного, антинаучного (а в стратегическом смысле – и не исламского) подхода проявились позднее, когда отставание Османского халифата от передовых стран Европы углублялось с каждым годом, что и привело в конечном счете к распаду и исчезновению с карты мира последней великой империи мусульман.

Антинаучный характер мышления, отсутствие адекватной (современным вызовам) методологии анализа приводит к тому, что многие современные улемы и институты муфтиев также не на высоте положения. Мы не слышим и не видим внятного, четкого ответа на псевдонаучные изыски таких «исламоведов», как Александр Игнатенко. Кроме благих призывов «не увлекаться радикальными интерпретациями норм Ислама и т. п.», мы не видим также ответа на размышления и экстремистские прожекты идеологов «Кавказского эмирата» на сайте «Кавказ.центр». Мы не можем предложить жаждущей истины и справедливости мусульманской молодежи в России (в особенности на Северном Кавказе) подлинно исламского и адекватного современным вызовам ответа, кроме благих пожеланий. Наиболее пассионарная часть молодежи видит, насколько конформизм и скрытая коррупция стали разъедать институты «духовного» образования и управления. Не только и не столько зарубежные эмиссары-пропагандисты с мешками денег (что, разумеется, имело место в 90-х гг. прошлого века), сколько внутренние процесса и наша неадекватность – причина плачевного положения в деле подлинно исламского просвещения и, как следствие, мусульманской уммы в России также.

В исламском мире не сформулирован адекватный ответ на глобальные вызовы, и контуры исламского проекта все еще остаются весьма размытыми, неконкретными в том, что касается политического и правового устройства общества; решения глобальных проблем (в сфере экологии и народонаселения, научно-технологической революции и экономики). Подарив Европе парус и алгебру, античную философию и восточную медицину и многие другие достижения, исламский мир теперь вынужден лихорадочно догонять средневековых «учеников» мавров без всякой надежды догнать Запад в ближайшие десятилетия.

Вместо заключения. Незнание и манипуляция исламистами

К чему ведет такой регресс? В разбуженном колониальной экспансией Запада еще в конце ХIХ в. исламском мире идет «брожение» умов и поиск ответов на вызовы. Эту волну, судя по множеству косвенных, а то и прямых свидетельств, оседлали глобальные «игроки» и через ряд промежуточных звеньев дирижируют этим процессом. Появление за последние полвека дюжины радикальных исламистских групп – это результат встречного движения носителей активного поиска идеи и фундамента сопротивления, с одной стороны, и хорошо продуманного сценария включения всего активного мусульманского элемента в те или иные происламские (а реально дискредитирующие Ислам) проекты – с другой. Ливийский лидер Муаммар Кадаффи и вице-премьер Таджикистана (бывший лидер исламской оппозиции) X. Акбар Туранджонзода в унисон вторят друг другу, когда подчеркивают решающую роль внешнего фактора (в лице западных спецслужб) в генезисе таких организаций, как «Хизб ут-Тахрир» или «Аль-Даават»: организаций, в которых неадекватная интерпретация исламского наследия поощряется, оправдывается и незаметно канализируется во вполне определенное русло [8]. «Многие выдающиеся ученые улемы исламского мира, – пишет Туранджонзода, – в один голос утверждали, что “Хизб ут-Тахрир” создан именно с целью искажения и очернения Ислама... а его центральные офисы и центры весьма безбедно расположились в западных странах». Такое признание из уст экс-исламиста и вице-премьера в одном лице дорогого стоит. На этом фоне мало перспектив у адекватных (проблемам и угрозам и действительно, актуальных) проектов, опирающихся на Ислам. Не видно консолидированного (глобального) заказчика или заказчик – без денег и инфраструктуры поддержки. А база же реально поощряемых организаций чаще всего находится в Лондоне, реже в других городах западных стран. И подлинных заказчиков и дирижеров множества псевдоисламистских групп – возмутителей спокойствия следует искать именно здесь. В равной мере выводы относятся и к феномену распространения явления «джихадизма» на Северном Кавказе. Здесь нельзя отрицать роль внешнего (западного) фактора в поддержании режима перманентного конфликта на юге России.

Отсутствие подлинно научного подхода в исламском просвещении ведет к двум серьезным последствиям. С одной стороны, сами улемы лишены возможности пополнения своего методологического «багажа» подлинно научными средствами и знаниями. «Наука», о которой они говорят, и знания, которыми они пользуются, в подавляющем большинстве представляет собой лишь тот минимум, что необходим для начального (или среднего) образования мусульман. Глобальные и региональные процессы и сдвиги, кризисы и новые вызовы остаются сферой, недоступной для адекватного осмысления в рамках такого знания и подхода к науке.

С другой стороны, мусульмане воспитанные на такой системе образования, оказываются не способны сами адекватно осмыслить ситуацию и перспективы развития. Их, прошедших школу исламского просвещения и даже высшего образования, не вооружили соответствующей методологией знаний, «инструментами» адекватной интерпретации происходящего в мире. Оттого-то и легко оказывается «внедрить» в сознание «революционные» идеи, проповедуемые, к примеру, «Хизб ут-Тахрир» или радикальными салафитами. Это идеи-«вирусы», которые, будучи включены в идеологию движения, вроде бы кажутся органичными для Ислама, но на самом деле в стратегическом смысле «работают» против Ислама. И наша задача заключается в том, чтобы инвентаризировать эти идеи-вирусы и исключить их из понятийного аппарата исламского дискурса и образовательной практики мусульман.