Мероприятия советской власти по ликвидации мусульманской махалли на Среднем Урале в 1920–1930-ее гг. *

А. Н. Старостин

Локальная мусульманская религиозная община махалля – системообразующая единица российского сообщества мусульман – уммы. Ее отличительная особенность заключается в том, что она относительно автономна, хотя благодаря религиозным лидерам – председателям общин, имамам и муэдзинам – махалля поддерживает горизонтальные и вертикальные связи с другими общинами и центральзованными мусульманскими структурами: мухтасибатами и духовными управлениями регионального и всероссийского уровней. Ее полноценное функционирование – залог успешного существования всего сообщества мусульман в целом.

Существует довольно много определений мусульманской махали. Но все авторы выделяют присущий ей набор специфических функций, характерных для периода существования махали в последние годы Российской империи:

– социальной, осуществляемой за счет обязательного налога закята с членов общины и спонсорской помощи предпринимателей;

– правовой – согласно имперскому законодательству, духовенство могло рассматривать и решать исходя из религиозных установлений дела о порядке богослужений, об обрядах, об исправлении духовных треб, заключении и расторжении браков, ведении метрических книг, разборе исков по завещаниям и разделам имущества, неповиновении детей – родителям, о нарушении супружеской верности и т. д.;

– образовательной, выполняемой благодаря наличию приходской школы – мактаба. Данная функция направлена на обучение основам ислама, арабского и родного языка. Также она осуществляется за счет организации библиотек и иных культурно-просветительских учреждений;

– идеологической или религиозной – самой главной функции, направленной на укрепление в вере членов локальной мусульманской общины[1].

Можно выделить еще более мелкие функции, как, например, кадровое воспроизводство духовенства, но гораздо удобней рассматривать их в обозначенном – широком плане.

После октябрьского переворота 1917 года и начавшейся большевиками борьбы с религиями последовала целая череда государственных мероприятий для постепенной ликвидации мусульманской махалли как общественного института. Взаимоотношения государства и мусульман в 20–30-е гг. довольно полно изучены на материалах Поволжья. Но в исторической литературе нашла малое отражение политика государства против мусульман Среднего Урала, между тем этот процесс имел свою региональную специфику и весьма интересен для изучения.

К 1917 году городские и сельские махалли на территории Среднего Урала (под которым подразумевается нынешняя Свердловская область) мусульманские общины окончательно сформировались и довольно активно участвовали в общественной жизни. В Екатеринбурге, Нижнем Тагиле и Красноуфимске действовали мусульманские культурно-экономические и благотворительные общества[2]. С 1895 года в Екатеринбурге работала первая мусульманская школа, в 1914 году в городе открылась первая бесплатная мусульмано-русская библиотека-читальня. При каждой мечети работал мактаб. Общее количество мусульманских храмов на территории нынешней Свердловской области составляло 42[3]. В некоторых наиболее развитых селах имелось по нескольку мечетей, например, в Шокурове и Усть-Бугалыше – по 2, в Азигулове – 3[4]. Финансировались общины преимущественно купцами. На Урале приобрели широкую известность семьи мусульманских предпринимателей Агафуровых и Богатиевых.

Для построения нового общества, которое намеревались осуществить большевики, религиозные институты и, в частности, махалля служили серьезной помехой, поэтому начался процесс лишения мусульманской общины присущих ей функций, растянувшийся на 20 лет.

В первую очередь руководству ВКП(б) на этапе революции и гражданской войны необходимо было вызвать симпатию мусульман страны и региона к своему делу. С этой целью большевики-татары приняли активное участие в создании на Урале мусульманских военных подразделений. После долгих споров с командованием летом–осенью 1917 года было создано два мусульманских эскадрона Екатеринбургского гарнизона. Мусульманские роты появились в составе полков 47-й бригады в Екатеринбургском гарнизоне, а также в 108, 124, 126, 149-м полках, одна рота – в 157-м полку в Камышлове, одна – в 139-м в Шадринске и в полках Кунгурского, Пермского и Глазовского гарнизонов. Главной задачей, стоявшей перед татарскими большевиками во главе с Сахиб-Гареем Саидгалиевым при создании мусульманских подразделений, было удовлетворение первичных национальных потребностей солдат-мусульман, налаживание у них полкового быта, соответствующего канонам ислама, а также проведение среди солдат агитационно-политической и воспитательной работы на родном для них языке[5].

В ходе гражданской войны екатеринбургский мусульманский батальон был разбит под Челябинском войсками атамана Дутова, а уральские мусульмане приветствовали приход войск адмирала Колчака. Но в июне 1919 года Екатеринбург вновь был взят красными войсками. Вместе с отступающими белыми частями Урал покинуло более 3 тысяч священников и 500 мулл[6].

Советская власть окончательно и прочно устанавливалась на Урале. Организовывая в соответствии с новыми условиями жизнь уральских мусульман, большевикам предстояло разобраться со старыми общинными институтами и предложить вместо них свои, партийные.

На первом этапе (1919–1928 гг.) новой власти необходимо было создать параллельные общинным институты, ориентированные на мусульман, но действовавшие при поддержке государства. Для второй половины этого же этапа для политических и пропагандистских действий большевиков характерен примат национального над религиозным. На втором этапе (1928–1933 гг.) происходило замещение государственными институтами общинных, иногда в прямом смысле: в мечетях устраивали избы-читальни, очаги культуры. Старые институты очернялись, для них создавались невыносимые условия работы, они загонялись в подполье. Свобода веры сохранялась, но ее открытое выражение преследовалось. Для третьего этапа (1933–1940 гг.) характерна попытка окончательного уничтожения мусульманской общины как социально-религиозного актора общественной жизни.

Первым шагом советской власти по борьбе с мусульманской общиной стало создание альтернативной системы образования. По всему Уралу появились «мусульманские» образовательные учреждения для детей самого разного возраста. Осенью 1920 г. коллегия губернского подотдела национальных меньшинств приняла решение открыть детские сады для мусульман в Надеждинске, Верхотурье и Нижнем Тагиле[7]. Годом ранее детский садик появился в Екатеринбурге[8]. В эти годы формируется сеть средних и средних специальных учебных заведений для мусульман. Если по данным на 1911 г. в Пермской губернии действовало 9 школ для татар и башкир, то к 1920-му – уже 64[9]. Новым школам требовались педагоги новой, большевистской генерации. Для их подготовки в 1919 году был образован «Мусульманский» педагогический техникум. Прилагательное «мусульманский» не должно вводить в заблуждение, т. к., естественно, никаким религиозным наукам в подобных учебных заведениях не учили. Это слово должно было служить маркером и должно было показать, на какую часть населения ориентированы данные заведения.

В 1924 году Наркомпрос совместно с Наркоматом внутренних дел разработал инструкцию «О преподавании мусульманского вероучения среди восточных народностей, исповедующих мусульманское вероучение», содержащую довольно жесткие требования к функционированию религиозных школ. Из-за него религиозные учебные заведения в 1920-е гг. фактически прекратили свою работу. На съезде мусульман 4-го Горнозаводского района Уральской области, который прошел в г. Перми 5–7 сентября 1927 г., имам-мухтасиб З. А. Касимов отмечал в своем выступлении, что «население боится открывать религиозные школы». Тому было несколько причин: 1) трудность получения разрешения на открытие; 2) разрешение заниматься только раз в неделю; 3) судебное преследование преподавателей[10]. По состоянию на 1927 г., мактабы функционировали только в Перми, Коянове и Канабеки. В партийные органы поступало много донесений о том, что нелегальные мактабы работают на частных квартирах в Екатеринбурге. Несколько таких мактабов, где преподавал Ильфан хазрат Каримов, были закрыты в 1924 г.[11] А 26 июня 1926 г. Свердловский окрисполком без объяснения причин отклонил ходатайство Свердловского мусульманского религиозного общества о разрешении преподавать основы ислама в здании мечети по ул. Допризывников и А. Валека, № 8/155.[12]

Тем не менее результаты борьбы с религиозным образованием хоть внешне и выглядели успешно, но на деле имели еще весьма слабые результаты. По итогам исследования на предмет религиозности учащихся в свердловской татаро-башкирской семилетней школе, проведенного в 1927 г., верующими себя считали 39,5% учащихся, неверующими – 23,7%, колеблющихся – 36,8%[13]. Исследования, проведенные в других районах Уральской области, дали такие же результаты.

В середине 20-х годов прошла пропагандистская кампания по изъятию из оборота термина «мусульмане» по отношению к событиям в Поволжье и на Урале. Губсовнацмен 6 октября 1923 года выпустил обращение, согласно которому «всем учреждениям нацмена, именующих себя мусульманскими, впредь именовать татаро-башкирскими и удалить все внешние признаки (вывески, карточки и т. д.)»[14].

А в татароязычной газете «Коммунист» 21 октября 1924 г. (№ 67) появилась большая статья, где говорилось, что термин «мусульмане» снимает ярко выраженные этнические особенности местных народов, взамен чему необходимо усилить атеистическое воспитание. Именно после того, как партия большевиков провозгласила примат национального над религиозным, происходит массовое переименование культурных и учебных заведений в «татаро-башкирские», что нанесло еще один удар по позициям ислама.

Следующим шагом советской власти стало проведение антиисламских мероприятий на селе для лишения мусульманских общин экономической самостоятельности, а следовательно, возможности осуществлять свою социальную функцию. Процесс распространения социалистических идей в районах компактного проживания мусульман был очень растянутым во времени. В отношении татаро-башкирских деревень проводилась такая же политика, как и в отношении всего крестьянства. Действовали комбеды, конфискация «излишков» продукции у крестьян осенью 1920 года, а также сильная засуха лета 1921 года поставили на грань гибели большое число сельского населения. Сочувствовавшие большевикам на этапе революции мусульмане Красноуфимского уезда приняли участие в восстании под лозунгом «Советы без коммунистов!» Лишь политика нэпа несколько сгладила экономическую напряженность. В середине 20-х годов советская власть, как и в городах, в деревнях начала выстраивать параллельную общинной культурно-просветительскую систему.

С 1926 года во многих татаро-башкирских деревнях были образованы совхозы. Необходимо было проводить разъяснительную работу. Для этого областные власти активно занимались подготовкой руководящих кадров для села. В 1926 году облисполком провел месячные курсы по переподготовке низовых кадров – председателей и секретарей сельсоветов, чтобы ознакомить их с очередными задачами, стоящими перед советской властью и партией, исходя из этого разъяснить задачи, стоящие перед сельсоветами, научить разбираться в законах и пользоваться ими, а также ответить на основные вопросы по организации сельсоветов[15].

Учреждение колхозов и совхозов стало страшным ударом по самостоятельности сельской мусульманской общины. Собранный урожай распределялся с учетом на каждого члена семьи, им оставляли семена для посева, остальную же часть сдавали государству. В эти годы, кроме конных молотилок, никакой техники не было, времени работать на оставленных приусадебных хозяйствах не хватало. В 1929 г. стали проводить сплошную коллективизацию, последствия которой были неотрадными, и прежде всего для полноценного функционирования мусульманской общины, средств на которую государство совершенно не оставляло.

Духовенство выступало против колхозов. Мулла деревни Сызги Муфакар Шаяхметов в 1930 г. во время массовой коллективизации пророчески говорил: «Я это предвидел еще раньше, потому что мне это приснилось, и вот почти целый год я ждал, когда начнется это дело. Это начало конца нашего мусульманства, в колхозах не дадут веровать в Бога, а если кто их не будет слушаться, то таких “непокорных” будут отсюда выселять, вот это же предсказывается и в Священном писании – в Коране».

Поскольку организационно-пропагандистская работа на селе до второй половины 20-х годов была налажена из рук вон плохо, власти действовали против мусульманской общины в основном экономическими методами. Об изменившемся финансовом положении мусульманского духовенства и приходов говорят материалы съезда мусульман 4-го Горнозаводского района Уральской области, о котором мы уже упоминали.

На 1927 год под ведением управления мухтасиба находилось 47 приходов: 29 мечетей, 11 официальных молитвенных домов и 7 частных молитвенных домов. Духовных лиц: всего 54, из них 37 мулл и 17 муэдзинов. Положение большей части духовенства, особенно сельского, было весьма бедственным. Постоянное жалованье в размере 20–120 рублей получают муллы лишь в 13 приходах, в двух приходах они не получают постоянного жалованья и живут только на добровольные пожертвования, собираемые несколько раз в год. А в остальных 32 приходах не получают никакого жалованья, кроме редких и немногих добровольных пожертвований и обеспечиваются больше своим трудом[16].

Хотя об этом прямо не говорилось на съезде, но это объяснялось усилением с середины 20-х годов наступления государства на религию в целом, и на мусульманскую общину в частности. Государственные органы стали все больше вмешиваться в дела верующих и их религиозных организаций. Надзор над их деятельностью был возложен на местные органы ОГПУ. Характерный пример: для того чтобы провести упомянутый съезд мусульман, мухтасибу пришлось два года переписываться с разными государственными инстанциями, пока наконец разрешение не было получено. В 1926 году был начат процесс регистрации обществ и молельных домов, в результате которого многие культовые учреждения закрылись, а духовенство осталось без средств к существованию. Тем самым власти сделали важный шаг на пути ликвидации финансовой самостоятельности мусульманской общины. Обложенные налогами крестьяне не могли жертвовать средства на нужды общины в прежнем объеме.

Но принимаемые меры не помогали искоренить религиозность. С 1928 года партийные и государственные органы отмечали повышение религиозности значительной части населения, как у православных, так и у мусульман. 14–15 января 1928 года в Свердловске прошла 1-я сессия совнацмен, посвященная проблемам просвещения. Предсовнацмен Хасанкаев указал в своем докладе, что во время религиозных праздников посещаемость рабочими мечетей по сравнению с прошлым годом возросла на 20%. «Если религиозное движение усиливается среди русских, то среди нацмен этот вопрос встает еще более серьезно», – подчеркнул он[17].

Поэтому следующим шагом в борьбе с мусульманской общиной стала замена ее институтов советскими, что должно было подразумевать полное торжество атеизма над исламом. 17 сентября 1928 года вышло постановление Президиума ВЦИК СССР о передаче культовых зданий при их закрытии в пользу культпросветучреждений.

Эти постановления тут же воплощались в жизнь. С мест в Уралоблисполком приходили ходатайства о закрытии церквей и мечетей области: по просьбе рабочих татаро-башкир Уралмашиностроя 5 марта 1930 года Уралоблисполком передает здание Свердловской мечети под национальный детский сад[18]. Мечеть г. Сарапула была передана мастерской швейно-рукодельной артели[19]. В Златоусте здание мечети с 1929 года переоборудовано под нацменклуб[20]. Та же контора появилась и в мечети Нижнего Тагила. Под различные культурно-просветительские учреждения переоборудовались мечети в дд. Бехметово, Усть-Манчаж, Азигулово Манчажского района. В мечети деревни Нижний Арий Красноуфимского района был устроен ДК. Все эти действия по логике партии должны были означать торжество идей социализма над религией и подспудно окончательное лишение религиозной общины экономической самостоятельности, т. к. мечети были их последней собственностью.

На местах этот процесс протекал очень болезненно. Как правило, решения о закрытии мечетей принимались сельсоветами и спешно отправлялись на утверждение в облисполком, а уже оттуда в Уралоблисполком. Верующие в негодовании писали ходатайства о возвращении им культовых учреждений. Ходатайства, как правило, оставались без ответа.

Закрытие мечетей, начатое в 1929 году, продолжалось и в последующие годы. Если для людей православного вероисповедания трагедией был сброс колоколов с колоколен, то мусульмане не могли сдержать слез, когда с мечетей сносили минареты, после чего они прекращали свою работу. По данным на 1 мая 1954 года, из 42 закрытых на территории Свердловской области мечетей в 34-х функционировали культурно-просветительские учреждения, пять были переоборудованы под склады, в двух налажено производство, одна мечеть – в Нижнем Тагиле – приспособлена под жилой дом[21].

Следующим логичным шагом должна была стать дискредитация и физическое уничтожение «сердец общин», хранителей религиозных знаний: мулл, имамов, муэдзинов и прочих «служителей культа». Главной целью этой акции должно было стать лишение общины ее последней функции: религиозной, или, как ее рассматривало партийное руководство, идеологической.

В феврале 1930 года ЦИК и СНК приняли постановление «О борьбе с контрреволюционными элементами в руководящих органах религиозных объединений». Это положило начало открытому преследованию духовенства, которое осуществлялось тремя способами: экономическим, агитационно-пропагандистским и прямыми репрессиями. Почти все имамы Среднего Урала в 1930-м подверглись раскулачиванию, после этого они облагались непомерными налогами, высылались на принудительные работы, их личное имущество конфисковывалось.

Первая волна политических репрессий коснулась мусульманского духовенства в 1933 году, когда 12 имамов и ишанов Красноуфимского и Манчажского районов были обвинены в антисоветской пропаганде, контрреволюционной деятельности среди трудящихся масс и распространении «мусульманского сектантства – муридизма».

Согласно материалам следствия, в ряде татарских деревень названных районов «кулаки» Мухутдин Тахаутдинов, Ахмет Ахметшин, Гариф Зияшев, Ахтар Акмалов и муллы Шарифулла Валишев, Муфакар Шаяхметов и др. приобрели себе больше тысячи учеников и последователей – «муридов», обучали их основам ислама и тем самым «вели работу по укреплению религиозности трудящихся масс». Они агитировали народ против антирелигиозной работы, которую вело руководство колхозов, особенно против отмены религиозных праздников. Мулла мухтасиб Шарифулла Валишев заявил следователю на допросе: «Сейчас еще совсем не запрещают ходить в мечеть и молиться богу. Если сразу запретить, так можно и палку переломить, но они осторожно гнут, чтобы не сломилась она, сейчас выносят постановления, а потом будут его в жизнь проводить и спрашивать тебя не станут». В итоге «муридизм» вылился для всех фигурантов этого дела в различные сроки заключения в сибирских лагерях и работой[22].

В 1937 году арестов удалось избежать немногим. Имамы деревни Нижний Арий Мусабик-хазрат, Муфти-хазрат, Гайни-хазрат и Геннат-хазрат были арестованы как «троцкисты», вместе с бывшими купцами и зажиточными крестьянами их отправили в Сибирь[23]. А имам верхней мечети с. Азигулово Зинатулла-хазрат Зилялетдинов был вместе с семьей выслан в г. Чусовой на лесоповал[24].

Репрессии сопровождались пропагандистской кампанией в местной татароязычной прессе. «Пользуясь плохой пропагандистской работой против религии, в Свердловске (Екатеринбурге. – А. С.) муллы, муэдзины и их прихвостни, обосновавшись на мусульманском кладбище, получили хорошую возможность продолжать свое черное дело, – писал в 1937 году атнирелигиозный агитатор Ф. Закир. – Неграмотную часть рабочего класса они травят религиозной отравой, желая воспользоваться ими в своей черной работе. Эти вороны разными хитростями, скрывая свое истинное лицо, продолжают свою контрреволюционную работу против советской власти»[25].

В этой статье речь шла о раскулаченных имамах – Камаледине Мусакаеве и Маннафе Галимове из Челябинской области, которые перебрались в Свердловск, где устроились сторожами на мусульманское кладбище на Васиной горке в центре города. Они организовали совет верующих, удовлетворяли религиозные нужды населения, проводили намаз. Оба имама поддерживали тесные связи с ЦДУМ – муфтием Р. Фахретдином и его заместителем казыем К. Тарджемани – из тех скромных средств, что им давали верующие как садака и пожертвования за исполнение религиозных обрядов, часть они высылали муфтию. В этот период на религиозные праздники на мусульманском кладбище собиралось более двух тысяч верующих[26].

В 1937 году органы НКВД арестовали в Свердловске Камаледина Мусакаева и Маннафа Галимова, которых репрессировали по обвинению в антисоветской пропаганде и связях ЦДУМ, чье дело тогда активно раскручивалось по всей стране[27]. На вопрос о задачах, которые ставил ЦДУМ перед «советом», Галимов отвечал следователю Шарафутдинову: «Сбор денег велся на нужды ЦДУМ и на местные расходы, т. е. на расходы по содержанию муллы, молитвенного дома и т. д. Кроме того, ЦДУМ нам почти в каждом письме ставил как одну из ближайших задач организацию мусульманской религиозной общины и выборы муллы, предполагалось, что эту задачу свердловские мусульмане обязаны выполнить и добиться от местного органа советской власти юридического оформления. Мы эти вопросы ставили перед верующими, но, за очень небольшим исключением стариков, нас никто не поддерживал, и мы законного махалля (религиозного совета) организовать не сумели. В части денежного сбора мы эту задачу выполняли сколько могли. Каждый праздник, т. е. в Ураза-Байрам и Курбан-Байрам, в ЦДУМ через Мусакаева отправляли по сто и больше рублей»[28].

В итоге 61-летнего Маннаф-хазрата и 76-летнего Камаледин-хазрата приговорили к высшей мере наказания – расстрелу. 8 сентября 1937 года приговор был приведен в исполнение[29].

Наряду с имамами из Свердловска следователи под руководством Шарафутдинова привлекли очень многих видных татар – партийных работников, журналистов, деятелей культуры по делу «националистической организации “Идель-Урал”, созданной японской разведкой». Фабула сфабрикованного дела заключалась в том, что казый Кашшаф Тарджемани и муфтий московской мечети Шамсутдинов, якобы завербованные японской разведкой, активно сотрудничали с татарскими деятелями Урала, которые должны были создавать на местах агентурную сеть, собиравшую информацию о производственных мощностях уральских предприятий, численности войск, пропускной способности железных дорог, а также проводить различные диверсии. В следственных делах фигурировали связи арестованных с турецкой, польской и японскими разведками.

До сих пор нет полных данных о количестве репрессированных мулл, имамов, ишанов и других религиозных деятелей на Среднем Урале. Пролить свет на это предстоит дальнейшим исследователям. После того как прекратили работу большинство мечетей, а многие имамы оказались расстреляны или сосланы, религиозная жизнь мусульманских общин не замерла. Избежавшие арестов имамы продолжали удовлетворять религиозные нужды населения в своих избах, всячески хоронясь от представителей властей и случайных лиц, которые могли донести в компетентные органы[30]. А в годы войны, когда власти осознали, что религиозные организации способны поднять советский народ на борьбу с нацистскими захватчиками, произошло некоторое смягчение антирелигиозной политики. Хоть мусульманская община и была почти полностью уничтожена, но религиозное сознание уральских татар и башкир осталось достаточно высоким, что стало хорошей базой для идущего сейчас на Урале активного религиозного возрождения.