Содружество Фаизханова и Марджани

 

А.Н. Юзеев
д. ф. н., профессор Казанского социально-юридического института

Содружество и творческое сотрудничество известных татарских просветителей Фаизханова и Марджани началось в 1850 году. Это было время, когда Марджани после одиннадцатилетнего отсутствия только что возвратился на родину, полный разочарования от схоластических методов обучения, культивируемых в медресе Средней Азии, и 11 марта 1850 г. был назначен на должность имам-хатыба, мударриса I Казанской мечети. Слава о молодом, ученейшем хазрате центральной мечети быстро распространилась по всей Казани. Многие к нему стремились попасть на обучение.

В тот год группа шакирдов у Марджани собралась большая — около 70 юношей. Среди них оказался и двадцатидвухлетний Хусаин Фаизханов, обучавшийся сначала у Мухаммад ат-Таканиши-имама, мударриса 2-й Казанской мечети, затем у Баймурада б. Мухаррама ал-Менгари — имама, мударриса мечети «Иске таш», которые, со слов Марджани, хотя и были людьми образованными, даже авторами некоторых трактатов, не отличались особой эрудицией, придерживались схоластических методов в обучении.[1]

Пытливый ум Хусаина, несомненно, не мог удовлетвориться достигнутым, стремился к новым, неизведанным горизонтам. Марджани на данном жизненном этапе  стал путеводной звездой для Хусаина. Казалось бы, разница в возрасте между учеником-Фаизхановым и учителем-Марджани была сравнительно небольшая — десять лет. Но это было десять лет, проведенные Марджани в Бухаре и Самарканде, где он, несмотря на критику методов обучения в медресе, блестяще овладел знанием мусульманской религии, истории, культуры. Хусаин, осознавая это, стремился восполнить недостающие знания у Марджани, который не мог не заметить способностей, эрудиции великовозрастного шакирда.

Вскоре между учителем и учеником установились дружеские отношения. Этому обстоятельству способствовали не только способности Хусаина, но и его знакомство с востоковедами Казанского университета. Еще до прихода на обучение к Марджани, он с 1848 г. был знаком с деканом Восточного факультета Казанского университета Александром Казембеком, которому импонировало знание Фаизхановым восточных языков, и он даже привлекал его при составлении указателя к Корану[2].

По-видимому, не без помощи Фаизханова Марджани устанавливает творческое сотрудничество с Казембеком. На то у Марджани были свои причины. Шихаб-хазрат, будучи по восточному образованным интеллектуалом, понимал, что изучению Востока начали уделять большое внимание на Западе и поэтому необходимо приобщаться к русским, западноевропейским источникам, востоковедческим исследованиям. Основной же причиной общения Марджани с учеными Казанского университета было то, что он не мог не видеть — вектор развития знания, современных наук в то время находился на Западе, в России. А поскольку он хотел видеть татарский народ среди передовых народов мира, постольку главное — перенять современные знания, пропагандируемые в русском обществе и сделать их достоянием татарского народа, Фаизханов, зная русский язык, культуру выполнял особую миссию: был тем передаточным звеном лучших достижений русской, европейской науки и  культуры татарскому народу.

Самый простой путь приобщения к русской культуре лежал через казанских востоковедов. Связям с ними, налаживанию сотрудничества Фаизханов и Марджани уделяли большое внимание. В свою очередь, востоковеды университета извлекали много пользы от общения с местными учеными из татар, прекрасно знавших восточные языки, арабо-мусульманские источники. Подобное взаимовлияние обогащало как русских, так и татарских ученых.

Фаизханов, по-видимому, в Казани находил время и для собственных учеников. Марджани среди его учеников называет: Калималлах б. Амин ас-Сабачаи, Амин ал-Малаки, Ибийамин б. Амин ал-Айсаки, Хабибаллах б. Мухаммад б. Салиха[3].

Обучение Фаизханова у Марджани было недолгим (около четырех лет), но достаточно плодотворным. Марджани не только привил Хусаину любовь к арабо-мусульманской культуре, но в особенности к фикху и его школам. Об этом ярко свидетельствует отрывок из биографии Фаизханова — его спор с Исмаил ал-Кышкари в «Вафият ал-аслаф» Марджани, где Фаизханов предстает тонким знатоком фикха. Фаизханов доказывает необходимость изучения русского языка, поскольку согласно его взглядам, знания языков обосновывается хадисами. И он приводит многочисленные примеры в обосновании своей точки зрения. Не все, что высказывал Марджани, поддерживал Хусаин. Так, у него было собственное мнение по каламу-спекулятивной теологии, которую он в XIX в. считал безвредной наукой, в отличие от Марджани, который был непримиримым критиком калама, обвинял мутакаллимов в различных новшествах — смешении калама с догматикой.

Поскольку в 1854–55 гг. восточный факультет Казанского университета переезжает в Санкт-Петербург, туда в конце 1853 г. по приглашению Казембека — декана вновь образованного восточного факультета, переезжает и Фаизханов, надеясь повысить уровень своих знаний как востоковеда, а также стать преподавателем восточного факультета и в таком качестве быть полезным татарскому народу. Он уже не видит свою деятельность без связи с востоковедами, а так как восточный факультет в Казани планируется закрыть — у него не остается права выбора, кроме как ехать в Санкт-Петербург.

Марджани следующим образом описывает отъезд Фаизханова: «Он отправился в Петербург и долгое время жил там. Я был не только против его поездки, но и уговаривал отправиться куда-либо в другое место. Однако воля божья — это судьба предрешенная. Аллах Всевышний через него многое сделал для меня и дал мне его в помощь в моих важных предприятиях. Да вознаградит его Аллах за меня и да поселит в раю!»[4].

Духовное общение Фаизханова с учителем продолжалось путем переписки. Хусаин, общаясь с ведущими петербургскими востоковедами, помогал своему учителю, как научной литературой, так и советами человека, нашедшего себя в столице, знавшего новые веяния науки и расположение власти к мусульманам. Он очень хотел, чтобы Марджани написал труд по истории татар, начиная с булгарского периода. Однако и сам по просьбе известного петербургского ученого, секретаря Общества археологии, истории и этнографии при Петербургском университете В. Вельяминова-Зернова также занялся историей — переводом булгарских эпитафий, поскольку помогал ему (был даже несколько раз командирован в Касимов и Оренбург) при написании книги «Исследования о касимовских царях и царевичах», впоследствии на многие годы ставшей настольной книгой историков-тюркологов.

Хусаин стал связующим звеном между Марджани и Вельяминовым-Зерновым: через переписку с учителем он получал необходимые сведения для петербургского ученого. Марджани в письмах охотно отвечал на интересующие вопросы, показав незаурядные знания в области расшифровки древних письменных источников. Вельяминов-Зернов был очень доволен ответами Марджани и включил его толкования древних надгробных памятников булгаро-татар в свою книгу «Исследования о касимовских царях и царевичах» под именем Марджани. Отношения ученика и учителя продолжались — только теперь вышли на качественно иной уровень: это были отношения коллег-единомышленников, каждый на своем месте  выполнявших одну миссию — служение татарскому народу.

Учеба, общение  с Марджани (почти четыре года) сформировали мировоззрение Фаизханова как просветителя татарского народа, пытливого ученого-востоковеда, постоянно стремящегося к получению новых знаний.

Фаизханов первым из татарских просветителей, воочию убедившись в преимуществе системы европейского обучения, приходит к мысли о необходимости перенесения европейских методов образования на татарскую почву. Зимой 1862–63 гг. он пишет специальную работу «Ислах ал-мадарис» («Школьная реформа»), которая так и осталась не­изданной[5]. Основные разделы «Школьной реформы» Фаизханов изложил в письме к Марджани и почти то же пере­сказано Марджани в биографии Фаизханова в «Вафият ал-аслаф».

В «Школьной реформе» Фаизханов призывает к открытию совершенно нового медресе, в котором должны изучаться как современные науки, так и мусульманская теология. «В Казани,— пишет татарский ученый,— откроется одно большое медресе, оснащенное всем необходимым. За счет казны будут воспитываться 60–70 шакирдов, помимо этого будут приниматься и вольнослушатели. Кроме прохождения всех предметов, изучаемых в гимназиях, будут преподаваться мусульманская юриспруденция и арабская филология. Европейским языкам, географии, медицине и естествознанию обучаются на русском языке, а остальным предметам на тюркском»[6].

Выбор Казани в качестве предполагаемого местонахождения медресе Фаизханов объясняет следующими факторами: «Такое медресе должно находиться в Казани, ибо здесь сосредоточены ученые люди нашей общины, и через этот город проезжают все достойные мусульмане нашей страны. Здесь также больше богатых людей, чем в других местах, и они, быть может, окажут помощь в руководстве медресе и увеличении выплаты работающим там». А если же медресе будет находиться в другом городе, согласно Фаизханову, «то, поскольку там будет меньше богатых людей и ученых-мусульман, возникнет потребность приглашать ученых со стороны, а это чревато затратами»[7].

Необходимость изучения русского языка в медресе он объясняет следующими причинами: «Для того, чтобы получить такое согласие [открытие медресе] и добиться положи­тельного отношения русских к изучению необходимых нашему народу предметов, необходимо ввести, хотя бы для определенной части учащихся медресе, изучение русского языка и русской письменности. Ведь наша страна связана с русским государством, постоянно возникает потребность в русском языке, и для того, чтобы избежать неприятностей от законов, которые все составлены на этом языке, его нужно знать»[8].

Далее Фаизханов более подробно описывает деление медресе на классы, изучаемые предметы, выдвигая своеобразную концепцию образования, включающую как европейские методы обучения, так и традиционные мусульманские. «В медресе будет десять классов. В первых трех классах все учащиеся изучают тюркский, персидский, арабский и русский языки, кроме того, проходят географию, некото­рые [разделы] геометрии, правочтение [арабского письма]. Затем класс делится на две группы, из которых одна изучает тафсир и хадисы, риторику и стилистику. Кроме того, изучая по традиционной мусульманской методике естествознание, математику, проходят, по крайней мере, на уровне фельдшеров, латинский и медицину. Потому что муллы, обладающие знаниями в области медицины, могли бы принести много пользы своему народу, также и сами извлекали бы выгоду. Муллы, достигшие такого уровня, освобождались бы от налогов и солдатской службы».

«Что касается второго отделения,— продолжает Фаизханов,— то там будет чисто гимназийское обучение. Вы­шедшие оттуда шакирды будут иметь право на поступление в университет. После выхода из университета эти шакирды, сердца которых озарены лучом ислама, а сами воспитаны в духе мусульманского благочестия, могли бы оказать боль­шую услугу мусульманам.

Шакирды, обучавшиеся в духовном отделении, могли бы стать муллами без приговора прихода и экзамена в Духов­ном собрании»[9].

Зная, что на подобное новометодное медресе будет сложно получить разрешение от царского правительства, не заинтересованного в поднятии культурного уровня инородцев (в данном случае татар), и то, что продолжает проводиться с помощью таких людей, как Ильминский, миссионерская политика, Фаизханов опасался, что может сложиться ситуация, когда русское правительство само откроет школы, где будет проводиться угодная им политика. «Известно, что государство намерено открыть школы подобно­го образца. Если это произойдет, мы ничего не сможем сделать. Их управление будет вестись таким образом, что не принесет никакой пользы мусульманам, не будет способствовать возрождению их наук, сохранению их чести и возвращению к былому расцвету. Ведь если русское государство откроет эти школы и будет содержать их на деньги казны или налоги с подданных, то, вероятно, преподавателями философских наук будут русские, преподавание будет вестись на их языке, и учащиеся будут подражать им в разговорах и одежде. Далее, хотя эти науки и мусульманские, излагаться они будут на чужом языке, так же, как и все руководство и обучение. У учащихся не возникнет желание читать мусульманские книги, и у них может сложиться представление, что ислам чужд этим наукам и знаниям, в особенности, если они будут слышать намеки на это от своих преподавателей во время уроков и бесед»[10].

Относительно открытия подобного медресе Фаизханов советовался с Марджани (об этом свидетельствуют пометки Марджани на полях подлинника рукописи Фаизханова), а также с русскими учеными, которые эту идею поддержали. Он надеялся начать кампанию по открытию медресе как в Петербурге, имея в виду себя и поддержку петербургских ученых, так и в Казани — со стороны Марджани. Однако в Казани Фаизханов большой поддержки не получил.

Резкой критике со стороны консервативных мулл подвергался не только Фаизханов, но и Марджани. Атмосфера в Казани вокруг идеи нового медресе сложилась тяжелая, трудная. Духовенство города не поддержало устремления Фаизханова, а Марджани был «одним в поле воином».

Марджани не только поддержал начинание Фаизханова, но и вел занятия в своем медресе по-новому, вкладывая в это слово тот же смысл, что и его ученик,— новый метод, заимствование современных европейских наук.

Татарское общество 60-х годов, в особенности большая часть мусульманского духовенства, еще не было готово к принятию подобных, кардинально изменяющих жизнь та­тарской общины проектов. Необходимо было время для усвоения самой идеи изучения русского языка. И оно пришло только через десять лет (в 1876 г. Марджани первым из татарского духовенства стал преподавать теологию в Татарской учительской школе в Казани — и то подвергался большим нападкам). А завистников, таких, как Исмаил ал-Кышкари, у людей уровня Фаизханова, Марджани всегда хватало.

Исследование отношений Фаизханова и Марджани выявило перспективные направления работы в этой области, которую ученым предстоит выполнить в ближайшем будущем. Так, некоторые страницы жизнедеятельности  Фаизханова в Казани еще остаются не до конца изученными. Например, его жизнь и учеба в Казани в 1848–1850 гг. до знакомства с Марджани.

Творческое содружество Фаизханова и Марджани навсегда останется в памяти татарского народа  как пример беззаветного служения своему народу во имя его процветания.


 

[1] Марджани Ш. Мустафад ал-ахбар.  Казань, 1900. 2 т.  67–73 б., 102–103.

[2] Марджани Ш.  Казань, 1915. С. 113–114.

[3] Марджани Ш. Вафият ал-аслаф. Т.6. Л. 250а.

[4] Марджани Ш. Вафият ал-аслаф. Т. 6.  Л. 250а.

[5] Марджани: ученый, мыслитель, просветитель.  Казань, 1990.  С. 119–129.

[6] Усманов М. Заветная мечта Хусаина Фаизханова.  Казань, 1981.  С. 129.

[7] Марджани Ш. Вафият ал-аслаф.  Т. 6.  Л. 246а,б..

[8] Там же.

[9] Усманов М. Заветная мечта Хусаина Фаизханова.  С. 129–130.

[10] Марджани Ш. Вафият ал-аслаф.  Т. 6.  Л. 247 а,б.