О. Н. Сенюткина

Татарское крестьянство как объект репрессивной политики советской власти (на материалах истории селения Красный Остров Нижегородской области в 1930-е годы)

Архивные источники дают исследователям возможность на конкретном материале повседневности представить эпизоды из жизни нижегород­ских татарских селений в разные периоды их истории, осознать те трудности и проблемы, которые преодолевались татарами-мусульманами. Серьезные перемены в жизни «татарского юга Нижегородчины» связаны, и это вполне понятно, с изменением политической ситуации в России, с приходом к власти партии большевиков и с теми новациями, которые определились в ее политике в связи со строительством социализма.

Рассмотрим конкретный эпизод из истории нижегородского татарского села Красный Остров, имевший место в 1930 году. Наступило время весеннего сева. Следовательно, предстояло определиться, кому и как его осуществить. Шло время, пашня ждала человеческих рук, а в селении Красный Остров так и не начинали засевать яровой клин. В результате план посевной кампании, спущенный «сверху» местной властью, был сорван ^[1] .

Цель статьи — разобраться в причинах, сути и последствиях обозначенной ситуации, опираясь на имеющиеся в архивах источники.

Появившийся в советской деревне к концу 20‑х годов в результате предыдущих действий властей слой зажиточных крестьян стал объектом репрессивной политики. К тому времени деревня была уже расколота во всех смыслах: имущественном (социально-экономически), классовом (идеологически), по возможностям взаимодействовать с властью (политически). Это означало, с точки зрения проведения репрессивных действий, что у власти в самой деревне была поддержка со стороны значительной части бедняков и середняков, что облегчало уничтожение зажиточных крестьян.

Сталинская верхушка, политическая элита советского общества того времени, определилась в своем отношении к зажиточному крестьянству не без длительных дискуссий. Но, определившись, нанесла удар быстро и безжалостно. Нижегородское ^[2] руководство того времени — А. А. Жданов, первый секретарь Нижегородского крайкома ВКП(б), и другие — в отличие от периода начальных репрессий в годы гражданской войны — не инициировали каких-либо действий репрессивного характера. Элемент самостоятельности был связан лишь с моментами большего или меньшего усердия в деле осуществления идущих «сверху» указаний.

На циркулярном уровне репрессии в отношении нижегородских крестьян были заложены документами самого высокого порядка: секретной директивой ЦК ВКП (б) по исполнению постановления «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации», принятого на политбюро ЦК партии 30 января 1930 года, постановлением ЦИК и СНК СССР от 1 февраля 1930 года и секретной инструкцией Президиума ЦИК СССР от 4 февраля 1930 года. Эти документы, составлявшие законодательную базу грядущих репрессий в деревне, напрямую относились к Нижегородскому краю, так как он был включен властью в число районов страны, где сплошная коллективизация должна была осуществиться за три года ^[3] .

Для части нижегородских крестьян это означало, что их ждали выселение, конфискация хозяйственного имущества и построек, а возможно, и смерть.

В январе 1930 года на Нижегородчине развернулись репрессии в отношении жителей деревень ^[4] . Ликвидация кулацких хозяйств началась с того, что перестал действовать закон, разрешающий аренду земли и применение наемного труда в единоличных хозяйствах. Это подорвало основу для существования кулацких хозяйств в экономическом и социально-экономическом смысле.

4 и 9 февраля 1930 года прошли заседания комиссии Нижегородского крайкома ВКП (б) по разработке мероприятий по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации. Протоколы имеют пометку «совершенно секретно» ^[5] . Тогда было определено число высылаемых, проработана разверстка, намечены районы высылки: Кайский и Синегорский.

В одном из решений крайкома отмечено, что необходимо «развернуть в районах сплошной коллективизации широкую кампанию среди батрацких, бедняцких и середняцких масс крестьянства за выселение и применение репрессий (подчеркнуто нами. — О. С. ) к кулацким хозяйствам, особое внимание при этом сосредоточив на организации батрачества и бедноты» ^[6] .

Не дожидаясь согласования цифр по репрессированным I категории, предлагалось на месте «вне зависимости от утверждения этих цифр немедленно усилить работу по изъятию контрреволюционных элементов» ^[7] . При Полномочном представительстве Объединенного государ­ственного политического управления (ПП ОГПУ) была сформирована судебная «тройка» (от крайкома — тов. Кисляков). Тридцать человек чекистов из резерва были мобилизованы в распоряжение ГПУ.

Первая директива крайкома о раскулачивании относится к 5 февраля 1930 года. Нижкрайком утвердил раскулачивание 5 тысяч семей кулаков I категории (арест, высылка) и 8–10 тысяч семей кулаков II категории (высылка кулаков вместе с семьями) ^[8] . 12 февраля на места поступило указание начать действовать в духе этих установок. Давалась разверстка в районы края по численности крестьянских хозяйств, подлежащих раскулачиванию.

Органы ОГПУ с этого момента подключались к осуществлению раскулачивания как основная репрессивная сила. Идущая «сверху» установка о создании так называемых троек была реализована 2 марта 1930 года ^[9] формированием руководящего коллектива в лице А. А. Жданова (партийный лидер), Н. И. Пахомова, председателя крайисполкома (государственный лидер) и представителя ОГПУ по Нижегородскому краю И. Ф. Решетова (силовые структуры) ^[10] .

Эти руководители опирались на 170 партийных работников, призванных проводить линию партии в жизнь. Тогда же, 2 марта, бюро Нижкрайкома приняло решение о выселении кулаков на территорию Синегорского района Нижегородского края и размещении там 1500 кулацких хозяйств с количеством до 7000 человек ^[11] .

Строго секретная директива Нижкрайкома ВКП (б) по кулацким вопросам от 13 февраля 1930 года за подписью Жданова стала известной руководителям на местах ^[12] . В ней обозначалась плановая цифра раскулаченных крестьян в размере 3–5 %, но на деле число попавших под раскулачивание в крае составило уже в ближайшее время до 15–20 %, а в некоторых районах даже до 37 % ^[13] , что явилось основой для критики со стороны самого Жданова ^[14] . Тем не менее на места поступила разнарядка крайкома о сохранении темпов начатого раскулачивания.

На территории края местные власти стремились выполнить разнарядку, полученную из краевого центра. Но после статьи Сталина о перегибах в проведении коллективизации (март 1930 года) Нижегородский крайком переложил ответственность на районное начальство: около 160 человек сняли с работы, часть исключили из партии ^[15] .

По сведениям ОГПУ, в феврале, когда начались массовые аресты по статьям 58 и 59, на территории края происходили беспорядки. Возвратившись из поездки по четырем районам Арзамасского округа, предпринятой в марте 1930 года (Бутурлинский, Вачский, Сергачский и Татарский районы попали в поле его зрения), Жданов заявил, что «к настоящему раскулачиванию округ еще не приступал» ^[16] .

14 марта секретарям райкомов ВКП (б) поступила директива Нижегородского крайкома партии под грифом «Совершенно секретно» ^[17] . В этом документе говорилось о том, что «ответственность за практическое проведение этого решения (раскулачивания. — О. С. ) в жизнь несут райкомы ВКП (б)». Обращалось особое внимание на то, что сплошная коллективизация должна опираться на «инициативу батрацких и бедняцко-середняцких масс» ^[18] . По аналогии с краевым центром на местах рекомендовалось создавать для руководства всей работой по выселению особые «тройки» в составе: председатель — секретарь РК партии и члены: председатель РИКа и уполномоченный ОГПУ ^[19] .

Не желая беспорядков и вместе с тем прекрасно понимая, что они неизбежны, так как политика по раскулачиванию у большинства селян не вызывала симпатий, власти требовали от организаторов ее проведения в строгой секретности. В анализируемой директиве краевого комитета говорилось: «Бюро крайкома ВКП (б) предупреждает, что все мероприятия по выселению должны храниться в строжайшем секрете до самого момента выселения» ^[20] . Но вместе с тем, желая придать кампании народный характер и представить ее как мероприятие в интересах большинства, крайком предлагал проводить решения о выселении кулаков через организуемые специально для этого колхозные, бедняцкие и общие собрания ^[21] .

Тогда же на места пришла очень подробная инструкция крайкома по проведению выселения. И опять она была строго секретной и предназначалась районным «тройкам», которые отвечали за порядок в ходе осуществления репрессивных действий ^[22] .

Выселяя кулацкие семьи, продумывалась необходимость, как считали власти, разделить родственников, чтобы молодые люди были оторваны, в первую очередь, от влияния своих родителей и в дальнейшем не могли представлять опасности обществу ^[23] .

В описанной обстановке и началась конфликтная ситуация в деревне Красный Остров в апреле 1930 года. Началась она с жалобы 67 селян в местные органы власти ^[24] . В своем обращении красноостровцы сетовали на то, что в ходе коллективизации под раскулачивание попали не только кулаки, частично середняки, но даже и бедняки. Отметим, что ситуация, описанная жалобщиками, была довольно типичной для периода проведения сплошной коллективизации и кампании «по ликвидации кулачества как класса». Явные «искривления партийной линии» заключались в том, что две женщины из Красного Острова, подавшие заявления о выходе из колхоза, были задержаны, и их держали под арестом двое суток, чтобы «одумались». «Калека, одноаршинного роста» Бану Сикамова, сама инвалид, к тому же содержавшая нетрудоспособных родителей, выброшена на улицу с грудным ребенком. Мустафа Хайруллин, в середине 1920‑х годов торговавший старым тряпьем и имевший корову, был сочтен кулаком. Его раскулачили, а корову отдали в колхоз ^[25] .

В колхозе на момент подачи жалобы насчитывалось 90 хозяйств. 25 апреля 1930 года на общем собрании жители татарской деревни Красный Остров решили, как было заявлено, «землю делить сообща — совместно с 14 раскулаченными хозяйствами».

30 апреля 1930 года прошло еще одно общее собрание с критикой сельсовета. Было решено отвести землю раскулаченным наряду с другими красноостровцами. Написано и отправлено ходатай­ство во ВЦИК, для чего в центр были делегированы за счет общества специальные представители.

21 мая на общем собрании красноостровцы решили не соглашаться с налоговой политикой властей. Ситуация усугублялась тем, что группа женщин избила члена правления колхоза Абдрахманова.

Сев задерживался — в связи с этим началось выявление виновных и следствие. С начала июня проходили допросы «относительно задержки посевной кампании» ^[26] . Некоторые свидетели обвиняли в задержке Хайруллу Махмутова и Абдуллу Сатякова, которым было поручено провести раздел земли.

Собрания шли чередой. 18 июня 1930 года вновь проходило общее собрание граждан деревни Красный Остров Арзамасского округа Нижегородского края. В нем участвовало 310 человек. Они вынесли постановление — «признать раскулачивание неправильным».

Подводя итог такому пониманию политики партии, один из сторонников ее линии в решении крестьянского вопроса, Айбятов, заявил: «В таком настроении масса далеко не уйдет и не может уйти». Особенно ему претило то, что жители впустили раскулаченных в свои дома. Произошло, по его мнению, то, что было полной противоположностью политике партии: вместо ликвидации кулачества как класса случилось сращивание массы с кулачеством. «Нужна решительная борьба», — подчеркнул тов. Айбятов.

Среди бедняков были те, кто решительно поддерживал сильные красноостровские хозяй­ства. Например, Хайрулла Махмутов, выступая на собрании, говорил, обращаясь к малоимущим: «Я вижу, вы боитесь, как кролики, но бояться нечего. У нас раскулачили 14 хозяйств. Но кто их раскулачил? Я буду биться до последней капли крови. Пусть меня убьют, но я знаю, что по­страдаю за общество… Мне Г. П. У. обещали горячие блины, но ничего не сделали (так в источнике. — О. С. )… Колхозу отрезали землю, не спросясь общества… В колхоз вошли все кулаки и мулла: Нуруллов Ш., Абдрахманов Гильман. У них денег по 7 тысяч рублей». Обратим внимание на то, что в сознании Махмутова есть «общество», то есть мусульмане деревни, община и есть колхоз — и это не одно и то же. И, вместе с тем, в колхоз вступили и богатые, и бедные…

18 июня шло собрание — и Махмутов держал на нем речь, а уже 30 июня он, будучи арестованным, отвечал на вопросы следователя как обвиняемый. Тридцатидвухлетний Хайрулла, недавно женившийся, отец 7‑месячного ребенка, беспартийный малограмотный татарин, отслуживший в Красной Армии четыре с половиной года, утверждал на допросе, что «не считал те 14 хозяйств, которые были раскулачены, кулацкими». Он объяснял, что «хозяйства были раскулачены неправильно». Именно его делегировали с жалобой во ВЦИК красноостровцы.

26 июля 1930 года собравшиеся на поле красноостровцы не стали заниматься сельскохозяйственными работами, а, по предложению Хадичи Шакеровой и Тажетдина Айнетдинова, увели около 300 человек по домам.

В тот же день состоялся суд над кулаками, на котором было решено лишить земли и выселить зажиточных крестьян 14 хозяйств. Они же (некоторые из них успели скрыться) обвинялись в попытке убить председателя районного исполкома. Основная масса жителей Красного Острова симпатизировала высланным. Решительно против кулаков был настроен бывший в 1918 году секретарем комбеда Халим Аксянов. Это неудивительно, если знать, что он вышел из очень бедной семьи и до 1914 года в течение 8 лет работал на одном из московских заводов ^[27] . Естественно, оторвался от своей малой Родины и проникся идеями пролетарской среды.

Шло время — и становилось очевидным, что откладывать сроки посевной кампании уже недопустимо. Сельсовет создал комиссию для раздела земли, но члены комиссии отказались проводить раздел земли, как требовала власть. После соответствующей разъяснительной работы со стороны РИКа члены комиссии были вынуждены заявить обществу, что землю делить они будут, иначе их «отдадут под суд».

7 августа 1930 года вышло «Обязательное постановление № 3 Краснооктябрьского районного исполнительного комитета Арзамасского округа Нижегородского края». В нем в жесткой форме предлагалось «всех рабочих лошадей и трудоспособных мужчин мобилизовать на вспашку парового клина, обязав их приступить к пашне не позднее 10 часов утра 8 августа сего года». Предлагалось выехать в поле немедленно, а тех, кто не последует решению райисполкома, привлечь к ответственности в административном порядке или уголовной ответственности по ст. 61 Уголовного кодекса ^[28] .

Информация о содержании этого документа за подписью председателя РИКа Садекова была доведена до всех красноостровцев.

8 августа началась обязательная вспашка клина. Через 3 дня, 11 августа 1930 года, были взяты под арест Тажетдин Айнетдинов, Абдулла Сейфетдинов, Хабибулла Секамов и Хадича Шакерова. Всем им вменялось в вину следующее преступление: «Они, будучи уполномоченными по разделу народного клина, сознательно не учли возложенной на них ответственности, препятствовали своими действиями, сопротивлялись производить раздел. Клин опоздал на два месяца» ^[29] .

Все арестованные, во избежание возможности уйти из-под следствия, содержались под стражей в специально предусмотренном для арестованных помещении в городе Сергаче.

11 ноября 1930 года было подтверждено обвинение по статье 58.10 десяти жителям из Красного Острова. Все 10 человек проходили по делу «О срыве весенней посевной кампании» ^[30] . Выписка из протокола № 32 Заседания Особой Тройки при ПП ОГПУ Нижегородского края от 15 ноября сообщает о полученных сроках наказания по указанному делу. Семиулла Невмятов был лишен свободы на три года с пребыванием в концлагере. Пять человек: Абдулла Сейфетдинов, Сафа Сатяков, Махмут Сатяков, Желема Сатяков, Багаутдин Нежеметдинов направлялись в Северный край на три года. Остальные четверо (Халил Айнуллин, Тажетдин Айнетдинов, Хабибулла Секамов и Хадича Шакерова) получили наказание в виде принудительных работ в течение одного года ^[31] .

В заключение отметим, что проведение коллективизации в татарском селении Нижегородчины Красный Остров оказалось типичным и характеризовалось в целом теми же чертами, которые были присущи рассматриваемому процессу по всей стране. Создание коллективных хозяйств — сельскохозяйственных артелей не обошлось без конфликтов, ярких противоречий в среде селян, человеческих трагедий.

Рассматриваемое село Красный Остров включало в себя значительный процент зажиточных крестьян, которых поддерживали многие середняки и даже бедняки. Причины подобных отношений, как мы убедились из предпринятого анализа архивных материалов, следует искать в религиозно-социальных традициях жизни селения. Ценность махалли как социальной структуры, общинный, мусульманский по традиции уклад, необходимый для соблюдения в повседневной жизни, стали основой поведения сельского сообщества в трудный момент — момент важнейший для деревенского хозяйственного ритма жизни (собственность на землю и проведение посевной кампании).

Репрессии, которые провела власть по отношению к тем, кто был обвинен в срыве весенних обязательных работ, также довольно типичны для сельской жизни того времени. Специфичным является то обстоятельство, что красноостровцы мыслили свою дальнейшую жизнь в том же формате общины, которая существовала и в досоветские времена. Если уж власть дала установку создать колхоз, то пусть название будет колхоз, а жизнь продолжится в том же составе населения деревни. Уж если власть предложила отнять земли у богатых, то пусть богатые вместе со всеми другими на равных получат наделы для работы. И не нужны репрессии по отношению к ним. Рассмотренный эпизод убеждает нас в том, что красноостровцы держались сообща и не демонстрировали жесткого классового противостояния.