Ю. Н. Гусева

К вопросу о характере репрессий 1937 года среди татарского населения
Горьковской области

В этой статье автор попытался охарактеризовать основные направления репрессивной политики государства в 30-е гг. (на примере селений Горьковской области с преимущественно татарским этническим компонентом). Изучение этого вопроса дает представление о формах и методах существования и взаимодействия общества и государства в данный период, равно как помогает проанализировать специфику репрессий в отношении нерусских народностей СССР.

На протяжении 1937 г. в пределах татарских селений юго-востока Горьковской области прокатилась мощная волна репрессий: была выявлена и разоблачена целая сеть т.н. контрреволюционных организаций. Рассмотрение и анализ архивных материалов, сохранившихся в фонде Управления КГБ по Горьковской области, показывает, что репрессивная кампания 1937 г. среди горьковских татар была многоцелевой и разносторонней.

Особое место в этой кампании занимала так называемая контрреволюционная повстанческая организация Краснооктябрьского района Горьковской области. По мнению чекистов, эта организация являлась многоуровневой структурой. Она возникла и формировалась под влиянием мусульманских иерархов общероссийского масштаба. Идейное руководство ею осуществлял совместно с единомышленниками заместитель председателя Центрального духовного управления мусульман (ЦДУМ) К.К. Тарджиманов[1], разоблаченный и осужденный еще в январе 1937 г.[2] По данным НКВД, лично знакомые с К. Тарджимановым мулла мечети г. Горького С. Исхаков и имамы Краснооктябрьского  района А. Хакимов, Ш. Сайдашев и М. Ганеев проводили в областном центре и на татарском юго-востоке вербовочную работу и руководили действиями членов организации непосредственно на местах. По обвинению в причастности к этой структуре было осуждено к высшей мере наказания и различным срокам наказания (5–10 лет ИТЛ) – 76 (по другим данным – 78)[3] городских и районных мулл. В итоге: из 69 сельских мулл было расстреляно 56 человек.

Итак, равно как и в русскоязычной среде, на татарском юго-востоке тогдашней Горьковской области «карающий меч» НКВД, прежде всего, обрушился на священнослужителей. Бесспорно, они привлекли внимание внутренних органов, так как были довольно образованной частью татарского сообщества Нижегородчины. Воспитанные в духе дореволюционной религиозной школы, представлявшие татарскую буржуазию и крепкое крестьянство, и при этом сохранявшие свое влияние на умы селян, они, по мнению чекистов, представляли собой наиболее осязаемый потенциальный и реальный источник распространения антисоветских идей. В связи с этим, становится понятным, почему именно муллы назывались «идейными вдохновителями контрреволюционных организаций».

Следует отметить, что репрессиям подверглись не только муллы, но и социально «враждебные» слои в целом. В первую очередь, под подозрение попадали те, кто ранее (в конце 20-х – начале 30-х гг.) был поражен в политических правах, «отметился» конкретным участием в общественно-политической деятельности. Также вызывали недоверие представители сельской интеллигенции и просто образованные выходцы с татарского юго-востока, тем паче, получившие знания в религиозных заведениях дореволюционной России[4].

Репрессии затронули не только идейно «невыдержанные» категории населения (мулл, бывших кулаков, торговцев), но и преданных партии и государству функционеров. Последние, либо были выходцами из социально «неблагополучных» семей зажиточных татар, либо состояли длительное время (с 1918–1919 гг.) в партии, то есть могли самостоятельно оценивать сталинскую политику с критических позиций[5].

Еще один немаловажный аспект: увязывание хозяйственно-административной деятельности местных руководителей с задачами идеологической работы. С точки зрения государства, репрессивный механизм являлся эффективным рычагом в деле укрепления экономики колхозов, в том числе и татарских. Действительно, причиной голода с легкостью объявлялась «враждебно-провокаторская деятельность», а неустроенность и непривлекательность колхозного хозяйства, невыполнение планов списывалось на деяния «фашистской» ячейки[6] и т.д.

Таким образом происходило переключение внимания общественности с истинных скрытых причин этих явлений на конкретные и, вместе с тем, окруженные мифическим ореолом (и потому легко усваиваемые массовым сознанием) тайные шпионские вредительские организации.

С нашей точки зрения, все эти процессы вполне укладывались в общую формулу ужесточения «классовой борьбы в деревне», применявшуюся в масштабах всей страны. Следует отметить те особенности, которые были характерны для репрессий  среди татарского населения области.

Специфичными являлись два момента. Во-первых, это инкриминирование  националистических настроений и их увязывание с концепциями панисламизма[7] и пантюркизма[8]. Бесспорно, когда речь шла о традиционно «проблемных» регионах (Средняя Азия, Крым, Кавказ, Татария), где в силу историко-культурных обстоятельств были сильны сепаратистские тенденции, НКВД имел основания для подобного рода обвинений. Иное дело, что нижегородские татары на протяжении столетий не давали серьезных поводов подозревать их в стремлении к созданию единого тюрко-мусульманского государства и в антироссийских настроениях в целом[9].

По нашему мнению, в данном  случае пантюркизм и панисламизм стали удобным предлогом для расправы над неугодными социальными категориями населения.

Во-вторых, в деле построения концепции «внутреннего врага» НКВД умело оперировал данными об особенностях социально-экономического развития татарского юго-востока Горьковской области. Торговые связи горьковских татар простирались много далее областного центра и охватывали Поволжье, Центрально-Промышленный район и Финляндию. Эти факты хорошо укладывались в процесс выявления сети т.н. шпионских контактов местного населения. Родственные и торговые связи напрямую ассоциировались с разведывательной вредительской деятельностью.

Не следует отрицать то, что потенциально они могли быть задействованы разведками Германии, Финляндии и пр. Однако это не означало, что связи в реальности использовались именно таким образом: позднейшие (во второй половине 50-х гг.) проверки  подтвердили необоснованность такого рода обвинений. По заключению следователя отдела УКГБ по Горьковской области проверка «как данного дела, так и других архивно-следственных дел, на лиц, которые арестованы в 1937 г. Краснооктябрьским районным отделом Управления НКВД по Горьковской области как участники контрреволюционной организации, показала, что такая организация в Краснооктябрьском районе не существовала»[10].

Таким образом, одна из базовых идей карательных органов в деле обвинения массы горьковских татар проистекала из опасений НКВД связей тюркского и мусульманского населения СССР с единоверцами и соплеменниками за рубежом. Причем, в расчет не принимались вполне сохранившиеся документы дореволюционной контрразведки, убедительно свидетельствовавшие об отсутствии в начале ХХ в. связей нижегородских татар с зарубежными пантюркистскими и панисламистскими центрами.

Очевидно, что горьковские татары пали жертвой целевой масштабной репрессивной кампании, в которой были сплетены национальные, конфессиональные, социальные, идеологические моменты.