§ 2. Приказ № 00447 в судьбе мусульманских религиозных деятелей

«Переломным» в репрессивной политике государства стал 1937 год, когда был издан целый ряд директив и указаний по проведению карательных кампаний. Новый всплеск репрессий получил свое обоснование в виде решений Пленума ЦК ВКП(б) 1937 г. (февраль-март), в ходе которого высшее партийное руководство страны выразило неудовлетворительность темпами разоблачения «врагов народа». Принятые вслед за этим меры свидетельствовали о придании этой кампании огромного размаха. Была существенно расширена номенклатура органов, осуществляющих репрессии: к многочисленным судебным инстанциям разных уровней прибавляются внесудебные — областные и республиканские «тройки». Другой внесудебный орган — Особое Совещание НКВД СССР — получил право увеличить приговор обвиняемых без проведения полного следствия с пяти до восьми лет.

2 июля 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б) направляет на места телеграмму, к которой указывается, что большая часть бывших кулаков, уголовников и прочих антисоветских элементов, высланные прежде в северные районы и Сибирь и возвратившиеся обратно, являются «главным зачинщиком всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений, как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых отраслях промышленности». Этим решением впервые санкционировалась подготовка к крупномасштабной операции союзного значения. Уже 5 июля последовала директива Тат НКВД, в которой предписывалось всем районным отделениям в двухдневный срок (!) предоставить в Казань списки указанного контингента. Такой учет был необходим для того, чтобы "наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные менее активные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД«.¹

Таким образом, перед силовыми ведомствами была вновь поставлена задача проведения крупномасштабной кампании по ликвидации теперь уже бывших репрессированных и остальных категорий «врагов», остающихся на свободе. Уже 31 июля 1937 г. на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) был утвержден проект оперативного приказа «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», который положил начало серии приказов по отдельным категориям населения, среди которых было и духовенство. На его основании репрессии подлежали: «...4. ... Члены антисоветских партий, эсеры, грузмеки, муссаватисты, иттихадисты и дашнаки, бывшие белые, жандармы, чиновники, каратели, бандиты, бандпособники, переправщики, реэмигранты ...

5. Изобличенные следственными и проверенными агентурными материалами наиболее враждебные и активные участники ликвидируемых сейчас казачье-белогвардейских повстанческих организаций, фашистских террористических и шпионско-диверсионных контрреволюционных формирований ...

6. Наиболее активные антисоветские элементы из бывших кулаков, карателей, бандитов, белых, сектантских активистов, церковников и прочих, которые содержатся в тюрьмах, лагерях, трудовых поселках и колониях и продолжают вести там активную антисоветскую работу ...».

Все перечисленные лица подразделялись на две категории, первые из которых подлежали немедленному аресту, рассмотрению их дел тройками и расстрелу, а вторые — заключению в лагеря на срок от 8 до 10 лет. Республиканские и областные тройки, в состав которых входили первый секретарь обкома, нарком внутренних дел и прокурор, должны были проводить следствие в ускоренном и упрощенном порядке, и могли по своему усмотрению относить лиц второй категории к первой. Последующие приказы НКВД СССР, утвержденные ЦК, детализировали операции по социальным и профессиональным признакам. Особые распоряжения издавались по репрессированию так называемого национального контингента.

Этот документ, известный впоследствии как приказ № 00447, стал началом так называемой «кулацкой операции». Уже в самом тексте была дана установка на «творчество» местных органов по выявлению контактов репрессируемых, в ходе которого следователь мог построить любую цепь, объединить ее звенья в любую организацию: «в процессе следствия нужно выявить все «преступные связи» репрессируемых и обо всех «вновь вскрытых в процессе проведения операции контрреволюционных формированиях» должны немедленно доносить в центр«.²

Всплеск репрессий в Татарстане, как и в других регионах, приходится на вторую половину 1937 г., вслед за указанным февральско-мартовским Пленумом ЦК ВКП(б). «Замечания» центра о неудовлетворительной борьбе с врагами в ТАССР, ряд перемещений и назначений в силовых ведомствах и партийном руководстве республики — все это было направлено на форсирование карательных операций. В результате только за полгода было арестовано 7675 человек, 1550 из которых прошли через судебные органы, а 245 — приговорены к высшей мере. Республиканская тройка из 4415 рассмотренных в 1937 г. дел по 2163 выносит смертные приговоры.

Как и вся страна, ТАССР приступила к проведению «кулацкой операции» в начале августа 1937 г., завершение которой должно было состояться в январе следующего года. Опубликованные и архивные документы, исследования историков последних лет свидетельствуют о том, что в Татарстане эта кампания проводилась под четким руководством центра и была направлена на «раскрытие» некоего общереспубликанского заговора, состоящего из более мелких. Исследователи репрессий 1930-х гг. показывают всю нелепость сфабрикованных обвинений против надуманного врага.³

К моменту завершения операции 6 января 1938 г. в ТАССР было «вскрыто» 127 организаций и групп, которые разделялись по своей «окраске»: контрреволюционные эсеровские, повстанческо-террористические диверсионные, кулацко-диверсионные и вредительские группы в промышленности и на транспорте, в колхозе, фашистские, повстанческая периферия националистических организаций, кулацко-мульская церковная и сектантская контрреволюция. Всего осуждено 5362 человека, из которых 2570 по 1 категории (расстрел), 2792 — по 2-й.

Количество репрессированных в ходе «кулацкой операции»

в ТАССР с начала августа 1937 г. по 6 января 1938 г.*

* Данные по: Докладная записка об итогах массовых операций, проведенных по линии УГБ ТАССР. Январь 1938 г. // Степанов А.Ф. Расстрел по лимиту. — С.86-117.

Из докладной записки об итогах «кулацкой операции» видно, что было осуждено значительное количество духовенства разных конфессий. Из нее же установлено, что органами НКВД было «вскрыто» 28 групп с участием духовенства, которые попадали под категорию «кулацко-мульская церковническая и сектантская контрреволюция». Группы этого направления занимали по количеству второе место после «повстанческо-террористических диверсионных организаций» (30), а число осужденных участников этих религиозных формирований достигало 111 человек (в том числе 79 по 1-й категории). Но так как духовенству инкриминировалось участие и в других организациях, общая цифра репрессированных попов и мулл в ходе операции составляла 370 человек.

Репрессии проводились среди всех уровней духовенства. Основанием к аресту служили, как правило, оперативные материалы, которые подробно описывали антисоветскую деятельность того или иного религиозного деятеля. Стандартным обвинением для духовенства была контрреволюционная агитация, которая проводилась среди населения путем проповеди или устного разговора о важнейших событиях — принятие Конституции, Всесоюзная перепись, социально-экономические мероприятия, международное положение и др.

Примером типичного материала является дело так называемого "контрреволюционного блока православного и мусульманского духовенства в Дубъязском районе«.⁴ Оно было заведено в ходе «кулацкой операции» на священника из д. Соловцово Т.М.Дуракова, мухтасиба Ф.Шамсутдинова, имама с. Ташлы-Ковали В.Шарафутдинова и имама с.Мемдель, мушавира В.Зарипова (ныне села Высокогорского района). Эти четыре человека обвинялись в том, что составляли контрреволюционную группу, действовавшую с 1930 г., которая ставила целью срыв мероприятий на селе, и вели борьбу за сохранение церквей и мечетей. Формулировка обвинения была стандартной: обработка в контрреволюционном духе молодежи, популяризация фашистских идей, активная работа по возвращению культовых зданий. Одним из главных «преступлений» духовенства стал срыв Всесоюзной переписи 1936 г. В ходе нее они якобы распространяли слухи о проведении переписной кампании под нажимом Японии и Германии, с целью демонстрации этим странам свободы религии в СССР. В результате этого, по сведениям органов, население нескольких деревень записалось как «верующие».

Однако из материалов дела видно, что обвинение было основано на противоречивых показаниях самих осужденных, которые носили общий характер без указания конкретных фактов. Допросы свидетельствуют, что обвиняемые оговаривали друг друга, а трое участников, очевидно, не без помощи следователей, признали свою вину полностью. Причем, показательно, что В.Зарипов до последнего отрицал какую бы то ни было связь с руководителем Шамсутдиновым, но на допросе 20 августа признал себя виновным в участии в этой группе. Единственный, кто не согласился с предъявленным обвинением, оставался мухтасиб Ф.Шамсутдинов, которого пытались «раскрутить» на связь с руководством ЦДУМ и, в частности, с К.Тарджимановым. Все четверо были приговорены тройкой НКВД ТАССР к расстрелу.

Несмотря на то, что деятельность карательных органов в ходе «кулацкой операции» изначально была направлена на большие групповые дела, репрессии затрагивали и тех религиозных деятелей, которых по тем или иным причинам нельзя было увязать в группу-организацию. Осенью 1937 г. был арестован имам-хатыйб из с. Большая Цильна Буденновского района Лутфулла Туктамышев. К этому времени он уже непосредственно на себе испытал методы советской карательной системы: в 1930 г. раскулачен и выслан в г. Магнитогорск, весной 1937 г. осужден на 6 месяцев исправительно-трудовых работ, после истечения которых снова арестован. В свидетельских показаниях Л.Туктамышев представлен как «социально-чуждый элемент, враждебно настроенный по отношению к советской власти, на протяжении ряда лет систематически вел контрреволюционную агитацию на селе среди колхозников и единоличников», хотя конкретных фактов его односельчане не приводят. 15 октября состоялся единственный допрос муллы, на котором он согласился с предъявленными обвинениями: «Я должен признаться чистосердечно, что с моей стороны ошибки были и я даю слово, что больше этого не повториться... Я неоднократно среди колхозников и единоличников говорил, что Советская власть грабит всех крестьян, отбирает последний самовар. При царе Николае ничего не отбирали, всем жилось хорошо, а Советская власть приведет народ к гибели». Хотя, судя по всему, основным мотивом ареста Туктамышева послужили события 1936 г., когда актив колхоза не смог противостоять собранию и закрыть мечеть, что также указывало на «работу» муллы. Постановлением тройки НКВД ТАССР от 13 декабря 1937 г. 50-летний Л.Туктамышев, у которого осталось шестеро детей, был приговорен к расстрелу с конфискацией имущества.

Высшая мера наказания стала обычным приговором для подобных случаев. Такой вердикт выносился не только по крупным делам, достаточно было и одного обвинения в какой-либо антисоветской деятельности. Например, к расстрелу приговорен мулла из с. Черки-Дюртиле Буинского района Ф.Аминов за срыв Всесоюзной переписи, в ходе которой он якобы агитировал население записывать в графе «национальность» — «нация пророка Ибрагима», а вместо «колхозник» — "верующий колхозник«.⁵ В том же году расстрелян мулла из с. Ямашурма Высокогорского района С.Ахтямов за религиозное просвещение среди детей и женщин.

Печальные последствия имели репрессии и в Казани. В той же докладной записке об итогах кулацкой операции указывалось, что «наличие большой засоренности активно действующими кулацко-белогвардейскими и прочими контрреволюционными элементами города Казани требовалось использовать операцию и для его очистки». На фоне борьбы с контрреволюцией под волну арестов в этот период попали 1474 жителя города, из которых «попов, монахов и сектантов — 83, мулл — 42».

Среди видных представителей мусульманского духовенства, репрессированных в ходе этой операции в Казани, был бывший имам мечети 17 прихода (Ягодная слобода) Саид Вахитов. Он был не только известным муллой (отказался от должности в 1928 г.), но и активным деятелем национального движения. Именно политическая деятельность стала основой выдвинутого против него обвинения. Заключение по делу С.Вахитова начинается с его участия в «Милли Шуро» с Г.Исхаки, связи с руководителями пантюркистской организации Х.Габидуллиным, Г.Максудовым, Х.Атласовым и др., за что он привлекался в 1920-х гг. Вахитову также вменялось в вину участие в некой контрреволюционной повстанческой группе («ВСФП»), которая занималась фашистской агитацией. Его увлечения историей и коллекционированием рукописей, связи с научными и культурными кругами Казани, среди которых оказались осужденные как «троцкисты» Н.Эльвов, И.Рахматуллин, Н.Хаким, Г.Ибрагимов, позволили органам НКВД приписать С.Вахитову и деятельность по объединению восточных народов с целью создания Туранского государства. Причем, в обвинительном заключении записаны его слишком откровенные высказывания. Например, в 1933 г. С.Вахитов якобы говорил об Октябрьском празднике следующее: «... Этот праздник означает то, что исполнилось 15 лет со времени начала уничтожения татарского народа, эти праздники поглотят наши верования и наш национализм, поэтому религия и нация должны дать сокрушительный удар этому празднику». Или в 1937 г.: «Великодержавный шовинизм вошел в самую бешеную стадию наступления на татар. Все эти — Абрамовы, Магдеевы, Габидуллины, Ганеевы виноваты только в том, что они татары».

Анализ этого дела показывает, что основанием к осуждению С.Вахитова послужили оперативные материалы и показания всего лишь двух свидетелей. Один из них на передопросе в 1957 г. показал, что не знает о его антисоветской деятельности, а протокол подписал за незнанием русского языка. Постановлением тройки НКВД ТАССР С.Вахитов был приговорен к расстрелу. В декабре 1937 г. к высшей мере наказания был приговорен и другой бывший имам той же мечети — Ягфаров Хисамутдин. Причем, он обвинялся в антисоветской агитации, несмотря на то, что верующие знали его по просоветским взглядам и нередко называли «коммунист-мулла».

Указанная выше цифра репрессированных представителей мусульманского духовенства в ходе «кулацкой операции» в Казани — 42 человека, не означает только количество осужденных мулл, официально работающих в мечетях столицы. Под этим подразумевается и «безмечетное» духовенство, и снявшие сан, и бывшие служители из сельских районов Татарстана, осевшие в разное время и по разным причинам в городе. Собственно казанских имамов к тому времени оставалось уже немного, в городе оставались незакрытыми лишь пять мечетей. По данным на 1 мая 1937 г. официально исполняли духовные обязанности следующие имамы: имам-хатыйб К.Салихов и муэдзин З. Мингалимов в «Марджани»; имам-хатыйб М.-Ф.Кулеев и муэдзин А.Бикчурин в «Бурнаевской»; муэдзин М.-Г.Сабитов в «Азимовской»; имам-хатыйб А.Бадигов и муэдзин Х.Хабибуллин в «Иске-Таш»; имам-хатыйб С.-Б.Кагиров и муэдзин А.-К.Садыков в мечети 13 прихода в Адмиралтейской слободе.

К концу 1937 г. репрессии обрушились практически на весь состав мусульманского духовенства Казани. Как было выше сказано, по необоснованным обвинениям расстреляны имамы Вахитов и Ягфаров. Кроме высшего духовенства арестам подверглись и другие служители мечети: например, неофициальные муэдзины мечети «Марджани» Ш.Хайрутдинов и Шарафутдинов и др. К 10 годам в исправительно-трудовом лагере был приговорен муэдзин 9 мечети Хаернас Хабибуллин, один из мюридов известного «Гали-ишана»: дискредитация Советской власти, «японо-германо-фильская» агитация, популяризация мюридизма, связь с басмачеством — этот набор обвинений характерен для многих осужденных мулл. Уже в 1958 г. на допросе по пересмотру этого дела те же свидетели опровергли свои показания. Один из них показал: "Я никогда не слышал, чтобы Хаернас Хабибуллин вел антисоветскую агитацию с использованием религиозных предрассудков населения, мне кажется не такого характера был Хаернас. В тех годах я слышал, что Хаернас Хабибуллин в 1937 г. был арестован по клеветническому заявлению его жены Кашифы. Рассказывали, что Кашифа имела злобу на Хаернаса за то, что он от нее ушел и они крепко между собой поругались при разделе имущества«.⁶ Характерно, что донос, в том числе и анонимный, становится причиной ареста во многих делах.

26 декабря 1937 г. Тройкой НКВД ТАССР на 10 лет осужден муэдзин «Бурнаевской» мечети Абдулла Бикчурин по стандартной формулировке «за контрреволюционную деятельность, распространение среди населения пораженческого настроения». В частности, в справке на арест зафиксированы следующие его слова: «Вот мулла нашего прихода боится, а я муллам предлагаю сделать совещание, а потом вести пропаганду по вовлечению молодежи в вероучение». Хотя достаточно трудно предположить, что эти слова были произнесены им в мечети в 1937 году, когда был арестован практически весь религиозный актив Казани, а уже с конца 1920-х гг. мусульманским духовенством не предпринято ни одной попытки организовать вероучение.

На тот же срок осужден бывший муэдзин «Султановской» мечети Камиль Зарипов, уже отбывший наказание в начале 1930-х гг. за «активное участие в антисоветской деятельности мульско-купеческой группировки». Вернувшись из лагеря, К.Зарипов работал сторожем в одной их стоматологических поликлиник Казани, а также, пользуясь авторитетом среди верующих, исполнял неофициально некоторые обряды. 16 октября 1937 года он был снова арестован. На этот раз его дело было сфабриковано в минимальные сроки: 25 ноября допрошены свидетели, 26 — он сам, 28 — составлено обвинительное заключение, а на следующий день постановление тройки. Он снова обвинялся в контрреволюционной пропаганде: "используя религиозные предрассудки верующих, систематически вел антисоветскую агитацию, распространял провокационные контрреволюционные измышления о якобы имевших место забастовках рабочих в Москве и других городах СССР, выражал террористические намерения против тов. Сталина«.⁷

Два последних примера были приведены не случайно. Выдвинутые по этим делам обвинения почти стандартны и характерны в целом для процесса репрессий этого периода. Однако в них имелась существенная деталь, указывающая на то, какими методами проводилась фальсификация документов: по делу и Бикчурина, и Зарипова привлекались так называемые «штатные» свидетели, подписывающие заранее приготовленные протоколы, которые затем служили единственным аргументом обвинения. Анализ других архивно-следственных дел показывает, что два одних и тех же свидетеля допрашивались не только по этим, но и по большому количеству других политических дел в 1937 году и давали ложные показания. Причем,, проводивший в 1964 г. новое расследование по делу А.Бикчурина следователь КГБ ТАССР выявил, что только по показаниям одного из тех «штатных» свидетелей три человека были приговорены к высшей мере наказания (среди них и мулла Х.Ягфаров) и столько же — на десять лет.

Как упоминалось выше, репрессии в Казани проводились не только среди городского действующего и бывшего духовенства, но и по отношению к сельским муллам, осевшим в столице. Среди таких, например, был уже известный имам Гариф Уразгильдеев. В предыдущей главе он упоминался в связи с делом контрреволюционной группы с. В. Корса. Возвратившись в 1933 г. из ссылки досрочно (по поручительству дочери), Г. Урагильдеев вскоре устраивается на работу сторожем в Казани. Однако его «активное» прошлое и связь с высшим духовенством (например, М. Бигиев приходился Г. Уразгильдееву свояком) не прошли для него бесследно. В конце 1937 г. он арестовывается по обвинению в антисоветской деятельности, которая сводилась к приписываемым ему контрреволюционным высказываниям на «популярные» для всех политических дел темы — положение крестьян, стахановское движение, приближение войны, испанские события, принятие конституции. Естественно, что в таких случаях обвинительное заключение не могло быть полным без его связи с репрессированными служителями, среди которых называются подследственный К.Тарджиманов, и уже арестованные в Казани М.Сабитов, Ш.Хайрутдинов, К.Зарипов и др. После допроса двух свидетелей и постановления тройки Г.Уразгильдеев был расстрелян 5 января 1938 г.⁸

К тому времени было практически уничтожено высшее духовенство — старое руководство ЦДУМ. В 1936 г. расстреляна М.Буби, в 1937 г. в Москве — имам соборной мечети А.Шамсутдинов, в 1938 г. приговорены к высшей мере Ш.Шараф, З.Камали, Дж.Абызгильдин и др. Осужденный в январе 1937 г. на 10 лет К.Тарджиманов в октябре следующего года был этапирован в Уфимскую тюрьму, где в течение года подвергался пыткам.

Таким образом, во второй половине 1937 г. начались беспрецедентные по масштабам репрессии, в результате которых сильно пострадало и духовенство. Для этого периода характерны массовость дел по политическим мотивам, решение их в большинстве своем внесудебными органами (тройками), фальсификация материала, рассмотрение его в самые короткие сроки, жестокие методы ведения следствия, ужесточение приговоров. Анализ архивно-следственных дел по обвинению представителей мусульманского духовенства Татарстана показывает, что большинство их было репрессировано в частном порядке, обвинения предъявлялись не за какие-либо конкретные действия, а в основном за антисоветские высказывания. Любое явное или вымышленное рассуждение о тех или иных событиях в стране и зарубежом могло служить основанием к аресту. В этот период органами ОГПУ заведено незначительное число групповых дел с участием мусульманского духовенства, нет данных о каких-либо чисто религиозных группах. Материал основной массы дел не отличается количеством, по сравнению с предыдущими годами, для осуждения могло быть достаточно показаний одного-двух свидетелей и единственного допроса самого обвиняемого.