Туркменистан. Довольно часто в литературе прослеживается мысль о том, что Туркменистан представляет собой некий феномен государства, менее других подвергшийся влиянию факторов, связанных с реформированием общественной жизни и экономики¹. Замена социалистического строя на другой, напоминавший восточную деспотию, произошла в этой стране практически без смены властной номенклатуры².

По официальным заявлениям туркменского руководства 1990-х гг., в стране шло построение "самобытного туркменского общества«³. Собственно, так дело и обстоит на самом деле, что хорошо прослеживается не только на периоде первого десятилетия после распада СССР, но и не нынешнем этапе развития этой страны.

Принятая парламентом Туркменистана в мае 1992 г. Конституция утвердила право частной собственности (и ее неприкосновенность) на землю, средства производства, естественные ресурсы, материальные и интеллектуальные ценности. Однако объективности ради подчеркнем, что во многом этот тезис остался лишь на бумаге.

В литературе отмечается, что Основной закон Туркменистана юридически закрепил президентский тип республики⁴. В соответствии с эти глава государства является не только высшим должностным лицом, главой исполнительной власти, гарантом национальной независимости и национальной целостности, но и имеет огромные полномочия и прерогативы. Реальную власть президента в стране обеспечивает институт назначаемых им представителей на местах. Государство жестко контролирует все стороны общественной жизни, осуществляется тотальная цензура СМИ, строго регламентировано проведение собраний и митингов⁵.

С 1992 г. был объявлен мораторий на многопартийность. Единственной официально зарегистрированной политической партией в стране является Демократическая партия Туркменистана⁶. Наиболее влиятельной общественной организацией в Туркменистане является Гуманитарная ассоциация туркмен мира, образованная в мае 1991 г.

Создание данной структуры было громкой заявкой и претензией первого президента страны С. Ниязова на звание Туркменбаши — главы туркмен⁷. Разумеется, это не единственный политико-идеологический инструмент установления личной власти С. Ниязова: достаточно упомянуть идеолого-доктринальные конструкты «Рухнамы», выстраивание жестко регламентированной вертикали власти с непременным лидерством во всех без исключения звеньях политической системы страны главы государства и пр.

В литературе отмечается, что социальная база оппозиции в туркменском обществе оказалась крайне незначительной. Исследователи связывали это с феноменом преобладания среди туркмен политически инертного населения, а также преимущественно малой и крайне вялой активностью русскоязычного населения, включая так называемую «вестернизированную» туркменскую элиту. Авторы опубликованных материалов утверждают также, что образованию сколько-нибудь массовых легальных организаций в Туркменистане препятствовали запретительные меры правительства. Так, один из законов устанавливал, что регистрация общественной организации может иметь место лишь в том случае, если за это проголосует 2/3 парламента⁸.

Тем не менее, как замечается в публикациях политологов, в среде туркменской интеллигенции есть немногочисленная, большей частью латентная, оппозиционная прослойка, как правило, на уровне "групп давления"⁹.

Помимо прочего, исследователи обращают внимание на то, что резкую и болезненную реакцию властей на любые проявления оппозиционности сами оппозиционеры, эмигрировавшие главным образом в Москву, рассматривали как проявление неуверенности позиций правительства. В Москве туркменская эмиграция группировалась вокруг Фонда "Туркменистан«¹⁰, который в период президентства С. Ниязова открыто заявил о намерении бороться с действующим режимом, считая, что большая часть экспортных доходов республики служит обогащению коррумпированных чиновников¹¹. Вместе с тем, реальное влияние указанного фонда на социально-политическую ситуацию в стране было настолько мизерным, что он де-факто не представлял сколько-нибудь серьезной угрозы режиму личной власти С. Ниязова.

Крайне жесткое, с точки зрения политологов, отношение С. Ниязова к туркменской оппозиции стало причиной полного провала его единственного «частного» визита в США в марте 1993 г. В Вашингтоне он не был принят ни президентом, ни вице-президентом, ни госсекретарем. Политологи полагают, что Белый дом таким откровенным образом «наказал» С. Ниязова за его непримиримое отношение к оппозиции¹². К слову сказать, это мало заботило Туркменбаши, поскольку внутренние политические ресурсы, подкрепленные, помимо прочего, «углеводородной мобильностью» и весьма широкими перспективами их диверсификации на мировых рынках, как представляется, сводили на нет все попытки администрации Б. Клинтона (а впоследствии и Дж. Буша) хоть как-то повлиять на изменение внутриполитического вектора официального Ашхабада в сторону «западных ценностей и демократии».

Политологи указывают, что по Конституции Туркменистан является светским государством, в котором провозглашена свобода совести, предоставляющая каждому гражданину страны право исповедовать любую религию¹³. В стране функционирует Совет по делам религии, который сохранил функции прежнего аналогичного органа (в бытность СССР)¹⁴. Одновременно в стране функционирует «Религиозный комитет при Президенте», функционально приравненный к министерскому ведомству¹⁵.

Согласно Конституции, туркменский язык является государственным, а статус русского языка в Основном законе не зафиксирован¹⁶. По оценкам российских экспертов, придание туркменскому языку статуса государственного и перевод на него всего делопроизводства является главной проблемой русскоязычного населения, менее 5% которого свободно владеет туркменским языком. Как отмечается в литературе, в советское время благодаря более высокой квалификации уровень жизни и социальное положение русскоязычных граждан были в среднем выше, чем коренного населения. Это позволяло русскоязычным гражданам ощущать себя некими «проводниками европейской цивилизации». Нынешние ощущения славян Туркменистана во многом похожи на те, которые испытали европейцы в получивших независимость колониях. Другой проблемой населения (и не только русскоязычного) стал перевод письменности на латинский алфавит (с 2001 г. все делопроизводство переведено на латиницу)¹⁷.

Политологи отмечали, что среди коренного населения страны наблюдался некоторый рост антирусских настроений. Он проявился в СМИ, в основном в связи с оценками исторических событий (присоединение Туркменистана к России), а также с настойчивыми требованиями соблюдать национальные туркменские обычаи, ростом «туркменизации» общественной жизни, повышения роли ислама в социально-политическом устройстве страны¹⁸. В литературе отмечалось, что распространение этих настроений заставляло русских чувствовать дискомфорт на социально-бытовом уровне¹⁹. Исследователи обратили внимание и на то, что особенно негативно туркмены стали относиться к представителям армянского и азербайджанского этносов, численность которых, в отличие от других групп некоренного населения, несколько увеличивается²⁰.

В литературе замечено, что, несмотря на интеграционные и модернизационные процессы в туркменском обществе, которые способствовали государственному строительству, у туркмен до настоящего времени сохраняется племенная структура, которая остается важным фактором политической жизни страны. Туркмены, большая часть которых (около 70 %) проживает в сельской местности, сохраняют традиционный образ жизни и патриархальный уклад в быту. В Туркменистане сохраняется один из самых высоких в СНГ показатель рождаемости: существующие темпы воспроизводства населения позволяют удваиваться его численности каждые 30 лет²¹.

Как считают некоторые исследователи, несмотря на указанные недостатки, отсутствие открытых конфликтов в межнациональных отношениях в Туркменистане во многом связано с тем, что важнейшей составляющей этнического самосознания туркмен является племенная идентификация. В массовом сознании выяснение отношений между племенами имеет большее значение, нежели с русскоязычным населением. Важное значение племенного сознания прослеживается и в элитарных слоях общества: принадлежность руководителя к определенному племени или роду чаще всего обусловливает концентрацию в его окружении представителей именно данной группы²².

По мнению экспертов, на развитие ситуации в Туркменистане влияет также ряд других дестабилизирующих факторов — инфляция, крайне неблагоприятная экологическая обстановка, связанная с нерациональным использованием природных ресурсов, низкий уровень жизни, архаичный уклад большей части населения.

Представляется, что в дальнейшем в Туркменистане будет происходить борьба тенденций между стремлением руководства страны стабилизировать ситуацию и происходящей поляризацией населения по доходам и социальному статусу. При этом стабильность будет зависеть от того, какая тенденция возьмет верх и насколько руководство сохранит свой политический контроль.

Как показывает анализ, внешнеполитическая стратегия Ашхабада не представляла собой последовательного и сбалансированного курса, поскольку в основу доктрины были положены ситуативные и непостоянные интересы, цели, приоритеты, которые мотивируются больше политико-психологическими импульсами, нежели ясно означенной и продуманной стратегией.

* * *

Подытоживая изложенные в данном разделе положения, следует отметить, что рассмотренная в нем литература достаточно подробно освещает проблемы внутреннего развития и внешней политики четырех государств Центрально-Азиатского региона.

В то же время, в отдельных публикациях присутствует некоторый, а в отдельных случаях и явный «политико-идеологический налет», снижающий их ценность как прикладного научного исследования. Это можно отнести к опубликованным материалам как оппозиционных политиков и публицистов, так и к публикациям обслуживающих властные структуры СМИ.

1. Относительно Казахстана, авторы публикаций справедливо указывали на то, что в период первого десятилетия национальной независимости в республике выстраивалась принципиально новая система государственной власти. Казахстан, между тем, был обременен целым рядом существенных внутриполитических проблем, включая известную сложность отношений между жузами, наличие так называемого «русского вопроса», достаточно активное противостояние по линии «власть-оппозиция», а также социально-экономическими проблемами.

2. Анализ публикаций по Кыргызстану создает впечатление, что в течение первого десятилетия национально-государственной независимости страна, в силу объективных и субъективных причин, постепенно подходила к системному кризису, который вылился в широко известные мартовские события 2005 г. В литературе показан «весь набор» внутриполитических и социально-экономических проблем Кыргызстана, связанных прежде всего с отсутствием отлаженной вертикали власти в период президентских полномочий А. Акаева, твердой государственной и общественной дисциплины, государственных мер в сфере борьбы с коррупцией и т. д.

В то же время, одним из недостатков практически всех опубликованных в 1991–2001 гг. материалов является тот факт, что в них не было показано негативного влияния внутренней ситуации в Кыргызстане на региональную ситуацию в Центральной Азии. Но даже из отдельных упоминаний в литературе, посвященной двусторонним отношениям между странами региона, видно, что используя известные внутренние дестабилизирующие проблемы республики, внешние силы в лице всевозможных западных фондов и неправительственных организаций стремились использовать территорию Кыргызстана в качестве «плацдарма» для продвижения «бархатных революций» в Центральной Азии.

Анализ выявил практическое отсутствие работ, содержащих аналитико-критическое рассмотрение деятельности кыргызского неправительственного и правозащитного сектора, который, осуществляя свою деятельность на средства специализированных западных организаций, став базовым компонентом в осуществленного в марте 2005 г. переворота и смены власти в стране.

В этом же контексте обращает на себя внимание, что в литературе практически отсутствует анализ деятельности на юге Кыргызстана НПО западных государств: «американские уголки», так называемая американо-британская «экологическая» разведка, Датский совет по делам беженцев, американская Программа развития Ферганской долины — ПРФД (Дж. Шоберлайн).

3. Публикации по Таджикистану практически в течение всего десятилетия были посвящены одной главной и, пожалуй, единственно важной проблеме — гражданской войне и взаимоотношению в контексте военных действий между клановыми элитами и их военно-полевыми центрами. Ясно, что в этих условиях экономика, социальная сфера и занятость населения находились, мягко говоря, на крайне низком уровне. И, естественно, по данной причине не издавались обстоятельные экономические публикации, как минимум, ввиду отсутствия предмета исследования как такового.

Несмотря на эпизодическое освещение таких вопросов, как влияние внешних факторов на внутриполитическую ситуацию в республике, вне поля зрения исследователей остались такие вопросы, как взаимодействие и, более того, тесная смычка таджикских боевиков и полевых командиров с центрами международного терроризма. А такой хорошо известный факт, как вторжение в Кыргызстан (Баткенская область) в 1999 г. вооруженных отрядов боевиков рассматривался лишь с точки зрения распространения нестабильности на сопредельные территории, а не масштабной операции по транзиту афганских наркотиков, являющихся основной статьей финансирования террористической деятельности.

Кроме того, несмотря на большое количество опубликованных ситуационно-аналитических материалов по Таджикистану, найдется не много работ, содержащих прогнозные оценки развития военно-политической обстановки в этой стране, равно как и ее влияния на стабильность в Центральной Азии, особенно с учетом имевшей место тенденции все большей «талибанизации» афганского фактора, оказывающего соответствующее влияние на процессы в Таджикистане.

4. В отличие от литературы по Казахстану, Кыргызстану и Таджикистану публикации о Туркменистане выходили не столь интенсивно, а то, что было обнародовано, в содержательном плане носило обрывочный, не полноформатный характер. Во многом это объясняется тем, что первичные источники по этой стране, как правило, не имели, образно говоря, «эластичной информационной консистенции» и были представлены либо разрозненными, либо сугубо официозными сведениями. Естественно, это представляло известную сложность в процессе формулирования предельно ясного и целостного представления о положении дел в Туркменистане.

С другой стороны, исследователи практически оставили в стороне вопросы взаимодействия Ашхабада с государствами региона и Афганистаном, хотя, как известно, С. Ниязов осуществлял определенные политико-экономические контакты с движением «Талибан», прежде всего, по соображениям обеспечения национальной безопасности страны. То же относится и к освещению процесса решения так называемой «каспийской проблемы», включая позицию Туркменистана по проблеме раздела Каспия, а также вопросы диверсификации поставок туркменских углеводородов на внешние рынки вкупе с постепенным повышением внимания к данной теме со стороны РФ, Запада и других заинтересованных сторон.

5. Общим существенным недостатком исследовательского процесса следует признать тот факт, что в 1991–2001 гг., за небольшим исключением, не было создано специальных монографических трудов, в которых бы на комплексной основе были проанализированы проблемы становления новых независимых государств ЦА. Разумеется, отдельные статьи и публикации по тем или иным аспектам внутриполитического, социально-экономического развития и внешней политики центрально-азиатских стран не создавали целостного и, по возможности, объективного информационного полотна, тем более, не содержали фундированных экспертно-аналитических оценок и прогнозных характеристик.

Несмотря на то, что процесс формирования национальных экспертно-политологических школ (включая российскую школу) по проблемам постсоветской Центральной Азии имел постепенное и, в известной степени, эволюционное развитие, уже в то время ощущалась острая нехватка глубоко продуманной и основанной на системном анализе научной продукции.