Кыргызская Республика. Анализ политологической информации показал, что основное внимание исследователей было сосредоточено на процессе углубления системного кризиса в этой центральноазиатской стране и усиления негативных тенденций, влияющих на основы ее государственности и суверенитета.

В литературе отмечалось устойчивое снижение авторитета государственной власти и рейтинга популярности кыргызских президентов как в свое время А. Акаева, так и ныне К. Бакиева, что было обусловлено, прежде всего, падением уровня жизни населения и отсутствием твердой системы государственного управления¹. Мартовские события 2005 г. подтвердили эти выводы политологов.

Многие авторы публикаций рассматриваемого периода подчеркивали, что руководство страны не имеет четкого видения путей выхода из кризиса, конкретной программы действий на ближайшую, среднесрочную и долгосрочную перспективу². Некомпетентность кадров, ошибки в управлении, политические и экономические просчеты реанимировали «старую» номенклатуру советского периода³. В то же время, сам по себе этот факт не решил и не решает сущностных политико-экономических противоречий в кыргызском обществе.

Как отмечалось в литературе, реальный механизм политических конфликтов в стране является следствием «национальной рефлексии» на крайне сложную и многоуровневую систему традиционных и нетрадиционных отношений. В общенациональном контексте она представлена имеющим глубокие исторические корни конфликтом между так называемой «аристократической» северо-кыргызской и «менее аристократичной» южно-кыргызской субэтническими общностями⁴.

Исследователи полагали, что политическое противостояние этих общностей имело, помимо прочего, социально-структурный аспект. В то время как «северяне» располагают традиционной централизованной структурой управления общинами, включавшими в себя в прошлом семьи аристократии и их рабов-кулов, племенная структура «южан» остается «рыхлой», а их основным социальным институтом были и остаются сильные семейно-родовые группы. Известно, что в советское время «пролетарский юг» в противовес «феодально-аристократическому северу» был источником рекрутирования советской государственно-партийной номенклатуры⁵.

Противоречия «северных» и «южных» элит имеют еще одно измерение: северные кланы являются более урбанизированными, русифицированными и секуляризированными, а южные представляют преимущественно аграрные районы, исторически находившиеся в сфере влияния Узбекистана⁶.

Следует подчеркнуть, что в качестве дополнительного элемента указанная выше система включает и противоречия между «титульным» и «периферийными» этническими компонентами⁷. В этом контексте исследователи говорят, в первую очередь, о славянских и узбекском этносах. Противоречия между кыргызами и славянами наиболее явно ощущаются на севере страны, а в аграрных районах юга — между кыргызами и этническими узбеками Кыргызстана⁸.

Суммарная оценка литературы, посвященной данным аспектам, состоит в том, что комбинация всех этих традиционных, посттрадиционных, нетрадиционных и «современных» течений кыргызской политики проявилась в формировании регионально-трайбалистских группировок политических элит⁹. Происхождение последних связано с конкретными историческими регионами страны — Иссык-Кульской, Чуйской, Таласской, Ошской, Нарынской и другими областями¹⁰.

В эту этнополитическую структуру вплетен конфликт между «старой коммунистической номенклатурой» и «новой демократической элитой». «Демократы» в основном стали партнерами модернизированной, урбанизированной и русифицированной элиты северных кланов¹¹. Наиболее ярким примером являлся бывший президент Кыргызстана А. Акаев¹², принадлежащий к крупнейшему и наиболее сильному северному племени Сары-Багыш. Его выдвижение во власть было поддержано родоплеменной элитой Таласской области, считающейся наиболее «аристократичной» и «продвинутой» из регионально-племенных общностей Кыргызстана¹³.

Как показывается в литературе, «демократический имидж» Акаева всегда был лишь внешней стороной его личности и поведения. За его, казалось бы, мягким поведением скрывались амбиции авторитарного человека, неспособного идти на необходимые компромиссы и определенные уступки¹⁴. Исследователи считали, что именно авторитаризм А. Акаева не позволил ему своевременно отреагировать на возможные изменения в общественно-политической структуре республики, особенно с приходом в политику «новых» лидеров так называемой анти-акаевской оппозиции.

В трудах политологов представлена еще одна точка зрения, согласно которой в Кыргызстане, как до мартовских событий, так и после них, существовала авторитарная модель управления лишь с некоторыми элементами демократии¹⁵.

К особенностям «кыргызской модели» внутреннего развития эксперты относят следующие:

— во-первых, относительная самостоятельность законодательной и судебной власти;

— во-вторых, низкий по влиянию на внутриполитический процесс, но высокий для Центрально-Азиатского региона, уровень развития политических партий¹⁶;

— в-третьих, условно «свободные» СМИ;

— в-четвертых, попытки создания некоей объединительной идеологии с акцентом на верховенство идей национального государства;

— в-пятых, формирование национального капитала на кланово-бюрократической и личной основе.

По мнению некоторых политологов и журналистов, "кыргызская демократия остается до конца не понятным феноменом«¹⁷. Однако связывать этот феномен с более слабым проникновением ислама «в толщу народной жизни и общественной мысли киргизов», как предлагали некоторые ученые и аналитики, вряд ли логично¹⁸.

Действительно, кыргызы изначально были меньше подвержены «неукоснительному следованию» канонам исламско-религиозных традиций, в отличие, скажем, от узбеков или таджиков, поскольку кочевой образ жизни и общинно-родовой характер социальной организации кыргызов издревле предполагал определенную «свободу» общественного устройства с весьма своеобразным «институтом» выборов руководителя кланового образования. Причем, религиозные моменты не слишком повлияли на эту древнюю форму «примитивной демократии». Если в этом ракурсе говорить о современной общественно-политической жизни Кыргызстана, то вполне уместно говорить о некоей «генетической памяти» кыргызского этноса, в которой категория «демократии» в ее общепринятом, традиционном понимании чаще всего рассматривается кыргызскими элитами как «возможность общинного управления общественными процессами». Данные характеристики во многом могут объяснить указанный выше феномен, включая, к примеру, мартовские события 2005 г. и все последующие политические перипетии, наблюдаемые в этой республике.

При всем том, согласно высказываемым политологами и экспертами оценкам, Запад все больше укрепился во мнении, что демократия в Кыргызстане имела декоративные формы и не соответствовала продекларированному руководством страны курсу экономических и политических преобразований¹⁹.

При этом, как отмечается в литературе, демократические институты в Кыргызстане существовали в зачаточном состоянии, а особенностью политической системы страны являлось причудливое переплетение полуфеодально-клановых традиций с «пережитками» советской системы и некоторыми элементами европейской демократии²⁰.

Несмотря на декларированное президентом К. Бакиевым создание многопартийной системы и переход к пропорциональной системе формирования ветвей государственной власти, на деле кыргызские власти ни в бытность А. Акаева, ни сегодня не проявляли и не проявляют заинтересованности в развитии многопартийной системы, в результате чего политические партии и общественные движения "влачат жалкое существование«²¹.

За годы независимости ни руководству Кыргызстана, ни национальной элите не удалось сформулировать стройной философской системы идейных ценностей кыргызского этноса, на которую в условиях суверенитета могла бы опираться новая политическая система²². Более того, из оценок и выводов политологов вытекает, что в Кыргызстане, по сути, отсутствует стабильная правовая основа функционирования политических механизмов. Все это свидетельствует о том, что существующая в настоящее время в республике политическая система не приспособлена к текущим потребностям общественного развития и его перспективам.

В литературе подчеркивается, что в свое время оппозиционные А. Акаеву силы (компартия, Демократическое движение, социалисты и др.) полагали, что система государственной власти в Кыргызстане определялась лично Президентом²³. При этом практически ни один исследователь не прошел мимо того обстоятельства, что власть в республике в высшей степени коррумпирована, а госструктуры неспособны компетентно и на необходимом уровне бороться с коррупцией²⁴. Попутно добавим, что подобная ситуация сохраняется в Кыргызстане по настоящее время. В исследуемой литературе акцент делался, естественно, на А. Акаеве, но это же можно сказать и в отношении постмартовской политической системы.

В анализируемой литературе можно зафиксировать объяснительную модель, которая связывает неудачи в построении кыргызской государственности с имманентными свойствами политического мышления кыргызов. Так, некоторые кыргызстанские авторы даже полагают, что историко-психологическое развитие кыргызского этноса объективно могло способствовать формированию иждивенческих настроений, как некоей «специфической черты национального характера». После падения в ХII в. Киргизского каганата киргизы утратили собственную государственность, их земли были разделены между несколькими государствами²⁵. Вплоть до начала 1990-х гг. они находились в составе того или иного государственного образования, в том числе: Кокандского ханства (с ХVIII в.), Российской империи (с ХIХ в.), СССР (1917–1991 гг.). Они пользовались покровительством метрополии, ее общегосударственной и экономической инфраструктурой²⁶. Такого рода рассуждения представляются спорными — многие народы на различных этапах развития зависели от метрополии, и, очевидно, как-то особо выделять киргизов в контексте истории Российской империи и СССР нет оснований.

Не лишено, однако, оснований мнение, выраженное в отдельных работах относительно того, что кыргызское руководство в отдельных случаях могло идти на нарушение двусторонних договоров под влиянием и даже давлением со стороны международных организаций. В литературе отмечается, что такие международные организации, как УВКБ и УВКПЧ ООН, БДИПЧ ОБСЕ, ряд западных неправительственных организаций оказывали непосредственное давление на Бишкек в целях проведения так называемой гуманитарной операции по вывозу граждан Узбекистана, оказавшихся на территории Кыргызстана в результате массовых беспорядков в г. Андижане в третьи страны. Эта политика осуществлялась вопреки протестам Ташкента, поддерживаемым Москвой и другими участниками Содружества.

После распада СССР руководство Кыргызстана в целях привлечения к себе внимания мирового сообщества все чаще заявляло о себе, как о некоем «островке демократии» в Центральной Азии. Однако этот ресурс без соответствующей социальной и экономической базы очень скоро исчерпал себя. На деле в республике руководство оказалось дискредитированным, а оппозиция недостаточно зрелой для того, чтобы в корне изменить ситуацию. Это привело в конечном итоге к серьезным социально-политическим и, как следствие, экономическим проблемам.