Издательский дом «Медина»
Поиск rss Написать нам
Главная » Исламоведение, политология, международные отношения
Ислам в современном мире №7 (2007)
24.04.2008
ИНСТИТУТЫ И ТЕХНОЛОГИИ НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ РАЗВИТИЯ МУСУЛЬМАНСКОЙ УММЫ РОССИИ

Д.В. Макаров
научный сотрудник Института востоковедения РАН, исламовед (Москва)

Несостоявшееся возрождение умеренного исламизма в Дагестане

На рубеже 1990-х годов в Дагестане стала очевидной тенденция «возрождения» ислама, выразившаяся в росте общественного интереса к исламу и превращении религии в заметный фактор социально-политической жизни республики. С самого начала в этом исламском возрождении наметилось несколько направлений. С одной стороны, начался бурный рост традиционалистского ислама, представленного в основном сторонниками суфийских братств (в Дагестане суфизм часто называют словом тарикат, а суфиев — тарикатистами). Традиционалисты требовали максимальной свободы религии и признания ее общественной роли, однако не считали нужным как-либо реформировать исторически сложившийся в Дагестане вариант исламской доктрины и культовой практики. Более того, тарикатисты были убеждены, что дагестанский суфизм является выражением истинной сути ислама и чуть ли не высшим достижением исламской духовно-этической традиции. К традиционалистам относились те дагестанские религиозные деятели (алимы), которые, не разделяя суфийских убеждений, призывали просто следовать исторически укоренившемуся в Дагестане шафиитскому мазхабу (религиозно-правовой школе). Традиционалисты не ставили задачу установления в Дагестане исламского политического режима, фактически смирившись с неизбежным светским характером государства и разделением религиозной и политической сфер.

С другой стороны, среди дагестанских мусульман стало набирать силу исламистское движение, сторонники которого были готовы вести политическую борьбу за реализацию исламского политического проекта в Дагестане и на всем Северном Кавказе. Это исламистское движение было изначально неоднородно, включая в себя элементы и религиозного реформаторства на основе принципов салафийи[1], и исламского просветительства, и социально-политического активизма в духе «Братьев-мусульман». Первой исламистской организацией, начавшей действовать в Дагестане, было местное отделение учрежденной в 1990 г. всесоюзной Исламской партии возрождения (ИПВ). Из-за разногласий между основными лидерами ИПВ — Ахмад-Кади Ахтаевым, Багауддином Магомедовым и его братом Абасом Кебедовым — уже в 1992 г. партия прекратила свое существование, и в дагестанском исламизме быстрыми темпами пошел процесс идейно-политического и организационного размежевания.

Багауддин Магомедов возглавил наиболее радикальное крыло исламистов, которое впоследствии стало известно как Исламский джамаат Дагестана (ИДД). Багауддин был приверженцем «жесткого» варианта салафизма, широко используя провокационную и конфликтогенную трактовку принципа такфира (обвинения в неверии) против тех мусульман, которые не соответствовали строгим салафитским критериям истинной веры, особенно сторонников суфизма. Непримиримое отношение к суфизму сочеталось у Багауддина с полным неприятием какого-либо взаимодействия, за исключением самого необходимого, с государственными структурами, которые он рассматривал как «кафирские» (безбожные). Однажды Багауддин даже отказался подавать в суд на газету, допустившую оскорбительные выпады в адрес «ваххабитов», сославшись на недопустимость для мусульманина обращаться к суду неверных. Естественно, легальная партийно-политическая деятельность мусульман в условиях «кафирского» государства исключалась. Багауддин и его сторонники были настроены резко антироссийски, считая Россию главным препятствием на пути создания исламского государства в Дагестане и на Кавказе в целом. До середины 1990-х годов радикальные исламисты были заняты в основном организационным строительством, пропагандой своей идеологии и борьбой против тарикатистов, однако уже к 1997—1998 гг. четко обозначились контуры их конфликта с государством, чему немало способствовали события в Чечне. Багауддин открыто объявил о начале вооруженного джихада против дагестанского режима и российского присутствия. В августе 1999 г. именно ИДД во главе с Багауддином обеспечил дагестанское «прикрытие» вторжению басаевских отрядов в Дагестан.

Вскоре после распада ИПВ Абас Кебедов уехал изучать исламские науки в Египет, а Ахмад-Кади Ахтаев стал во главе умеренного крыла дагестанских исламистов. Он попытался перенести акцент с чисто политической деятельности на культурно-просветительскую, создав для этой цели в 1996 г. организацию «Аль-Исламийя». Называя себя салафитом, Ахтаев все же занимал довольно гибкую позицию по многим религиозно-правовым вопросам, разделявшим дагестанских мусульман. Он считал ошибкой увлечение Багауддина и его сторонников такфиром, с уважением относился к суфизму, критикуя лишь его крайности. Он выступал за объединение мусульман и их активное участие в общественно-политической жизни. Сам Ахтаев в 1992 г. был избран депутатом Верховного Совета Дагестана, а в 1998-м собирался баллотироваться на пост главы администрации Гунибского района республики. Ахтаев сочувствовал борьбе чеченцев, участвовал в работе совместных дагестано-чеченских исламских структур, но при этом понимал, что Кавказ обречен жить в соседстве с Россией, и считался противником идеи вооруженного джихада против российского присутствия в Дагестане. Как писал А. Малашенко, «терпимость А. Ахтаева, его стремление к диалогу с оппонентами, неожиданно сочетающаяся с сотрудничеством… с чеченским радикалами, его человеческая мягкость, сочетавшаяся с твердостью в убеждениях, — все это позволяет говорить об особом "ахтаевском феномене". Суть его состоит в попытке реализовать салафитские идеалы на базе конструктивного диалога с мыслящими иначе мусульманами при условии соблюдения государственных законов путем убеждения власть имущих в целесообразности признания салафийи легитимным направлением в исламе»[2]. Впрочем, достичь успеха Ахтаеву не удалось. Постепенно он оказался меж двух огней: для власти и тарикатистов он был «ваххабитом» и экстремистом, а радикалы видели в его позиции лишь бессмысленное соглашательство. После неожиданной смерти Ахтаева в марте 1998 г. умеренное крыло дагестанского исламизма практически перестало существовать. На короткий период влияние радикалов во главе с Багауддином оказалось безраздельным.

Успешное отражение нападения боевиков на Дагестан в августе 1999 г., последовавшее за этим уничтожение салафитского анклава в Кадарской зоне, возобновление войны в Чечне и ужесточение государственного контроля над религиозными организациями создали новую ситуацию. Радикальные исламисты-салафиты были разгромлены, их лидеры погибли или бежали из республики, салафиты лишились своих мечетей и прочей инфраструктуры. Исламистская молодежь, потеряв своих лидеров и столкнувшись с осуждением общества и мощным давлением силовых структур, оказалась на перепутье. Очевидный политический и моральный кризис радикального салафитского проекта, олицетворяемого Багауддином, открывал возможность для возрождения умеренной исламской альтернативы.

В начале 2000-х гг. в Дагестане наметился процесс формирования прослойки молодых образованных исламских активистов. Это стало проявлением общего для всего северокавказского региона процесса роста «идейного» интереса к исламу, характерного для части городской и сельской молодежи, получающей или получившей высшее и послевузовское образование. По мнению некоторых аналитиков, «идейная» исламская молодежь динамично и энергично внедряется в различные сферы общественной жизни, обладает мощным мобилизационным потенциалом, четко осознает свои цели и имеет тенденцию сформировать в будущем костяк исламской интеллигенции Кавказа[3]. Наиболее известный интернет-сайт дагестанских «новых исламистов» — yaseen.ru, позднее переименованный в islamist.ru, — позиционировал себя именно как «сайт мусульманской интеллигенции»[4]. Уже одна эта деталь подчеркивала отличие этих исламистов от джамаата эпохи Багауддина, для которого было характерно подозрительно-пренебрежительное отношение к понятию «интеллигенция».

Молодые исламисты в первой половине 2000-х гг. не представляли собой организованного, структурированного движения. Скорее, это была довольно аморфная масса единомышленников, объединенных лишь общим умонастроением. Они стремились не только глубже усвоить ислам, но и критически переосмыслить опыт 1990-х гг., понять причины провала прежнего исламского проекта в Дагестане и наметить новые, более реалистичные ориентиры для исламского движения в современных условиях. Для разъяснения своих взглядов новые исламисты стали широко использовать возможности прессы и Интернета. Основным идеологом «новых исламистов» фактически стал Ясин Расулов, аспирант кафедры религиоведения ДГУ, член президиума Союза мусульманских журналистов России, ведущий сайта yaseen.ru.

Я. Расулов сам переводил с арабского и размещал на сайте многие из фетв близкого к «Братьям-мусульманам» современного исламского идеолога Юсефа аль-Карадави[5], что означало явное стремление преодолеть жесткие рамки консервативного салафизма в интерпретации Багауддина. Наряду с фетвами по чисто богословским и обрядовым вопросам Я. Расулов выбирал фетвы Карадави, посвященные таким актуальным общественным проблемам, как отношение к суфизму, политическое участие мусульман в неисламских государствах и др. Опираясь на идеи Карадави и умеренного салафизма, Ясин и его сторонники пытались преодолеть сложившуюся в Дагестане ситуацию жесткого противостояния между ваххабизмом и тарикатизмом. В размещенной на сайте диссертации друга и единомышленника Ясина — Абузагира Мантаева «"Ваххабизм" и политическая ситуация в Дагестане», защищенной в Москве в 2002 г., содержалась критика некоторых аспектов деятельности салафитского движения эпохи Багауддина. В частности, автор отмечал чрезмерное увлечение дагестанских ваххабитов борьбой против суфизма, их неуважительное, высокомерное отношение к рядовым верующим, непримиримость и абсолютное неприятие иного мнения (с. 21, 55). Автор указывал на негативную роль распространявшейся в Дагестане зарубежной салафитской литературы, которая содержала слишком жесткие интерпретации салафизма и тем самым способствовала расколу мусульман (с. 161). По мнению автора, ответственность за эскалацию конфликта между властью и джамаатом в конце 1990-х годов лежала на обеих сторонах (с. 150). По мнению некоторых молодых исламистов, если бы в 1999 г. победил Багауддин, «в Дагестане был бы такой же тоталитарный ислам, как и сейчас»[6].

Не случайно среди «новых мусульман» снова возрос интерес к фигуре Ахмад-кади Ахтаева; в его идейно-политическом наследии они пытались найти ответы на вызовы нового времени. Так, в упомянутой диссертации Мантаева позитивно оценивалась практическая деятельность Ахтаева, его попытки создать в первой половине 1990-х гг. в Дагестане религиозные организации с участием преимущественно представителей интеллигенции и молодежи. Автор подчеркивал, что А. Ахтаев большое внимание уделял общению со светской интеллигенцией, которую пытался привлечь к активной религиозной деятельности в рамках создаваемых им структур, что он продолжал поддерживать связи с некоторыми суфийскими шейхами и признавал светские власти. По словам автора, умеренная позиция А. Ахтаева привлекала к нему представителей интеллигенции и научных кругов, а также молодежи, ориентированных на распространение ислама без противопоставления себя обществу[7]. Молодые исламисты отмечали, что исламскому движению в Дагестане сегодня очень не хватает такого человека, как Ахтаев.

В отсутствие ярких политических лидеров среди исламистской молодежи довольно притягательной фигурой стал бывший председатель Союза мусульман России (СМР) Надир Хачилаев. После своего участия в обороне Карамахи в 1999 г., последующего ареста и пребывания в СИЗО ФСБ в дополнение к образу «сильного человека» он обрел еще и ореол «пострадавшего за дело ислама». Для молодых дагестанских исламистов он являл собой почти идеальный пример человека, прошедшего непростой путь к истинной вере. Признавая, что в 1990-е годы Надир отнюдь не был образцовым мусульманином, молодые исламисты были убеждены, что после всего пережитого он действительно стал более религиозным и богобоязненным человеком. Мечеть, заложенная Надиром Хачилаевым на улице Котрова в Махачкале, стала неформальным центром притяжения исламистской просалафитской молодежи. Вернувшись из Москвы после защиты диссертации, А. Мантаев фактически стал ближайшим помощником Хачилаева.

Фигура Н. Хачилаева были привлекательна для молодежи, в частности, тем, что он остался одним из немногих политиков, позволявших себе довольно резко и открыто критиковать местную власть и Кремль. При этом, однако, он всячески дистанцировался от экстремизма, подчеркивая свою крайне отрицательную оценку вторжения боевиков Басаева в 1999 г.[8] и утверждая, что «в Дагестане не было условий для военного решения (проблемы установления исламского государства)». По его мнению, события 1999 г. стали результатом применения грязных политтехнологий, а моджахеды из-за собственной безграмотности и отсутствия стратегического видения, а также под воздействием финансовых рычагов стали игрушкой в чужих руках[9]. В значительной степени молодые исламисты разделяли подобные оценки. Они также довольно скептически относились к чеченскому исламу («чеченцы — националисты, у них слабый ислам»), опыту построения исламского государства в Чечне, роли чеченцев в дагестанских событиях конца 1990-х годов.

При всей радикальности взглядов Хачилаева и авантюристическом складе его натуры он имел важное преимущество с точки зрения интересов становления дагестанского исламизма, а именно: он никак не мог стать фигурой, ориентированной на чеченских боевиков. Для чеченских полевых командиров Хачилаев был трусом и предателем, заслуживающим смерти за отказ поддержать вторжение в Дагестан в 1999 г.[10] В свою очередь, зная отношение самого Хачилаева к чеченским политикам, невозможно представить в его устах присягу на верность лидеру Чечни, подобную той, которую принес Макашарипов Абдул-Халиму Садулаеву после гибели Масхадова в марте 2005 г. В целом, олицетворяя собой противоречивую сущность возрождающегося исламистского движения, Н. Хачилаев в то же символизировал его дагестанскую идентичность, стремление дистанцироваться от чеченских боевиков.

Постепенно молодые исламисты стали искать возможности для организованной легальной исламской просветительской, общественной и в перспективе политической деятельности в рамках существующего светского государства. В духе объединительных устремлений А. Ахтаева «новые исламисты» предлагали свои проекты создания умеренного молодежного исламского движения, которое смогло бы объединить умеренных сторонников тариката и просвещенных приверженцев умеренной салафийи. Предлагая властям эту идею, авторы проекта подчеркивали, что мощное умеренное исламское движение необходимо, чтобы уравновесить два радикальных крыла дагестанского ислама — «оголтелый тарикатизм и не менее оголтелый "ваххабизм"», которые «способны своими постоянными стычками и конфликтами вновь привести республику к кровавым столкновениям»[11]. В основу идеологии умеренного исламского движения его сторонники предлагали заложить четыре компонента, которые позволили бы учесть интересы широкого круга дагестанских мусульман. Это: 1) тарикатский компонент (суфийская смиренность, почтение к наставнику, духовный опыт дагестанских муршидов), 2) салафитский компонент (незыблемость догмата единобожия, признание иджтихада как единственного способа развития ислама в соответствии с современными реалиями), 3) национальный компонент (традиции горской нравственности и чести, исконно дагестанские ценности, национальные обычаи, культура, язык) и 4) глобализационный компонент (ценности открытого, постиндустриального общества, высокая гражданско-правовая культура, сопряжение с международными молодежными движениями)[12].

Обращаясь к государственным органам, исламисты просили их удерживать Духовное управление от вмешательства и противодействия молодежной активности, разъяснять работникам правоохранительных органов принципиальную разницу между молодежным движением и радикальными исламскими группировками. Кроме того, предлагалось также «не допускать заигрывания различных органов или ветвей государственной власти с движением для достижения узкокорпоративных, узкопартийных или узкополитических целей», чтобы избежать политизации движения. Таким образом, от власти молодые исламисты просили фактически только одного — не мешать им, утверждая, что в этом случае движение вполне сможет «самоорганизоваться и встать на ноги за счет внутреннего потенциала»[13].

В определенной степени данный проект носил пропагандистский характер и имел своей целью успокоить власть, рассеять ее подозрения в отношении молодежной исламской активности. Авторы проекта говорили о разработке концепции созидательного джихада в противовес вооруженному и вообще подчеркивали, что основной упор молодежное движение будет делать на созидательную (выделение авторов проекта. — Д.М.) активность, отказ от черно-белого видения мира, восприятие ценностей демократии и гражданско-правовой культуры, а также отмечали приоритетную роль национально-культурного компонента и потенциала[14]. Разумеется, это последнее утверждение выглядело несколько странным для движения, называющего себя исламским, и напоминало попытку камуфляжа его исламистской сущности. Оставалось немало вопросов и о том, как активисты движения намерены сочетать столь взаимоконфликтующие идейные компоненты, как салафитский и глобализационный. Видимо, чтобы исключить эти вопросы, в проекте приведена лишь крайне усеченная и избирательная характеристика салафитского компонента, упомянуты лишь ее наименее спорные черты. Тем не менее само появление подобного проекта говорило о наличии в молодежной среде умеренно-исламистской тенденции и готовности ее представителей к мирному взаимодействию с властью и обществом.

Радикализация. Однако к концу 2003 — началу 2004 гг. эта тенденция, так и не оформившись организационно, политически и идеологически, стала ослабевать, уступая место новой волне радикализации. Следует отметить, что в сознании молодых мусульман изначально присутствовали довольно радикальные элементы. Молодежь была убеждена, что в Чечне идет настоящий джихад, даже несмотря на отсутствие конкретной фетвы по этому вопросу. Даже признавая ошибки Багауддина и Басаева, они все равно на эмоциональном уровне испытывали симпатии к джихадистам, сражающимся против федеральных сил и местных режимов на Северном Кавказе.

Постепенно радикализация молодых мусульман становилась все более и более отчетливой. Весной 2004 г. Ясин Расулов опубликовал ряд статей в дагестанской прессе (газета «Черновик»), где он фактически выступал с апологией «войны против милиции»[15]. Многие утверждения Я. Расулова относительно причин перехода исламистов к террору были справедливы, однако невозможно, как это делал автор, сводить все лишь к проблеме возмездия за проявляемую милицией жестокость. Кроме того, в авторской позиции не просматривалось понимания бесперспективности террора и вреда этой политики для самого исламского движения, не говоря уже об интересах общества. Наконец автор не давал никакой оценки этой политике террора с точки зрения ислама, и все это, вместе взятое, выглядело как ее молчаливое одобрение. Я. Расулов пытался придать историческую легитимность таким акциям джихадистов, как, в частности, вторжение в Дагестан в 1999 г., представляя это как продолжение начавшегося еще в XIX веке «сопротивления северокавказцев российскому вторжению» и «исторической традиции противостояния российских властей и оппозиционно-вооруженного ислама на Северном Кавказе»[16]. Изменение претерпевает и характера сайта yaseen.ru: в нем появляется дискуссионный форум, который фактически играет роль площадки для трансляции наиболее жестких джихадистских взглядов. Форум становится едва ли не центральным элементом сайта, по оперативности обновления и богатству затрагиваемых тем явно опережая его другие рубрики. Неудивительно, что к началу 2005 г. сайт islamist.ru был заблокирован и прекратил свое существование.

Одновременно среди молодежи наметился новый прилив симпатий к Басаеву и другим участникам вторжения 1999 г., а само это вторжение все больше трактовалось не как политическая ошибка джихадистов, а прежде всего как результат провокации властей и антиисламских сил. Национальный компонент исламистской идеологии, о котором говорилось в проекте умеренного молодежного исламского движения, фактически свелся к новым попыткам героизации движения сопротивления имама Шамиля, стремлению представить нынешний джихадизм как исторического наследника движения Шамиля. Если раньше, при Багауддине, салафиты довольно неоднозначно воспринимали образ Шамиля, считая его не полностью соответствующим критериям истинного мусульманского лидера, то теперь отношение к Шамилю изменилось. Фактически он стал культовой фигурой для новых исламистов, они всячески пытались подчеркнуть близость религиозно-политической идеологии первых дагестанских имамов и современных радикальных исламистов. Не случайно на нескольких дагестанских исламистских сайтах[17] были размещены арабский оригинал и русский перевод послания имама Гази-Магомеда «Установление доказательства вероотступничества правителей и судей, судящих по адатам (Икамат-уль-Бурхан ли-иртидад урафа’ Дагестан)», написанного им в 1828 г. В нем, в частности, говорилось:

«Знай, что люди в наше время судят по адатам своих предков, возводят их на один уровень с фундаментальными основами религии, ставят их (адаты) выше Корана и Сунны и считают непризнание их (адатов) выше непризнания (Корана и Сунны)… По основам (ислама) они входят в число вероотступников. Ни их молитвы, ни пост, ни хадж недействительны, их жизнь "дозволена" (для убийства), мясо закланных ими животных запретно (в пищу), их брачные союзы недействительны, они теряют право на наследование и их имущество не передается по наследству, их свидетельские показания не принимаются, как и иные их распоряжения...»

Таким образом, исламисты пытались доказать, что главная идея современных салафитов-джихадистов — такфир правителей, то есть обвинение правящего режима в вероотступничестве как обоснование обязательности ведения против них вооруженной борьбы, — лежала в основе борьбы имамов Дагестана еще в XIX веке, а значит, именно современные джихадисты являются истинными продолжателями этой исторической традиции. Эта точка зрения находила свое отражение и в работах некоторых близких к исламистам молодых дагестанских политологов. В частности, Р. Курбанов подчеркивал, что «идеи войны с неисламским государством и обвинения соплеменников, не желающих воспринимать единственность и неделимость власти Аллаха, в неверии для Кавказа отнюдь не новшество, импортированное из-за рубежа. Традиции применения такфира и ведения непримиримого джихада были заложены еще два века назад и сегодня практикуются практически в неизменном виде»[18].

История Шамиля стала неиссякаемым источником вдохновения для молодых исламистов. Даже тот исторический факт, что большинство дагестанцев выступало против Шамиля и его реформ, трактовался исламистами как подтверждение правоты своего дела — значит, говорили они, и сегодня джихад должен продолжаться несмотря на отсутствие массовой поддержки населения. С другой стороны, для новых исламистов все более показательным выглядел пример имама Али-Хаджи Акушинского (ум. в 1930 г.) и других религиозных деятелей Дагестана, которые в свое время пошли на сотрудничество с советской властью, даже поддержали ее, но затем были ею же обмануты и репрессированы.

Все эти идеи и настроения нашли свое наиболее полное отражение в работе Я. Расулова «Джихад на Северном Кавказе: сторонники и противники», которая в 2006 г. была размещена сайте «Кавказ-Центр»[19]. Основные тезисы, которые пытается доказать Расулов, сводятся к следующему:

1. Салафизм/«ваххабизм» имеет «древнюю и глубокую историю в Дагестане» и «с культурно-исторической точки зрения не менее традиционен, чем суфизм».

2. «Именно салафизм традиционно был катализатором джихада на Северном Кавказе от эпохи Гази-Мухаммада до наших дней», поскольку салафитское понимание монотеистического принципа таухида неизбежно требует «устранения власти «неверных» для установления власти Аллаха и построения исламского государства».

3. Идеология официального духовенства (в том числе тарикатизм), которая отвергает джихад, несостоятельна как с религиозной точки зрения, поскольку основывается на неприемлемом для ислама принципе деления власти на светскую и духовную, так и с политической, поскольку «русская» власть может в любой момент обмануть лояльных ей мусульман, как это сделали большевики в 1930-е годы.

В своей работе Я. Расулов дает и вполне джихадистскую интерпретацию недавних событий истории исламского движения в Дагестане. Ахмад-Кади Ахтаев лишь мельком упоминается в качестве одного из (наряду с Багауддином) идеологов салафизма, однако о его идеях, отнюдь не вписывающихся в джихадистскую парадигму, не сказано ни слова. Напротив, в описании взглядов и действий Багауддина нет даже намека на критику, а сам Багауддин вместе с Басаевым предстают как образцовые исламские лидеры, ведущие настоящий джихад.

Таким образом, среди молодых исламистов начинают усиливаться джихадистские настроения и неверие в возможность диалога с властью. В частных беседах исламисты порой открыто признавали, что ислам — так, как они его понимают, — не может мирно сосуществовать с неисламской политической системой и что конфликт между ними неизбежен. Среди молодежи крепло убеждение, что исламизация в Дагестане возможна только революционным путем[20]. Это показывает, что мышление молодых исламистов все больше концентрировалось именно на проблеме власти, а не вопросах исламского просвещения и воспитания, решение которых не требует применения насилия. Таким образом, молодежное исламистское движение, во-первых, политизировалось и, во-вторых, эта политизация происходила на все более радикальной идеологической основе.

Эта логика радикализации привела к тому, что к началу 2005 г. Ясин Расулов фактически перешел на нелегальное положение и активно включился в террористическую деятельность джамаата «Шариат», возглавляемого Расулом Макашариповым. По некоторым данным, после гибели Макашарипова в июле 2005 г. именно Ясин Расулов стал вторым (после Мурада Лахиялова) человеком в руководстве «Шариата» и бесспорным идейным лидером этой организации. Осенью 2005 г. Расулов вместе с Лахияловым записывают видеообращение к дагестанским мусульманам[21], выдержанное в самых жестких традициях джихадистско-такфиритской риторики. Вот о чем говорил бывший аспирант ДГУ и член Союза мусульманских журналистов:

«…Вы ходите по этому городу, а в этот наш город вторглись кафиры, свергли законы шариата, установили свои законы, и вы живете под этой властью, называя себя мусульманами… Надо просто выйти из этой системы, выйти из-под власти куфра и быть свободными, и все! Земля Аллаха обширна, вам даже не надо уезжать, в этой же Махачкале, в этих же городах, в этой же республике, в любом месте можем найти место, землю, где можно находиться и жить по законам шариата и вести ДЖИХАД!.. Вот автомат, берите и выходите, вот видите взрывное устройство? Совершайте! Делайте! Совершайте Джихад на пути Аллаха, вам никто не мешает!»

В октябре 2005 г. было объявлено, что правоохранительные органы сумели ликвидировать Лахиялова и Расулова. Однако, как выяснилось, в тот раз Расулов уцелел. Он погиб лишь в апреле 2006 г. в ходе очередной спецоперации против джихадистского подполья в Махачкале. Еще ранее, в октябре 2005 г., при сходных обстоятельствах был убит его друг А. Мантаев. Так завершилась карьера и жизнь двух наиболее ярких представителей «новой исламской интеллигенции» Дагестана.

Факторы радикализации. Подобная эволюция дагестанского исламистского движения связана с особенностями как внутриполитического, так и внешнего контекста его деятельности.

После начала американской оккупации Ирака в апреле 2003 г. произошел новый заметный всплеск пропагандистской и военно-террористической активности экстремистских исламистских группировок, отзвуки которого не могли не коснуться Северного Кавказа как одной из важных арен борьбы джихадистов против «мирового куфра». Впрочем, влияние событий на Ближнем Востоке на Дагестан было достаточно опосредованным и внешнее влияние реализовывалось в основном через чеченский фактор. В чеченском же конфликте 2004 г. ознаменовался попыткой боевиков перейти в контрнаступление. Чеченские боевики в определенной мере сумели перегруппироваться после тяжелых ударов 1999—2001 гг., сумели наладить взаимодействие с джихадистскими группами в других северокавказских республиках, что привело к мощному всплеску диверсионно-террористической активности в 2004 г. и расширению ее географических рамок. Джихадистам удалось совершить убийство президента Чечни А. Кадырова (май), покушение на президента Ингушетии М. Зязикова и несколько других дерзких терактов в Ингушетии (наиболее масштабная акция — ночной рейд боевиков в июне 2004 г.), захват школы с заложниками в Беслане (сентябрь), нападение на здание Наркоконтроля в Нальчике (декабрь). Естественно, Дагестан не мог избежать политико-психологического воздействия этих событий. Демонстрационный эффект этих чувствительных ударов по престижу российской власти способствовал укреплению морального духа джихадистов, придавал дополнительный вес их риторике и аргументации среди верующей молодежи.

Главную роль здесь сыграли, однако, внутридагестанские факторы, среди которых можно выделить следующие:

— Усиление монополизма Духовного управления мусульман Дагестана (ДУМД) в религиозной жизни, вызывавшее болезненную реакцию не только салафитов, но и даже традиционалистской оппозиции. Весной 2004 г. эта оппозиция развернула мощную кампанию с целью ограничить роль ДУМД в организации хаджа, а также обеспечить более широкое и справедливое представительство различных традиционалистских групп в руководящих органах ДУМД. Неудача этой попытки была воспринята молодыми исламистами как еще одно подтверждение невозможности добиться права голоса мирными средствами.

— Усиление «антиваххабитской» борьбы в республике со всеми ее издержками. В сентябре 2003 г. милиция провела массовую облаву в мечети на улице Котрова, задержав после пятничного намаза около 800 верующих, что встретило осуждение даже многих представителей официального духовенства. Иногда производились аресты среди верующих, не совершавших полуденный намаз вслед за пятничным, поскольку с легкой руки некоторых сторонников ДУМД это стало считаться верным признаком «ваххабизма». Политически неадекватные, унижающее человеческое достоинство, а зачастую и просто незаконные действия милиции вызывали растущее возмущение среди молодых верующих, провоцируя их на ответное насилие.

— Нежелание властей установить системный диалог с умеренно-исламистским движением, несмотря на ряд соответствующих инициатив молодых исламистов. Разочарование исламистов в перспективах диалога с властью усилилось после убийства Н. Хачилаева в августе 2003 г., которое, независимо от истинного характера этого преступления, было воспринято ими как признак невозможности действовать в качестве легальной оппозиции.

Кроме того, власти не сочли нужным попытаться как-то использовать авторитет вернувшегося в Дагестан Абаса Кебедова для формирования неджихадистского центра силы в молодежной исламистской среде. О возможностях Абаса говорил хотя бы тот факт, что многие годы он считался неформальным лидером землячества дагестанских студентов, обучавшихся в Египте. Однако у властей фигура Кебедова вызывала подозрения — не только из-за его прошлого, но и из-за связей, которые он установил с египетскими исламистами во время многолетнего пребывания в Каире. Считалось, что он служит одним из основных каналов связи северокавказских ваххабитов с радикальными исламистскими организациями Египта[22].

Между тем было хорошо известно, что Абас еще в середине 1990-х годов разошелся во взглядах с Багауддином и довольно резко критиковал его курс на эскалацию вооруженного противостояния властям. По своим убеждениям Абас тяготел скорее к «Братьям-мусульманам», выступающим за легальные методы деятельности. Однако если недоверие властей к Кебедову еще можно понять, то его арест в июле 2005 г. под предлогом хранения оружия (лишь в сентябре 2006 г. он был оправдан «за непричастностью к данному преступлению») не мог быть воспринят иначе как намеренный удар по сторонникам умеренной исламистской альтернативы. Возможно, что арест Абаса, с которым Абузагир Мантаев подружился еще во время своей учебы в Каире, явился для него одним из последних аргументов в пользу решения взяться за оружие.

— Стремление некоторых внутренних сил использовать «молодых мусульман» в своих политических интересах в условиях ожесточенной борьбы за власть, особенно в преддверии ожидавшейся в 2006 г. смены руководства республики. Многие наблюдатели полагают, что в Дагестане джихадистские джамааты фактически превратились в ударную силу в руках од­них правящих в республике группировок про­тив других и что борьба за власть и должности, которую ведет между собой нынешний рес­публиканский истеблишмент, осуществляется руками «ваххабитов». Не только одержимость террором, но и пропагандистские ресурсы радикальных исламистов использовались в качестве инструмента противоборства дагестанских политических кланов. Можно предположить, что речь шла, с одной стороны, о противниках правящего режима. Видимо, не случайно все статьи Ясина Расулова были опубликованы в газете «Черновик», известной своей оппозиционностью главе республики М. Магомедову и связями с хасавюртовской группировкой С. Умаханова. С другой стороны, пафос некоторых статей Я. Расулова, обращенных в основном против ДУМД, вполне отвечал и интересам самой власти, которая в первой половине 2004 г. негласно поддерживала попытки оппозиционных тарикатских деятелей ослабить позиции руководства ДУМД, сочувствовавшего конкурентам М. Магомедова. Близкие по содержанию статьи с критикой ДУМД регулярно публиковались в газете «Новое дело» молодыми происламистски настроенными аналитиками Центра стратегических исследований и политических технологий, возглавлявшегося З. Варисовым (погиб в результате теракта летом 2005 г.), довольно близким к тогдашнему руководству республики. Как и боевики-террористы, молодые исламские интеллектуалы могли даже не догадываться, в чьих интересах им обеспечивалась определенная свобода действий. Или же они все понимали, но считали, что борьба между кланами дает им шанс вести свою собственную игру и добиваться своих целей.

Говоря о воздействии политического контекста, нельзя, однако, не отметить и фактор внутренней слабости самого умеренного исламистского движения. Одной их причин его радикализации можно считать незрелость молодых лидеров, отсутствие у них достаточного жизненного и политического опыта, их неспособность идти наперекор эмоциям и максимализму части молодежной исламистской среды, неумение адекватно оценить существующие социально-политические реалии.

Пределы радикализации. Следует подчеркнуть, что отмеченная тенденция радикализации охватила отнюдь не всю просалафитскую молодежь. Более того, действия джихадистов даже вызывают в этой среде критику и неприятие. Об этом свидетельствует, в частности, анализ содержания многочисленных листовок и обращений джамаата «Шариат», публикуемых «Кавказ-Центром». Судя по этим материалам, в исламистских кругах продолжают звучать мнения о том, что для джихада в Дагестане нет религиозно-правовых условий и оснований, что джихад невозможен хотя бы из-за очевидного неравенства сил сторон; что сейчас время заниматься не джихадом, а призывом к исламу, тогда как джихад лишь мешает делу призыва.

Не случайно в джихадистской пропаганде постоянно присутствуют упреки и увещевания в адрес тех мусульман, которые «уклоняются от джихада». Именно этому вопросу посвящена большая часть упомянутого видеообращения Лахиялова и Расулова, авторы которого ясно очерчивают аудиторию, для которой предназначены их слова: «Я не беру этих местных мунафиков (лицемеров), суфистов, тарикатчиков, мюридов. Я говорю за тех, кто считает себя "сунна джамаат"! В мечетях обнимаются, целуются, ходят в мечети и часами там проводят в обсуждении тем! Только и слышны слова "Альхамду лиЛлах", "Инша Аллах", "Как дела?", и все, дальше разговора это не идет!» (М. Лахиялов).

Стремясь мобилизовать этих, по их выражению, «комнатных мусульман» на джихад, лидеры «Шариата» используют сразу несколько пропагандистских приемов. Во-первых, они приводят стандартный набор джихадистских религиозно-правовых аргументов, призванных обосновать не только допустимость, но и обязательность ведения джихада против «кафирского» режима в Дагестане. Отношение к джихаду фактически превращается в главный критерий различения между верой и неверием, поэтому кто уклоняется от джихада — как минимум «лицемер» или даже «неверный».

Во-вторых, они не скупятся на откровенные угрозы в адрес тех, кто «сеет фитну (раздор)» и пытается «отвести мусульман от джихада»: «Нас осуждают. Я вам еще раз говорю, вы в Судный день за это ответите! И… если вы на нашем пути встретитесь, по законам военного времени и по шариату вы перед нами тоже будете отвечать за ваши слова, за ваши поступки! Мы вас предупреждаем! Хватит болтовней заниматься…» (М. Лахиялов). «В условиях войны, любой призыв, вносящий раскол в единство мусульман, расценивается как провокация и предательство и будет пресекаться нами самым жестким образом» (джамаат «Шариат»)[23].

В-третьих, джихадисты пытаются сыграть на эмоциях, преднамеренно используя особенно обидные для мужчины-дагестанца обвинения в малодушии и трусости в расчете на то, что уязвленная гордость заставит взяться за оружие. «Выходите на путь Аллаха, сколько можно сидеть, вы же не домоседки, вы мужчины!!! Определитесь, кто вы на самом деле! И не надо, оправдывая себя, находить какие-то мнимые далили (доказательства), просто скажите честно: "мы трусы!!!", "мы трусы!!!" и мы не хотим ничего делать!» (Я. Расулов). «Единственная причина, по которой мусульманин не делает джихад, — это трусость, и больше ничего!.. Трусость быть убитыми! Трусость потерять эту мирскую жизнь! Страх, короче, у вас…» (М. Лахиялов).

Судя по интенсивности подобной пропаганды, количество «мирных исламистов» продолжает оставаться достаточно значительным и ряды джихадистов пополняются отнюдь не столь быстро, как им этого хотелось бы и как они пытаются это представить.

Можно предположить, что среди молодых исламистов будет происходить процесс поляризации: часть их, возможно довольно значительная, будет дрейфовать в русле радикально-исламистских идей, хотя это не означает, что все они непременно вольются в ряды джихадистских групп. Тем не менее, учитывая, что социально-политические факторы, стимулирующие радикальные настроения в исламистской среде Дагестана, продолжают действовать, устойчивый приток части молодых верующих в террористическое подполье будет сохраняться. Решительно покончить с этим подпольем в обозримой перспективе вряд ли удастся. Некоторая часть молодежи, возможно, со временем разочаруется в бесплодной политике радикалов и будет снова готова поддержать ответственных и серьезных исламистских деятелей, выступающих за поиск форм мирной деятельности даже в рамках весьма авторитарного светского режима.

Сегодня уже очевидно, что необходимым условием вызревания умеренного исламистского проекта в Дагестане является преодоление «жесткого», просаудовского варианта салафизма, который «внутренне нестабилен, неустойчив, лишен «встроенных» механизмов безопасности и поэтому легко и в любой момент может обернуться идеологией такфиризма и в таком качестве быть использован для поощрения хаотических убийств и терроризма»[24]. В ловушку этого салафизма в итоге попали и «молодые исламисты» начала 2000-х годов.

Таким образом, второй (после середины 1990-х годов) шанс сформировать умеренно-исламистское движение в Дагестане оказался упущен. Констатируя этот факт, нужно, однако, задаться следующим вопросом: насколько государство вообще заинтересовано в появлении такого движения — с учетом всего комплекса возможных долгосрочных последствий его легитимизации для общества и политической системы? В любом случае государство должно, со своей стороны, четко обозначить границы приемлемого в проявлениях исламского активизма и строго придерживаться им же самим установленных правил, стараясь не подавать гражданам примера пренебрежения законностью и моралью.


[1] Салафийия, или салафизм, — идеи очищения ислама от недозволенных новшеств (бида) и восстановления религии «праведных предков», то есть мусульман первых поколений (салаф). Эта идеология, проявления которой прослеживаются на протяжении всей истории ислама, исторически наиболее полное практическое воплощение нашла в Саудовской Аравии, где она фактически является господствующей. Духовным отцом-основателем саудовского салафизма был богослов XVIII в. Мухаммад ибн Абд аль-Ваххаб, из-за чего весь современный салафизм часто называют ваххабизмом. Главным противником и объектом критики салафизма всегда являлся суфизм с присущим ему культом святых, чрезмерным почитанием пророка Мухаммада и шейхов-наставников, в чем салафиты видели опаснейшее нарушение главного принципа ислама — единобожия (таухид). Резкое неприятие салафитов вызывали и многие элементы обрядовой практики суфиев.

[2] А. Малашенко. Исламские ориентиры Северного Кавказа. Москва, «Гендальф». — 2001. — С. 110.

[3] Р. Курбанов. Мусульмане Северного Кавказа в поисках утраченной идентичности: между джихадизмом и умеренностью. Рукопись статьи, 2003.

[4] Как отмечалось в рубрике «О нас», «создателями сайта www.yaseen.ru являются члены Союза мусульманских журналистов России. Авторами статей являются студенты вузов, аспиранты, кандидаты и доктора наук».

[5] Ясин Расулов полностью перевел книгу аль-Карадави «Современные фетвы».

[6] Интервью автора с исламским активистом, Махачкала, август 2003.

[7] Мантаев, с. 162—163

[8] В своей последней публицистической книге Н.Хачилаев пишет: «Я… могу сказать… твердо, что я не ваххабист и не то что не был в числе вторгшихся на нашу родину, а, наоборот, был в числе активных противников этого». — Н. Хачилаев. «Мой путь к правосудию». Махачкала, 2003. с. 21

[9] Интервью с Н. Хачилаевым, Махачкала, 8.11.2002. В упомянутой книге Хачилаев пишет: «…вы, которые встали под священные знамена джихада, басаевы, удуговы, масхадовы в сговоре с олигархами, якобы по шариату приговаривающие меня к смерти! Ждите суда!..» (с. 47).

[10] См. предыдущую сноску.

[11] Тезисы к проекту умеренного молодежного исламского движения. Архив автора, 2003 г. Данный документ опубликован в качестве приложения к статье Р. Курбанова «Взаимодействие власти и религии в Дагестане: опыт, ошибки, уроки». // Центральная Азия и Кавказ. № 3 (39), 2005. С. 102—104.

[12] Там же. С. 103—104.

[13] Там же.

[14] Там же.

[15] Я. Расулов. «Почему убивают милиционеров в Дагестане». Черновик, 16.04.2004.

[16] Я. Расулов. «Зеркало кавказской судьбы». Черновик, 18.06.2004.

[17] См., например, «Сайт исламского возрождения» (http://student-syr.narod.ru/istoria/gazi.htm).

[18] Р. Курбанов. «Расползание» джихада: первичные факторы и масштабы радикализации ислама на Северном Кавказе // Центральная Азия и Кавказ. 2004. № 6 (36). С. 51—58.

[19] http://www.kavkazcenter.com/russ/islam/jihad_in_ncaucasus/PDF_version.pdf

[20] Архив автора. Махачкала, август 2004, февраль 2005 г.

[21] Кавказ-Центр, 21.11.2005, http://www.kavkazcenter.com/russ/content/2005/11/21/39551.shtml.

[22] М. Фальков. «Египетская» угроза России. Исламских боевиков бывшего СССР готовили офицеры египетских коммандос. // Русский Журнал, www.russ.ru/politics/20030317-fal.html, 17.03.2003. Как писала «Независимая газета» (09.04.2002), «Кебедов, с начала 90-х годов находясь в Каире, занимается устройством на учебу в "Аль-Азхар" приверженцев ваххабизма, возглавляет организацию "Исламский джамаат Дагестана", связан с Хаттабом, Басаевым, был связан с покойным Бараевым и другими полевыми командирами. В последние годы он через связи в РД и ЧР организовал вербовку лиц, владеющих навыками диверсионной работы, минно-взрывного дела, для переправки в Пакистан и Афганистан». Если это правда, то непонятно, почему Абас смог вообще вернуться и вполне легально жить и работать в Дагестане!

[23] «Они хотят отвратить мусульман от Джихада…» // Кавказ-Центр, 20 сентября 2006.

[24] М. Хасан. Источник террора. Идеология ваххабизма-салафизма. — Москва, 2005.



Контактная информация

Об издательстве

Условия копирования

Информационные партнеры

www.dumrf.ru | Мусульмане России Ислам в Российской Федерации islamsng.com www.miu.su | Московский исламский институт
При использовании материалов ссылка на сайт www.idmedina.ru обязательна
© 2024 Издательский дом «Медина»
закрыть

Уважаемые читатели!

В связи с плановыми техническими работами наш сайт будет недоступен с 16:00 20 мая до 16:00 21 мая. Приносим свои извинения за временные неудобства.