§10. О диалоге культур: Образ России в арабской культуре

В современном мире формируется единое культурное пространство, в рамках которого происходит сближение и взаимодействие культур. Но что ждет в новые времена культуры, участвующие в создании этого культурного пространства? Обогащение или унификация? В этом можно видеть один из важнейших вопросов современности. И хотя все шире развертываются теоретические дискуссии по поводу проблем диалога между культурами, исчерпывающего решения пока не найдено.

Нам крайне отрадно обратиться к теме: “Опыт культурного взаимодействия России и Арабского Леванта”. Эта содержательная тема оказалась незаслуженно полузабытой за недавнее время... На Ближнем Востоке не прекращается активное обсуждение опыта общения между Левантом и Западной Европой, особенно с Францией и Великобританией, много говорится об истории связей с такими государствами как Германия или Италия. Культурное измерение характерно и для многих аспектов американской политики на Ближнем Востоке. Мне лично пришлось ознакомиться с этим измерением, участвуя в изучении проблем, возникающих в ходе эмиграции левантийских арабов в Соединенные Штаты.

Однако история общения России с Арабским Левантом ранее замалчивалась по ряду причин, в числе которых — сознательная установка советской стороны на разрыв с имперским прошлым своей страны. Формы национальной жизни могут подвергаться серьезным испытаниям политического свойства, однако национальная сущность не исчезает при политических поворотах, она не сводится к политике и не замыкается ею, хотя неизбежно испытывает ее влияние. Нет сомнения, что изучение опыта России и Леванта требует внимания к особенностям культурного общения между ними как в дореволюционное время, так и в советский период.

Начну с изложения собственного опыта, связанного с образом России в левантийской культуре, чтобы затем перейти к проблемам, связанным с российско-левантийским культурным общением сегодня, в год межцивилизационного диалога.

Впервые мне довелось побывать в России лишь в семидесятых годах, однако о русской истории и культуре я многое узнал еще в доме моей семьи в Сафите. От матери и отца, да помилует их Господь, я слушал в детстве и юности рассказы о русских делах, они же узнавали о России от архиепископа Басилиуса Дибса, митрополита Аккара, который, да помилует его Господь, останавливался в нашем доме, близ церкви Святого Михаила (ее называют обычно Башенной церковью), когда приезжал в Сафиту с пастырскими визитами. В те ранние годы я уже знал, что Россия была покровительницей православных и что русский царь лично обращался к османским властям по делу о помиловании родственника моей матери Абдаллаха Кусы из Аккара, который поссорился с османским губернатором Триполи и его судьба была под угрозой. Я знал также, что Россия основала школу в Меште, неподалеку от Сафиты и что монастырь Кафтейн в округе Кура был культурно-просветительным центром нашего края и содержался на деньги России. Самыми же интересными для меня были рассказы о поездке в Россию патриарха Григориуса Хаддада. Там он возглавил празднества по случаю трехсотлетия дома Романовых, и царь на виду у всех целовал его руку. В дальнейшем книги, в частности, сочинения нашего публициста Михаила Нуайме, помогли мне лучше понять Россию. В пятидесятые годы, с жадностью читая работы по арабскому национализму, я напал на статью одного из его идеологов, Сати Хусри, посвященную выборам патриарха греко-православного обряда. Верующие просили дать им духовного пастыря, говорящего по-арабски. Их позиция была поддержана русской православной церковью. В результате главой Антиохийской патриархии был впервые избран араб. Надо ли говорить, что я испытал чувство гордости, не оставляющее меня до сих пор, что такой видный философ, как Сати Хусри, поставил рядом православие и арабский национализм?

В пятидесятые годы Советский Союз приобрел большое влияние в политике ближневосточного региона. Тогда же в наших странах широко распространилась русская литература, как дореволюционная, так и советская. В то время образованные люди Леванта хорошо знали творчество русских классиков, таких как Пушкин, Достоевский и Толстой. Для них естественным было знакомство и с творчеством писателей, публиковавшихся до и после революции, таких как Максим Горький. Помимо беллетристики они интересовались и трудами политических лидеров — Ленина и Сталина.

Некоторые исследователи усматривают противоречия между дореволюционным и советским периодами развития русской литературы. Как мне представляется, эти противоречия снимаются в присущей русской культуре системе нравственно-гуманистических ценностей, которые оказываются преобладающими вопреки тем или иным частностям, а существенные компоненты этой культуры так или иначе неизменно отражают присущий ей дух гуманизма. Труды русских авторов, относящиеся как к дореволюционному, так и к советскому периодам, взаимно дополняют друг друга и отражают устойчивые особенности национального характера. Конечно, наука, изучающая особые черты национального характера, является описательной и может быть подвергнута критике. Но обычность традиций дореволюционной и советской литературы представляется мне неоспоримым явлением. В них в высокой степени отражается нравственная глубина и дух общинности. Русскому человеку присущи черты гуманности, приверженности к добру, нетребовательности и преданности общему благу.

Возможно, что скромная церковь на площади Звезды в Дамаске и великий духовный пастырь помогли формированию моего представления о духовной целостности русской культуры, о чем шла речь выше. Этой русской церкви, которую очень любила моя матушка, да помилует ее Господь, помогала Московская патриархия и поддерживали власти императорской, а затем и советской России. Духовным же пастырем был Его преосвященство Александр Тухан, антиохийский патриарх греко-православного обряда, которого называли “красным патриархом”. Он выступал в поддержку сирийско-советского сближения, и я видел в нем и в прозвище, которое ему дали прозападно настроенные круги, символ единения Советского Союза и русского православия. Эти круги во второй половине пятидесятых годов распространили слухи, что Сирией управляют красный генерал (Афиф эль-Безра), красный миллионер (Халед эль-Азем) и красный патриарх.

Мой личный опыт увенчался в начале 1971 года первым визитом, который я совершил в Советский Союз, а затем мне посчастливилось много раз побывать в этой стране в составе делегаций, сопровождавших президента Хафеза эль-Асада, да помилует его Господь. Я приезжал по приглашению Евгения Примакова, тогдашнего директора Института востоковедения АН СССР, ставшего позднее главой российского правительства.

В начале первого визита я спросил представителя Антиохийской патриархии в Москве Нифона Сайкали, могу ли я рассчитывать на прием у патриарха Пимена. Ответ сводился к тому, что скорее всего власти не дадут на это согласия. Однако утром следующего дня меня посетил Евгений Примаков, чтобы окончательно выработать программу моего пребывания в Москве, где я рассчитывал провести около двух недель. Когда мы дошли до субботы и воскресенья, Примаков, к моему удивлению предложил мне, учитывая мою принадлежность к православию, посетить Троице-Сергиеву лавру и встретиться с Его Святейшеством патриархом Пименом.

Мне приходилось читать и слышать о преследованиях советскими властями православного духовенства после Октябрьской революции. По моему представлению, такие преследования утратили остроту и практически прекратились с началом Второй мировой войны. В дальнейшем, стремясь к укреплению своих внешнеполитических позиций, в частности, в Сирии Советский Союз пришел к выводу, что мог бы опереться на русское православное наследие. Весьма любопытна история, хорошо известная в Сафите и ее окрестностях: в 1955 году по прибытии в Сирию русского оружия правительство не нашло никого, кто мог бы перевести сопроводительную техническую документацию, кроме бывших учеников русской православной школы в Меште.

Что же следует сказать о перспективах российско -левантийских культурных связей? Россия играет важную роль в международной политике. Ее позиции в мире значительно укрепились после Второй мировой войны, и если они стали слабее после распада Советского Союза, то сегодня мы наблюдаем многообещающее возрождение. И в этой перспективе российско-левантийский культурный диалог полезен как для обеих сторон, так и для всего мира.

Как русская, так и арабская культуры занимают видное место по распространенности в мире. Конечно, с пятнадцатого века в мире преобладающей оказывается западная культура, которая получила импульс с началом географических открытий и укрепилась в период империализма, наложив невиданный до тех пор отпечаток на все уголки земли. Левантийской культуре в ее мусульманской ипостаси также присуще всемирное призвание и она была всемирной по значению в свои классические времена, но начала приходить в упадок с утратой Андалузии, уходом арабов и берберов в Магриб в Северной Африки и постепенным подчинением европейцам в Леванте. Это культура “величия, сменившегося унижением”. С тех пор и поныне она выражает себя в двух духовно-психических комплексах: преувеличение прошлого величия, что как бы компенсирует ее нынешнее унижение, и жалобы на многовековую отсталость, не лишенные, однако, стремлений к возрождению прошлой слава.

Что касается русской культуры, то ее подъем начался в семнадцатом веке под влиянием христианского Леванта, оплодотворившего ранее культуру «Первого Рима» и «Второго Рима» (Константинополя). Философия русского возрождения, как и стремление к универсальности, имели истоком союз Москвы («Третьего Рима») с Антиохией, где христиане стали впервые именоваться христианами. Сирия в ее исторических контурах — исток всех трех «Римов», а также и исток христианской левантийской культуры. Однако этническое разнообразие лишило ее организаторской силы, необходимой для выполнения любой исторической миссии. Сирия восприняла иную левантийскую культуру, явившуюся дополнением христианской, — культуру ислама. Новая культура, с одной стороны, проявила доброжелательность к христианской культуре, а с другой — помешала ее распространению.

Русская культура не стала поистине всемирной по своему охвату. В этом ее отличие от культуры мусульманского Леванта. Связи с культурой Леванта христианского были весьма благотворны для нее и позволили ей во второй половине восемнадцатого века усилить влияние в ареале Османского государства. Однако сотрудничество России с православными Леванта не вызвало симпатий у левантийского мусульманства, которое в то время доминировало в духовной жизни этого региона.

В двадцатом веке неослабное стремление России к универсализму было одним из стимулов, побудивших ее принять новую универсальную доктрину, на этот раз — марксистскую, которая получила столь широкое распространение в советское время. Эта доктрина имела значительный успех и в Арабском Леванте со времени окончания Второй мировой войны и до девяностых годов двадцатого столетия. Новая универсальность привела к укреплению связей России с широкими слоями как христианского так и мусульманского населения. Такое положение сохраняется и поныне, несмотря на наблюдающуюся сегодня тенденцию к ослаблению российского влияния. В ареале левантийской культуры обитают тысячи выпускников как советских, так и российских университетов, знающих арабский и русский языки, что открывает перед ними уникальную возможность доступа к современным наукам.

Существует еще одна существенная черта сходства наших культур. Русская и левантийская культуры одинаково отмечены гуманистической духовностью, превосходя в этом отношении современную западную культуру. И хотя некоторые мыслители усматривают в такой духовности некий “пережиток прошлого”, мы полагаем, что это — признак преданности истинно человеческим идеалам, сохранения духа служения человечеству.

Что ожидает нас в будущем? Взаимопроникновение левантийской и русской культур, конечно, приносит пользу и той, и другой. Для их взаимодействия открыт широкий простор, что обеспечивается общностью православных корней, особыми отношениями России с мусульманским Востоком, а также лучшим, чем это присуще Западу, пониманием проблем арабо-сионистского противостояния.

И конечно, необходимо учитывать проблемы соотношения между культурой и политикой. Культура может предвосхищать политику или же отставать от нее. Нередко получается так, что политика стремится управлять культурой. Однако вопрос о том, чему следует отдавать предпочтение на каждом конкретном историческом этапе, остается открытым. В таких сложных и изменчивых процессах не может быть категоричных и окончательных ответов, и только стремление к взаимному пониманию поможет нам прийти к согласию.