§ 9. СИЛА КАК ОПАСНОЕ ПРЕПЯТСТВИЕ ДЛЯ ДИАЛОГА КУЛЬТУР В КОНТЕКСТЕ СОВРЕМЕННОЙ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Глобальные процессы оказывают сильнейшее влияние на любой аспект современной международно-финансовой, экономической, политической, культурной деятельности государств и народов планеты [1]. По существу, они уже привели к созданию нового мирового порядка, обеспечив организационное преимущество технологически развитых держав при высочайшем уровне средоточения финансовых и других стратегических ресурсов на Западе в целом [2].

«Техноструктура, — справедливо отмечает известный российский исследователь Н.А. Косолапов, — предоставляет «золотому миллиарду» и элитам соответствующих стран огромные, многочисленные и разнообразные выгоды, главными из которых являются сами образ и качество жизни в этой части мира. Желание удержать эти достижения естественно. В случае усиления в международной жизни тенденций конфликтов, сепаратизма, хаоса может и, вероятно, будет усиливаться силовая компонента (военная, финансово-экономическая, иная) в отношении мировых центров техноструктуры к периферии. Решающий фактор сохранения техноструктурой ее объективных социально-экономических преимуществ — превосходство в образовании, науке, НИОКР и, как следствие, в технологиях, при нарастании силовой компоненты в международной жизни потребует его закрепления все более жесткими экономическими, информационными и иными средствами, включая силовые. Но все такие решения должны будут получить надежную долговременную легитимацию (политико-правовую и психологическую), в связи с чем вопросы будущего миропорядка обретают особую значимость как главное средство обеспечения такой легитимации» [3].

Именно в связи с острой необходимостью обеспечения для Запада в целом общепланетарного контроля за финансовыми потоками, миграцией трудоспособного населения, распределением различных общественных благ, материальных резервов и состоянием дел в духовной сфере специальные операции приобретают все более значительное (по интенсивности, объему и многим другим характеристикам) распространение [4]. При этом США являются безусловным их инициатором, как абсолютная супердержава, располагающая мощным финансовым и военно-промышленным потенциалом [5].

Однако помимо сверхлидирующего статуса Америки существуют еще семь таких особенностей современной международной среды, как:

Драматический экономический рост в Азии в целом, и в Китае, Индии, Индонезии, Таиланде, в особенности. (Если он продолжится, то произойдут необратимые изменения в самом механизме распределения власти на планете с учетом геополитического и военного факторов.);

Экспериментирование значительной части государств остального (незападного) мира в Латинской Америке, Центрально-Восточной Европе и на Ближнем Востоке в сложном деле создания рыночной экономики и становления демократического правления (зачастую, безуспешные);

Расширение недемократических зон конфликта на планете, в которых осуществляются неконтролируемые попытки утверждения региональной власти, распространяются оружие массового поражения и средства доставки последнего на дальние расстояния;

Рост риска хаоса и фрагментации государства по многим причинам (идеологическим, этническим, сепаратистским и т.д.), что, в свою очередь, усиливает опасность массовых бедствий и геноцида, в сочетании со многими гуманитарными и, временами, геополитическими обстоятельствами. (В результате, США и другие государства, составляющие «зону мира и благополучия», будут непременно сталкиваться со значительным распространением малых войн);

Важные, и все более усиливающиеся, изменения, происходящие в глобальной экономике и в военном руководстве. (Тот, кто учтет данное обстоятельство — получит преимущество. На военном фронте особое значение приобретает информация и шпионаж, настоятельно требующие новейших концепций управления и организационных технологий);

Интенсивная международная экономическая и торговая конкуренция с последующим осложнением взаимоотношений США и их союзников по холодной войне.

Ощущение дискомфорта в современной глобальной системе для таких стран, как Иран, Северная Корея, Куба, Ирак, Китай, Россия, способное привести к соответствующим (негативным для США) изменениям в силовом балансе на планете [6].

Все без исключения вышеизложенные специфические обстоятельства функционирования мировой системы выступают в качестве сильнейшего побудительного мотива для развертывания специальных операций США, тем более, что лица, принимающие решения (ЛПР) в этой стране хорошо осведомлены о феномене «диархии» (т.е. двойного управления) на глобальном уровне, истинной значимости неформальных факторов организации руководства международно-политическими, экономическими и финансовыми процессами в общепланетарном масштабе и смысле «тайной власти» в целом [7]. Это, впрочем, не снимает с повестки дня вопроса о конфликтах любой стадии интенсивности.

«Какова будущая архитектоника мира, — отмечает в этой связи известный отечественный политолог М.М. Лебедева, — сказать трудно. До сих пор не умолкают споры о том, является ли мир монополярным, многополярным или каким-либо еще. Тем не менее, сам процесс его перестройки, который длится вот уже 10 лет, протекает крайне неравномерно и противоречиво, что само по себе способствует развитию конфликтов. В условиях такой глобальной перестройки мира сразу по целому ряду параметров следует ожидать развития конфликтов» [8].

В связи с ростом кризисного потенциала базовый концепт глобального (или мирового) порядка предполагает усиление внимания ЛПР на государственном и международном уровнях применительно к совершенствованию имеющихся возможностей преодоления хаоса [9].

«Исторической предопреде­ленности хаоса в международных и внутригосударственных отно­шениях, — подчеркивает отечественный исследователь-американист А. Уткин, — не существует. Несмотря на бурный поток конфликтов на протяжении завершающегося века, мир все же не погрузился в хаотическое безвременье, в безусловное отрицание всех правил на международной арене, в гоббсовскую войну всех против всех. К тому же исторический пессимизм бесплоден по определению. Трудно анализировать наиболее вероятное развитие событий и возможные пути впереди, если исходить лишь из неизбежности неукротимой мировой враждебности. Помимо опасных поворо­тов событий существуют иные, более оптимистические глобаль­ные тенденции.

Обнадеживающим является то, что своего рода пик этниче­ского и социального безумия пришелся на мировые войны 1914-1945 годов, на первую половину 1990-х годов. С тех пор мир подспудно не рискует идти на крайние меры. Жестокость кон­фликтов в Косове, Восточном Тиморе и Руанде несомненна, но налицо и тенденция перехода от неумолимой международной конфронтации к политике взаимных уступок.

Без установления международного порядка хаос в среде осла­бевших стран будет лишь усиливаться. Разрушительному хаосу в международных делах противостоят четыре силы: суверенные го­сударства; военно-политические блоки; международные органи­зации; могущественный лидер современного мира» [10].

Усилия главных акторов мировой политики по укреплению несущих конструкций системы взаимодействия стран и народов в условиях взаимозависимости предполагают особый акцент на развитии политической глобализации, которая прежде всего означает, что политические события (конфликты, политическая борьба, выборы и т.п.) в той или иной стране, которые, согласно господствовавшим до сих пор представлениям, являются исключительно их внутренним делом и не допускают вмешательства извне, могут приобретать глобальное зна­чение и затрагивать интересы других государств.

Политическая глоба­лизация потребует, таким образом, какой-то приемлемой формы пре­одоления принципа невмешательства и будет сопровождаться внедре­нием в мировую практику новых механизмов обеспечения мира — ми­ротворческих операций или международных санкций против «плохих» режимов [11].

По справедливому утверждению А.А. Панарина, «глобализацию можно определить как процесс ослабления традиционных территориальных, социокультурных и государственно-политических барьеров (некогда изолирующих наро­ды друг от друга и в то же время предохраняющих их от неупорядочен­ных внешних воздействий) и становления новой, «беспротекционистской» системы международного взаимодействия и взаимозависимости» [12].

Мир глобален, — считает он, — в смысле наращивания каких-то единых, сквозных транснациональных измерений и пространств; он несравненно менее глобален, если принять во внимание тот факт, что преимуществами такой глобальности пользуются одни (наиболее разви­тые страны-гегемоны), а издержки несут другие, представляющие так называемое догоняющее, или зависимое, развитие. Политику следует признать одним из интегрирующих факторов, связующим судьбы наро­дов и готовящим единую историческую перспективу человечества (хо­тя, скорее всего, совсем не ту, о которой нам уже успели поведать «ве­ликие учения»). Если политика есть производство власти, то глобальная политика есть драма, связанная с производством, распределением и пе­рераспределением власти в мировом масштабе. Если политика есть драма производства власти, то, следовательно, только в глобальном ми­ре речь идет уже не об ограниченной теми или иными национальными рамками, а поистине безраздельной, тотальной власти»[13].

Новый мировой порядок даже при безусловном лидерстве США предполагает вариативность и институциализацию в рамках структур организации международно-политической жизни.

«Полисистемность как социальная организация глобальной общности, — пишет в связи с этим известный отечественный исследователь М. Чешков, — определя­ет и то, что сейчас часто проектируют в виде мирового/глобального гражданского общества. Подобный термин демонстрирует явное стремление осмыслить мировой социум или, по аналогии, с социумом национально-страновым или социумом вооб­ще, но представляемым через призму западного исторического опыта и, в частности, марксистского понимания структуры общества, делящегося на базис и надстрой­ку. Если аналогия достаточно проблематична, то калькирование западного опыта и марксистского взгляда на этот объект кажутся ошибочными. Дело в том, что прин­цип связей-конституант обусловливает такое строение мирового социума, которое имеет вид не отдельных артикулированных структурированных (Центр-Периферия) позиций и уровней («сферы» мировой экономики, политики и культуры), но — условно-сетевого общества, то есть совокупности связей, сетей, потоков, образую­щих подвижные, неустойчивые очаги (кластеры), где членение по типу первичное-вторичное сохраняется как ситуационное, а не структурно-артикулированное деле­ние. Как видим, тип организации есть такой параметр, понимание которого имеет ключевое значение для характеристики глобальной общности: поэтому анализ ор­ганизации образует второй (после ядра) уровень описания глобальной общие и в него же включается еще одни параметр — целостность (интегрированность).

Следует подчеркнуть, что при различных вариантах определения глобализации чрезвычайно важен учет таких юридических, организационных, управленческих категорий и видов деятельности как:

внутренняя деятельность;

международная деятельность, связанная с продажей товаров и услуг, финансовыми потоками, движением людей через границы;

многонациональная деятельность, связанная с деятельностью в более чем одной стране одновременно;

оффшорная деятельность, проходящая вне юрисдикции конкрет­ных государств;

глобальная деятельность, отличающаяся от международной, мно­гонациональной и оффшорной степенью интеграции и координа­ции. Покупатели в этом случае получают действительно глобаль­ное обслуживание, а производство организуется почти не прини­мая во внимание национальные границы [14].

В целом же, глобализация предполагает причудливую комбинаторику различных усилий международных, многонациональных, оффшорных индивидов, групп, организаций, государств, обществ, сообществ [15].

Понимание данных объективных процессов лицами, принимающими решения (ЛПР) и представителями экспертного сообщества ведущих стран мира весьма противоречиво. Критики глобализма считают последний самым большим злом для человечества [16]. В этой связи, один из них, Г. Терборн, ученый из Швеции, пишет: «В качестве аналитического концепта социальной теории термин «глобализация» должен отвечать трем критериям: он должен иметь точный смысл, желатель­но не спорный с точки зрения семантики; он должен быть пригоден для использования в эмпирических исследовани­ях; и он должен иметь широкое поле приложения. Третий критерий означает также, что концепт должен быть доста­точно абстрактным, не отягощенным конкретным априор­ным содержанием. На базе этих условий я считаю, что пло­дотворным было бы определение глобализации как терми­на, относящегося к тенденциям всемирного охвата, влияния или взаимосвязей между социальными феноменами, или, другими словами, к всемирному взаимоосознанию (world-encompassing awareness) социальных акторов. Это определе­ние близко к этимологии слова, и оно делает этот концепт принципиально измеримой эмпирической переменной, при­сутствие которой может быть установлено или опровергну­то. К тому же оно агностично, может описывать широкое множество возможных конкретных паттернов глобализации и не содержит априорного ответа на вопрос, хороша ли глобализация или плоха» [17].

При всей широте охвата, глобальные процессы современности имеют тенденцию к сужению спектра проблем, стоящих перед человечеством и относящихся к отражению новых и старых угроз [18]. Поэтому в современных условиях глобализации политика безопасности означает: еще гораздо более масштабный и сложный комплекс вопросов,чем десять лет назад; соответствующее расширение спектра подходов, инструментов и участников в национальном и международном плане; все более тесная взаимозависимость внутренней и внешней политики, а также политики безопасности, чему, не в последнюю очередь, способствуют СМИ и неправительственные организации, которые часто помогают, а иногда и мешают при решении различных проблем[19].

Эгоизм Соединенных Штатов, как лидера Запада в целом, — усиливается. Он, соответственно, и является главной причиной линейности подходов американских ЛПР во всем, что касается организации международно-политической жизни с позиции силы[20].

«Авангардная роль, — констатируют эксперт Брукингского института (г. Вашингтона, округ Колумбия, США) Дж. Линдсей и его коллега И. Даальдерг, — дает Вашингтону непревзойденную возможность выстраивать международные дела в соответствии со своей волей; глобализация стимулирует американскую экономику и распространяет американские ценности. Но огромная мощь Америки, глубокое проникновение ее культуры, продукции и влияния в другие общества создают питательную почву для ненависти и злобы. Большая власть и большое богатство совсем не обязательно приводят к большему уважению или большей безопасности. Ведущие политики Соединенных Штатов и американский народ должны, наконец, научиться обращаться с веком глобализации, этой «палкой о двух концах». Им необходимо это сделать в такой исторический период, когда европейцы выказывают растущее доверие в способности объединенной Европы и большее недоверие в отношении необузданной американской мощи. Эти тенденции невероятно тяжелым грузом ложатся на трансатлантические отношения. Америка хочет меньше ограничений, чтобы иметь возможность быстрее реагировать на опасности, которые она видит. Европа хочет, чтобы Вашингтон больше делал для признания возможности конкуренции со стороны европейских интересов и для удовлетворения этих законных требований. Способность Вашингтона и Европы признать легитимные расхождения и найти пути для их баланса будет определять будущее атлантического альянса. США являются сегодня единственной действительно глобальной силой. Радиус их военных действий — будь то на суше, на море или в воздухе — простирается на весь Земной шар, достигает каждого уголка. Их экономический потенциал — это мотор для торговли и промышленности всего мира. Их политическая и культурная привлекательность, что Йозеф С. Нэй назвал «soft power» («мягкая сила»), настолько масштабны, что большинство международных институтов отражает американские интересы. Американская позиция в мире уникальна, ни одна другая страна в истории человечества даже близко не достигла чего-либо подобного.

Но можно ли говорить о том, что Америка надолго удержит за собой эту выдающуюся позицию? Что касается военной стороны дела, то огромных размеров пропасть между Соединенными Штатами и любой другой страной мира увеличивается. В то время как в большинстве стран бюджеты на оборону уменьшаются, американский растет все более быстрыми темпами. В настоящее время почти 40% всех расходов на оборону в мире приходится на США. В 2003 г. расходы Соединенных Штатов на оборону будут такими же как совокупные оборонные расходы всех одиннадцати государств, следующих за ними, вместе взятых. Одно только увеличение оборонных расходов США в 2003 г. больше, чем совокупный британский оборонный бюджет, оно составляет три четверти от оборонного бюджета Китая. Примечательно то, что Америка может позволить себе еще более высокие расходы на оборону. Доля оборонных расходов в валовом внутреннем продукте (ВВП) страны сегодня ниже, чем еще десять лет тому назад, и даже запланированное правительством Джорджа В. Буша увеличение приведет к совокупному показателю в всего-навсего 3, 5% от ВВП, что составляет лишь половину от самых высоких оборонных расходов США во времена «холодной войны»«. Перспективы, что какое-либо отдельное государство или группа стран смогут мобилизовать необходимые ресурсы для того, чтобы в военном отношении догнать или даже перегнать США, ничтожны. Экономическая пропасть не столь велика, как военная, особенно если сравнивать Соединенные Штаты с Европейским Союзом. Но, тем не менее, и здесь доминирование Америки заслуживает внимания. Американская экономика не только самая крупная в мире, на ее долю приходится — после почти двух десятилетий экспансии — 31 % всей мировой продукции. Это больше ее доли в 70-х гг. Американская экономика в 2000 г. по объему производства равнялась сумме экономик следующих за Америкой четырех крупнейших народных хозяйств мира (Японии, Германии, Франции, Великобритании), а ВВП составлял почти половину от совокупного ВВП всех стран «большой семерки», вместе взятых. Американская экономика по меньшей мере также ловко, как ее основные конкуренты, использовала прирост производительности труда, достигаемый за счет информационно — коммуникативных технологий. Кроме того, Япония и Европа стоят перед серьезными вызовами, связанными с тенденциями демографического развития: процесс быстрого старения населения в этих странах приведет с очень высокой степенью вероятности к нехватке рабочей силы и усилению прессинга на бюджеты этих государств. В Китае происходит процесс бурной, стремительной модернизации. Россия, может, и преодолела самую низшую точку спада, но и ее экономика, и экономика Поднебесной в настоящее время с производственной точки зрения сравнимы с экономиками Италии и Бельгии. Кроме того, им еще предстоит создать политическую инфраструктуру, которая обеспечивала бы устойчивый экономический рост»[21].

Сравнительный анализ официальных документов, политических материалов, исследовательских разработок, а также реальной линии поведения США в современных международных делах позволяет сделать вывод о том, что основными формами гегемонистской политики правящих американских кругов остаются:

модернизация военной мощи;

использование информационно-технического преимущества;

применение финансово-экономических рычагов[22].

Применение силы не случайно возведено стратегами Соединенных Штатов в абсолют. «С учетом широкого спектра вероятных событий, — подчеркивалось в «Оценке стратегической ситуации, 1997 г.», составленной Университетом национальной обороны и Институтом стратегических исследований, — США окажутся перед лицом необходимости обеспечить для себя широкие военные возможности в ближайшее десятилетие. Независимо от того, какой вариант силовой модели изберут для себя США, их вооруженные силы должны будут одновременно отслеживать перспективы революции в военном деле, поддерживать уровень боеспособности, необходимый для поражения противника в различных регионах, а также для ведения многочисленных операций по поддержанию»[23].

В современных условиях глобализации, по существу, все замыслы американских военных теоретиков оказались реализованными, причем исключительно в форме различных специальных операций. Они привели к образованию весьма эффективной «силы, полной решимости», действующей на различных региональных и глобальных направлениях в краткосрочной, среднесрочной и долгосрочной перспективах.

Фактически, широкомасштабное использование консолидированной мощи США гарантировано до 2007 г. Что будет дальше — трудно сказать, тем более альтернатив новому мировому порядку, а точнее, Pax Americana (мировой американской империи — А.К.) — не так уж много.

Литература