Издательский дом «Медина»
Поиск rss Написать нам
Главная » Исламоведение, политология, международные отношения
Управляемый хаос (Действия великих держав и влиятельных международных организаций в процессе эскалации арабо-израильского конфликта на Большом Ближнем Востоке) /А.О. Колобов /
21.09.2011

1.2. Подоплека вариативности кризисных состояний

Конфликтогенез на Большом Ближнем Востоке, начавшийся с малого, вовлек в свою орбиту множество коллизий, являвшихся прямым следствием самых различных неразрешимых проблем, включая привнесение чуждой идеологии, всевозможные территориальные споры, национально-освободительные движения, геноцид армян, курдский вопрос и т. д.

Он прямо связан с теорией и практикой сионизма, во многом вызван агрессивными действиями англосаксонских протестантов (white anglosaxonian protestants – WASPS) представленных Великобританией и США, и католиков (Франция), имеет непосредственное отношение к пантюркизму, панарабизму и некоторым другим идеологическим, религиозным, культурологическим, версиям национально-освободительной борьбы, получившим широкое распространение в ближневосточном регионе не только естественным образом, но и благодаря специальным операциям великих держав, а также влиятельных международных организаций [35].

Вполне возможно, что именно оригинальная концепция внешней политики Российской империи, предусматривавшая поддержку православных христиан на Святой Земле и во всем мире, а главное, ее практическое воплощение на Большом Ближнем Востоке послужили настоящим поводом к устранению русских как главного соперника англосаксов с международно-политической авансцены после Первой мировой войны.

Победа России в серии русско-турецких войн XVIII века привела к ситуации, когда Стамбул должен был признать моральное право России быть гарантом религиозных и культурных прав православного населения Османской империи, в т. ч. на Святой Земле. Это было зафиксировано в Кючук-Кайнарджийском мирном договоре 1774 года. «Ключ к Вифлеему… — пишет русский православный исследователь Н. Лисовой. — Немногие, кроме разве специалистов, помнят, что явилось формальным поводом к развязыванию Крымской войны 1853–1856 гг. Этим поводом были интересы православной церкви в Палестине. Незадолго до этого турецкие власти, грубо нарушив традицию и поправ религиозные чувства верующих в угоду французской дипломатии, традиционно принадлежавший православным ключ от главного входа в храм Рождества Христова в Вифлееме — тот, что построила еще императрица Елена, — передали католикам. В поддержку прерогатив Иерусалимского патриархата русское правительство потребовало от Порты официального подтверждения неприкосновенности вероисповедных прав православных. В этом смысле была составлена в 1853 году так называемая Венская нота, одобренная первоначально европейскими державами, но отвергнутая султаном. Дальнейшее известно… «Ключ к Вифлеему» стал своеобразным исходным символом в знаменитой книге И. Данилевского «Россия и Европа». Для нас — это емкий и многоплановый символ истории и задач Императорского Православного Палестинского общества. «Ключ к Вифлеему» — это прежде всего возможность для десятков тысяч русских православных верующих совершить паломничество в Святую землю… Вифлеем (древнееврейское Бетлехем) означает в переводе «дом хлеба» — материального и духовного. Ключ к Вифлеему также может быть символом щедрот благотворительной и просветительской работу русских в Палестине» [36]В развитие вполне конкретных усилий протестантов и католиков, специально подготовленных на иудео-христианской, неразрывно связанной с сионизмом, духовной платформе, олицетворяющей Запад в целом, Российская империя в регионе фактически была отстранена от всех политических дел, связанных с коллективным кризисным реагированием, что не могло не усугубить и без того неустойчивый с точки зрения этноконфессионального соперничества, конфликтогенез на Святой Земле (в Палестине) и в других странах от Балкан до Кавказа, Малой и Средней Азии, включительно.

«Сионистское движение, — пишет израильский исследователь В. Эрлих, — прибыло в Палестину буквально в последнюю минуту. Оно очень много успело сделать в достижении своей первой и основной цели, но не смогло избежать конфликта. Палестинцы были слишком слабы, чтобы задержать еврейское вторжение, но не слишком слабы, чтобы смириться с ним» [37].

Сионистская колонизация Палестины оказалась удивительно своевременной, будучи тесно связанной с той тайной дипломатией, которая осуществлялась на Большом Ближнем Востоке со времени «Восточного вопроса», а может быть и раньше, Великобританией, Францией, Германией, США, Турцией.

В секретном письма российского посла в Константинополе Н. Чарыкова временно управляющему министерством иностранных дел Наратову от 23 (10) мая 1911 г. не случайно были отмечены «систематические злобные нападки на российское правительство и на Россию со стороны крайней радикальной турецкой печати, субсидируемой различными революционными организациями, в особенности евреями — сионистами» [38].

Великобритания максимально использовала сионистов для включения палестинского вопроса в число приоритетных международных проблем, требовавших согласованного подхода всех ведущих европейских держав и США, постепенно втягивавшихся в европейские дела и обнаруживавших все более негативное отношение к России, потенциал конфликтного предупреждения которой благодаря доктрине православия во внешней политике оставался вплоть до 1917 г. огромным.

Англо-американские протестанты (WASPS) стремились организовать свои антикризисные миссии на Большом Ближнем Востоке под ширмой пацифизма [39]. В этом деле весьма преуспели квакеры, развернувшие мощное миротворческое движение под лозунгом «мир и справедливость», якобы для поддержки международного права, но с непременным условием использования санкций и применения силы там, где это возможно в интересах Великобритании и США [40].

Непосредственной целью квакеров явилось создание всевозможных инструментов кризисного реагирования (международный суд, структуры ограничения вооружений, отдельные полицейские силы специального назначения) везде в мире, а на Большом Ближнем Восток в особенности [41].

Лидеры этого движения идеологически обслуживали британских и американских империалистов, будучи крайне отрицательно настроенными по отношению к православию.

«Их (русских) религия, — пишет в одном из своих отчетов миссионер-квакер Р. Тэтлок, — иногда просто является отсутствием религии и при существующей безграмотности не представляется возможным продвигать и внедрить ее в сознание практической идеологии друзей. Проблема в том, что русская православная церковь не дает людям верного понимания концепции гуманности Христа, как брата или друга. Православие не содержит в себе концепции духовной жизни. Она схожа с мусульманством и включает фанатизм. Отсутствие у русских знаний о цивилизации Запада делает работу друзей среди них невозможной» [42].

Госдепартамент США выделил квакерам на подрывную работу в ближневосточном регионе огромные деньги [43]. Он также поддерживал мормонов, баптистов, адвентистов, свидетелей Иеговы, только тогда, когда их миротворческая деятельность на Большом Ближнем Востоке оказывалась солидарной с сионизмом [44]. Таким образом, иудео-христиане (христианские сионисты) готовили почву для развертывания конфессионального конфликта не только в Палестине, но и в других ближневосточных странах, строго следуя известному имперском принципу «разделяй и властвуй».

По существу, именно они определили концептуальные принципы ближневосточного конфликтогенеза, так, чтобы те непременно коррелировались с сионистскими целями, имевшими глубокие цивилизационные традиции, изначально поставленные, однако, на службу Великобритании, а затем США, в особом рвении последних быть в обозримом будущем «жандармом» всей планеты, но оставаться все же лишь инструментально подчиненными Великобритании, как безусловному лидеру стратегически выверенных колониальных, неоколониальных, империалистических, постимпериалистических начинаний, действительно определяющих судьбу не только народов Большого Ближнего востока, но и всего мира.

Само по себе возвращение к Сиону как идея зародилось у евреев, изгнанных из страны Израиля, в глубокой древности. Поэтому практика их возвращения — не новшество. Из вавилонской диаспоры («При реках Вавилона, так сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе») около 2500 лет тому назад еврейский народ стремился вернуться в свою страну. Сионизм не изобрел решительно ничего нового. Возвращение евреев на Землю Обетованную никогда не прекращалось. В своеобразную организационную форму превратились и древняя идея и движение [45].

В диаспоре религия оказалась основным средством для поддержания еврейской культуры и связей с древней землей. Таким образом, сионизм не возник из пустоты, но со времен римского изгнания до подъема сионизма сильных намерений обосноваться на Святой Земле, которая привлекала европейских и восточных евреев не возникало. Условия жизни евреев в Европе и восточных странах делали массовое переселение невозможным. Для большинства евреев связи с древней родиной и Иерусалимом остались по большей части культурными и духовными, и возвращение на родину было гипотетическими событием, которое бы могло произойти с приходом Мессии в далеком будущем. Европейские евреи в большинстве своем не получали начального образования и практически не вникали в связи, которые могли бы подготовить их к проживанию в Палестине. Большинство общин, обнаруженных их ранними поселенцами, столкнулись с экономическими катастрофами, или распались из-за землетрясений, антиеврейских беспорядков или вспышек болезней.

Еврейские общины Цфата, Тверия, Иерусалима и Хеврона были разрушены из-за природных и вызванных действиями человека катастроф и несколько раз заново заселены, никогда не включая более чем несколько тысяч лиц. В целом палестинские евреи, насчитывавшие около 17000 человек к середине XIX века, жили преимущественно за счет благотворительности — сбор Халука взимался в пользу беднейшего еврейского населения только с торговли ремеслом или производства.

Евреи, несмотря на гонения, всегда, пусть малыми силами, все же приезжали в Палестину, которая осталась центром еврейского поклонения и частью еврейской культуры. Однако еврейские связи с этой землей были по большей части абстрактны и связаны с мечтами о мессианском искуплении.

Новые социальные течения, впрочем, оживили еврейскую жизнь.

Освобождение европейских евреев, вызванное французской революцией, способствовало распространению в их рядах современных идей окружающего мира. Либеральные концепции, представленные стремлением к освобождению и националистической самоидентификации, пришли во взаимодействие с традиционными еврейскими идеями об Израиле и Сионе (символе Иерусалима и всей «Земли Обетованной»). Союз «любви к Сиону» и современного национализма впервые стал пропагандироваться среди сефардских (испанских и восточных) еврейских общин в Европе, хотя в его рамках стремления на «Землю Обетованную» и желание возвратиться в Сион остались больше практическими, чем мессианскими целями, иврит активно использовался. Рабби Х. Алкалу, который жил на Балканах, опубликовал первые сионистские произведения в 1840-х гг. Практически забытые сейчас, тогда они оказались востребованными, а освобождение евреев повлекло за собой новый тип яростного антиеврейского политического и социального движения в Европе в особенности в Германии. Начавшееся в 1800-х гг., притеснение евреев в Восточной Европе лишь стимулировало их иммиграцию в Палестину.

Сионистское движение превратилось в официальную организацию в 1897 г. после первого сионистского конгресса в Базеле, организованного Теодором Герцлем. Его дед был знаком с произведениями Алкалу, и вероятно, что именно они повлияли на «отца сионизма». Сионисты вначале мечтали создать «Еврейский национальный дом» в Палестине под турецким или немецким правлением [46]. Большинство сионистов не были обеспокоены по поводу арабского населения, которое они игнорировали или были уверены, что те добровольно согласятся на переезд в другие арабские страны. В любом случае, они представляли себе, что население Палестины состоит из миллионов европейских евреев, которое вскоре сформирует решающее большинство в государстве. Сионисты организовали фермерские общины в Палестине в Петах-Тивке, Ришон-ле-Ционе и других местах. Позднее они образовали новый город Тель-Авив, на севере от Яффы. В то же время арабское население Палестины росло очень быстро. К 1914 г. общая численность населения Палестины исчислялась примерно 700 000 человек, около 615000 были арабами и от 85 000 до 100 000 евреями [47].

Лозунг «страна без народа для народа без страны» стал основой сионизма. Пропагандирующие его, оппоненты сионизма настаивали на том, что в Палестине не жил никакой народ. На этом особенно настаивал христианский сионист, британский защитник восстановления прав евреев Александр Кейт, который подчеркивал, что евреи — «народ без страны, даже когда их собственная земля, как впоследствии и произошло, страна без народа». Вскоре фраза была сокращена до констатации «страна без народа и народ без страны» [48].

Цель ее состоит в том, чтобы подчеркнуть главное: никакой нации и национальной организации кроме евреев, которые считали Палестину своей родиной, не существовало, тогда как палестинские арабы идентифицировали себя со всеми своими соплеменниками в регионе, хотя в то время не существовало никакой палестинской национальной организации, готовой отстаивать идею арабской родины. Тезис, интерпретированный лордом Шефтсбери, преследовал цель продемонстрировать данную ситуацию: «Страна без нации не существует и Бог с присущим ему благоразумием и милосердием направляет нас к нации без страны» [49]. К 1914 году сионистский лидер Х. Вейцман ссылался на фразу в ретроспрективе, после чего его коллеги стали использовать эту идеологему в ироническом контексте, из-за обострения борьбы с арабским населением Палестины.

К 1914 году на территории Палестины проживало свыше 50 000 арабов и только 80 000–100 000 евреев. Арабское неприятие еврейских поселенцев усилилось, особенно когда арабы четко осознали, что цель сионизма больше, чем просто миф, и начали ассоциировать его исключительно с британскими интересами на Ближнем Востоке.

Сионистское движение, поставив совей целью решить «еврейскую проблему», рассматривала ее как проблему национального меньшинства, беспомощного народа, уделом которого являются погромы, преследования, дискриминация, тем самым явно указывая на его чуждость. Оно стремилось во что бы то ни стало добиться путем возвращения евреев в свой «исторический дом», в Страну Израиль. [50]

В то же время, ранние сионистские высказывания и взгляды были откровенно колонизаторскими. Они соответствовали британским интересам.

Позже сионисты подверглись сильному влиянию социализма и постепенно отошли от колониального обрамления своего сионистского проекта. У социалистического направления сионизма оказались явные социальные намерения. Социальный сионизм отстаивал возвращение евреев на сою землю, в том числе в смысле возращения к природе, сельскому хозяйству и обработке земли. Он хотел, тем самым, и обновить, усилить связь между народом и его землей, и построить пирамиду занятости, воспринимавшуюся как «нормальная», которая базировалась бы на широком основании — крестьянах и рабочих. Желание сионистов вернуться к работе на земле и работе над собой было своего рода реакцией на антисемитское представление о еврее как торгаше и ростовщике, но в нем находила свое выражение и вера в то, что такова должна быть структура «нормального народа», а также страстная приверженность социалистического сионизма равенству. Сионисты, конечно же, осознавали, что Палестина уже была населена арабами. Многие из них, включая молодого Бен-Гуриона, впоследствии ставшего первым премьер-министром Израиля, возглавили исполнительный комитет сионистского Ишува (еврейское общество) в Палестине и сначала думали, что арабы могут только выиграть от еврейской иммиграции и будут ее приветствовать. Другие, такие как Бен-Йехуда, рассматривали возможность переселения арабов из Палестины.

Один из первых такого слабого решения арабской проблемы обозначился в произведении известного сионистского писателя Ахад Гаама (Ушер Исаевич Гинцберг), который писал в своем сочинении-размышлении 1891 г. «Правда из Эрец-Исраэль», что в Палестине достаточно тяжело найти плодородную землю, которая еще не обработана.

Радикально настроенные постсионисты сочувствовали израильским арабам, для национального достоинства которых, как они полагали, оскорбителен израильский гимн «Ха’тиква» («Надежда»), так как в нем говорилось о еврейском возвращении в Эрец-Исраэль, еврейских мечтах прошлого и надеждах настоящего. Может быть, это и так. Однако в стране не было закона, заставлявшего араба петь неприятные ему песни, точно так же как не было закона, заставляющего распевать слова гимна: «За морями Христос был рожден среди лилий, прекрасных и чистых» [51]. Что же касается возможного культурного дискомфорта национальных меньшинств (если они не подверглись преследованиям, если их религиозные институты и школы не ограничены в разработке своих программ и своих культурных инициативах, т. е. если по отношению к ним полностью соблюдаются общепринятые демократические стандарты), то чего еще можно требовать? Ни одно правительство не может взять на себя ответственность за абсолютный психологический комфорт всех своих граждан в любое время.

Декларация А. Бальфура, подтвердившая намерения Великобритании способствовать созданию еврейского национального дома в Палестине, без ущерба гражданских и религиозных прав существующих нееврейских общин была прямым результатом действий хорошо организованного сионистское движения слаженно согласовывая свои действия с теми, кто бы увлечен задачей выработки британского стратегического курса. Парадоксально, но, возможно, главной причиной ее создания послужило мнение, привнесенное, кстати, антисемитами, что всемирное еврейство непременно придет на помощь британцам, если они объявят себя независимыми, влечет страх, что немцы были близки к публикации подобно документа.

На Парижской мирной конференции 1919 года сионистское и арабское представительства защищали свои интересы и даже шли навстречу друг другу. Сионисты представители карту территории, которую они предполагали отвести для еврейского национального очага. Удивительно, но доктор Х. Вейцман и эмир Фейсал подписали соглашения, основываясь на арабской поддержке создания еврейского национального дома. Фейсал также заверил представителя американских сионистских целей. Однако, Фейсал обусловил свою поддержку условием удовлетворения арабских интересов в Сирии. Вместо этого Лига наций отдала мандат на Сирию Франции, в результате чего Фейсал не только перестал поддерживать сионистский проект, но и заявил, что никогда не подписывал никаких документов.

На Парижской мирной конференции и в рамках деятельности Лиги наций большая часть Оттоманской империи была разделена на подмандатные территории, предназначенные для победителей войны. Британцы и французы рассматривали систему мандатов в качестве инструментов реализации имперских амбиций. Американский президент Вильсон настаивал, что мандаты должны способствовать переходу стран к окончательной независимости. Британцы были озадачены необходимостью держать Палестину на расстоянии от французов, в связи с чем и решили запросить мандат, который проведет в жизнь идею создания еврейского национального очага, предполагая, что территории, называемые Палестиной, были их землями. Арабы чувствовали опасность, исходившую от сионистов, и не получали особого удовольствия от проживания под еврейским управлением.

Они оказали влияние на американскую комиссию Кинга — Крейна с целью присоединения палестинской подмандатной территории к Сирии, а позднее сформировали национальное движение с целью борьбы с системой мандатов. По инициативе американского президента В. Вильсона, комиссия Кинга-Крейна была направлена выслушивать мнения местных жителей. В ходе расследования, Ареф Паша Дайани выразил свое мнение по поводу евреев: «Их история и прошлое доказывают, что с ними жить невозможно. Во всех странах, которые они населяют, они не нужны… потому что они проходят, чтобы высасывать чужую кровь…» [52]

К этому времени сионисты осознали неизбежность конфликта с палестинскими и другими арабами. Давид Бен-Гурион заявил на собрании исполнительного комитета управления еврейской общины в 1919 г.: «Но не все считают, что выхода нет… Мы как нация хотим, чтобы эта страна принадлежала нам, арабы как нация хотят, чтобы страна принадлежала им» [53].

Сионисты активно представляли свои интересы на Парижской мирной конференции, когда британский план был одобрен. Главный его пункт оказался связан с распределением зон влияния между Францией и Великобританией, нежели с учетом мнений населения Палестины относительно будущего этой страны.

Что касается пантюркизма, то он представлял и продолжал проводить идеологическое, политическое культурное движение, нацеленное на достижение большей степени единства между тюркскими народами во всем мире, может быть, даже до такой степени, чтобы создать конфедерацию тюркских государств, или даже тюркскую федерацию. Он выступил за освобождение всех тюркских народов от колониального гнета, обращая внимание на многие обобщения (общий алфавит, язык, единые ценности и т. д.). В Турции пантюркизм до сих пор дает импульс к продвижению влияния Анкары на восток.

Доктрина пантюркизма представляет собой систему концепций и политических взглядов на сущность и цели внутренней и внешней политики Турции, и направлена на укрепление политических основ, территориальной целостности, экономики и вооруженных сил страны; формирование моноэтнического тюркского государства, единой культуры и языка; ассимиляцию и подавление (уничтожение) нетюркоязычного населения и национально-освободительных движений в республике; распространение турецкого влияния на тюркоязычные регионы (государства и народы); инициацию интеграционных процессов в тюрко-исламском мире и превращение Турции в региональную державу; развитие многосторонних связей со странами Запада. [54]

Возникновению пантюркизма способствовало ряд экономических и политических причин развития Османской (турецкой) империи, наличие глобальных и региональных противоречий у великих держав, столкновение их интересов в стратегически важных регионах Балкан, Ближнего и Среднего Востока, Кавказа и Средней Азии: с одной стороны, рост национально-освободительного движения подвластных Османской империи народов, и их стремление к созданию (или возрождению) национальных государств на территории Оттоманской империи, с другой — развитие национально-сепаратистского движения тюрко-исламских народов Российском империи, а также серьезные опасения Турции и Запада в случае возможного укрепления России и расширения ее пространства.

Первая русская революция 1905–1907 гг., развитие тюрко-исламского движения в Османской и Российской империях, обострение внутриполитической обстановки в Турции, рост оппозиционных настроений по отношению к феодально-теократическому режиму султана Абдул-Хамида II, несговорчивость султана с сионистскими кругами, усиление влияния германской разведки в пантюркистском движении ускорили процесс смены власти в Стамбуле. В результате государственного переворота в июне 1908 г. к власти приходит младотурецкий комитет «Иттихад ве теракки», который провозгласил установление в Османской империи конституционной монархии. Однако Конституция 1908 г. не дала Турции ни подлинного правового государства, ни подлинного парламентаризма. С этого момента начинается новый период в развитии пантюркизма (1908–1913 гг.) [55].

Находясь у власти, младотурки пытались практически реализовать доктрину пантюркизма. В связи с эти в эти годы начинают создаваться литературные общества и появляются новые издания: «Тенч калемлер» («Молодые перья»), «Ени лиса» («Новая речь»), «Тюрк оджагы» («Турецкий очаг») «Тюрк юрду» («Турецкая родина») и др.Пантюркисты группировались вокруг литературных обществ, ставили собой задачи активизации пропаганды силового метода захвата тюрконаселенных пространств, просвещения тюркских народов, формирования националистических организаций филиалов комитета «Иттихад ве теракки» на территории Российской империи (Кавказ, Крым, Поволжье, Урал, Туркестан) приобретение агентурных позиций. В 1908–1913 гг. Среднюю Азию буквально наводнили турецкие агенты, действовавшие под видом купцов, путешественников, шейхов, купцов. Они пытались установить отношения с антирусскими силами, подготовить их для служения идем пантюркизма. [56]

Итоги Балканских войн 1912–1913 гг. окончательно убедили младотурок в несостоятельности политической программы османизма, потому что удар шел на этот раз не от великих держав, а от вчерашних подвластных христианских народов (болгар, греков, сербов, македонцев, черногорцев). Первая балканская война (октябрь 1912 г. — май 1913 г.) завершилась подписанием 10 мая 1913 г. Лондонского мирного договора, согласно которому европейская граница Турции устанавливалась по рубежу Энесс — Мидия. Европейская часть Османской империи была поделена между Сербией, Грецией и Македонией. Вторая Балканская война (июнь–август 1913 г.) позволила Турции воспользоваться противоречиями между Болгарией, с одной стороны, и Грецией, Сербией и Румынией — с другой, и, согласно Бухарестскому мирному договору от 10 августа 1913 г., вернуть Адрианополь. Балканский кризис переориентировал младотурок с Европы на Азию и укрепил осознание необходимости борьбы за Туран. У турок появилась вера в союз тюркских народов под властью Анатолии.

Однако Балканская война принесла не только территориальные потери, она имела и положительные результаты для турок. Руководящей линией внутренней политики Турции стала идея создания однородного государства, базирующегося на одном лишь турецком этническом элементе, а за основу внешней политики принимается пантюркизм. В стране проводится реакционная политика по отношению к христианским народам, турки начали смотреть на инородцев уже не просто с недоверием, а с ненавистью. Особую боль и ненависть туркам доставляли армяне, которые оставались единственным неотуреченным этносом, проживающим на их территории, и которые имели покровительство России. Так как Россия являлась врагом Турции в Первой мировой войне, то соответственно армяне, которые всячески оказывали поддержку России особенно в стратегическом районе — на Кавказе, тоже являлись врагами турок. Решение об истреблении армян был принят младотурками очень быстро и стал чуть ли не основным тезисом их политической программы, а также пантюркистских взглядов [57].

Говоря о войне против стран Антанты, один из известных пантюркистских идеологов (Омар Сейфеддин) сказал: «Это война нации за идеал и одновременно религиозная война. Потому мы сначала спасем и примем в свои политические границы тюрок, наших братьев по религии и языку, находящихся под гнетом русских. Мы сначала отберем у русских Кавказ, а затем будем постоянно двигаться в Туркестан, который является нашей родиной и в котором проживает 50 млн. тюрок-мусульман». С завоеванием Кавказа, которое планировалось в первый период войны, национальная мощь Османского государства, по мнению Сейфеддина, возрастет вдвое, а после вхождения Средней Азии Южной Сибири, Памира «в политические границы» империи «правительство западных тюрок наконец перестанет быть османским, и будет создано подлинно великое правительство тюрок мусульман — государство Туран [58].

Однако поражение Турции в Первой мировой войне и подписание Мудросского перемирия 1918 г., а затем Севрского договора 1920 г. заставили Турцию временно отказаться от военного пути завоевания тюркского мира. Младотурки и пришедшие им на смену кемалисты определили главные политические задачи — сохранение за Турцией черноморских проливов, основных территорий в Восточной Фракии и Малой Азии, уничтожение инородческих элементов и создание благоприятных условий на кавказском направлении для последующей пантюркистской интеграции [59].

Основатель Турецкой Республики Мустафа Кемаль-паша (Ататюрк) отказывался от имперской политики и выдвинул лозунг турецкого национализма — концепцию создания государства на территориях, исторически принадлежавших туркам. Также официальна внешеполитическая концепция (“Yurta suhl. Cihanda suhl”) «Мир в Турции, мир во всем мире», которая интерпретировалась как невмешательство в дела других государств, на практике не мешала развитию пантюркизма, который данный период отличался активной пропагандистской тактикой как на Кавказе, так и в самой России, особенное в ее национальных, автономных тюрко-исламских регионах.

На Большом Ближнем Востоке пантюркизм оказался применимым «сильного мира сего» в значительных масштабах. Речь идет о том, что в своей практике он распространял вполне определенный мобилизационный ресурс масс независимо от границ, установленных по британским, в основном схемам, предполагающих принцип «разделяй и властвуй». Как и сионизм, пантюркизм оказался своеобразной технологией конфликтогенеза в интересах основных акторов мировой политики, хотя он, как панарабизм с панисламизмом гетерогенен и следовательно, представляет собой естественную реакцию, хотя и временно автохтонного населения на весьма жесткую дипломатию Лондона, Вашингтона, Парижа и других столиц великих держав.

Панисламизм возник на волне реформаторского движения естественно задачей воссоздания в той или иной форме единого исламского государства, а в краткосрочной перспективе и проведение мусульманскими странами соответствующей внешней политики.

Его основателями выступили С. Джимен, ад-Дин аль Адгени (1839–1897), Мухаммед Абдо (1849–1905) и Абдул Пахмазн аль Кавакаби (1854–1902) олицетворявшие идею «религиозно-политического союза мусульманских народов». [60]

Концепции исламских реформаторов получили развитие благодаря усилиям идеологии братьев-мусульман Хасана аль-Баны (1906–1949) и Сейида Кутбы (1906–1966).

Первый разработал программу возвращения к истинному первоначальному исламу на основе исламского порядка, исламского государства и джихада. Второй считал ислам интегральным методом и гармоническим единством. [61] Оба придерживались таких важных теоретических положений как:

• идея универсальности ислама (всеобщность и неразделимость религии и общества);

• призыв к возврату к первоначальному, «истинному» исламу, под которым понималось освобождение религии от различных многовековых наслоений, подчеркивалась необходимость жить только по Корану и Сунне;

• лозунг панисламизма (поскольку в Коране термин «единство» (аль-вахда) выражается словом «вера» (аль-иман), то мусульманская нация, с точки зрения ислама, — единая нация, объединяющая в своих рамках всех братьев по вере, независимо от их национальностей. Отсюда и знаменитый лозунг «Братьев-мусульман»: ислам — это родина и гражданство);

• идея возрождения халифата, где светская и религиозная власти были бы неотделимы друг от друга, а сама жизнь мусульманской общины определялась коллективными началами, отличалась социальной и экономической справедливостью (Следует отметить тот факт, что суннитские богословы-правоведы считали формальной основой необходимости халифата не указания Корана, а единогласное мнение сподвижников пророка Мухаммеда, крупнейших правоведов и потом — всех мусульман (иджма согласованное мнение). Именно иджма придавала халифату юридически обязательный характер, превращала его в правовую норму, принцип, элемент системы мусульманского права в целом);

• борьба за исламское правление, установление исламского порядка (поскольку ислам — это и власть, и ее осуществление, законодательство, образование, закон, суд, в его рамках достаточно реальным может стать универсальный для верующих мусульман порядок, освященный божественными предписаниями из Корана, хадисами Сунны, а также различными положениями четырех ведущих суннитских мазхабов (ханифиты, маликиты, шафииты и ханбалиты)) [62].

В своем практическом приложении к политическим реалиям Большого Ближнего Востока, связанным с арабо-израильским конфликтогенезом вышеперечисленное оказало мощное воздействие на протестные умонастроения населения многих арабских государств, в том числе и Палестины, где наиболее сильно способствовало формированию палестинского национального самосознания, разложению османской идентичности, подъему арабского освободительного движения, в сочетании с интенсификацией еврейской иммиграции и внутренних социальных изменений в обществе.

Османизм, как идея единства всех народов Османской империи, вне зависимости от конфессиональной и национальной принадлежности, в качестве «османов» — подданных турецкого султана и граждан османского государства позволял сглаживать или хотя бы поддерживать в латентной форме возможные этнические и религиозные конфликты, утверждая легитимность и стабильность правящего режима, цементируя государство всем разнообразии этносов и конфессий, его составлявших [63]. Однако эрозия османской идентичности была предопределена объективными причинами: нарастанием кризисных тенденций в турецкой социально-экономической жизни, ухудшением международного положения страны, вторжением иностранного капитала, а также ростом сепаратистских тенденций на окраинах государства.

Еще до младотурецкой революции 1908 г. и Первой мировой войны, ознаменовавшей крах Империи, эрозия османской идентичности ярко проявилась на примере деятельности турецкого либерального движения младотурок. На съезде движения, проходившем в 1902 г. в Париже, присутствовало 47 участников всевозможных национальностей — турок, курдов, арабов, греков, армян, евреев, черкесов, албанцев. При этом основной водораздел проходил между сторонниками централизованного государства и проводниками идеи децентрализации и национальной автономии, которых возглавлял принц Сабахэддин [64]. Этот факт красноречиво свидетельствует о росте центробежных тенденций на национальных окраинах империи и разложении общеосманской идентичности и солидарности.

Для предотвращения столь опасных явлений, власти империи предпринимали социальные, политические и экономические мероприятий, призванные укрепить османскую государственно-политическую систему, которые в период правления младотурок привели к насильственному отуречиванию населения [65]. В подобных условиях закономерной тенденцией стало развертывание панарабизма как идеологии и политического движения, основанных на представлении об арабах как о единой нации и отражавших процесс кристаллизации их национального самосознания [66].

Формы, в которых развивалось арабское национально-освободительное движение, эволюционировали от легальных общеосманских обществ просветительского характера, в рамках которых осуществлялась культурная и образовательная активность, до самостоятельных политических организаций и блоков. Важно отметить, что панарабские движения и организации первоначально использовали общеосманские идеи и лозунги для обеспечения легитимности собственной деятельности. Вместе с тем идеи арабского национализма и религиозной реформации, накладываясь на официальные идеологические доктрины османизма и панисламизма, рождали противоречивый комплекс общественных представлений [67]. В частности, «Общество благотворительных исламских целей», основанное в Дамаске Тачиром аль-Джазаири, провозглашало «идею децентрализованного османского правления в арабских провинциях, так что арабская политическая общность… должна была строить свои отношения с Османской империей на основе децентрализованной османской власти, по примеру Австро-венгерской конфедеративной монархии» [68].

В панарабском движении проявилась главная особенность арабского самосознания той эпохи, а именно множественные идентичности, среди которых османская идентичность занимала основополагающее место. Однако по мере разворачивания кризисных тенденций арабская идентичность выкристаллизовывалась и обосабливалась от османской, причудливо переплетаясь с религиозной и локальной идентичностью, принимая разнообразные формы в зависимости от конкретных политических, социоэкономических и культурных условий.

Таким образом, главным обстоятельством роста национального самосознания палестинцев стал кризис османской идентичности и консолидация идентичности общеарабской, в недрах которой уже начинал формироваться своеобразный локальный компонент.

Постоянный приток еврейских колонистов в Палестину быстро менял этническую картину региона. По некоторым данным, если в 1914 г. евреи составляли всего 7,6% общей численности населения Палестины, то к 1931 г. эта цифра выросла вдвое, составив к моменту образования Государства Израиль уже почти 50% [69].

Более того, еврейская колонизация вызывала нестабильность, что проявилось в первых столкновениях палестинских крестьян с еврейскими поселенцами в 1886 г. [70]. Активная политика сионистов в области «завоевания земли» и «завоевания труда» вызвала отторжение у местного населения, до этого на протяжении многих веков мирно сосуществовавшего с евреями.

Еврейская иммиграция привела к повышению роли конфессионального фактора в формировании палестинского национального самосознания — причем это относится как к мусульманской, так и к христианской части палестинцев. Если в отношении первых это привело к выдвижению элитой лозунгов с религиозной подоплекой (деятельность Хаджа Амина аль-Хусайни), то в отношении христиан данная тенденция прослеживается, в частности, в том, что одной из первых организаций, выразивших протест против еврейской колонизации Палестины, стал именно местный приход католической церкви [71].

Еврейская колонизация Палестины оказала огромное влияние на те условия, в которых зарождалась и развивалась палестинская идентичность.

Вопрос о степени воздействия данного явления на формирование палестинского национального самосознания является дискуссионным и вызывает ожесточенные споры в научном сообществе. По мнению ряда специалистов, палестинская идентичность обязана своим возникновением еврейской иммиграции, представляя собой продукт ответной реакции на размывание этнической картины региона. Как утверждают Б. Киммерлинг и Дж. Мигдаль, «без давления, которое сионистское движение оказывало на палестинских арабов, сама концепция палестинского народа не возникла бы; и сами палестинцы осознают, что сущностный, экзистенциальный статус их общества напрямую обусловлен еврейским политическим возрождением» [72].

Существует и противоположная точка зрения на данную проблему, согласно которой, несмотря на важность фактора еврейской иммиграции, формирование идентичности палестинского и других арабских народов стало результатом «всеобщего процесса, разворачивавшегося на Большом Ближнем Востоке в тот период и вызывавшего рост идентификации с новыми государствами, созданными послевоенными территориальными изменения [73].

С распадом Османской империи арабская идентичность окончательно возобладала над османской и палестинское национальное самосознание начало укреплять в массах внутренние предпосылки для развертывания данного процессa внутри палестинского общества еще до краха османизма.

Следует подчеркнуть, что палестинское общество представляло собой значительно более гомогенное в этноконфессиональном плане образование, нежели соседние Сирия и Ливан.

Тогда палестинский народ состоял всего из трех культурно-географических групп [74].

Палестинцы, проживавшие на южном побережье Средиземного моря, в большинстве своем были представлены мусульманами и были связаны экономическими и культурными отношениями с Египтом.

Вторая культурно-географическая группа состояла из палестинцев Хеврона, Иерусалима и гор Наблуса, включала в себя небольшое христианское меньшинство и характеризовалась сильной иорданской ориентацией.

Наконец, третья группа проживала на севере, в области Галилеи, состояла из мусульман, христиан, друзов и черкесов, а также обладала культурными связями с Ливаном и Сирией.

Главным носителями зарождавшегося национального самосознания в Палестине стали представители городского населения — главным образом элита и традиционные кланы. Вначале палестинская идентичность рассматривалась как интегральная часть общеарабского самосознания.

Элита не высказывала требований о создании отдельного палестинского государства. В частности, Первый палестинский конгресс, который прошел в Иерусалиме в январе 1919 г., выразил следующее мнение делегатов: «Мы рассматриваем Палестину как часть арабской Сирии, и поэтому она не должна быть отделена от независимого сирийского арабского государства» [75]. Такая позиция объяснялась тем, что на тот момент ближневосточный регион, выйдя из-под власти Османской империи, еще не был формально разделен между великими державами, что естественным образом порождало амбиции арабских лидеров и надежды на создание независимых государственных образований.

Однако после разделения региона на сферы влияния между Францией и Великобританией мечты арабов о Великой Сирии, направляющей развитие всего Левантийского региона, были разрушены, и начала расцветать обособленная палестинская национальная идентичность, которая уже существовала [76].

Палестинское национальное самосознание развивалось в результате взаимодействия основных социальных групп палестинского общества, среди которых особое место занимали знатные кланы, прежде всего Хусайни и Нашашиби.

Клан, или хамула (большая семья), был базовой ячейкой палестинского общества. Они были представлены как высшим городским классом, обладателем имущества и земли в городе и за его пределами, так и сельскими землевладельцами. При этом водораздел проходил между более бедными и более богатыми кланами, кланами городскими и сельскими, и, наконец, между кланами, принадлежавшими к различным племенным группировкам. Как пишет один из исследователей, «разделение между местными кланами уходит корнями в противостояние между северными (Кайс) и южными (Йаман) племенами в первые годы после возникновения ислама на Аравийском полуострове и между их потомками на территории Благодатного полумесяца» [77].

В Палестине группировка Кайс была представлена кланом Нашашиби и семьями, примкнувшими к ему, а Йамани соответственно — кланом Хусайни и его сторонниками. Их противостояние долгие годы предопределяло общественно-политическую жизнь Палестины в целом, а развитие национального самосознания в особенности.

Межклановые противоречия были умело использованы Великобританией, которая, руководствуясь традиционной политикой «разделяй и властвуй», балансировала не только между арабской и еврейской общинами, но и между различными лагерями внутри первой из них» закрепив пост мэра Иерусалима за Нашашиби, а пост великого муфтия отдав Хусайни, она фактически подлила масла в огонь многолетнего противостояния, в результате чего политические амбиции сторон привели к острому конфликту.

Концептуально идеологические и религиозные составляющие ближневосточного конфликтогенеза не случайно универсальны. Действия британцев, французов, немцев, американцев — т. е. всех, кто реально представлял великие державы и влиятельные международные политические организации, за исключением России, а впоследствии СССР, предполагали некое мощное давление на народы Большого Ближнего Востока, которое не могло не вызывать повсеместного протеста. Именно поэтому ближневосточный конфликт уже в своих истоках оказывался взаимосвязанным и даже взаимозависимым со многими опасными кризисными явлениями, о чем свидетельствует и курдский вопрос, и армянский геноцид, и все другие коллизии, ставшие прямым следствием межимпериалистических противоречий, сопровождавшиеся непосредственным подстрекательством Запада в целом под эгидой Великобритании, а впоследствии США.

Курдский вопрос, кстати, изначально был сложен в силу разделенности этого уникального этноса, представлявшего собой своеобразный синтез древней автохтонной основы, с преимущественно индоарийским (главным образом иранским), а также семитским (ассирийским, арамейским, арабским) компонентами, который насильственно был лишен государственности [78].

Для великих держав Курдистан, расположенный сегодня на стыке Турции, Ирана, Ирака и Сирии, а тогда интегрально включенной в состав Османской империи приобрел особую привлекательность не за долго до начала Первой мировой войны в связи с тем, что к его геостратегической значимости добавился такой фактор как нефть, обнаруженная в большом количестве близ города Мосула [79].

Тогда, Великибритания активнее всех стремилась к его разделу, а участие Турции в войне на стороне Германии лишь ускорило решение данной проблемы на международном уровне именно в ее пользу.

Севрский (1920 г.) и Лозаннский (1923 г.) договоры лишь в декларативной форме обозначили совместные франко-британские намерения предоставить хоть какую-то автономию государственности. В результате восстания курдов стали постоянными, а сам вопрос об их независимости с четким фиксированием границ оказался также хронически неразрешенным как и палестинская проблема [80].

В один ряд с последней выстраивается армянский геноцид, спровоцированный не только младотурками, но и спецслужбами Великобритании, Франции и особенно Германии [81].

Геноцид армянского народа унес жизни 1,5 млн. чел. Его причина — идеология пантюркизма, предполагавшего сплошную османизацию населявших Турцию народов. На тайном совещании в Салониках, имевшем место в 1911 г., Талаат Бей прямо заявил:

«Вы знаете, что согласно конституции было подтверждено равенство мусульман и гяуров, но вы все вместе и каждый в отдельности знаете и чувствуете, что это неосуществимый идеал. Шариат, вся наша прошлая история, чувства сотен тысяч гяуров, упорно сопротивляющихся всякой попытке оттоманизировать их, представляют непроходимый барьер для установления действительного равенства… Поэтому не может быть и речи о равенстве до тех пор, пока мы не добьемся успеха в вашей задаче оттоманизации империи» [82].

Первый удар был нанесен армянскому народу. Духовно армяне, вероятно, упорнее всех сопротивлялись исламизации-османизации, в то время как часть сербов, словенов, черногорцев и др. не устояла перед нажимом мусульманского духовенства и теперь расплачивается за это, затеяв братоубиийственную войну [83].

Значительную часть территории Турции составляла Западная Армения, т. е. Восточная Анатолия.

На пути осуществления конечной цели младотурок — образования пантюркистского государства от Средиземного моря до Алтая, включая Крым, Нижнее Поволжье и Кавказ, стояли Армения и. армяне. Именно поэтому центр тяжести внешнеполитических задач младотурки перенесли на Восточную Анатолию, тем более что военные успехи Антанты па Арабском Востоке заставили их смириться с создавшимся положением [84].

«Так как Турция сейчас охвачена национализмом, — писал немецкий посол в Константинополе Бернсторф в донесении от 19 января 1918 г. на имя рейхсканцлера Гертлинга, — то анатолийско-армянскому вопросу придается большее значение, нежели арабскому, ибо в случае первого речь идет о национал-турках и о христианах… В отношении арабских частей страны турецкое правительство, между тем, вероятно скорее готово к уступкам… Великий визирь выразился в моем присутствии в том отношении, что Турция могла бы «добровольно» предоставить определенную автономию арабским частям страны, так как в этом случае речь идет о мусульманах» [85].

События 1915–1916 гг. продемонстрировали навязанное младотуркам извне, в частности пангерманистами, жестокое исполнение концепции депортации применительно к армянам, которые составляли мощную конкуренцию османам в торговых делах, финансах и пр. [86].

«За прошедшие пять веков, — утверждал Генри Моргентау, — турки изобрели бесчисленные способы физического уничтожения своих христиан, но им никогда не приходило в голову, что их можно выдворять из домов, где жили их отцы, деды и прадеды, и высылать в безжизненную пустыню. Где родилась эта идея? Я уже описывал, как в 1914 году, непосредственно перед началом войны в Европе, правительство переселило около 100 тысяч греков из мест их постоянного обитания в приморских районах Азии на острова в Эгейском море. Я также говорил, что адмирал Узедом, один из крупных немецких экспертов ВМФ в Турции, рассказал мне, как немцы порекомендовали туркам эту депортацию. Но самый главный момент заключается в том, что эта идея депортации людей en masse (фр. в массе, целиком) сегодня является исконно германской. Ее может встретить любой человек, читающий пангерманскую литературу. Энтузиасты немецкого мира запланировали, как часть своей программы, выселение французов из определенных частей Франции, бельгийцев из Бельгии, поляков из Польши, славян из России и других народов с территорий, на которых они жили тысячелетиями, и расселение на освободившихся площадях немцев. Вряд ли стоит отдельно упоминать о том, что немцы пропагандировали эту идею как часть государственной политики: ни для кого не секрет, что они этим занимались последние четыре года. Они выселили, мы даже не знаем точное число, бельгийцев и французов со своих земель. Пангерманисты причастны и к армянской проблеме…» [87].

С вышеизложенным можно согласиться вполне, но сам армянский геноцид непосредственно соотносится и с соответствующей тактикой сионистов в Палестине, поддержанных Великобританией и США полностью, в действиях направленных на вытеснение арабов из страны любой ценой и тоже enmasse (фр. в массе, целиком).

Необходимо учесть и то обстоятельство, что лидеры младотурок были тайными сектантами-саббатианцами (последователями несостоявшегося еврейского мессии Бен Цви), идеи которых сионисты, видимо максимально учли при согласовании своей палестинской политики с Великобританией, которая и оказалась главным контролером формирующейся системы управления через хаос на Большом Ближнем Востоке [89].

Имперская политика британцев уже на ранней стадии ближневосточного конфликтогенеза привела к соответствующим принципам кризисного управления и институциональным начинаниям.

В 1919 г. в Женеве была учреждена Лига наций. Мировым правительством она, впрочем, не стала, занимаясь организацией периодических съездов представителей тех национальных правительств, которые готовы были в них участвовать [90]. Тем не менее ее миссия принуждения к миру оказалась достаточно успешной именно в ближневосточном регионе, где опять-таки Великобритания получила максимальное преимущество в сложном деле контроля за территориями, уже охваченными этническими, религиозными, межкультурными конфликтами [91].

Мандат, выданный британцам на управление Палестиной 22 июля 1922 г., создал благоприятные условия для еврейской колонизации страны, полностью поддержанной США [92]. Он вступил в законную силу 29 октября 1923 г., поскольку Совет Лиги наций никак не мог преодолеть возражения Турции, касающиеся «еврейского национального очага» и справиться с настойчивыми требованиями Франции решить судьбу своих мандатов на Сирию и Ливан, одновременно с британским мандатом на Палестину [93].

Документ, конечно же, не был совершенен, но он все же внес ту организационную новизну на Большом Ближнем Востоке, которая в будущем способствовала созданию некой универсальной системы кризисного управления под совместным руководством англосаксов (британцев и американцев) разумеется.

Что касается Германии, то при нацистах она действовала в регионе совершенно автономно и с большим размахом, если иметь в виду разведывательные усилия на всем ближневосточном пространстве, что впоследствии сказалось на событиях в Афганистане, Иране и Ираке [89]. Франция же, действовавшая в пределах своих мандатных полномочий, постоянно теряла авторитет в арабском мире. СССР в период между двумя мировыми войнами в информационном, дипломатическом, разведывательном планах ничем особенным себя не зарекомендовал [94].

Лига наций — основные державы-победительницы, во всей своей деятельности опиралась на дипломатический опыт XIX в., проводя множество международных многосторонних конференций и располагая различными проектами миростроительства, разработанными в традиционной манере ее учредителями (Клемансо, Ллойд-Джордж, Вильсон) и их многочисленными советчиками.

Ее опыт управления кризисами, в том числе и на Большом Ближнем Востоке не оказался успешным (если не считать весьма успешного посредничества иракского диспута по Мосулу). Метод ведения дел был один: создать более или менее приемлемый базис для государств, вовлеченных в спор с тем, чтобы хоть как-то упорядочить их отношения. США к Лиге наций не присоединились, СССР из нее был исключен в 1939-м, а Великобритания при весьма действенной работе в управлении сложными механизмами кризисного предупреждения сумела использовать его должным образом [95].

Великобритания, безусловно, доминировала во всех ближневосточных политических делах. Ее взаимодействие с США существенно окрепло, установив на территории Палестины режим колониальной диктатуры и полицейского произвола [96].

К улучшению коллективного антикризисного менеджмента фактор Лиги наций не привел. Напротив, арабо-еврейское противостояние обострилось и его превращение в изнурительный конфликт стало более вероятным [97].

Именно Палестина во времена британского мандата оказалась настоящим яблоком раздора великих держав, развертывавших свои специальные операции в пределах всего Ближнего Востока с акцентом на создание постоянной ситуации «управления через хаос» для более эффективного обеспечения вполне конкретных политических интересов [98].

«Белая книга» 1939 г., как политическое заявление британского министра по делам колоний Р. Макдональда, вобрала в себя, пожалуй, все противоречия ситуации в Палестине конца 1930-х годов. «Утверждают, — говорилось в данном официальном документе, — будто выражение «национальный очаг для еврейского народа» предполагает перспективу постепенного превращения Палестины в еврейское государство или содружество. Правительство Его Величества не желает оспаривать взгляд, выраженный Королевской комиссией о том, что сионистские лидеры в период опубликования декларации Бальфура признавали соответствие ее условий созданию в конечном счете еврейского государства. Однако вместе с Королевской комиссией правительство Его Величества убеждено в том, что рамки мандата, в которых была воплощена декларация Бальфура, не имели целью превратить Палестину в еврейское государство против воли ее арабского населения» [99]. Таким образом, «Белая книга» 1939 г. определила стремление Лондона как-то снизить возросшую арабо-еврейскую напряженность. Великобритания решала при этом не только проблему собственно Палестины как подмандатной территории, но и вопрос пиитической ориентации арабов ближневосточного региона и палестинских евреев в будущем своем конфликте с итало-германским блоком. Именно боязнь за вполне возможную смену акцентов арабского внимания с Лондона на Берлин и Рим в условиях ухудшения международной обстановки и прямой угрозы мировой войны и привела английское правительство к осознанию необходимости более жестких мер применительно к еврейской общине на «земле обетованной» [100]. Поэтому «проарабская» позиция Великобритании вновь подверглась резкой, но опять-таки неофициальной критике со стороны США. По всей стране сионисты организовали ряд митингов и манифестаций в знак протеста против действий Великобритании в Палестине. Делегация из 250 еврейских лидеров от 26 штатов представила 22 мая 1939 г. петицию госсекретарю Халлу, в которой настойчиво требовалось от правительства Соединенных Штатов «посоветовать Великобритании воздержаться от воплощения на практике положений Белой книги до тех пор, пока Вашингтон не изучит ее и не выявит справедливость ее тезисов в отношении к, американским правам в Палестине» [101]. Петиция также рекомендовала Соединенным Штатам не признавать Белую книгу «как документ, вредящий американским интересам» [102]. Кроме того, была принята «декларация протеста 15 членов комиссии по иностранным делам палаты представителей», резко осуждающая Белую книгу. Лишь события, развернувшиеся в Европе в связи с началом Второй мировой войны, несколько отвлекали внимание правящих кругов США и просионистски настроенной «общественности» от Белой книги 1939 г. и Палестины в целом [103]. Однако этот политический документ еще долго продолжал оставаться, по словам американского ученого И. Одера, «главной мишенью политического давления на правительство США и Великобритании со стороны сионистов» [104].



Контактная информация

Об издательстве

Условия копирования

Информационные партнеры

www.dumrf.ru | Мусульмане России Ислам в Российской Федерации islamsng.com www.miu.su | Московский исламский институт
При использовании материалов ссылка на сайт www.idmedina.ru обязательна
© 2024 Издательский дом «Медина»
закрыть

Уважаемые читатели!

В связи с плановыми техническими работами наш сайт будет недоступен с 16:00 20 мая до 16:00 21 мая. Приносим свои извинения за временные неудобства.