Общественная позиция и примеры социального служения в среде евангельских протестантских групп Украины конца XIX — начала XX в.
(по архивным материалам)

Головащенко С. И.

Рассматривая фиксируемые дошедшими до нас документами примеры социального (прежде всего в сфере благотворительности и просветительской деятельности) служения протестантских групп в украинской части Российской империи конца XIX — начала XX в., мы должны, по нашему мнению, обратить внимание на ряд особенностей духовно-культурного контекста развития и распространения т. наз. «евангельского движения».

Говоря о причинах возникновения и распространения евангельского движения в Украине конца XIX — начала XX века, следует помнить о наличии глубинных предпосылок. Эти предпосылки коренились в глубочайшем кризисе духовно-нравственной жизни народа, в возникновении таких духовных потребностей, которые официальная православная идеология удовлетворить уже не могла.

Поэтому чрезвычайно важно отметить ту духовно-нравственную атмосферу, которая господствовала в империи. Справедливо говорится о «религиозном невежестве» православного народа; об отрицании массой верующих «внешнего обрядоверия, царившего в православной церкви»; об отсутствии духовной связи между православными прихожанами и священниками; о необразованности, корыстолюбии, порой аморальности священства.

Отметим проявившееся в приведенных тут документах стремление многих тогдашних наблюдателей понять новое религиозное движение как порождение духовной и социальной жизни народа. С одной стороны — как выражение народной тяги к духовной и нравственной чистоте и социальной справедливости. С другой — как результат неспособности официальной церкви отвечать на духовные запросы народа, порожденные временем.

Так, в одной из статей в «Киевских епархиальных ведомостях» отмечалось, что набожность и моральность поведения евангельских верующих снискали им авторитет в народе и сдержанное уважение даже среди рядового православного духовенства: «… по отзыву одного из священников, штундисты все еще пользуются репутацией людей более нравственных даже в глазах православных поселян. Например, по случаю какого либо воровства, последние менее всего наклонны подозревать в нем штундиста. «Цей (этот) не украде, бо то штундовый»,— говорят они. По другим отзывам самих священников, штундисты продолжают отличаться и еще некоторыми качествами, могущими располагать к ним простецов. Например, у них изгнаны сквернословие и руготня, строго соблюдается воскресный день, не допускается пьянство, ни дома, ни в шинке и т.п. С православными они общительны, хотя имеют и стараются сохранять вид серьезных людей, сосредоточенных…»[1]

Автор другой статьи, уже из «Херсонских епархиальных ведомостей», пошел дальше, ставя вопрос об общественной ценности нового стиля религиозной жизни: «… Вредны ли штундисты для общества и государства или нет? …Если смотреть на домашний быт штундистов, если сравнивать их нравственность с остальным населением, их трезвость с распространенным повсюду пьянством… то, разумеется, они не вредны и приносят пользу стране в экономическом отношении, обо всем и каждому известно, что пьянство есть главное зло, наносящее постоянный ущерб экономическому благосостоянию нашей народной массы»[2].

Так, на одном из съездов православного духовенства, проходившем в Киевской епархии, собравшиеся вынуждены были признать, что среди «благоприятных условий», способствовавших распространению протестантизма, на первом месте стоят «недостаточно возвышенный религиозно-нравственный уровень православных», следствием чего среди них является «склонность к пьянству и другим порокам», а также «неудовлетворенность стремления православных к изучению и понимаю Слова Божия». При этом отмечался довольно высокий авторитет евангельских верующих в народе, их репутация как «людей более нравственных», отличающихся взаимовыручкой, сплоченностью, трудолюбием[3].

Однако и благотворительность, и взаимопомощь, характерная для среды евангельских верующих, часто рассматривалась официальной пропагандой и церковно-правительственным чиновничеством как отягчающий фактор, как повод для обвинения во вредности для устоев общества и государства, политической неблагонадежности. Так, в секретном циркуляре таврического губернатора от 27 ноября 1889 г. среди многочисленных обвинений «штундизма» в извращении религиозных истин, в аморальности, в социалистических и коммунистических тенденциях, в антигосударственных настроениях содержится резко негативная оценка взаимопомощи и взаимовыручки среди протестантов как «корыстной приманки» для бедных православных: «… Чтобы бедные не увлекались приманкою корысти в штундизме и другие секты, располагать церковно-приходские попечительства, усиливать сбор денег на приходские нужды и употреблять оные, между прочим, на пособия бедным прихожанам, а также давать или указывать сим последним занятия, которыми бы они могли содержать себя»[4].

Но, несмотря на такие негативные оценки, и впоследствии взаимопомощь и благотворительность признавалась важнейшими приметами, привлекавших население к евангельским верующим и поднимавших их авторитет в народе. Примечателен анализ причин успеха евангельского движения в народе, который находим в протоколах миссионерского съезда православного духовенства, состоявшегося в 1905 г. в местечке Богуславе Каневского уезда Киевской губернии (Киевская епархия). Среди «благоприятных условий, вследствие которых православные так легко совращаются в сектантские заблуждения» — «существование взаимопомощи у сектантов», а также «честность, трезвость, бережливость, сравнительный достаток, благотворительность, проявляемая в отношении к своим единомышленникам»[5].

Аналогичны оценки из православно-миссионерского отчета, составленного Советом Одесского епархиального Свято-Андреевского братства (Одесса, 1909–10 гг.) на основании официальных докладов епархиальных миссионеров Херсонской епархии. Интерес представляет выделение среди прочих снова-таки взаимопомощи и просветительской деятельности в качестве важных причин распространения евангельского учения. Отмечены были материальная поддержка единоверцев и прозелитов, а также открытие школ, где могли обучаться дети не только протестантов, но и православных[6].

Отметим, что порой знакомство с документами, посвященными даже единичным фактам и эпизодам благотворительной деятельности евангельских верующих, позволит исследователю либо глубже изучить конкретный эпизод церковной истории, связанный с деятельностью конкретной личности, организации, либо заметить и проанализировать важную духовную и общественную тенденцию.

Среди найденных нами документов — сведения о благотворительной и просветительской деятельности вдовы подполковника, последовательницы евангельских христиан, Юлии Николаевны Карпинской, чьи труды были направлены на помощь детям беднейших жителей Киева. Организация ею бесплатных детских приютов — «детских садов» — именно на благотворительной основе, именно вне государственной и официально-церковной опеки — представляло, по свидетельству переписки между чиновниками полицейского и церковного ведомств в Санкт-Петербурге и Киеве (апрель–сентябрь 1902 г.), «опасность»:

«… В марте месяце 1899 года вдова подполковника Юлия Николаевна Карпинская возбудила ходатайство о разрешении ей открыть в г. Киеве “Народные детские сады”, объяснив в представленной краткой программе деятельности, что главной целью будет забота о религиозно-нравственном и физическом воспитание детей беднейших жителей города Киева…

…Опасность с ее стороны заключается главным образом в том, что она сама организует детские приюты и школы, называемые «детскими садами». Так она организовала детский сад в городе Киеве, на Предславинской улице, в доме Максимовской, и в нем обучается теперь до 40 - ка душ детей в возрасте от 5 до 15 летъ. Садом этим руководит сама Г - жа Карпинская, она же преподает закон Божий и ведет с детьми собеседования… принимаются бесплатно… учат начальной грамоте и преподают Закон Божий, но законоучителя не имеется… Карпинская никаких властей по отношению к ея школе не признает…

…Обер-прокурор Святейшего Синода сообщил на усмотрение Министерства Внутренних Дел Ходатайство Преосвященного Митрополита Киевского о воспрещении проживающей в Киеве вдове подполковника, штундистке, Юлии Николаевне Карпинской не только какой либо общественной деятельности, но даже пребывания в Киеве и в пределах Киевской Епархии…»

Дело дошло до суда, на Карпинскую наложили штраф в размере 5 руб. В 1902 г. «закрытием устроенного названною личностью детского сада устранена возможность вредного влияния ее на православных детей»[7].

Документы свидетельствуют также о достаточно эпизодических попытках евангельских верующих осуществлять религиозное и нравственное воспитание в военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах. Так, своеобразным прецедентом стало разрешение военного министра в 1906 г. членам т. наз. «Евангелического общества для религиозного и нравственного назидания протестантов» посещать военные тюрьмы и дисциплинарные батальоны для религиозного наставления заключенных. Разрешение подобного рода было дано, очевидно, на волне «либерализации», которую пережила Российская империя в период 1905–1907 гг. Данное решение властей достаточно необычно — на фоне постоянных обвинений протестантов в антипатриотизме, пацифизме, в разложении армии.

Циркуляр № 6143 по Киевскому военному округу извещал, что «военный министр… признал возможным допустить сотрудников указанного общества в военные тюрьмы и в дисциплинарные батальоны для религиозного и нравственного назидания заключенных, но в те только часы, когда это будет признано удобным начальством мест заключения и при непременном условии присутствия во время бесед сотрудников общества с заключенными кого либо из лиц администрации места заключения и ведения таких бесед на русском языке»[8].

Еще одним примером была организация в годы первой мировой войны благотворительных лазаретов для раненых в Таврической губернии. Баптисты и евангельские христиан «во многих местах» и «на свои средства» организовывали эти лазареты — несмотря на постоянные обвинения в антивоенной пропаганде, в политической неблагонадежности и отсутствии патриотизма. Примечательно, что «также и отдельные личности выразили желание брать раненых на свои квартиры для ухода за ними». Главной же заботой православного духовенства в этой ситуации были борьба с «прозелитизмом» и желание уберечь солдат от «сектантской» пропаганды и «совращения»[9].

И наконец, развитие новых экономических форм, способствовавших решению социальных проблем сообщества евангельских верующих — и, по сути, становившихся основой для благотворительности — иллюстрируется деятельностью меннонитской кассы страхования имущества, созданной в Таврической губернии и распространявшей свою деятельность также на Поволжье и Сибирь[10].

Из документов видно, что главной заботой тогдашних властей, ограничивавших проявления христианской благотворительности со стороны евангельских верующих, было недопущение «сектантской пропаганды» и «совращений» формально православного населения в евангельскую веру. Поскольку государственная власть Российской империи открыто декларировала связь с православной церковью, особое место среди официальных документов занимали рекомендации по искоренению «лжеучения», основные формы и методы государственного противостояния «сектантству».

Нельзя не заметить, что главным вопросом, незримо стоявшим за оценками и обвинениями, рекомендациями и решениями властей, был вопрос о свободе совести, которая предполагала как свободу вероисповедания, так и свободу выражения и распространения не только религиозных убеждений, но и образа жизни, способа общения и взаимоотношений между людьми. Вольно или не вольно, апологеты самодержавия подлинную свободу совести — даже выраженную в форме благотворительности — считали нежелательной и опасной.